Глава десятая
Следующие два с половиной года моя жизнь больше напоминала тоскливое существование, лишь немного оживившееся с рождением сына. Но обо всём по порядку.
читать дальшеВо-первых, нужно сказать о том, что Маргарет согласилась наблюдать мою беременность. Сразу же после возвращения из Франции Гарри навёл справки о миссис Крейтон. Маргарет рассказала нам правду: она действительно раньше была колдомедиком и уехала из Британии в девяносто седьмом году.
— И она очень скромный человек, — сказал мне Гарри, когда мы разговаривали с ним через сквозное зеркало. — Она оказалась не просто колдомедиком — она работала целителем в больнице Святого Мунго. А ты сама знаешь, что целителями становятся лучшие из лучших. Авроров и невыразимцев, если они поподают в больницу, лечат только проверенные целители, так что я переговорил с некоторыми из них. Так вот, несколько человек, в том числе и целитель Макдафф, считают себя в какой-то мере её учениками и до сих пор сожалеют, что она оставила работу. Так что, думаю, тебе действительно стоит попросить её наблюдать тебя.
Вот так и вышло, что Маргарет Крейтон поселилась со мной в Малфуа. Хотя говорить «поселилась», конечно же, неправильно. Она то приезжала ко мне в гости, то уезжала к себе, так как за домом нужно было приглядывать, да и обязательства перед кафе, которому она продавала выращиваемые пряности, тоже нужно было выполнять. Но ближе ко времени родов, а также первые месяцы после появления малыша на свет она жила со мной в поместье.
Очень быстро мы узнали друг о друге почти всё. Мы были очень похожи. Маргарет училась на Пуффендуе, но так же, как я, всегда стремилась к знаниям и так же, как я, сдала все ТРИТОНы с отметкой «превосходно». Когда она рассказала мне об этом, я вспомнила список учеников школы, закочивших её с отличием: когда-то я интересовалась этим. Список, к слову, был не таким уж большим, но учениц с именем Маргарет было всего две, и только одна была моей современницей. Когда я назвала её девичью фамилию, Маргарет лишь улыбнулась, но видно было, что ей приятно. Она оказалась вторым человеком в моём ближайшем окружении после Люциуса, чей уровень знаний был равен моему и с которым было приятно беседовать и при этом не стесняться показывать свои знания. Но не это было главной причиной нашего быстрого сближения. Узнав её, я поняла, почему Энни Линделл относилась к ней как к матери: Маргарет как будто окружала невидимая аура материнской любви, которую она готова была дарить всем окружающим. В её компании я чувствовала себя так же, как в обществе Молли Уизли, всегда относившейся ко мне как к ещё одной своей дочери и заменившей мне мать после гибели родителей.
Маргарет вообще была удивительной женщиной. Магглорождённые волшебники, отучившись в Хогвартсе, большей частью уже не покидали волшебный мир. А если им и приходилось жить в мире магглов (чаще всего это были женщины), то, как правило, работать они не работали, занимаясь только семьёй, а если средства не позволяли этого, то могли найти только низкооплачиваемую работу. Однако Маргарет, возвращаясь на каникулы из Хогвартса, вместо отдыха упорно изучала маггловские школьные предметы. После окончания школы волшебства она сдала экзамены в маггловской школе, а затем получила и маггловское медицинское образование. И только после этого стала учиться колдомедицине. Ещё в академии её заприметил тогдашний главный целитель больницы Святого Мунго и сразу же после окончания обучения предложил ей работу. Судя по тому, что рассказывал мне Гарри, со временем она могла стать одним из светил колдомедицины. Жизнь распорядилась иначе.
Именно благодаря Маргарет моя беременность прошла относительно легко, а малыш родился здоровым. Токсикоз, как она мне объяснила, на столь раннем сроке при третьей беременности был действительно тревожным признаком. К счастью, вызван он был только нервным перенапряжением в первые недели моей беременности. Как только моя жизнь стала более-менее спокойной, я стала чувствовать себя лучше.
Мой младший сын родился в Рождество. Роды, хоть и были уже для меня третьими по счёту, всё же оказались достаточно тяжёлыми. Но со мной была Маргарет, которая предупредила меня о возможных осложнениях, поэтому благодаря ей я заранее сумела настроиться на то, что что бы не происходило, я должна делать всё, как она мне говорит.
— Крупненький, — сказала она, увидев, как я разглядываю спящего рядом со мной на кровати малыша. — Как ты решила его назвать?
— Лайнус, — ответила я.
— Лев? — отозвалась Маргарет. — Почему?
— Когда мы ждали Патрисию, Люциус разрешил детям придумать имена, как они хотели бы назвать брата или сестру. Родилась девочка. А Николас хотел именно сестру, и Патрисия было единственным именем, которое он предложил. А Оливия хотела больше брата, и имя Лайнус нравилось ей больше всех. Ну, раз Патрисия получила имя благодаря Николасу, то сейчас пришла очередь Оливии.
— Справедливо, — улыбнулась Маргарет.
Конечно же, забота о новорождённом сыне было главным, что занимало меня в то время. Впрочем, как бы я не старалась заполнить свои дни делами, отвлечься от мыслей об оставленных муже и детях я так и не смогла.
Не скажу, что я очень нуждалась в деньгах (по моим расчётам, я могла бы жить, не испытывая материальных проблем по крайней мере несколько лет), но через год с небольшим после того, как я приехала во Францию, я купила книжный магазин. Рано или поздно, мне предстояло вновь осваиваться в мире магглов, и мне казалось, что занятие, имеющее отношение к книгам, поможет мне восстановить эту порванную связь — ведь именно чтение и любовь к книгам перенесла я когда-то из маггловского в магический мир. Это было первой причиной, по которой я решила поторопиться с приобретением бизнеса. А второй причиной — конечно же, стремление оставить себе как можно меньше времени на размышления о семье. Покупая магазин, я действительно собиралась работать в нём. Однако я ошиблась. Магазин, который я приобрела, был достаточно успешным предприятием, но у владельца возникли финансовые трудности, и для того, чтобы преодолеть их, он решил продать часть бизнеса. Сделка была весьма выгодной: владелец получал источник значительного и практически бесплатного финансирования в моём лице, я же — управляющего, чувствующего себя в книжном предпринимательстве как рыба в воде. Забегая вперёд, скажу, что это сотрудничество оказалось успешным, хотя того, ради чего я покупала магазин, так и не произошло: увлечься делом настолько, чтобы забыть обо всем на свете, мне не удалось, и, как следствие, мир магглов по-прежнему оставался для меня чужим.
