Глава четырнадцатая
Подарок от Леди Ровена
Несмотря на то, что легла спать в ту ночь я очень поздно, я долго не могла заснуть и задремала незадолго до наступления утра. Разбудила меня Латару, сообщившая, что завтрак почти готов и что семья ждёт меня внизу, в том числе и маленький Лайнус.
читать дальшеНакануне Драко сказал, что они уедут сразу после завтрака, поэтому я старалась не думать о предстоящей разлуке — слёз я не смогла бы сдержать, а омрачать последние по-настоящему счастливые и для меня, и для детей минуты мне не хотелось. Наконец время расставания пришло. Драко отвлёк Лайнуса, давая мне возможность попрощаться с двойняшками. Я обняла их, но сказать ничего не успела: меня опередил Николас.
— Мама, — нерешительно начал он, — скажи... Ты так сильно любишь папу? — Я непонимающе смотрела на него, и он пояснил: — Сильнее, чем нас с Оливией?
Я перевела взгляд на дочь: она тоже смотрела на меня напряжённым взглядом. Поняв, наконец, что их тревожило, я вновь притянула обоих детей к себе и покачала головой:
— Это не так, родные мои. Нельзя говорить, что я люблю папу сильнее, чем вас — потому что его я люблю иначе. Скорее, я люблю папу так же сильно, как вас. Но посудите сами, — после небольшой паузы добавила я, немного откинувшись назад, чтобы посмотреть на их лица, — как я смогла бы смотреть вам в глаза, если бы знала, что могла спасти вашего отца и не сделала этого?
Несколько секунд дети молчали, глядя на меня, затем кивнули и прижались ко мне.
— Но если бы вдруг мой отъезд не помог, я обязательно вернулась бы, — гладя их по волосам, сказала я. — Вы мне верите?
Всё ещё не отрываясь от меня, двойняшки снова кивнули.
— И согласитесь, всё-таки лучше, что у вас есть и папа, и мама. Пусть они и не вместе, но всё-таки у вас два родителя, а не один.
Ещё один согласный кивок.
— Грейнджер! — послышался голос Драко. — Мы приготовили тебе подарок.
— Да, мамочка, — отстранившись, радостно воскликнула Оливия, взяла меня за руку и увлекла к столу, на котором стояли три флакончика. — Смотри!
— Что это? — спросила я, не сумев издалека разобрать, что в них.
— Воспоминания, — ответил Драко. — Ты вчера сказала, что Поттер и Уизли передавали тебе воспоминания о нас. Так вот, мы с двойняшками сегодня утром подготовили для тебя свои воспоминания, чтобы ты сама могла увидеть, что происходило в твоё отсутствие. Грейнджер, только, пожалуйста, не реви снова.
— Не буду, — ответила я, быстро вытирая ставшие влажными глаза. — Ник, Ливи, попрощайтесь пока с Лайнусом, а мне нужно поговорить с Драко.
— В чём дело, Грейнджер? — спросил Малфой, когда мы отошли к окну.
— Я вчера ночью кое о чём подумала... Во-первых, у меня есть одно предложение. Ты не говори сразу «нет», только выслушай. Знаешь, моя беременность протекала довольно тяжело, да и роды были тоже сложными. Я не знаю, родился бы Лайнус здоровым и родился ли бы воообще, если бы рядом со мной не было Маргарет. Она была колдомедиком в волшебном мире и акушером в маггловском. Беременность и роды — её специализация. Я понимаю, что вам с Асторией тяжело будет найти силы, чтобы снова надеяться. Но, может быть, там, где не помогли колдомедики, сумеет помочь человек, знакомый и с маггловской медициной?
Драко сжал зубы, но всё же ответил довольно спокойно:
— Я подумаю. А во-вторых?
— А во-вторых, я хочу тебя попросить кое о чём. Собственно, ради этого я и написала письмо Николасу. Понимаешь, я всё раздумываю над всей этой ситуацией с проклятьем и не могу отделаться от ощущения, что мне не хватает какой-то маленькой детали, чтобы решить загадку. Вот смотри: сэр Генри настаивал, что Люциус о проклятье ничего не должен знать, иначе умрёт. Призрак ни в чём не обманул меня ни разу, поэтому я не могу сказать, что он преднамеренно обманывал меня насчёт этого. Однако Люциус знает о проклятье и не умер — в таком случае сэр Генри либо ошибся, либо знал что-то ещё.
— Например? — переспросил Малфой.
— Я думаю, что он знает, каким образом можно снять это проклятье с рода, — ответила я.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним? — понял меня Драко.
Я кивнула.
— Хорошо, — пообещал он, а затем улыбнулся: — Я что-нибудь придумаю, чтобы привезти детей летом. А пока что нам пора.
Дети оделись, я тоже одела Лайнуса, накинула мантию, и мы вышли во двор. В последний раз кивнув нам в знак прощания, двойняшки обняли Драко, и Малфой трансгрессировал с ними в Париж.
Воспоминаний, оставленных Драко и детьми, мне хватило до следующей нашей встречи летом. Они не сказали, чьи воспоминания в каком флаконе, поэтому я брала флаконы наугад. Первые два оказались наполнены воспоминаниями детей. Просмотрев их все, я выбрала несколько, которые посмотрела позже вместе с Лайнусом. Сын был просто в восторге, оказываясь то на трибуне среди зрителей на игре в квиддич, то наблюдая, как Оливия творит настоящие чудеса на уроке чар, то глядя, как Николас летает в Малфой-мэноре на метле, крепко держа сидящую перед ним Патрисию. Сама я летаю на метле не очень хорошо, да и квиддич до сих пор так и не заинтересовал меня. Однако даже я смогла понять, что ловкость, с которой старший сын управлялся с метлой, была врождённой. И я искренне не понимала, почему с такими способностями он до сих пор не играл в факультетской команде по квиддичу. Однако, просмотрев одно воспоминание, я узнала причину этого, и эта причина заставила меня гордиться сыном так, как никогда раньше.
Воспоминание начиналось с того, что Николас зашёл в гостиную Драко в комнатах декана Слизерина в Хогвартсе. Я там никогда не бывала, даже когда преподавала руны, поэтому понять, где оказалась, смогла не сразу.
— Вы вызывали меня, сэр? — спросил Николас, переступив порог.
— Я один. Закрывай дверь и проходи, — раздался голос Драко из соседней комнаты. Через полминуты Малфой вошёл в гостиную и сел в кресло напротив брата.
— Ну и зачем ты меня позвал? — тут же спросил Николас Драко.
— Для разговора, ставшего уже традиционным в последние четыре года. Надеюсь, в этом году ты всё же попробуешь войти в команду Слизерина?
— Мой ответ «нет» тоже стал традиционным.
— Объясни мне, почему? — ответ Николаса рассердил Драко, но воли гневу он не дал.
— Потому что в квиддич играет Джеймс Поттер.
— При чём тут Поттер?! — воскликнул Драко. — Он гриффиндорец. А я говорю о тебе и о команде твоего факультета.
— Он мой друг, — коротко ответил Николас. — Если ты не забыл, то мы дружим с детства.
— Не забыл. Только я не понимаю, каким образом дружба с Поттером и твоё нежелание играть в квиддич связаны.
— А тебе не приходило в голову, что я просто не хочу рисковать этой дружбой? Ведь если я буду играть за Слизерин, мы с Джеймсом станем соперниками.
— Не забывай, что я не только твой брат, но и декан твоего факультета, — резко сказал Драко, которому явно не понравился тон, которым с ним разговаривал младший брат.
— Тогда определись, как ты со мной разговариваешь: как брат или как декан факультета. Если как декан, то я просто отвечаю, что заставить меня играть в команде вы не можете, сэр, — съязвил Николас.
— А если как брат? — усмехнулся Драко.
— А если как брат, то я объясняю тебе причину своего отказа.
— Ты ведёшь себя не как слизеринец. И не как Малфой.
— Если я не ошибаюсь, неписаное правило слизеринца — извлекать выгоду лично для себя из всех обстоятельств, — теперь усмехнулся уже Николас. — Так вот, дружба с Джеймсом мне более важна, чем игра в квиддич. А что касается того, что я веду себя не как Малфой — не забывай, что я Малфой только наполовину. Моя мать, как и Джеймс, тоже училась на Гриффиндоре, но это не помешало вам быть друзьями — по крайней мере, столько, сколько я себя помню. Если это всё, разрешите мне удалиться, сэ-эр, — специально, чтобы позлить брата, протянул Николас.
На этом воспоминание заканчивалось. Я пересматривала его снова и снова и каждый раз испытывала чувство нежности и гордости за сына: я хотела, чтобы дети взяли всё лучшее, что было в нас с Люциусом, я приложила к этому все силы — и моё желание исполнилось. Несмотря на то, что поведение Николаса было именно таким, какого требовал от него Люциус, всё же мои жизненые ценности — любовь и дружба — стали и ценностями сына тоже.
Воспоминания Оливии были больше о младшей сестре: ведь когда-то она дала мне обещание, что будет заботиться о Патрисии, если меня не будет рядом. Разумеется, ничего подобного тому, что случилось, я не имела в виду. Мне всего лишь хотелось, чтобы дочь не ревновала нас с Люциусом к сестре. И меня радовало, что она о своём обещании не забыла и относилась к его выполнению весьма ответственно. Но стоило ли удивляться? Ведь Оливия тоже была моей дочерью, и ответственно она относилась к любому заданию, будь то в школе или дома. Хотя внешность и поведение Оливии были по-малфоевски обманчивы: при первом знакомстве с ней казалось, что светская жизнь интересует её больше, чем книги и знания.
Благодаря воспоминаниям Драко я увидела множество его встреч с моей сестрой. Они по-прежнему были близкими людьми. Как и следовало ожидать, благодаря их дружбе Мелисса решила стать зельеваром. После окончания академии она стала помогать Драко в лаборатории, а также взяла на себя управление его производством в Косом переулке. И даже её замужество не стало помехой этому. Хотя у меня сложилось впечатление, что Майкл всё же предпочёл бы, чтобы она занималась чем-нибудь другим.
Но самыми главными, конечно же, для меня были воспоминания о муже. Комок подкатывал к моему горлу каждый раз, когда я видела, как он берёт на руки Патрисию, как они о чём-то разговаривают, расположившись немного в стороне от остальных членов семьи. Ведь вроде бы точно так же он обращался с Оливией, когда ей было столько, сколько Патрисии — и всё же всё было иначе. С младшей дочерью Люциус был словно... мягче, чем со старшей.
Драко оставил мне то воспоминание, о котором рассказал при встрече.
Патрисии в то время было годика два. Люциус стоял перед гобеленом с родословной, держа её на руках, и, показывая на портреты предков, называл их имена. И вдруг она протянула ручку, ткнула пальчиком в мой портрет и чётко произнесла:
— Мама!
Люциус на секунду застыл, а потом, как и рассказывал Драко, повторил вслед за дочерью — нет, даже не повторил, а выдохнул:
— Мама.
Неудивительно, что Драко не смог определить чувство, с которым Люциус сказал это — даже мне потребовалось несколько дней, чтобы найти подходящее слово. И неудивительно, что Драко благодарил судьбу, что в тот миг отец не увидел его: я не могла даже предположить, в какой ад Люциус, по-прежнему считавший проявление чувств величайшей слабостью, превратил бы жизнь Драко, ставшего свидетелем этой слабости, — потому что чувством этим была... тоска.
Не знаю, зачем я мучила себя, вновь и вновь просматривая это воспоминание. Наверное, потому, что это было единственным доказательством того, что Люциус, несмотря на все свои старания забыть меня, так и не сумел этого сделать.
Письмо от Драко пришло через три месяца после того, как он с детьми побывал в Малфуа. Меня всегда удивляло, как при такой нелюбви к написанию писем он в своё время писал целые поэмы Мелиссе, потому что мне он написал только то, что имело отношение к делу: призрак соизволил поговорить с Драко только после трёх месяцев настойчивых просьб. Однако ничего обнадёживающего он не сказал. «Я привезу тебе воспоминание летом, Грейнджер. Посмотришь сама», — вот как заканчивалось письмо.
Из-за столь долгого молчания Драко я уже поняла, что ждать хорошей новости не следует, поэтому не почувствовала ничего, хотя бы отдалённо напоминающее разочарование или расстройство.
Летом, как и обещал, Драко сумел привезти детей — на целую неделю! Стоит ли говорить, что я была счастлива? Чуть ранее он сообщил мне, что Астория, наконец, согласилась встретиться с Маргарет. Поэтому, оставив двойняшек в Малфуа, он с Маргарет вернулся в Париж, где их ждала Астория. Какую легенду он придумал для Люциуса на это недельное отсутствие детей, я не спрашивала — я не сомневалась, что она была убедительной. Хотя всю эту неделю я не могла отделаться от мысли, что Люциус знает — знает, что Драко увёз детей, чтобы они встретились со мной. Почему-то в ту неделю я часто вспоминала, как Драко переписывался с Мелиссой, когда отец запретил ему бывать в доме моих родителей. Люциус знал обо этом, знал долгое время — но не препятствовал их переписке: ведь прямо приказа отца Драко не нарушал, а Люциус, несмотря на свои диктаторские замашки всё же старавшийся, чтобы сын был счастлив, не ограничивал его в том, что доставляло ему радость.
Впервые за несколько лет я ощутила радость, которой была лишена — радость матери, с которой дочь делится своими секретами и к советам которой прислушивается сын. Очень осторожно я посоветовала Николасу всё же попробовать вступить в слизеринскую команду по квиддичу. «Я знаю, знаю, почему ты не делал этого до сих пор, — сказала я, когда сын собрался мне возразить. — И поверь, я горжусь тобой. Но на мой взгляд, если ваша дружба с Джеймсом не выдержит простого спортивного соперничества, то так ли уж она прочна?» Николас кивнул, но выдохнул с таким облегчением, что я подумала: а не было ли то воспоминание завуалированной просьбой помочь найти выход из этой ситуации? Именно этот случай заставил меня особенно остро почуствовать, насколько не хватало моей поддержки сыну. С самого детства Николас был ближе ко мне, чем к отцу. И, конечно же, я знала, насколько Николас любил Люциуса и как сильно он стремился заслужить его одобрение. Несмотря на то, что мы с Люциусом старались, чтобы наше противостояние не отражалось на детях, уберечь полностью от этого Николаса мы не смогли, и сын с детства метался между мной и отцом. Он очень старался стать таким, каким хотел его видеть Люциус, но в то же самое время боялся вызвать неодобрение своих поступков с моей стороны. Когда я поняла это, то начала больше внимания уделять тому, чтобы Николас чувствовал себя более уверенно при принятии решений. Мои старания увенчались успехом, потому что к тому времени, как мне пришлось уехать, сын стал больше верить в себя. Но, по всей видимости, корни эта уверенность пустила недостаточно глубоко, не успела ещё окрепнуть в нём, по крайней мере, до такой степени, чтобы он не сомневался при решении действительно важных для него дилемм — таких, как желание играть в квиддич без риска потерять друга.
Что же касается разговора Драко с сэром Генри — то он был весьма коротким.
Состоялся он, как я и предполагала, в лаборатории Драко в Малфой-мэноре — единственном месте, где можно было сохранить этот разговор в тайне. Не то чтобы Люциусу нельзя было появиться там, но он никогда туда не заходил, как, впрочем, и Астория.
— Сэр Генри, — в очередной раз позвал Драко, и призрак наконец появился, просочившись сквозь потолок.
— Слушаю вас, юноша, — надменно сказал он, зависнув под потолком и глядя сверху вниз на Драко.
Тому явно не понравился ни тон предка-привидения, ни необходимость разговаривать с ним, закинув голову назад, но Драко сдержался и спокойно ответил:
— Я хочу поговорить с вами по просьбе моей мачехи.
— Вы встречались с мадам? — более дружелюбно спросил сэр Генри и немного спустился вниз. — Как она? Как малыш? Кто родился?
— Неплохо, если можно так сказать, — сдержанно ответил Драко. — Мальчик. Лайнус.
— Лев. Хорошее имя для Малфоя, — одобрительно кивнул призрак.
— Да. Но я хотел поговорить с вами не об этом, — и Драко коротко пересказал мою просьбу и её причины.
Но вместо ожидаемого смущения, когда сэр Генри понял бы, что его поймали на лжи, призрак резко отплыл в сторону и, отвернувшись от Драко, закрыл лицо руками.
— Значит, он всё-таки узнал, — через какое-то время прошептал он, поворачиваясь к Драко, и в его глазах ясно читалось отчаянье.
— Меня и Грейнджер интересует: каким образом? О проклятье знали только вы и она. Ах нет, ещё Поттер и Уизли, — насмешливо добавил Драко. — Только вот в чём дело: они трое ни за что бы не стали рассказывать об этом отцу. Так что единственный, от кого отец мог узнать о проклятье — это вы.
— Молодой человек! — высокомерно посмотрел на него сэр Генри. — Когда вы возглавите этот род, то узнаете, что глава рода обладает большими знаниями, чем обычный член семьи. Наоборот, — уже спокойнее добавил он, — я сделал всё возможное, чтобы снять проклятье.
— Каким образом? — ухватился за ниточку Драко.
— Это уже не имеет значения, — покачал головой призрак. — Передайте мадам, что единственное, что она сейчас может сделать для мужа — это держаться от него подальше.
И он в одно мгновение исчез.
Не знаю, сколько раз просмотрела я это воспоминание, пытаясь по поведению, по мимике сэра Генри понять, что же он скрывал от меня, найти хоть какое-то доказательство, что он снова лжёт. Но нет — призрак в самом деле расстроился, узнав, что Люциусу известно о проклятье.
Решение узнать, каким образом можно было снять проклятье, я приняла сразу же, как только увидела это воспоминание. Даже если это немогло принести уже никакой пользы, я должна была это узнать. Только для этого мне необходимо было поговорить с сэром Генри самой, так как общаться с Драко он отказывался. В том, что я смогу разговорить привидение, я не сомневалась — козырь в рукаве у меня был. Даже два козыря. Незаметно переместиться в Уилтшир мне помог бы Гарри. Но вот попасть в Малфой-мэнор так, чтобы об этом никто не знал — для этого мне нужен был союзник в самом имении. И единственный, кто мог им стать — это Драко. А Драко как раз и не стал бы этого делать. Он искренне сочувствовал и переживал, что мне пришлось покинуть Малфой-мэнор, но подвергать жизнь отца даже малейшему риску не стал бы никогда.
— Не знаю, как ты, Грейнджер, но я почему-то верю призраку, — сказал он мне, когда приехал за детьми. — Я, конечно, буду пытаться узнать у него, как можно было снять проклятье. Но не рискуй, прошу тебя.
Вся беда была в том, что я тоже верила призраку, но при этом знала, что Драко он ничего не расскажет. Передо мной стояла действительно трудная задача — убедить Драко помочь мне. Он пообещал привезти детей после Рождества, поэтому ждать мне нужно было ещё почти полгода. Но если чему я и научилась от Люциуса — то это терпению. Я научилась ждать. Я не ставила себе цель добиться результата как можно быстрее — я поставила себе цель добиться результата без потерь. А для этого требовалось время и терпение.
Наверное, мне нужно было уже привыкнуть, что прежде чем подарить мне радость, судьба наносит мне удар. Была глубокая ночь, и я спала, когда внезапно почувствовала боль — боль, которой не чувствовала много лет и не думала, что когда-нибудь почувствую её снова. До крови прикусив губу, я в темноте нащупала палочку. Мне едва хватило сил сдерживаться, пока я накладывала заглушающие чары на комнату. Как только я сделала это, палочка выпала из моей руки, и я сжалась на кровати в комок и закричала от нарастающей боли. Впервые за четыре с половиной года Люциус использовал змею. Мне казалось, что всё это длилось очень долго, но только потом я поняла, что боль была настолько сильной, что я потеряла сознание всего через несколько секунд.
Что вынудило Люциуса воспользоваться магической татуировкой, я поняла, когда пришла в себя: было двадцать четвёртое октября — день, в который шесть лет назад второй раз появились руны. Более того, было примерно то же самое время.
Покидая Малфой-мэнор, я ни на секунду не сомневалась в том, что Люциус не станет причинять мне боль с помощью родовой магии. Не сомневалась, потому что верила, что я ему дорога. И то, что до той ночи Люциус не использовал родовую печать, казалось, подтверждало это.