Пожалуй, немного отвлечься от неприятных раздумий мне помогло занятие, которое я нашла как раз в замке. Даже два занятия.
Во-первых, я постаралась обустроить свой быт более привычными для меня вещами. Это оказалось достаточно трудной и интересной задачей. Замок действительно был уникален. Он возводился частями, башня появилась позже дома, к которому её присоединили, и по всем моим расчётам получалось, что дом был даже старше Хогвартса. Поэтому вполне ествественно, что мне хотелось сохранить поместье именно в том виде, в котором его оставил Арманд Малфой. Так что я очень тщательно продумывала всё, что касалось изменений в доме. Многое менять я не решилась — всего лишь добавила более удобную мебель и придумала лучший способ хранения свитков в библиотеке: каждый свиток мы с Маргарет, которая с удовольствием мне помогала в этом, поместили в специальный футляр, где при помощи чар поддерживалась определённая влажность, и на футляре сделали надписи о том, какая информация содержится в свитке.
Второе занятие, которое поглотило все мои мысли, было связано с эльфами. Не до конца поверив, что в мире ещё остались эльфы, умеющие не только говорить, но и писать на своём языке, я попросила Мири, чтобы он научил меня ему. Моими главными наставниками стали Мири и Латару, потому что общалась я в основном с ними. Затем я стала интересоваться обычаями и нравами эльфов, и Латару с удовольствием рассказывала мне о них. Со временем, когда сведений об этом стало так много, что я не смогла всё запоминать, я стала делать небольшие записи. Увидев их, Маргарет предложила мне собрать все записи в книгу и опубликовать. Я и сама подумывала об этом, тем более что предания, обычаи и нравы эльфов того стоили.
Из всех магических народов эльфы были, пожалуй, самым миролюбивым и доверчивым. И именно эти их качества позволили волшебникам довольно-таки легко из свободных эльфов сделать рабов. Ещё в школе мне временами приходило в голову, что о магических народах, живущих бок о бок с нами, мы знаем очень мало. И это относилось не только к тому, что изучалось на уроках истории магии, но и к той литературе, которую я читала за пределами школьного курса. А всё, что было известно, рассказывалось с точки зрения волшебников. Впрочем, узнать что-то о других народах с их точки зрения всё равно было практически невозможно — каждый народ оберегал свою жизнь от вторжения любопытствующих извне. Поэтому согласие эльфов рассказать о себе было тем более ценно. Я тщательно продумывала каждый вопрос, чтобы невзначай не обидеть их и в особенности не задеть их чувства случайным упоминанием об унизительном положении большей части их братьев. Но однажды в разговоре со мной Мири произнёс слова об эльфах, «которые пошли служить волшебникам».
— То есть вы знаете, что большая часть эльфов стала служить волшебникам? — потрясённо спросила я. Из наших предыдущих разговоров я сделала выводы, что, живя в Малфуа, эльфы тем самым находились в своеобразной изоляции от всего остального мира.
— Разумеется, госпожа.
— И... вы знаете, что эта служба фактически стала рабством? — осторожно спросила я и затаила дыхание, опасаясь взрыва возмущения со стороны Мири.
Однако на лицо эльфа набежала только лёгкая тень.
— Они знали, к чему может привести их обещание служить, потому что волшебники всегда были самым хитрым и властолюбивым народом из всех. Но это был выбор самих эльфов.
С того времени я стала задавать вопросы смелее. Среди преданий эльфов сохранилась легенда о том, что когда-то эльфы и гоблины были одним народом, живущим в предгорье Пиренеев. Со временем они разделились: те, кто предпочитал жить в мире и быть частью природы, стали эльфами, а те, кто предпочёл богатства — гоблинами. На протяжении веков эльфы и гоблины враждовали друг с другом, но гоблины оказались хитрее и постепенно выживали эльфов с их земель. Когда Арман Малфуа заключил договор, охранять поместье стало несколько десятков эльфов. Но в каждом новом поколении эльфы на какое-то время возвращались на земли своих предков, чтобы найти себе пару. Однако однажды, отправившись туда в очередной раз, они не обнаружили в тех местах эльфов — там были только гоблины. Что произошло, почему эльфы покинули свои земли, Мири рассказать не мог или не хотел. К счастью, среди хранителей Малфуа не все были связаны кровными узами. Арман Малфуа заключил договор с одним эльфом, и его прямые потомки в течение всего времени действия договора несли ответственность перед потомками Армана за выполнение своих обязательств. Однако для выполнения этих обязательств они имели право привлекать других эльфов, не обязательно своих родственников, — главное, чтобы им можно было доверять и чтобы из-за них обещание, данное Арману, не оказалось нарушенным. Поэтому больше эльфы не отправлялись на земли предков, чтобы найти там спутника жизни, а выбирали себе пару среди тех, кто жил в Малфуа. Но постепенно их стало меньше: от нескольких десятков осталось всего семеро.
— Но госпожа вернулась в поместье до того, как наш род прервался, а значит, благодаря госпоже наш род не оказался покрыт позором из-за того, что мы не выполнили своё обещание, — закончил свой рассказ Мири.
Я посмотрела на него в изумлении: больше, чем исчезновение рода, Мири волновало то, что его род мог оказаться опозоренным за невыполнение своего обещания — хотя кто мог бы узнать об этом, если за пределами поместья они ни с кем не общались? Но тогда мне стало ясно, почему домовые эльфы, те, что служили в семьях волшебников, считали неприемлемым для себя брать плату за свою работу или получить одежду в знак освобождения: их чувство ответственности просто гипертрофировалось под бременем благодарности за приют, который обездоленные эльфы получили от волшебников. И именно поэтому домовые эльфы перестали говорить «я» о себе и «вы» при обращении к собеседнику: говорить о себе или о собеседнике в третьем лице для эльфов было способом выразить уважение. Раздумывая над этим их обычаем, я в конце концов согласилась с ними: если говорить о себе в третьем лице, твоя значимость словно принижается, в то время как значимость собеседника, если говорить с ним о нём, употребляя его имя в третьем лице, как бы повышается. Временами такое обращение проскальзывало в разговорах с эльфами, и слышать его было очень приятно, ведь сомневаться в их искренности не приходилось — эльфы были искренни всегда. Хотя для волшебников такой способ выражения уважения со стороны эльфов стал ещё одним способом закрепить свою власть над ними, играя на их чувстве благодарности. Вот так, постепенно, мне открывались всё новые и новые интересные подробности жизни эльфов — той, которая была у них до их порабощения волшебниками.