Но это происшествие заставило меня задуматься. Применив заклинание один раз, он вполне мог применить его и во второй, и в третий — я прекрасно отдавала себе в этом отчёт. И в этом случае я была беззащитна — обманывать себя не имело смысла. Дата и время, когда Люциус использовал змею, давали мне надежду, что всё же заставили его поступить так со мной лишь боль и обида и что больше он этого делать не будет. Однако уверенности не было, поэтому нужно было подумать и о том, что делать, если всё это повторится.
Самое ужасное, что выбирать мне нужно было между тем, что было просто плохо, и тем, что было очень плохо. Первый вариант — рассказать обо всём Гарри и позволить ему действительно добиться заключения Люциуса или, в лучшем случае, запрета пользоваться магией. И у меня не было никаких сомнений, что Гарри действительно сможет это сделать — даже если когда-то он блефовал, угрожая Люциусу, то сейчас он наверняка уже собрал досье на моего мужа на тот случай, если придётся защищать меня. Что будет в этом случае с Люциусом и с моей семьёй, мне даже думать не хотелось. А второй вариант — встретиться с мужем и поговорить. Как повлияла бы на Люциуса наша встреча, неизвестно, но во мне жил страх, что в этом случае предупреждения сэра Генри сбудутся и Люциус умрёт. Но если даже не встретиться, а просто написать письмо, то мне предстояло написать правду, в том числе и о сыне — только узнав, что свидетелем моих мучений может стать наш ребёнок, Люциус не стал бы использовать заклинание. Однако узнав о Лайнусе, он тоже не оставил бы меня в покое. Хотя бы до тех пор, пока не нашёл бы меня, чтобы забрать малыша, или до тех пор, пока я сама не отослала бы его к отцу. Два варианта развития событий — и я не знала, какой из них просто плохой, а какой очень плохой.
Получался замкнутый круг, и пока я не видела выхода из этого круга. Решив, что ещё один раз пытку вынести я смогу, я заняла выжидательную позицию, приняв некоторые меры предосторожности. Во-первых, я наказала Латару, если вдруг я её позову и она увидит, что мне плохо, немедленно перенести сына, если он будет в это время со мной, куда-нибудь, чтобы он меня не видел. Во-вторых, я ограничила наши встречи с Оберонами, а ставшие к тому времени и так редкими посещения мира магглов свела на нет.
Прошло несколько недель, но Люциус заклинание больше не применял, и я начала потихоньку расслабляться: по всей видимости, всё же в тот раз он выплеснул накопившуюся боль и больше мучить меня не собирался.
До Рождества оставалось всего два дня, когда неожиданно днём на пороге моего дома появился Гарри.
— Что-то случилось? — с тревогой спросила я, едва поприветствовав друга.
— Ничего, — покачал головой он. — Просто я не смогу навестить вас в праздник, поэтому решил сделать это заранее. Мы с Джинни давно собирались уехать на несколько дней, вдвоём, без детей. Так вот, сейчас у меня, наконец-то, получилось выкроить время. Мы уедем сегодня вечером, а вернёмся вечером в Рождество, так что к вам я не успею. Но Рон приедет обязательно, — улыбнулся он чуть-чуть виновато, — а я — на следующий день после праздника и в новый год обязательно. Ты же не обидишься?
— Нет, конечно, — рассмеялась я. — Я всегда поражалась терпению Джинни — ты же всё время занят на работе. Вам обоим давно пора побыть вдвоём, так что желаю вам хорошо провести время.
— Так, это подарки, — сказал Гарри, доставая из кармана пару коробочек и увеличивая их. — Откроете за праздничным столом. А вот это, — он достал небольшой флакон, — тебе. Посмотришь вечером.
— О чём оно? — спросила я, увидев за стеклом клубящуюся серебристую дымку.
— О твоём муже. Он приходил ко мне пару месяцев назад. Раньше у меня вырваться к тебе не получилось, поэтому отдаю только сейчас. Думаю, тебе это нужно увидеть. Я возьму с собой сквозное зеркало, так что если я понадоблюсь тебе — свяжешься со мной. Хорошо? — настойчиво спросил он, прекрасно понимая, что я не стану отнимать ни секунды у него с Джинни.
— Только в случае крайней необходимости, — пообещала я.
— Пусть так, — согласился Гарри и, коснувшись губами моей щеки, попрощался.
Воспоминание мне хотелось посмотреть немедленно, но мы обещали навестить Рауля и Адель, поэтому просмотр пришлось отложить до вечера. Вернувшись домой, я постаралась поскорей уложить спать сына, чтобы, как обычно, не спеша посмотреть воспоминие. Однако минувший вечер утомил меня, и, собравшись прилечь рядом с Лайнусом только до тех пор, пока он не уснёт, я сама тоже задремала.
— Госпожа, госпожа, скорее, — растормошила меня Латару.
Я никогда не видела Латару такой встревоженной, поэтому тут же встала, постаравшись всё же не разбудить сына. Выйдя из комнаты, я замерла: с первого этажа доносились звуки разговора, вернее, спора — тоненького дребезжащего голоска Мири, вежливо объясняющего что-то, и требовательного голоса... Люциуса. Решив, что у меня галлюцинация, я вытащила палочку и быстро сбежала вниз. Я заскочила в комнату в тот самый миг, когда Люциус резко вскинул волшебную палочку и направил её на Мири, и я словно на несколько секунд очутилась в прошлом.
Мелисса тогда только-только поселилась в имении. Возвращаясь один раз с прогулки, мы втроём — я, Драко и Мелисса — зашли в гостиную, когда там был Люциус: он стоял, направив палочку на Торри — по всей видимости, Люциус очень сильно был разозлён. Нам с Драко понадобилось меньше секунды, чтобы понять, свидетелями чего мы станем. Резким движением Малфой рванул к себе Мелиссу, прижав её так, чтобы она не видела того, что должно было произойти, а я что было сил закричала:
— Люциус! — И когда он повернулся к нам, я, умоляюще глядя на него, одними губами прошептала: — Пожалуйста.
Люциус перевёл взгляд с меня на Драко с Мелиссой и, опустив палочку, пнул Торри:
— Убирайся.
Я знаю, что Торри доставалось от Люциуса — защитить домовика совсем я, увы, не могла, поскольку Торри был личным эльфом мужа. Но, по крайней мере, с того дня ни разу Люциус не наказывал эльфа на глазах Мелиссы и детей. Может быть, именно благодаря этому двойняшки и относились так к домовым эльфам: они искренне не понимали моего возмущения, когда я говорила о том, что эльфам живётся плохо, но и презрения, которое выказывал Люциус, по отношению к домовикам тоже не проявляли.
Воспоминание промелькнуло как наяву, и страх парализовал меня, когда я вновь увидела Люциуса, направившего палочку на эльфа. Ведь в этот раз эльфом был не покорный Торри, а потому последствия могли быть намного страшнее — применение магии выросший свободным Мири обязательно расценил бы как агрессию, а это значит, что он имел право применить магию в ответ. А на что была способна эльфийская магия, не сдерживаемая благодарностью, я представляла прекрасно. Поэтому так же, как в прошлый раз, я изо всех сил закричала:
— Люциус!
Он обернулся, медленно опуская волшебную палочку. Я же, не теряя ни секунды, торопливо продолжала, обращаясь к Мири:
— Прошу простить моего мужа, Мири. Очевидно, для него попасть в этот дом оказалось так же неожиданно, как и для меня. Вы не попросите Латару приготовить лёгкий ужин? Думаю, мой муж не откажется перекусить с дороги, — я бросила взгляд на Люциуса, а затем снова посмотрела на Мири.
— Разумеется, госпожа. Как вам будет угодно, — поклонился он, и я с облегчением вздохнула: эльф оценил мою дипломатию и принял мои извинения. — Господин, — он сделал лёгкий поклон в сторону Люциуса, а затем исчез.
Как только это произошло, я вспомнила о том, о чём даже не подумала в ту минуту, когда увидела Люциуса: что ему находиться рядом со мной нельзя. Правду говорил призрак или нет, я до сих пор не знала, и эта неясность просто убивала. Мелькнула мысль, что раз Люциус оказался здесь и с ним ничего не произошло, возможно, какое-то время мы всё же можем находиться рядом друг с другом. Больше всего мне хотелось броситься к нему, обнять и почувствовать, как он обнимает меня в ответ. Но страх, что если я так поступлю, то случится непоправимое, словно парализовал меня. Я стояла и молчала, и только с жадностью разглядывала мужа. Как только Мири трансгрессировал, Люциус, не сводя с меня взгляда, убрал палочку, затем медленно сцепил руки за спиной. Он ничего не говорил, только стоял и холодно смотрел на меня, и от его взгляда мне стало так неуютно, что я невольно поёжилась. Физически я почти чувствовала переполнявший его гнев. И, как часто случается в минуту наибольшей опасности, я ощутила прилив смелости: вскинув подбородок, я с вызовом посмотрела прямо в глаза Люциусу. В этот миг за моей спиной Латару пискнула:
— Прошу к столу, госпожа.
Нехотя я отвела взгляд от Люциуса и обернулась. Увидев, что Латару накрыла стол так, чтобы я и Люциус сидели напротив друг друга, вздохнула с облегчением: в Малфой-мэноре за столом я всегда сидела рядом с мужем, но сейчас находиться подальше от него мне было комфортнее.
Словно сквозь туман я смотрела, как Латару ставит тарелку перед Люциусом. Я надеялась, что муж обратит внимание на то, как я разговаривала с Мири, и поймёт, что делаю я это не просто так. Он понял это. Разумеется, не стоило и рассчитывать, что он проявит такое же уважение к эльфам. Но он откинулся на спинку стула, предпочтя сделать вид, что просто не замечает Латару — и это уже было хорошо. Я кивнула эльфийке, когда она поставила кушанье передо мной, и жестом отпустила её.
— Надеюсь, ты расскажешь мне, что это за место и почему эльфы ведут себя так нагло? — сказал Люциус, когда мы остались одни. — Хотя учитывая, что их хозяйкой являешься ты...
Я пропустила укол мимо ушей: ждать от Люциуса иного поведения было бы смешно.
— Я им не хозяйка, — ответила я и рассказала, что такое Малфуа и каким образом я оказалась здесь. Рассказывала я долго, и Люциус слушал меня, не перебивая, лишь время от времени уточняя какие-то детали.
— Предки Мири не заключали договор с волшебниками о том, что станут их слугами — потому что к тому времени, когда это произошло, существовал другой магический контракт, заключённый Армандом Малфоем и первым эльфом из рода Мири, и все эльфы, жившие в Малфуа к тому времени, подчинялись этому контракту. Так что они остались свободными, — закончила я.
Люциус больше не стал ничего спрашивать и приступил к еде. Мне же кусок в горло не шёл: я не знала, что принесут мне ближайшие часы и минуты.
— Зачем ты приехал? — наконец не выдержала я.
Люциус неторопливо допил вино и так же неторопливо поставил бокал на стол, и только после этого ответил:
— Хочу, наконец, познакомиться со своим ребёнком.
Непроизвольно я сжала под столом руки и изумлённо воззрилась на мужа:
— Как? — голос меня не слушался. — Как ты узнал?
— Ты же не рассчитавала в самом деле, что сможешь всегда скрывать это от меня? — с холодной усмешкой ответил он.
— Я и не собиралась всегда скрывать от тебя сына, — возмущённо ответила я, а сама тем временем пыталась понять, каким образом Люциус мог узнать о Лайнусе. Гобелен с родословной исключался — если бы вдруг я ошиблась при наложении маскирующих чар, то Люциус не успокоился бы до тех пор, пока не нашёл сына. Значит, на гобелене имени Лайнуса точно не было видно. Друзья и члены семьи исключались тоже. Единственные люди, с которыми мы с Лайнусом общались — Обероны и Маргарет, но им я доверяла безоговорочно. Были, конечно, ещё люди в маггловском мире, но если бы вдруг ищейки Люциуса оживились, Гарри всё равно стало бы известно об этом, и он обязательно предупредил бы меня. Может, у Гарри что-то пошло не так? А ещё странным было то...
— Так как? Ты проводишь меня к нему? — ворвался в мои размышления голос Люциуса.
— Разумеется, — ответила я, вставая.
Я поднялась на второй этаж. Войдя в комнату сына, я зажгла ночник, стоявший на прикроватном столике, и встала в ногах, опершись на спинку кровати. Люциус зашёл вслед за мной и осторожно, чтобы не разбудить Лайнуса, присел рядом с ним на кровать. Он сидел ко мне спиной, поэтому лица его я не видела. Очень долго Люциус просто смотрел на малыша. Наконец, он протянул руку и погладил его по волосам.
Прикосновение разбудило сына, и он открыл глаза. Пару секунд Лайнус не понимал, что происходит, но потом посмотрел на Люциуса и неверяще прошептал:
— Папа?
— Да, — кивнул Люциус. — Да.
— Папочка! — радостно вскрикнул Лайнус, в мгновение ока вскочив и обняв Люциуса. А потом он сбивчиво начал говорить в ухо отцу — шёпотом, но достаточно громко, так что я слышала каждое его слово: — Мама говорила, что на Рождество нужно загадать желание, и оно исполнится. В прошлый раз я загадал, чтобы приехали Николас и Оливия, и они приехали. А в этот раз я загадал, чтобы приехал ты. И ты тоже приехал!
— Приехал, — подтвердил Люциус, и по его голосу я поняла, что он улыбается.
— И ты всегда будешь с нами? — спросил Лайнус.
— Всегда, — пообещал Люциус. — А теперь ложись спать.
— Хорошо, — малыш быстро нырнул под одеяло.
Люциус приглушил немного свет, а когда Лайнус заснул, погасил ночник совсем и встал, чтобы выйти. Я вышла первой и, услышав, как Люциус закрыл за собой дверь в комнату сына, обернулась. Но не успела я этого сделать, как Люциус наотмашь ударил меня, и я схватилась за горящую щёку. От боли слёзы брызнули из моих глаз. Разумеется, я знала, что Люциус будет взбешён, когда узнает о Лайнусе, но я была уверена, что в этот момент меня рядом с ним не будет. Я до крови прикусила губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, и тут почувствовала, как пальцы Люциуса обхватили моё запястье. Он притянул меня к себе и обнял одной рукой, а другой бережно отвёл мою ладонь, которую я прижимала к лицу, и легко прикоснулся губами к моей щеке.
Слёзы, которые я пыталась сдержать, полились, едва я оказалась в объятиях Люциуса.
— Прости, прости меня, — всхлипывая, прошептала я, в то время как Люциус покрывал неторопливыми поцелуями моё лицо. — Я знаю, я не должна была скрывать от тебя сына. Но он — единственное, что дало мне силы жить дальше, когда пришлось отказаться от тебя и детей.
Постепенно поцелуи стали настойчивей, и я не заметила, как стала отвечать ему. Я жадно целовала его, растворяясь в том ощущении полной защищённости, которое овладевало мной только в объятиях Люциуса. Ощущении, по которому я тосковала, и которое, как я считала до той минуты, я никогда больше не испытаю.
— Где твоя спальня? — скользя губами по моей шее, выдохнул Люциус.
Эти слова отрезвили меня. Опомнившись, я попыталась высвободиться, но руки Люциуса, только что ласково скользившие по моей спине, превратились в тиски. Не дав мне отодвинуться ни на йоту, муж прошептал мне на ухо:
— Милая, ты, видимо, кое-что забыла. Я хочу тебя, и я тебя возьму. Но я даю тебе возможность выбрать, где это случится: в удобной постели или здесь, в коридоре, где нас могут увидеть.
Комок подступил к моему горлу, когда я услышала последние слова: Люциус сердился на меня, но не забыл, насколько я всегда переживала, что кто-нибудь может стать свидетелем нашей близости, если она случалась не в спальне.
Он снова поцеловал меня, и больше сил сопротивляться ему я в себе не нашла. Будь что будет! Единственный, кого я всегда боялась рядом с Люциусом, был сам Люциус. Больше рядом с ним мне не было страшно ничего. Правда, сейчас я боялась не его, а за него, за его жизнь. Но если он не боится смерти, нужно ли бояться её мне?
«Можешь сколько угодно отрицать это, но ты соскучился по мне так же, как я по тебе», — это была первая мысль, пришедшая мне в голову после пробуждения. Улыбнувшись, я потянулась, чтобы обнять мужа — но моя рука наткнулась на пустоту.
— Люциус! — испуганно вскрикнула я и села в кровати, оглядывая комнату.
Он стоял перед открытым шкафом, в котором хранились омут памяти, воспоминания и вырезки из газет, и рассматривал стеклянные флаконы.
— Что это? — не поворачивая головы, спросил Люциус.
— Воспоминания, — ответила я.
— Это я вижу, — сказал он. — О чём они?
— О ком, — поправила я его. — О тебе. И о детях.
Люциус поставил на полку флакон, который держал в руках, и вернулся ко мне. Он поправил подушку и сел в изголовье кровати, а я повернулась, чтобы было удобней смотреть на него. Я ни о чём не хотела говорить — чувствовала, что не могу доверять своему голосу. Поэтому я лишь молча смотрела на Люциуса.
Он коснулся ладонью моего лица, и я не смогла сдержать шипения, когда он провёл пальцем по моей щеке — вчерашняя пощёчина дала о себе знать. Увидев это, Люциус заклинанием удалил синяк. Затем он положил палочку на прикроватный столик и взял с неё нашу колдографию — ту самую, которую сделал Николас. Несколько секунд он разглядывал её, а потом сказал:
— Ты так и не объяснила, почему она тебе нравится.
— Когда я смотрю на неё, я вижу, что ты меня любишь, — после небольшой паузы ответила я.
Губы Люциуса едва заметно дрогнули, и он поставил колдографию на место.
Как бы мне ни хотелось, чтобы это утро не кончалось, но нужно было возвращаться в реальность. Я была благодарна судьбе, позволившей нам немного побыть вместе, но не знала, сколько ещё времени мы могли бы находиться рядом друг с другом, так что использовать его нужно было для того, чтобы договориться о моих встречах с детьми. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что, несмотря на всю любовь Люциуса к детям, на какое-то время они вполне могли стать заложниками его гнева по отношению ко мне. Скорее всего, он сам потом пожалел бы об этом. Но я в любом случае должна была сделать всё возможное, чтобы наши отношения не отразились на детях. Я легла рядом с Люциусом и положила голову ему на плечо, раздумывая, с чего начать разговор.
— Ты заберёшь Лайнуса с собой? — наконец, спросила я.
— Обязательно, — ответил он.
— Может быть, оно и к лучшему, — после недолгого молчания, во время которого я обдумывала свой следующий шаг, продолжила я. — После знакомства с Драко и двойняшками Лайнус стал всё чаще говорить о том, что хочет встретиться с тобой. Прошу тебя, — я приподнялась, чтобы посмотреть в глаза мужу, — не будь слишком строг с детьми из-за того, что они виделись со мной.
— Они нарушили мой приказ, — холодно посмотрел он на меня. — По-твоему, я должен об этом забыть?
— Ты можешь сделать вид, что не знаешь об этом. А если быть совсем точным, то формально они твой приказ не нарушили: ты сказал, что не хочешь слышать обо мне, но не запрещал им видеться со мной.
Люциус усмехнулся:
— А ты неплохо осведомлена о том, что происходило в имении в твоё отсутствие.
— Ты даже представить не можешь себе, какую радость я испытала, когда, наконец-то, смогла узнать то, что у вас происходило, не со слов Гарри и Рона, а от детей, из их воспоминаний. Словно вновь оказалась дома. — Я положила голову ему на грудь. — Я знаю, что ты сердишься на меня, но ты же не станешь возражать, если дети будут приезжать ко мне?
— Дети не будут приезжать к тебе, — сказал Люциус. Я подняла голову, но, не дав мне вымолвить даже слова, он закончил: — Потому что ты вернёшься в Малфой-мэнор.
Я отчаянно всхлипнула и, покачав головой, снова уткнулась лицом ему в грудь:
— Нет, не вернусь. В первый раз, когда Николас оказался здесь, он спросил меня: неужели я люблю тебя больше, чем его и Оливию? Я тогда ответила, что не больше, а иначе. Но потом, когда я вспоминала этот разговор, мне начало казаться, что я солгала сыну: мне очень больно, что я не могу видеться с ними, но мне невыносимо больно, когда я начинаю думать, что ты можешь умереть из-за меня. Поэтому нет, я не вернусь. По крайней мере до тех пор, пока не буду знать точно, что проклятье разрушено. Ты должен понять меня.