Вот чем я занималась в то время в поместье. Хотя нет. Самым главным, что занимало меня тогда — это чтение свитков и фолиантов в библиотеке в поисках сведений о проклятье, наложенном Армандом Малфоем.
Поначалу, когда я только поселилась в поместье, я взялась за чтение свитков с воодушевлением — я была совершенно уверена, что найду в Малфуа сведения об этом заклинании. Однако время шло, непрочитанных свитков и книг становилось всё меньше, а я так ничего и не находила. После того, как последний фолиант был закрыт и поставлен на полку, я несколько недель находилась в подавленном состоянии. Именно тогда меня всё чаще и чаще начала посещать мысль о том, что раз это заклинание, безусловно, относится к тёмной магии, то и сведения о нём нужно искать в книгах по тёмной магии. И всё чаще и чаще я подумывала о том, чтобы просмотреть те свитки, которые я по настоянию Гарри убрала на отдельную полку и защитила специальными чарами. Эта мысль настолько овладела моим сознанием, что однажды я не удержалась и сняла наложенные мною защитные заклинания. Я уже протянула руку, чтобы взять с полки первый свиток, но в этот миг произошло две странные вещи. «Милая, — раздался в моих ушах насмешливый голос Люциуса, — тёмная магия не прощает дилетантов». Не знаю, что случилось — я до сих пор не помню, говорил ли мне Люциус что-то похожее, чтобы я могла внезапно просто вспомнить об этом. Но его голос прозвучал так явно! И сразу вслед за этим раздался истошное (другого слова не подобрать) мяуканье Живоглота. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась. Кот сидел возле входа, а в дверях библиотеки стоял Лайнус и протягивал ко мне ручки. А на меня нашло какое-то странное оцепенение. В одну секунду в моей памяти вспыхнуло воспоминание о судьбе матери Полумны Лавгуд, которая очень любила экспериментировать с магией и в результате погибла на глазах дочери. Это воспоминание настолько поглотило мои мысли, что я не поняла сразу, что сынишка, проснувшись, в первый раз сам, без моей помощи, спустился со второго этажа. Очнувшись, я опустилась на колени и крепко прижала подбежавшего сына, а сама с облегчением думала о том, что едва не совершила, возможно, непоправимое. Вновь наложив защитные чары, я больше никогда не снимала их. Даже если с Люциусом мы не могли быть вместе, но до тех пор, пока я жива, у меня оставалась возможность когда-нибудь встретиться с детьми.
Оглядываясь назад, я понимаю, что никогда моя жизнь не была такой устоявшейся, как в то время. Я бы даже назвала её безоблачной, если бы она не проходила вдали от тех, кого я любила больше всех на свете.
Первые новости о Люциусе я получила в тот же день, когда Гарри и Рон вернулись домой, оставив меня в Малфуа. Как я и предполагала, Люциус бросил все свои силы на мои поиски. Но произошло это не сразу. Узнав от своего соглядатая, что я уехала с Гарри и Роном в дом родителей, он пришёл в Нору в то время, когда друзья находились со мной во Франции, чтобы узнать, где я. Однако ничего не зная о том, куда мы уехали, Уизли не могли ему ничего сказать. Единственный, кто подтвердил слова человека Люциуса о том, что я уехала с друзьями, была Джинни, но и она не могла сказать ему ничего важного, потому что, опасаясь причинить мне вред, сама не стала ничего спрашивать. Как только Гарри и Рон вернулись, Люциус пришёл в дом на площади Гриммо, требуя сказать, где я и почему уехала. Об этом разговоре Гарри рассказывал как-то неохотно, не вдаваясь в детали. «Как ты и предполагала, он не смирится с твоим отъездом. Но я прямо ему сказал, что если он хоть раз попробует применить родовую печать, то рядом с тобой находятся мои люди, которые тут же расскажут об этом мне. И тогда ему не поздоровится. Думаю, я был убедителен, и он не понял, что я блефовал. Будем надеяться, что мои слова он расценит как намёк, что ты находишься в магическом мире, и в мире магглов искать твои следы не будет», — это была единственная подробность, которой я смогла от него добиться.
Через несколько недель в газетах появились слухи о моём исчезновении — то, чего я боялась больше всего. Что судачат люди, мне было безразлично. Но сердце сжималось каждый раз, когда я замечала, как эти слухи отражаются на моей семье. Как только это произошло, Люциус запретил двойняшкам покидать поместье, ограждая их от назойливого внимания. Джинни со слов Астории смогла сказать только то, что они подавлены. Долгое время Люциус предпочитал не давать никаких комментариев, и от этого я испытывала ещё большее чувство вины. Я оставила семью, причинив тем самым им боль, но при этом ещё ничего и не объяснила — это было хуже всего. Я даже представить не могла, как себя чувствует в таком положении Люциус. Я была не единственным человеком, который был ему дорог — но я стала единственной, кому он доверял. Поэтому для него мой поступок был равносилен удару в спину — так, во всяком случае, он расценил его. Я знала его, как никто другой, поэтому была убеждена, что права.