— Возможно, и пойму, — ответил он. — Если ты объяснишь, о каком проклятье идёт речь.
читать дальшеНакануне Драко сказал, что они уедут сразу после завтрака, поэтому я старалась не думать о предстоящей разлуке — слёз я не смогла бы сдержать, а омрачать последние по-настоящему счастливые и для меня, и для детей минуты мне не хотелось. Наконец время расставания пришло. Драко отвлёк Лайнуса, давая мне возможность попрощаться с двойняшками. Я обняла их, но сказать ничего не успела: меня опередил Николас.
— Мама, — нерешительно начал он, — скажи... Ты так сильно любишь папу? — Я непонимающе смотрела на него, и он пояснил: — Сильнее, чем нас с Оливией?
Я перевела взгляд на дочь: она тоже смотрела на меня напряжённым взглядом. Поняв, наконец, что их тревожило, я вновь притянула обоих детей к себе и покачала головой:
— Это не так, родные мои. Нельзя говорить, что я люблю папу сильнее, чем вас — потому что его я люблю иначе. Скорее, я люблю папу так же сильно, как вас. Но посудите сами, — после небольшой паузы добавила я, немного откинувшись назад, чтобы посмотреть на их лица, — как я смогла бы смотреть вам в глаза, если бы знала, что могла спасти вашего отца и не сделала этого?
Несколько секунд дети молчали, глядя на меня, затем кивнули и прижались ко мне.
— Но если бы вдруг мой отъезд не помог, я обязательно вернулась бы, — гладя их по волосам, сказала я. — Вы мне верите?
Всё ещё не отрываясь от меня, двойняшки снова кивнули.
— И согласитесь, всё-таки лучше, что у вас есть и папа, и мама. Пусть они и не вместе, но всё-таки у вас два родителя, а не один.
Ещё один согласный кивок.
— Грейнджер! — послышался голос Драко. — Мы приготовили тебе подарок.
— Да, мамочка, — отстранившись, радостно воскликнула Оливия, взяла меня за руку и увлекла к столу, на котором стояли три флакончика. — Смотри!
— Что это? — спросила я, не сумев издалека разобрать, что в них.
— Воспоминания, — ответил Драко. — Ты вчера сказала, что Поттер и Уизли передавали тебе воспоминания о нас. Так вот, мы с двойняшками сегодня утром подготовили для тебя свои воспоминания, чтобы ты сама могла увидеть, что происходило в твоё отсутствие. Грейнджер, только, пожалуйста, не реви снова.
— Не буду, — ответила я, быстро вытирая ставшие влажными глаза. — Ник, Ливи, попрощайтесь пока с Лайнусом, а мне нужно поговорить с Драко.
— В чём дело, Грейнджер? — спросил Малфой, когда мы отошли к окну.
— Я вчера ночью кое о чём подумала... Во-первых, у меня есть одно предложение. Ты не говори сразу «нет», только выслушай. Знаешь, моя беременность протекала довольно тяжело, да и роды были тоже сложными. Я не знаю, родился бы Лайнус здоровым и родился ли бы воообще, если бы рядом со мной не было Маргарет. Она была колдомедиком в волшебном мире и акушером в маггловском. Беременность и роды — её специализация. Я понимаю, что вам с Асторией тяжело будет найти силы, чтобы снова надеяться. Но, может быть, там, где не помогли колдомедики, сумеет помочь человек, знакомый и с маггловской медициной?
Драко сжал зубы, но всё же ответил довольно спокойно:
— Я подумаю. А во-вторых?
— А во-вторых, я хочу тебя попросить кое о чём. Собственно, ради этого я и написала письмо Николасу. Понимаешь, я всё раздумываю над всей этой ситуацией с проклятьем и не могу отделаться от ощущения, что мне не хватает какой-то маленькой детали, чтобы решить загадку. Вот смотри: сэр Генри настаивал, что Люциус о проклятье ничего не должен знать, иначе умрёт. Призрак ни в чём не обманул меня ни разу, поэтому я не могу сказать, что он преднамеренно обманывал меня насчёт этого. Однако Люциус знает о проклятье и не умер — в таком случае сэр Генри либо ошибся, либо знал что-то ещё.
— Например? — переспросил Малфой.
— Я думаю, что он знает, каким образом можно снять это проклятье с рода, — ответила я.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним? — понял меня Драко.
Я кивнула.
— Хорошо, — пообещал он, а затем улыбнулся: — Я что-нибудь придумаю, чтобы привезти детей летом. А пока что нам пора.
Дети оделись, я тоже одела Лайнуса, накинула мантию, и мы вышли во двор. В последний раз кивнув нам в знак прощания, двойняшки обняли Драко, и Малфой трансгрессировал с ними в Париж.
* * *
Воспоминаний, оставленных Драко и детьми, мне хватило до следующей нашей встречи летом. Они не сказали, чьи воспоминания в каком флаконе, поэтому я брала флаконы наугад. Первые два оказались наполнены воспоминаниями детей. Просмотрев их все, я выбрала несколько, которые посмотрела позже вместе с Лайнусом. Сын был просто в восторге, оказываясь то на трибуне среди зрителей на игре в квиддич, то наблюдая, как Оливия творит настоящие чудеса на уроке чар, то глядя, как Николас летает в Малфой-мэноре на метле, крепко держа сидящую перед ним Патрисию. Сама я летаю на метле не очень хорошо, да и квиддич до сих пор так и не заинтересовал меня. Однако даже я смогла понять, что ловкость, с которой старший сын управлялся с метлой, была врождённой. И я искренне не понимала, почему с такими способностями он до сих пор не играл в факультетской команде по квиддичу. Однако, просмотрев одно воспоминание, я узнала причину этого, и эта причина заставила меня гордиться сыном так, как никогда раньше.
Воспоминание начиналось с того, что Николас зашёл в гостиную Драко в комнатах декана Слизерина в Хогвартсе. Я там никогда не бывала, даже когда преподавала руны, поэтому понять, где оказалась, смогла не сразу.
— Вы вызывали меня, сэр? — спросил Николас, переступив порог.
— Я один. Закрывай дверь и проходи, — раздался голос Драко из соседней комнаты. Через полминуты Малфой вошёл в гостиную и сел в кресло напротив брата.
— Ну и зачем ты меня позвал? — тут же спросил Николас Драко.
— Для разговора, ставшего уже традиционным в последние четыре года. Надеюсь, в этом году ты всё же попробуешь войти в команду Слизерина?
— Мой ответ «нет» тоже стал традиционным.
— Объясни мне, почему? — ответ Николаса рассердил Драко, но воли гневу он не дал.
— Потому что в квиддич играет Джеймс Поттер.
— При чём тут Поттер?! — воскликнул Драко. — Он гриффиндорец. А я говорю о тебе и о команде твоего факультета.
— Он мой друг, — коротко ответил Николас. — Если ты не забыл, то мы дружим с детства.
— Не забыл. Только я не понимаю, каким образом дружба с Поттером и твоё нежелание играть в квиддич связаны.
— А тебе не приходило в голову, что я просто не хочу рисковать этой дружбой? Ведь если я буду играть за Слизерин, мы с Джеймсом станем соперниками.
— Не забывай, что я не только твой брат, но и декан твоего факультета, — резко сказал Драко, которому явно не понравился тон, которым с ним разговаривал младший брат.
— Тогда определись, как ты со мной разговариваешь: как брат или как декан факультета. Если как декан, то я просто отвечаю, что заставить меня играть в команде вы не можете, сэр, — съязвил Николас.
— А если как брат? — усмехнулся Драко.
— А если как брат, то я объясняю тебе причину своего отказа.
— Ты ведёшь себя не как слизеринец. И не как Малфой.
— Если я не ошибаюсь, неписаное правило слизеринца — извлекать выгоду лично для себя из всех обстоятельств, — теперь усмехнулся уже Николас. — Так вот, дружба с Джеймсом мне более важна, чем игра в квиддич. А что касается того, что я веду себя не как Малфой — не забывай, что я Малфой только наполовину. Моя мать, как и Джеймс, тоже училась на Гриффиндоре, но это не помешало вам быть друзьями — по крайней мере, столько, сколько я себя помню. Если это всё, разрешите мне удалиться, сэ-эр, — специально, чтобы позлить брата, протянул Николас.
На этом воспоминание заканчивалось. Я пересматривала его снова и снова и каждый раз испытывала чувство нежности и гордости за сына: я хотела, чтобы дети взяли всё лучшее, что было в нас с Люциусом, я приложила к этому все силы — и моё желание исполнилось. Несмотря на то, что поведение Николаса было именно таким, какого требовал от него Люциус, всё же мои жизненые ценности — любовь и дружба — стали и ценностями сына тоже.
Воспоминания Оливии были больше о младшей сестре: ведь когда-то она дала мне обещание, что будет заботиться о Патрисии, если меня не будет рядом. Разумеется, ничего подобного тому, что случилось, я не имела в виду. Мне всего лишь хотелось, чтобы дочь не ревновала нас с Люциусом к сестре. И меня радовало, что она о своём обещании не забыла и относилась к его выполнению весьма ответственно. Но стоило ли удивляться? Ведь Оливия тоже была моей дочерью, и ответственно она относилась к любому заданию, будь то в школе или дома. Хотя внешность и поведение Оливии были по-малфоевски обманчивы: при первом знакомстве с ней казалось, что светская жизнь интересует её больше, чем книги и знания.
Благодаря воспоминаниям Драко я увидела множество его встреч с моей сестрой. Они по-прежнему были близкими людьми. Как и следовало ожидать, благодаря их дружбе Мелисса решила стать зельеваром. После окончания академии она стала помогать Драко в лаборатории, а также взяла на себя управление его производством в Косом переулке. И даже её замужество не стало помехой этому. Хотя у меня сложилось впечатление, что Майкл всё же предпочёл бы, чтобы она занималась чем-нибудь другим.
Но самыми главными, конечно же, для меня были воспоминания о муже. Комок подкатывал к моему горлу каждый раз, когда я видела, как он берёт на руки Патрисию, как они о чём-то разговаривают, расположившись немного в стороне от остальных членов семьи. Ведь вроде бы точно так же он обращался с Оливией, когда ей было столько, сколько Патрисии — и всё же всё было иначе. С младшей дочерью Люциус был словно... мягче, чем со старшей.