Наконец, ещё после нескольких недель Люциус впервые прокомментировал моё исчезновение, сказав, что мы поссорились, и я уехала после этой ссоры. Узнав об этом, я попросила Гарри и Рона поддержать версию Люциуса. Мою просьбу они выполнили, подтвердив, что мы с Люциусом Малфоем очень серьёзно поссорились и я решила уехать. Тут же появились другие слухи — на этот раз предположения, какова могла быть причина нашей ссоры, что из-за неё я уехала, фактически бросив детей. И в этот раз снова на выручку пришли Гарри с Роном, сказав, что я никогда не поступила бы так, если не была бы уверена, что их отец будет хорошо заботиться о них. Поддержка от моих друзей, по всей видимости, стала для него неожиданностью, потому что Люциус снова пришёл к Гарри и снова попросил сказать ему, где я нахожусь — поступок для Люциуса просто немыслимый! Получив отказ, он продолжил мои поиски через своих людей, обещая детям обязательно найти меня — так говорила Астория Джинни, а Джинни рассказывала мне.
А потом всё закончилось — буквально в один миг. Люциус отозвал всех своих людей разом, дал последнее интервью газетам, в котором сообщил, что я решила не возвращаться, что он это моё решение уважает и что это последний раз, когда он разговаривает с газетчиками на эту тему. Я робко понадеялась, что он действительно нашёл в себе силы смириться, но моя надежда рухнула тут же: когда мне стало известно, что за семейным ужином Люциус объявил всей семье, что не желает слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер.
Со страхом я ждала известий о том, что моя сестра покинула Малфой-мэнор — это было бы последним доказательством, что Люциус окончательно вычеркнул меня из своей жизни. Однако я в очередной раз ошиблась в муже: Мелисса покинула поместье, но совсем иначе — в качестве жены Майкла Линделла. Как и обещал, Люциус заменил на её свадьбе нашего отца.
Долгие месяцы я нетерпеливо ждала каждый выпуск «Еждневного пророка», жадно выискивая в нём любые заметки о Люциусе, жадно слушая рассказы Джинни о моей семье — то, что ей удавалось узнать от Астории, и о двойняшках, об их успехах, об их поведении в школе — то, что ей удавалось узнать от своих детей и от детей Рона. И когда тоска от разлуки стала почти невыносима, судьба, наконец, немного смилостивилась надо мной.
Детских книг в библиотеке Малфуа не было, поэтому Лайнусу я покупала маггловские книги. А чтобы сын с раннего возраста привыкал к чтению, все его книги я составила на нижнюю полку шкафа в библиотеке, чтобы он мог сам доставать их, если захочет посмотреть. Меня всегда забавляло, когда Лайнус старался достать книги из шкафа — обычно одновременно он брался за корешки стольких книжек, сколько мог схватить своей маленькой ручкой, но вытащить их все у него сил не хватало. А так как понять, что удобней будет вытащить все эти книжки, разделив их на маленькие части, он ещё не мог, то упорно старался выдернуть всю стопку, сначала кряхтя и пытаясь сделать всё сам, а потом начиная похныкивать, тем самым показывая, что ждёт моей помощи.
Вот и в этот раз, услышав его кряхтенье, я оторвалась от своих записей об эльфах и повернулась, чтобы понаблюдать за сыном. Лайнус был очень похож на Люциуса — даже волосики у него были светлые, и это было удивительно, потому что и у двойняшек, и у Патрисии волосы были хоть и светлее, чем у меня, но всё же не светлые, а каштановые. Однако в отличие от сдержанного отца Лайнус был очень живым и... упрямым. Когда я смотрела на него, мне почему-то казалось, что именно таким был маленький Драко — до того, как над ним начало довлеть малфоевское воспитание.
Всё произошло так быстро, что я не успела среагировать. Но внезапно сын, уже начавший сердиться от того, что не может достать книги, выдернул все книжки, которые находились в его ручке, и упал вместе с ними на спину, стукнувшись головой о пол, и заплакал. Вскочив, я подбежала к нему и обняла, успокаивая. Возле шкафа я расстелила большой тёплый ковёр, чтобы малыш играл на нём, поэтому удар был смягчён ковром. Лайнус заплакал, но не от боли, а от испуга. Лежавший на краю ковра Живоглот тоже встал, и, подойдя, начал тереться головой о ножки Лайнуса, привлекая к себе внимание. Как правило, Живоглот не подпускал к себе моего сына, да и сам к нему не подходил, предпочитая располагаться поближе ко мне. Если же Лайнус начинал излишне допекать кота попытками поиграть с ним, Живоглот прятался от него или вовсе убегал на улицу. Но вот в такие моменты, когда Лайнус не капризничал, а плакал именно от боли или от обиды, кот подходил к нему сам и старался привлечь к себе внимание. В таких случаях Лайнус успокаивался довольно быстро. Как только всхлипыванья сына стали реже, я предложила ему выбрать несколько книжек, которые он будет смотреть, а остальные собралась убрать обратно в шкаф. Но когда я перевела взгляд на книжную полку, то замерла в изумлении: за книжной полкой виднелась стена — та самая её часть, где я обнаружила тайник, и сейчас этот тайник был открыт! Я осветила пространство внутри: тайник был совсем маленьким, по размерам как раз одного камня, из которого были сложены стены библиотеки. Я проверила тайник при помощи специальных чар из арсенала авроров, которому меня научили Гарри и Рон. Никакой опасностью оттуда не повеяло, и, освободив пространство внутри от многовековой паутины, я извлекла оттуда маленькй глиняный кувшинчик, запечатанный воском.
Удивлённая и заинтригованная, я закрыла тайник, чтобы сынишка, начавший смотреть книги, вдруг не вздумал залезть в него. Затем поставила кувшинчик на стол и ещё раз проверила его на предмет наложенных чар. Никакой опасности не было, но я всё же не решилась открывать его при сыне. Позвав Латару, я попросила её присмотреть за малышом, а сама вышла во двор. Хотя небо уже начало темнеть, всё же я смогла разглядеть кувшинчик получше. Он был сделан из глины, без каких-либо украшений или надписей на стенках, не более трёх дюймов высотой, и сквозь его узкое горлышко, после того, как я освободила его от воска, я не смогла разглядеть, что находится внутри. Тогда я применила заклинание увеличения. Судя по скорости, с которой кувшин изменил свой размер, он был сначала чем-то заполнен, а потом уменьшен настолько, чтобы можно было его поместить в нишу в стене.