Драко оставил мне то воспоминание, о котором рассказал при встрече.
Патрисии в то время было годика два. Люциус стоял перед гобеленом с родословной, держа её на руках, и, показывая на портреты предков, называл их имена. И вдруг она протянула ручку, ткнула пальчиком в мой портрет и чётко произнесла:
— Мама!
Люциус на секунду застыл, а потом, как и рассказывал Драко, повторил вслед за дочерью — нет, даже не повторил, а выдохнул:
— Мама.
Неудивительно, что Драко не смог определить чувство, с которым Люциус сказал это — даже мне потребовалось несколько дней, чтобы найти подходящее слово. И неудивительно, что Драко благодарил судьбу, что в тот миг отец не увидел его: я не могла даже предположить, в какой ад Люциус, по-прежнему считавший проявление чувств величайшей слабостью, превратил бы жизнь Драко, ставшего свидетелем этой слабости, — потому что чувством этим была... тоска.
Не знаю, зачем я мучила себя, вновь и вновь просматривая это воспоминание. Наверное, потому, что это было единственным доказательством того, что Люциус, несмотря на все свои старания забыть меня, так и не сумел этого сделать.
* * *
Письмо от Драко пришло через три месяца после того, как он с детьми побывал в Малфуа. Меня всегда удивляло, как при такой нелюбви к написанию писем он в своё время писал целые поэмы Мелиссе, потому что мне он написал только то, что имело отношение к делу: призрак соизволил поговорить с Драко только после трёх месяцев настойчивых просьб. Однако ничего обнадёживающего он не сказал. «Я привезу тебе воспоминание летом, Грейнджер. Посмотришь сама», — вот как заканчивалось письмо.
Из-за столь долгого молчания Драко я уже поняла, что ждать хорошей новости не следует, поэтому не почувствовала ничего, хотя бы отдалённо напоминающее разочарование или расстройство.
Летом, как и обещал, Драко сумел привезти детей — на целую неделю! Стоит ли говорить, что я была счастлива? Чуть ранее он сообщил мне, что Астория, наконец, согласилась встретиться с Маргарет. Поэтому, оставив двойняшек в Малфуа, он с Маргарет вернулся в Париж, где их ждала Астория. Какую легенду он придумал для Люциуса на это недельное отсутствие детей, я не спрашивала — я не сомневалась, что она была убедительной. Хотя всю эту неделю я не могла отделаться от мысли, что Люциус знает — знает, что Драко увёз детей, чтобы они встретились со мной. Почему-то в ту неделю я часто вспоминала, как Драко переписывался с Мелиссой, когда отец запретил ему бывать в доме моих родителей. Люциус знал обо этом, знал долгое время — но не препятствовал их переписке: ведь прямо приказа отца Драко не нарушал, а Люциус, несмотря на свои диктаторские замашки всё же старавшийся, чтобы сын был счастлив, не ограничивал его в том, что доставляло ему радость.
Впервые за несколько лет я ощутила радость, которой была лишена — радость матери, с которой дочь делится своими секретами и к советам которой прислушивается сын. Очень осторожно я посоветовала Николасу всё же попробовать вступить в слизеринскую команду по квиддичу. «Я знаю, знаю, почему ты не делал этого до сих пор, — сказала я, когда сын собрался мне возразить. — И поверь, я горжусь тобой. Но на мой взгляд, если ваша дружба с Джеймсом не выдержит простого спортивного соперничества, то так ли уж она прочна?» Николас кивнул, но выдохнул с таким облегчением, что я подумала: а не было ли то воспоминание завуалированной просьбой помочь найти выход из этой ситуации? Именно этот случай заставил меня особенно остро почуствовать, насколько не хватало моей поддержки сыну. С самого детства Николас был ближе ко мне, чем к отцу. И, конечно же, я знала, насколько Николас любил Люциуса и как сильно он стремился заслужить его одобрение. Несмотря на то, что мы с Люциусом старались, чтобы наше противостояние не отражалось на детях, уберечь полностью от этого Николаса мы не смогли, и сын с детства метался между мной и отцом. Он очень старался стать таким, каким хотел его видеть Люциус, но в то же самое время боялся вызвать неодобрение своих поступков с моей стороны. Когда я поняла это, то начала больше внимания уделять тому, чтобы Николас чувствовал себя более уверенно при принятии решений. Мои старания увенчались успехом, потому что к тому времени, как мне пришлось уехать, сын стал больше верить в себя. Но, по всей видимости, корни эта уверенность пустила недостаточно глубоко, не успела ещё окрепнуть в нём, по крайней мере, до такой степени, чтобы он не сомневался при решении действительно важных для него дилемм — таких, как желание играть в квиддич без риска потерять друга.
Что же касается разговора Драко с сэром Генри — то он был весьма коротким.
Состоялся он, как я и предполагала, в лаборатории Драко в Малфой-мэноре — единственном месте, где можно было сохранить этот разговор в тайне. Не то чтобы Люциусу нельзя было появиться там, но он никогда туда не заходил, как, впрочем, и Астория.
— Сэр Генри, — в очередной раз позвал Драко, и призрак наконец появился, просочившись сквозь потолок.
— Слушаю вас, юноша, — надменно сказал он, зависнув под потолком и глядя сверху вниз на Драко.
Тому явно не понравился ни тон предка-привидения, ни необходимость разговаривать с ним, закинув голову назад, но Драко сдержался и спокойно ответил:
— Я хочу поговорить с вами по просьбе моей мачехи.
— Вы встречались с мадам? — более дружелюбно спросил сэр Генри и немного спустился вниз. — Как она? Как малыш? Кто родился?
— Неплохо, если можно так сказать, — сдержанно ответил Драко. — Мальчик. Лайнус.
— Лев. Хорошее имя для Малфоя, — одобрительно кивнул призрак.
— Да. Но я хотел поговорить с вами не об этом, — и Драко коротко пересказал мою просьбу и её причины.
Но вместо ожидаемого смущения, когда сэр Генри понял бы, что его поймали на лжи, призрак резко отплыл в сторону и, отвернувшись от Драко, закрыл лицо руками.
— Значит, он всё-таки узнал, — через какое-то время прошептал он, поворачиваясь к Драко, и в его глазах ясно читалось отчаянье.
— Меня и Грейнджер интересует: каким образом? О проклятье знали только вы и она. Ах нет, ещё Поттер и Уизли, — насмешливо добавил Драко. — Только вот в чём дело: они трое ни за что бы не стали рассказывать об этом отцу. Так что единственный, от кого отец мог узнать о проклятье — это вы.
— Молодой человек! — высокомерно посмотрел на него сэр Генри. — Когда вы возглавите этот род, то узнаете, что глава рода обладает большими знаниями, чем обычный член семьи. Наоборот, — уже спокойнее добавил он, — я сделал всё возможное, чтобы снять проклятье.
— Каким образом? — ухватился за ниточку Драко.
— Это уже не имеет значения, — покачал головой призрак. — Передайте мадам, что единственное, что она сейчас может сделать для мужа — это держаться от него подальше.
И он в одно мгновение исчез.
Не знаю, сколько раз просмотрела я это воспоминание, пытаясь по поведению, по мимике сэра Генри понять, что же он скрывал от меня, найти хоть какое-то доказательство, что он снова лжёт. Но нет — призрак в самом деле расстроился, узнав, что Люциусу известно о проклятье.
Решение узнать, каким образом можно было снять проклятье, я приняла сразу же, как только увидела это воспоминание. Даже если это немогло принести уже никакой пользы, я должна была это узнать. Только для этого мне необходимо было поговорить с сэром Генри самой, так как общаться с Драко он отказывался. В том, что я смогу разговорить привидение, я не сомневалась — козырь в рукаве у меня был. Даже два козыря. Незаметно переместиться в Уилтшир мне помог бы Гарри. Но вот попасть в Малфой-мэнор так, чтобы об этом никто не знал — для этого мне нужен был союзник в самом имении. И единственный, кто мог им стать — это Драко. А Драко как раз и не стал бы этого делать. Он искренне сочувствовал и переживал, что мне пришлось покинуть Малфой-мэнор, но подвергать жизнь отца даже малейшему риску не стал бы никогда.
— Не знаю, как ты, Грейнджер, но я почему-то верю призраку, — сказал он мне, когда приехал за детьми. — Я, конечно, буду пытаться узнать у него, как можно было снять проклятье. Но не рискуй, прошу тебя.
Вся беда была в том, что я тоже верила призраку, но при этом знала, что Драко он ничего не расскажет. Передо мной стояла действительно трудная задача — убедить Драко помочь мне. Он пообещал привезти детей после Рождества, поэтому ждать мне нужно было ещё почти полгода. Но если чему я и научилась от Люциуса — то это терпению. Я научилась ждать. Я не ставила себе цель добиться результата как можно быстрее — я поставила себе цель добиться результата без потерь. А для этого требовалось время и терпение.
* * *
Наверное, мне нужно было уже привыкнуть, что прежде чем подарить мне радость, судьба наносит мне удар. Была глубокая ночь, и я спала, когда внезапно почувствовала боль — боль, которой не чувствовала много лет и не думала, что когда-нибудь почувствую её снова. До крови прикусив губу, я в темноте нащупала палочку. Мне едва хватило сил сдерживаться, пока я накладывала заглушающие чары на комнату. Как только я сделала это, палочка выпала из моей руки, и я сжалась на кровати в комок и закричала от нарастающей боли. Впервые за четыре с половиной года Люциус использовал змею. Мне казалось, что всё это длилось очень долго, но только потом я поняла, что боль была настолько сильной, что я потеряла сознание всего через несколько секунд.
Что вынудило Люциуса воспользоваться магической татуировкой, я поняла, когда пришла в себя: было двадцать четвёртое октября — день, в который шесть лет назад второй раз появились руны. Более того, было примерно то же самое время.
Покидая Малфой-мэнор, я ни на секунду не сомневалась в том, что Люциус не станет причинять мне боль с помощью родовой магии. Не сомневалась, потому что верила, что я ему дорога. И то, что до той ночи Люциус не использовал родовую печать, казалось, подтверждало это.
Но это происшествие заставило меня задуматься. Применив заклинание один раз, он вполне мог применить его и во второй, и в третий — я прекрасно отдавала себе в этом отчёт. И в этом случае я была беззащитна — обманывать себя не имело смысла. Дата и время, когда Люциус использовал змею, давали мне надежду, что всё же заставили его поступить так со мной лишь боль и обида и что больше он этого делать не будет. Однако уверенности не было, поэтому нужно было подумать и о том, что делать, если всё это повторится.
Самое ужасное, что выбирать мне нужно было между тем, что было просто плохо, и тем, что было очень плохо. Первый вариант — рассказать обо всём Гарри и позволить ему действительно добиться заключения Люциуса или, в лучшем случае, запрета пользоваться магией. И у меня не было никаких сомнений, что Гарри действительно сможет это сделать — даже если когда-то он блефовал, угрожая Люциусу, то сейчас он наверняка уже собрал досье на моего мужа на тот случай, если придётся защищать меня. Что будет в этом случае с Люциусом и с моей семьёй, мне даже думать не хотелось. А второй вариант — встретиться с мужем и поговорить. Как повлияла бы на Люциуса наша встреча, неизвестно, но во мне жил страх, что в этом случае предупреждения сэра Генри сбудутся и Люциус умрёт. Но если даже не встретиться, а просто написать письмо, то мне предстояло написать правду, в том числе и о сыне — только узнав, что свидетелем моих мучений может стать наш ребёнок, Люциус не стал бы использовать заклинание. Однако узнав о Лайнусе, он тоже не оставил бы меня в покое. Хотя бы до тех пор, пока не нашёл бы меня, чтобы забрать малыша, или до тех пор, пока я сама не отослала бы его к отцу. Два варианта развития событий — и я не знала, какой из них просто плохой, а какой очень плохой.
Получался замкнутый круг, и пока я не видела выхода из этого круга. Решив, что ещё один раз пытку вынести я смогу, я заняла выжидательную позицию, приняв некоторые меры предосторожности. Во-первых, я наказала Латару, если вдруг я её позову и она увидит, что мне плохо, немедленно перенести сына, если он будет в это время со мной, куда-нибудь, чтобы он меня не видел. Во-вторых, я ограничила наши встречи с Оберонами, а ставшие к тому времени и так редкими посещения мира магглов свела на нет.
Прошло несколько недель, но Люциус заклинание больше не применял, и я начала потихоньку расслабляться: по всей видимости, всё же в тот раз он выплеснул накопившуюся боль и больше мучить меня не собирался.
* * *
До Рождества оставалось всего два дня, когда неожиданно днём на пороге моего дома появился Гарри.
— Что-то случилось? — с тревогой спросила я, едва поприветствовав друга.
— Ничего, — покачал головой он. — Просто я не смогу навестить вас в праздник, поэтому решил сделать это заранее. Мы с Джинни давно собирались уехать на несколько дней, вдвоём, без детей. Так вот, сейчас у меня, наконец-то, получилось выкроить время. Мы уедем сегодня вечером, а вернёмся вечером в Рождество, так что к вам я не успею. Но Рон приедет обязательно, — улыбнулся он чуть-чуть виновато, — а я — на следующий день после праздника и в новый год обязательно. Ты же не обидишься?
— Нет, конечно, — рассмеялась я. — Я всегда поражалась терпению Джинни — ты же всё время занят на работе. Вам обоим давно пора побыть вдвоём, так что желаю вам хорошо провести время.
— Так, это подарки, — сказал Гарри, доставая из кармана пару коробочек и увеличивая их. — Откроете за праздничным столом. А вот это, — он достал небольшой флакон, — тебе. Посмотришь вечером.
— О чём оно? — спросила я, увидев за стеклом клубящуюся серебристую дымку.
— О твоём муже. Он приходил ко мне пару месяцев назад. Раньше у меня вырваться к тебе не получилось, поэтому отдаю только сейчас. Думаю, тебе это нужно увидеть. Я возьму с собой сквозное зеркало, так что если я понадоблюсь тебе — свяжешься со мной. Хорошо? — настойчиво спросил он, прекрасно понимая, что я не стану отнимать ни секунды у него с Джинни.
— Только в случае крайней необходимости, — пообещала я.
— Пусть так, — согласился Гарри и, коснувшись губами моей щеки, попрощался.
Воспоминание мне хотелось посмотреть немедленно, но мы обещали навестить Рауля и Адель, поэтому просмотр пришлось отложить до вечера. Вернувшись домой, я постаралась поскорей уложить спать сына, чтобы, как обычно, не спеша посмотреть воспоминие. Однако минувший вечер утомил меня, и, собравшись прилечь рядом с Лайнусом только до тех пор, пока он не уснёт, я сама тоже задремала.
— Госпожа, госпожа, скорее, — растормошила меня Латару.
Я никогда не видела Латару такой встревоженной, поэтому тут же встала, постаравшись всё же не разбудить сына. Выйдя из комнаты, я замерла: с первого этажа доносились звуки разговора, вернее, спора — тоненького дребезжащего голоска Мири, вежливо объясняющего что-то, и требовательного голоса... Люциуса. Решив, что у меня галлюцинация, я вытащила палочку и быстро сбежала вниз. Я заскочила в комнату в тот самый миг, когда Люциус резко вскинул волшебную палочку и направил её на Мири, и я словно на несколько секунд очутилась в прошлом.
Мелисса тогда только-только поселилась в имении. Возвращаясь один раз с прогулки, мы втроём — я, Драко и Мелисса — зашли в гостиную, когда там был Люциус: он стоял, направив палочку на Торри — по всей видимости, Люциус очень сильно был разозлён. Нам с Драко понадобилось меньше секунды, чтобы понять, свидетелями чего мы станем. Резким движением Малфой рванул к себе Мелиссу, прижав её так, чтобы она не видела того, что должно было произойти, а я что было сил закричала:
— Люциус! — И когда он повернулся к нам, я, умоляюще глядя на него, одними губами прошептала: — Пожалуйста.
Люциус перевёл взгляд с меня на Драко с Мелиссой и, опустив палочку, пнул Торри:
— Убирайся.
Я знаю, что Торри доставалось от Люциуса — защитить домовика совсем я, увы, не могла, поскольку Торри был личным эльфом мужа. Но, по крайней мере, с того дня ни разу Люциус не наказывал эльфа на глазах Мелиссы и детей. Может быть, именно благодаря этому двойняшки и относились так к домовым эльфам: они искренне не понимали моего возмущения, когда я говорила о том, что эльфам живётся плохо, но и презрения, которое выказывал Люциус, по отношению к домовикам тоже не проявляли.
Воспоминание промелькнуло как наяву, и страх парализовал меня, когда я вновь увидела Люциуса, направившего палочку на эльфа. Ведь в этот раз эльфом был не покорный Торри, а потому последствия могли быть намного страшнее — применение магии выросший свободным Мири обязательно расценил бы как агрессию, а это значит, что он имел право применить магию в ответ. А на что была способна эльфийская магия, не сдерживаемая благодарностью, я представляла прекрасно. Поэтому так же, как в прошлый раз, я изо всех сил закричала:
— Люциус!
* * *
Он обернулся, медленно опуская волшебную палочку. Я же, не теряя ни секунды, торопливо продолжала, обращаясь к Мири:
— Прошу простить моего мужа, Мири. Очевидно, для него попасть в этот дом оказалось так же неожиданно, как и для меня. Вы не попросите Латару приготовить лёгкий ужин? Думаю, мой муж не откажется перекусить с дороги, — я бросила взгляд на Люциуса, а затем снова посмотрела на Мири.
— Разумеется, госпожа. Как вам будет угодно, — поклонился он, и я с облегчением вздохнула: эльф оценил мою дипломатию и принял мои извинения. — Господин, — он сделал лёгкий поклон в сторону Люциуса, а затем исчез.
Как только это произошло, я вспомнила о том, о чём даже не подумала в ту минуту, когда увидела Люциуса: что ему находиться рядом со мной нельзя. Правду говорил призрак или нет, я до сих пор не знала, и эта неясность просто убивала. Мелькнула мысль, что раз Люциус оказался здесь и с ним ничего не произошло, возможно, какое-то время мы всё же можем находиться рядом друг с другом. Больше всего мне хотелось броситься к нему, обнять и почувствовать, как он обнимает меня в ответ. Но страх, что если я так поступлю, то случится непоправимое, словно парализовал меня. Я стояла и молчала, и только с жадностью разглядывала мужа. Как только Мири трансгрессировал, Люциус, не сводя с меня взгляда, убрал палочку, затем медленно сцепил руки за спиной. Он ничего не говорил, только стоял и холодно смотрел на меня, и от его взгляда мне стало так неуютно, что я невольно поёжилась. Физически я почти чувствовала переполнявший его гнев. И, как часто случается в минуту наибольшей опасности, я ощутила прилив смелости: вскинув подбородок, я с вызовом посмотрела прямо в глаза Люциусу. В этот миг за моей спиной Латару пискнула:
— Прошу к столу, госпожа.
Нехотя я отвела взгляд от Люциуса и обернулась. Увидев, что Латару накрыла стол так, чтобы я и Люциус сидели напротив друг друга, вздохнула с облегчением: в Малфой-мэноре за столом я всегда сидела рядом с мужем, но сейчас находиться подальше от него мне было комфортнее.
Словно сквозь туман я смотрела, как Латару ставит тарелку перед Люциусом. Я надеялась, что муж обратит внимание на то, как я разговаривала с Мири, и поймёт, что делаю я это не просто так. Он понял это. Разумеется, не стоило и рассчитывать, что он проявит такое же уважение к эльфам. Но он откинулся на спинку стула, предпочтя сделать вид, что просто не замечает Латару — и это уже было хорошо. Я кивнула эльфийке, когда она поставила кушанье передо мной, и жестом отпустила её.
— Надеюсь, ты расскажешь мне, что это за место и почему эльфы ведут себя так нагло? — сказал Люциус, когда мы остались одни. — Хотя учитывая, что их хозяйкой являешься ты...
Я пропустила укол мимо ушей: ждать от Люциуса иного поведения было бы смешно.
— Я им не хозяйка, — ответила я и рассказала, что такое Малфуа и каким образом я оказалась здесь. Рассказывала я долго, и Люциус слушал меня, не перебивая, лишь время от времени уточняя какие-то детали.
— Предки Мири не заключали договор с волшебниками о том, что станут их слугами — потому что к тому времени, когда это произошло, существовал другой магический контракт, заключённый Армандом Малфоем и первым эльфом из рода Мири, и все эльфы, жившие в Малфуа к тому времени, подчинялись этому контракту. Так что они остались свободными, — закончила я.