Гадая, что и кому нужно было помещать в тайник, я заглянула в кувшин. Серебристый блеск подсказал мне, что это может быть. При помощи палочки я подцепила и вытянула из кувшина полупрозрачную ниточку воспоминания. Заинтригованная ещё больше, я позвала Латару и спросила, нет ли в поместье омута памяти. В общем-то, я предполагала, что его нет, потому что за два с половиной года исследовала все уголки дома и омута памяти не находила. Услышав, что ничего похожего на то, что я описывала, в доме никогда не было, вечером я связалась с Гарри и попросила его привезти мне омут памяти, рассказав о своей находке. Я надеялась, что Гарри каким-то образом сможет позаимствовать один из служебных омутов, которые наверняка были в аврорате, — мне ведь необходимо было просмотреть всего лишь то, что находилось в кувшине. Гарри даже не нужно было бы оставлять омут мне, и он сразу же, как я просмотрела бы всё, забрал бы его с собой. Однако мой друг сказал, что это невозможно. Единственный выход, который он предложил — это заказать омут памяти специально для меня.
Мне не оставалось ничего иного, как ждать омут памяти. Ждать почти три месяца, потому что это был один из самых сложных в изготовлении магических предметов. Стоил он довольно дорого, но деньги меня не волновали. Наконец, Гарри привёз мне омут. Как бы мне ни хотелось узнать, что за воспоминания были спрятаны в тайнике, всё же по другу я соскучилась больше. Уложив Лайнуса спать, я вернулась в гостиную, и мы с Гарри допоздна просидели за разговором. Уже за полночь я попрощалась с другом и ещё раз зашла взглянуть на сына. Затем, отлевитировав омут памяти на стол в моей комнате, я вылила в него серебристые нити из кувшинчика и, сделав глубокий вдох, погрузилась в воспоминания Арманда Малфоя.
читать дальшеВо-первых, нужно сказать о том, что Маргарет согласилась наблюдать мою беременность. Сразу же после возвращения из Франции Гарри навёл справки о миссис Крейтон. Маргарет рассказала нам правду: она действительно раньше была колдомедиком и уехала из Британии в девяносто седьмом году.
— И она очень скромный человек, — сказал мне Гарри, когда мы разговаривали с ним через сквозное зеркало. — Она оказалась не просто колдомедиком — она работала целителем в больнице Святого Мунго. А ты сама знаешь, что целителями становятся лучшие из лучших. Авроров и невыразимцев, если они поподают в больницу, лечат только проверенные целители, так что я переговорил с некоторыми из них. Так вот, несколько человек, в том числе и целитель Макдафф, считают себя в какой-то мере её учениками и до сих пор сожалеют, что она оставила работу. Так что, думаю, тебе действительно стоит попросить её наблюдать тебя.
Вот так и вышло, что Маргарет Крейтон поселилась со мной в Малфуа. Хотя говорить «поселилась», конечно же, неправильно. Она то приезжала ко мне в гости, то уезжала к себе, так как за домом нужно было приглядывать, да и обязательства перед кафе, которому она продавала выращиваемые пряности, тоже нужно было выполнять. Но ближе ко времени родов, а также первые месяцы после появления малыша на свет она жила со мной в поместье.
Очень быстро мы узнали друг о друге почти всё. Мы были очень похожи. Маргарет училась на Пуффендуе, но так же, как я, всегда стремилась к знаниям и так же, как я, сдала все ТРИТОНы с отметкой «превосходно». Когда она рассказала мне об этом, я вспомнила список учеников школы, закочивших её с отличием: когда-то я интересовалась этим. Список, к слову, был не таким уж большим, но учениц с именем Маргарет было всего две, и только одна была моей современницей. Когда я назвала её девичью фамилию, Маргарет лишь улыбнулась, но видно было, что ей приятно. Она оказалась вторым человеком в моём ближайшем окружении после Люциуса, чей уровень знаний был равен моему и с которым было приятно беседовать и при этом не стесняться показывать свои знания. Но не это было главной причиной нашего быстрого сближения. Узнав её, я поняла, почему Энни Линделл относилась к ней как к матери: Маргарет как будто окружала невидимая аура материнской любви, которую она готова была дарить всем окружающим. В её компании я чувствовала себя так же, как в обществе Молли Уизли, всегда относившейся ко мне как к ещё одной своей дочери и заменившей мне мать после гибели родителей.
Маргарет вообще была удивительной женщиной. Магглорождённые волшебники, отучившись в Хогвартсе, большей частью уже не покидали волшебный мир. А если им и приходилось жить в мире магглов (чаще всего это были женщины), то, как правило, работать они не работали, занимаясь только семьёй, а если средства не позволяли этого, то могли найти только низкооплачиваемую работу. Однако Маргарет, возвращаясь на каникулы из Хогвартса, вместо отдыха упорно изучала маггловские школьные предметы. После окончания школы волшебства она сдала экзамены в маггловской школе, а затем получила и маггловское медицинское образование. И только после этого стала учиться колдомедицине. Ещё в академии её заприметил тогдашний главный целитель больницы Святого Мунго и сразу же после окончания обучения предложил ей работу. Судя по тому, что рассказывал мне Гарри, со временем она могла стать одним из светил колдомедицины. Жизнь распорядилась иначе.
Именно благодаря Маргарет моя беременность прошла относительно легко, а малыш родился здоровым. Токсикоз, как она мне объяснила, на столь раннем сроке при третьей беременности был действительно тревожным признаком. К счастью, вызван он был только нервным перенапряжением в первые недели моей беременности. Как только моя жизнь стала более-менее спокойной, я стала чувствовать себя лучше.
Мой младший сын родился в Рождество. Роды, хоть и были уже для меня третьими по счёту, всё же оказались достаточно тяжёлыми. Но со мной была Маргарет, которая предупредила меня о возможных осложнениях, поэтому благодаря ей я заранее сумела настроиться на то, что что бы не происходило, я должна делать всё, как она мне говорит.
— Крупненький, — сказала она, увидев, как я разглядываю спящего рядом со мной на кровати малыша. — Как ты решила его назвать?
— Лайнус, — ответила я.
— Лев? — отозвалась Маргарет. — Почему?
— Когда мы ждали Патрисию, Люциус разрешил детям придумать имена, как они хотели бы назвать брата или сестру. Родилась девочка. А Николас хотел именно сестру, и Патрисия было единственным именем, которое он предложил. А Оливия хотела больше брата, и имя Лайнус нравилось ей больше всех. Ну, раз Патрисия получила имя благодаря Николасу, то сейчас пришла очередь Оливии.