Люциус больше не стал ничего спрашивать и приступил к еде. Мне же кусок в горло не шёл: я не знала, что принесут мне ближайшие часы и минуты.
— Зачем ты приехал? — наконец не выдержала я.
Люциус неторопливо допил вино и так же неторопливо поставил бокал на стол, и только после этого ответил:
— Хочу, наконец, познакомиться со своим ребёнком.
Непроизвольно я сжала под столом руки и изумлённо воззрилась на мужа:
— Как? — голос меня не слушался. — Как ты узнал?
— Ты же не рассчитавала в самом деле, что сможешь всегда скрывать это от меня? — с холодной усмешкой ответил он.
— Я и не собиралась всегда скрывать от тебя сына, — возмущённо ответила я, а сама тем временем пыталась понять, каким образом Люциус мог узнать о Лайнусе. Гобелен с родословной исключался — если бы вдруг я ошиблась при наложении маскирующих чар, то Люциус не успокоился бы до тех пор, пока не нашёл сына. Значит, на гобелене имени Лайнуса точно не было видно. Друзья и члены семьи исключались тоже. Единственные люди, с которыми мы с Лайнусом общались — Обероны и Маргарет, но им я доверяла безоговорочно. Были, конечно, ещё люди в маггловском мире, но если бы вдруг ищейки Люциуса оживились, Гарри всё равно стало бы известно об этом, и он обязательно предупредил бы меня. Может, у Гарри что-то пошло не так? А ещё странным было то...
— Так как? Ты проводишь меня к нему? — ворвался в мои размышления голос Люциуса.
— Разумеется, — ответила я, вставая.
Я поднялась на второй этаж. Войдя в комнату сына, я зажгла ночник, стоявший на прикроватном столике, и встала в ногах, опершись на спинку кровати. Люциус зашёл вслед за мной и осторожно, чтобы не разбудить Лайнуса, присел рядом с ним на кровать. Он сидел ко мне спиной, поэтому лица его я не видела. Очень долго Люциус просто смотрел на малыша. Наконец, он протянул руку и погладил его по волосам.
Прикосновение разбудило сына, и он открыл глаза. Пару секунд Лайнус не понимал, что происходит, но потом посмотрел на Люциуса и неверяще прошептал:
— Папа?
— Да, — кивнул Люциус. — Да.
— Папочка! — радостно вскрикнул Лайнус, в мгновение ока вскочив и обняв Люциуса. А потом он сбивчиво начал говорить в ухо отцу — шёпотом, но достаточно громко, так что я слышала каждое его слово: — Мама говорила, что на Рождество нужно загадать желание, и оно исполнится. В прошлый раз я загадал, чтобы приехали Николас и Оливия, и они приехали. А в этот раз я загадал, чтобы приехал ты. И ты тоже приехал!
— Приехал, — подтвердил Люциус, и по его голосу я поняла, что он улыбается.
— И ты всегда будешь с нами? — спросил Лайнус.
— Всегда, — пообещал Люциус. — А теперь ложись спать.
— Хорошо, — малыш быстро нырнул под одеяло.
Люциус приглушил немного свет, а когда Лайнус заснул, погасил ночник совсем и встал, чтобы выйти. Я вышла первой и, услышав, как Люциус закрыл за собой дверь в комнату сына, обернулась. Но не успела я этого сделать, как Люциус наотмашь ударил меня, и я схватилась за горящую щёку. От боли слёзы брызнули из моих глаз. Разумеется, я знала, что Люциус будет взбешён, когда узнает о Лайнусе, но я была уверена, что в этот момент меня рядом с ним не будет. Я до крови прикусила губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, и тут почувствовала, как пальцы Люциуса обхватили моё запястье. Он притянул меня к себе и обнял одной рукой, а другой бережно отвёл мою ладонь, которую я прижимала к лицу, и легко прикоснулся губами к моей щеке.
Слёзы, которые я пыталась сдержать, полились, едва я оказалась в объятиях Люциуса.
— Прости, прости меня, — всхлипывая, прошептала я, в то время как Люциус покрывал неторопливыми поцелуями моё лицо. — Я знаю, я не должна была скрывать от тебя сына. Но он — единственное, что дало мне силы жить дальше, когда пришлось отказаться от тебя и детей.
Постепенно поцелуи стали настойчивей, и я не заметила, как стала отвечать ему. Я жадно целовала его, растворяясь в том ощущении полной защищённости, которое овладевало мной только в объятиях Люциуса. Ощущении, по которому я тосковала, и которое, как я считала до той минуты, я никогда больше не испытаю.
— Где твоя спальня? — скользя губами по моей шее, выдохнул Люциус.
Эти слова отрезвили меня. Опомнившись, я попыталась высвободиться, но руки Люциуса, только что ласково скользившие по моей спине, превратились в тиски. Не дав мне отодвинуться ни на йоту, муж прошептал мне на ухо:
— Милая, ты, видимо, кое-что забыла. Я хочу тебя, и я тебя возьму. Но я даю тебе возможность выбрать, где это случится: в удобной постели или здесь, в коридоре, где нас могут увидеть.
Комок подступил к моему горлу, когда я услышала последние слова: Люциус сердился на меня, но не забыл, насколько я всегда переживала, что кто-нибудь может стать свидетелем нашей близости, если она случалась не в спальне.
Он снова поцеловал меня, и больше сил сопротивляться ему я в себе не нашла. Будь что будет! Единственный, кого я всегда боялась рядом с Люциусом, был сам Люциус. Больше рядом с ним мне не было страшно ничего. Правда, сейчас я боялась не его, а за него, за его жизнь. Но если он не боится смерти, нужно ли бояться её мне?
* * *
«Можешь сколько угодно отрицать это, но ты соскучился по мне так же, как я по тебе», — это была первая мысль, пришедшая мне в голову после пробуждения. Улыбнувшись, я потянулась, чтобы обнять мужа — но моя рука наткнулась на пустоту.
— Люциус! — испуганно вскрикнула я и села в кровати, оглядывая комнату.
Он стоял перед открытым шкафом, в котором хранились омут памяти, воспоминания и вырезки из газет, и рассматривал стеклянные флаконы.
— Что это? — не поворачивая головы, спросил Люциус.
— Воспоминания, — ответила я.
— Это я вижу, — сказал он. — О чём они?
— О ком, — поправила я его. — О тебе. И о детях.
Люциус поставил на полку флакон, который держал в руках, и вернулся ко мне. Он поправил подушку и сел в изголовье кровати, а я повернулась, чтобы было удобней смотреть на него. Я ни о чём не хотела говорить — чувствовала, что не могу доверять своему голосу. Поэтому я лишь молча смотрела на Люциуса.
Он коснулся ладонью моего лица, и я не смогла сдержать шипения, когда он провёл пальцем по моей щеке — вчерашняя пощёчина дала о себе знать. Увидев это, Люциус заклинанием удалил синяк. Затем он положил палочку на прикроватный столик и взял с неё нашу колдографию — ту самую, которую сделал Николас. Несколько секунд он разглядывал её, а потом сказал:
— Ты так и не объяснила, почему она тебе нравится.
— Когда я смотрю на неё, я вижу, что ты меня любишь, — после небольшой паузы ответила я.
Губы Люциуса едва заметно дрогнули, и он поставил колдографию на место.
Как бы мне ни хотелось, чтобы это утро не кончалось, но нужно было возвращаться в реальность. Я была благодарна судьбе, позволившей нам немного побыть вместе, но не знала, сколько ещё времени мы могли бы находиться рядом друг с другом, так что использовать его нужно было для того, чтобы договориться о моих встречах с детьми. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что, несмотря на всю любовь Люциуса к детям, на какое-то время они вполне могли стать заложниками его гнева по отношению ко мне. Скорее всего, он сам потом пожалел бы об этом. Но я в любом случае должна была сделать всё возможное, чтобы наши отношения не отразились на детях. Я легла рядом с Люциусом и положила голову ему на плечо, раздумывая, с чего начать разговор.
— Ты заберёшь Лайнуса с собой? — наконец, спросила я.
— Обязательно, — ответил он.
— Может быть, оно и к лучшему, — после недолгого молчания, во время которого я обдумывала свой следующий шаг, продолжила я. — После знакомства с Драко и двойняшками Лайнус стал всё чаще говорить о том, что хочет встретиться с тобой. Прошу тебя, — я приподнялась, чтобы посмотреть в глаза мужу, — не будь слишком строг с детьми из-за того, что они виделись со мной.
— Они нарушили мой приказ, — холодно посмотрел он на меня. — По-твоему, я должен об этом забыть?
— Ты можешь сделать вид, что не знаешь об этом. А если быть совсем точным, то формально они твой приказ не нарушили: ты сказал, что не хочешь слышать обо мне, но не запрещал им видеться со мной.
Люциус усмехнулся:
— А ты неплохо осведомлена о том, что происходило в имении в твоё отсутствие.
— Ты даже представить не можешь себе, какую радость я испытала, когда, наконец-то, смогла узнать то, что у вас происходило, не со слов Гарри и Рона, а от детей, из их воспоминаний. Словно вновь оказалась дома. — Я положила голову ему на грудь. — Я знаю, что ты сердишься на меня, но ты же не станешь возражать, если дети будут приезжать ко мне?
— Дети не будут приезжать к тебе, — сказал Люциус. Я подняла голову, но, не дав мне вымолвить даже слова, он закончил: — Потому что ты вернёшься в Малфой-мэнор.
Я отчаянно всхлипнула и, покачав головой, снова уткнулась лицом ему в грудь:
— Нет, не вернусь. В первый раз, когда Николас оказался здесь, он спросил меня: неужели я люблю тебя больше, чем его и Оливию? Я тогда ответила, что не больше, а иначе. Но потом, когда я вспоминала этот разговор, мне начало казаться, что я солгала сыну: мне очень больно, что я не могу видеться с ними, но мне невыносимо больно, когда я начинаю думать, что ты можешь умереть из-за меня. Поэтому нет, я не вернусь. По крайней мере до тех пор, пока не буду знать точно, что проклятье разрушено. Ты должен понять меня.
— Возможно, и пойму, — ответил он. — Если ты объяснишь, о каком проклятье идёт речь.