— Справедливо, — улыбнулась Маргарет.
* * *
Конечно же, забота о новорождённом сыне было главным, что занимало меня в то время. Впрочем, как бы я не старалась заполнить свои дни делами, отвлечься от мыслей об оставленных муже и детях я так и не смогла.
Не скажу, что я очень нуждалась в деньгах (по моим расчётам, я могла бы жить, не испытывая материальных проблем по крайней мере несколько лет), но через год с небольшим после того, как я приехала во Францию, я купила книжный магазин. Рано или поздно, мне предстояло вновь осваиваться в мире магглов, и мне казалось, что занятие, имеющее отношение к книгам, поможет мне восстановить эту порванную связь — ведь именно чтение и любовь к книгам перенесла я когда-то из маггловского в магический мир. Это было первой причиной, по которой я решила поторопиться с приобретением бизнеса. А второй причиной — конечно же, стремление оставить себе как можно меньше времени на размышления о семье. Покупая магазин, я действительно собиралась работать в нём. Однако я ошиблась. Магазин, который я приобрела, был достаточно успешным предприятием, но у владельца возникли финансовые трудности, и для того, чтобы преодолеть их, он решил продать часть бизнеса. Сделка была весьма выгодной: владелец получал источник значительного и практически бесплатного финансирования в моём лице, я же — управляющего, чувствующего себя в книжном предпринимательстве как рыба в воде. Забегая вперёд, скажу, что это сотрудничество оказалось успешным, хотя того, ради чего я покупала магазин, так и не произошло: увлечься делом настолько, чтобы забыть обо всем на свете, мне не удалось, и, как следствие, мир магглов по-прежнему оставался для меня чужим.
Пожалуй, немного отвлечься от неприятных раздумий мне помогло занятие, которое я нашла как раз в замке. Даже два занятия.
Во-первых, я постаралась обустроить свой быт более привычными для меня вещами. Это оказалось достаточно трудной и интересной задачей. Замок действительно был уникален. Он возводился частями, башня появилась позже дома, к которому её присоединили, и по всем моим расчётам получалось, что дом был даже старше Хогвартса. Поэтому вполне ествественно, что мне хотелось сохранить поместье именно в том виде, в котором его оставил Арманд Малфой. Так что я очень тщательно продумывала всё, что касалось изменений в доме. Многое менять я не решилась — всего лишь добавила более удобную мебель и придумала лучший способ хранения свитков в библиотеке: каждый свиток мы с Маргарет, которая с удовольствием мне помогала в этом, поместили в специальный футляр, где при помощи чар поддерживалась определённая влажность, и на футляре сделали надписи о том, какая информация содержится в свитке.
Второе занятие, которое поглотило все мои мысли, было связано с эльфами. Не до конца поверив, что в мире ещё остались эльфы, умеющие не только говорить, но и писать на своём языке, я попросила Мири, чтобы он научил меня ему. Моими главными наставниками стали Мири и Латару, потому что общалась я в основном с ними. Затем я стала интересоваться обычаями и нравами эльфов, и Латару с удовольствием рассказывала мне о них. Со временем, когда сведений об этом стало так много, что я не смогла всё запоминать, я стала делать небольшие записи. Увидев их, Маргарет предложила мне собрать все записи в книгу и опубликовать. Я и сама подумывала об этом, тем более что предания, обычаи и нравы эльфов того стоили.
Из всех магических народов эльфы были, пожалуй, самым миролюбивым и доверчивым. И именно эти их качества позволили волшебникам довольно-таки легко из свободных эльфов сделать рабов. Ещё в школе мне временами приходило в голову, что о магических народах, живущих бок о бок с нами, мы знаем очень мало. И это относилось не только к тому, что изучалось на уроках истории магии, но и к той литературе, которую я читала за пределами школьного курса. А всё, что было известно, рассказывалось с точки зрения волшебников. Впрочем, узнать что-то о других народах с их точки зрения всё равно было практически невозможно — каждый народ оберегал свою жизнь от вторжения любопытствующих извне. Поэтому согласие эльфов рассказать о себе было тем более ценно. Я тщательно продумывала каждый вопрос, чтобы невзначай не обидеть их и в особенности не задеть их чувства случайным упоминанием об унизительном положении большей части их братьев. Но однажды в разговоре со мной Мири произнёс слова об эльфах, «которые пошли служить волшебникам».
— То есть вы знаете, что большая часть эльфов стала служить волшебникам? — потрясённо спросила я. Из наших предыдущих разговоров я сделала выводы, что, живя в Малфуа, эльфы тем самым находились в своеобразной изоляции от всего остального мира.
— Разумеется, госпожа.
— И... вы знаете, что эта служба фактически стала рабством? — осторожно спросила я и затаила дыхание, опасаясь взрыва возмущения со стороны Мири.
Однако на лицо эльфа набежала только лёгкая тень.
— Они знали, к чему может привести их обещание служить, потому что волшебники всегда были самым хитрым и властолюбивым народом из всех. Но это был выбор самих эльфов.
С того времени я стала задавать вопросы смелее. Среди преданий эльфов сохранилась легенда о том, что когда-то эльфы и гоблины были одним народом, живущим в предгорье Пиренеев. Со временем они разделились: те, кто предпочитал жить в мире и быть частью природы, стали эльфами, а те, кто предпочёл богатства — гоблинами. На протяжении веков эльфы и гоблины враждовали друг с другом, но гоблины оказались хитрее и постепенно выживали эльфов с их земель. Когда Арман Малфуа заключил договор, охранять поместье стало несколько десятков эльфов. Но в каждом новом поколении эльфы на какое-то время возвращались на земли своих предков, чтобы найти себе пару. Однако однажды, отправившись туда в очередной раз, они не обнаружили в тех местах эльфов — там были только гоблины. Что произошло, почему эльфы покинули свои земли, Мири рассказать не мог или не хотел. К счастью, среди хранителей Малфуа не все были связаны кровными узами. Арман Малфуа заключил договор с одним эльфом, и его прямые потомки в течение всего времени действия договора несли ответственность перед потомками Армана за выполнение своих обязательств. Однако для выполнения этих обязательств они имели право привлекать других эльфов, не обязательно своих родственников, — главное, чтобы им можно было доверять и чтобы из-за них обещание, данное Арману, не оказалось нарушенным. Поэтому больше эльфы не отправлялись на земли предков, чтобы найти там спутника жизни, а выбирали себе пару среди тех, кто жил в Малфуа. Но постепенно их стало меньше: от нескольких десятков осталось всего семеро.
— Но госпожа вернулась в поместье до того, как наш род прервался, а значит, благодаря госпоже наш род не оказался покрыт позором из-за того, что мы не выполнили своё обещание, — закончил свой рассказ Мири.
Я посмотрела на него в изумлении: больше, чем исчезновение рода, Мири волновало то, что его род мог оказаться опозоренным за невыполнение своего обещания — хотя кто мог бы узнать об этом, если за пределами поместья они ни с кем не общались? Но тогда мне стало ясно, почему домовые эльфы, те, что служили в семьях волшебников, считали неприемлемым для себя брать плату за свою работу или получить одежду в знак освобождения: их чувство ответственности просто гипертрофировалось под бременем благодарности за приют, который обездоленные эльфы получили от волшебников. И именно поэтому домовые эльфы перестали говорить «я» о себе и «вы» при обращении к собеседнику: говорить о себе или о собеседнике в третьем лице для эльфов было способом выразить уважение. Раздумывая над этим их обычаем, я в конце концов согласилась с ними: если говорить о себе в третьем лице, твоя значимость словно принижается, в то время как значимость собеседника, если говорить с ним о нём, употребляя его имя в третьем лице, как бы повышается. Временами такое обращение проскальзывало в разговорах с эльфами, и слышать его было очень приятно, ведь сомневаться в их искренности не приходилось — эльфы были искренни всегда. Хотя для волшебников такой способ выражения уважения со стороны эльфов стал ещё одним способом закрепить свою власть над ними, играя на их чувстве благодарности. Вот так, постепенно, мне открывались всё новые и новые интересные подробности жизни эльфов — той, которая была у них до их порабощения волшебниками.
Вот чем я занималась в то время в поместье. Хотя нет. Самым главным, что занимало меня тогда — это чтение свитков и фолиантов в библиотеке в поисках сведений о проклятье, наложенном Армандом Малфоем.
Поначалу, когда я только поселилась в поместье, я взялась за чтение свитков с воодушевлением — я была совершенно уверена, что найду в Малфуа сведения об этом заклинании. Однако время шло, непрочитанных свитков и книг становилось всё меньше, а я так ничего и не находила. После того, как последний фолиант был закрыт и поставлен на полку, я несколько недель находилась в подавленном состоянии. Именно тогда меня всё чаще и чаще начала посещать мысль о том, что раз это заклинание, безусловно, относится к тёмной магии, то и сведения о нём нужно искать в книгах по тёмной магии. И всё чаще и чаще я подумывала о том, чтобы просмотреть те свитки, которые я по настоянию Гарри убрала на отдельную полку и защитила специальными чарами. Эта мысль настолько овладела моим сознанием, что однажды я не удержалась и сняла наложенные мною защитные заклинания. Я уже протянула руку, чтобы взять с полки первый свиток, но в этот миг произошло две странные вещи. «Милая, — раздался в моих ушах насмешливый голос Люциуса, — тёмная магия не прощает дилетантов». Не знаю, что случилось — я до сих пор не помню, говорил ли мне Люциус что-то похожее, чтобы я могла внезапно просто вспомнить об этом. Но его голос прозвучал так явно! И сразу вслед за этим раздался истошное (другого слова не подобрать) мяуканье Живоглота. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась. Кот сидел возле входа, а в дверях библиотеки стоял Лайнус и протягивал ко мне ручки. А на меня нашло какое-то странное оцепенение. В одну секунду в моей памяти вспыхнуло воспоминание о судьбе матери Полумны Лавгуд, которая очень любила экспериментировать с магией и в результате погибла на глазах дочери. Это воспоминание настолько поглотило мои мысли, что я не поняла сразу, что сынишка, проснувшись, в первый раз сам, без моей помощи, спустился со второго этажа. Очнувшись, я опустилась на колени и крепко прижала подбежавшего сына, а сама с облегчением думала о том, что едва не совершила, возможно, непоправимое. Вновь наложив защитные чары, я больше никогда не снимала их. Даже если с Люциусом мы не могли быть вместе, но до тех пор, пока я жива, у меня оставалась возможность когда-нибудь встретиться с детьми.
* * *
Оглядываясь назад, я понимаю, что никогда моя жизнь не была такой устоявшейся, как в то время. Я бы даже назвала её безоблачной, если бы она не проходила вдали от тех, кого я любила больше всех на свете.
Первые новости о Люциусе я получила в тот же день, когда Гарри и Рон вернулись домой, оставив меня в Малфуа. Как я и предполагала, Люциус бросил все свои силы на мои поиски. Но произошло это не сразу. Узнав от своего соглядатая, что я уехала с Гарри и Роном в дом родителей, он пришёл в Нору в то время, когда друзья находились со мной во Франции, чтобы узнать, где я. Однако ничего не зная о том, куда мы уехали, Уизли не могли ему ничего сказать. Единственный, кто подтвердил слова человека Люциуса о том, что я уехала с друзьями, была Джинни, но и она не могла сказать ему ничего важного, потому что, опасаясь причинить мне вред, сама не стала ничего спрашивать. Как только Гарри и Рон вернулись, Люциус пришёл в дом на площади Гриммо, требуя сказать, где я и почему уехала. Об этом разговоре Гарри рассказывал как-то неохотно, не вдаваясь в детали. «Как ты и предполагала, он не смирится с твоим отъездом. Но я прямо ему сказал, что если он хоть раз попробует применить родовую печать, то рядом с тобой находятся мои люди, которые тут же расскажут об этом мне. И тогда ему не поздоровится. Думаю, я был убедителен, и он не понял, что я блефовал. Будем надеяться, что мои слова он расценит как намёк, что ты находишься в магическом мире, и в мире магглов искать твои следы не будет», — это была единственная подробность, которой я смогла от него добиться.
Через несколько недель в газетах появились слухи о моём исчезновении — то, чего я боялась больше всего. Что судачат люди, мне было безразлично. Но сердце сжималось каждый раз, когда я замечала, как эти слухи отражаются на моей семье. Как только это произошло, Люциус запретил двойняшкам покидать поместье, ограждая их от назойливого внимания. Джинни со слов Астории смогла сказать только то, что они подавлены. Долгое время Люциус предпочитал не давать никаких комментариев, и от этого я испытывала ещё большее чувство вины. Я оставила семью, причинив тем самым им боль, но при этом ещё ничего и не объяснила — это было хуже всего. Я даже представить не могла, как себя чувствует в таком положении Люциус. Я была не единственным человеком, который был ему дорог — но я стала единственной, кому он доверял. Поэтому для него мой поступок был равносилен удару в спину — так, во всяком случае, он расценил его. Я знала его, как никто другой, поэтому была убеждена, что права.
Наконец, ещё после нескольких недель Люциус впервые прокомментировал моё исчезновение, сказав, что мы поссорились, и я уехала после этой ссоры. Узнав об этом, я попросила Гарри и Рона поддержать версию Люциуса. Мою просьбу они выполнили, подтвердив, что мы с Люциусом Малфоем очень серьёзно поссорились и я решила уехать. Тут же появились другие слухи — на этот раз предположения, какова могла быть причина нашей ссоры, что из-за неё я уехала, фактически бросив детей. И в этот раз снова на выручку пришли Гарри с Роном, сказав, что я никогда не поступила бы так, если не была бы уверена, что их отец будет хорошо заботиться о них. Поддержка от моих друзей, по всей видимости, стала для него неожиданностью, потому что Люциус снова пришёл к Гарри и снова попросил сказать ему, где я нахожусь — поступок для Люциуса просто немыслимый! Получив отказ, он продолжил мои поиски через своих людей, обещая детям обязательно найти меня — так говорила Астория Джинни, а Джинни рассказывала мне.
А потом всё закончилось — буквально в один миг. Люциус отозвал всех своих людей разом, дал последнее интервью газетам, в котором сообщил, что я решила не возвращаться, что он это моё решение уважает и что это последний раз, когда он разговаривает с газетчиками на эту тему. Я робко понадеялась, что он действительно нашёл в себе силы смириться, но моя надежда рухнула тут же: когда мне стало известно, что за семейным ужином Люциус объявил всей семье, что не желает слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер.
Со страхом я ждала известий о том, что моя сестра покинула Малфой-мэнор — это было бы последним доказательством, что Люциус окончательно вычеркнул меня из своей жизни. Однако я в очередной раз ошиблась в муже: Мелисса покинула поместье, но совсем иначе — в качестве жены Майкла Линделла. Как и обещал, Люциус заменил на её свадьбе нашего отца.
Долгие месяцы я нетерпеливо ждала каждый выпуск «Еждневного пророка», жадно выискивая в нём любые заметки о Люциусе, жадно слушая рассказы Джинни о моей семье — то, что ей удавалось узнать от Астории, и о двойняшках, об их успехах, об их поведении в школе — то, что ей удавалось узнать от своих детей и от детей Рона. И когда тоска от разлуки стала почти невыносима, судьба, наконец, немного смилостивилась надо мной.
* * *
Детских книг в библиотеке Малфуа не было, поэтому Лайнусу я покупала маггловские книги. А чтобы сын с раннего возраста привыкал к чтению, все его книги я составила на нижнюю полку шкафа в библиотеке, чтобы он мог сам доставать их, если захочет посмотреть. Меня всегда забавляло, когда Лайнус старался достать книги из шкафа — обычно одновременно он брался за корешки стольких книжек, сколько мог схватить своей маленькой ручкой, но вытащить их все у него сил не хватало. А так как понять, что удобней будет вытащить все эти книжки, разделив их на маленькие части, он ещё не мог, то упорно старался выдернуть всю стопку, сначала кряхтя и пытаясь сделать всё сам, а потом начиная похныкивать, тем самым показывая, что ждёт моей помощи.
Вот и в этот раз, услышав его кряхтенье, я оторвалась от своих записей об эльфах и повернулась, чтобы понаблюдать за сыном. Лайнус был очень похож на Люциуса — даже волосики у него были светлые, и это было удивительно, потому что и у двойняшек, и у Патрисии волосы были хоть и светлее, чем у меня, но всё же не светлые, а каштановые. Однако в отличие от сдержанного отца Лайнус был очень живым и... упрямым. Когда я смотрела на него, мне почему-то казалось, что именно таким был маленький Драко — до того, как над ним начало довлеть малфоевское воспитание.
Всё произошло так быстро, что я не успела среагировать. Но внезапно сын, уже начавший сердиться от того, что не может достать книги, выдернул все книжки, которые находились в его ручке, и упал вместе с ними на спину, стукнувшись головой о пол, и заплакал. Вскочив, я подбежала к нему и обняла, успокаивая. Возле шкафа я расстелила большой тёплый ковёр, чтобы малыш играл на нём, поэтому удар был смягчён ковром. Лайнус заплакал, но не от боли, а от испуга. Лежавший на краю ковра Живоглот тоже встал, и, подойдя, начал тереться головой о ножки Лайнуса, привлекая к себе внимание. Как правило, Живоглот не подпускал к себе моего сына, да и сам к нему не подходил, предпочитая располагаться поближе ко мне. Если же Лайнус начинал излишне допекать кота попытками поиграть с ним, Живоглот прятался от него или вовсе убегал на улицу. Но вот в такие моменты, когда Лайнус не капризничал, а плакал именно от боли или от обиды, кот подходил к нему сам и старался привлечь к себе внимание. В таких случаях Лайнус успокаивался довольно быстро. Как только всхлипыванья сына стали реже, я предложила ему выбрать несколько книжек, которые он будет смотреть, а остальные собралась убрать обратно в шкаф. Но когда я перевела взгляд на книжную полку, то замерла в изумлении: за книжной полкой виднелась стена — та самая её часть, где я обнаружила тайник, и сейчас этот тайник был открыт! Я осветила пространство внутри: тайник был совсем маленьким, по размерам как раз одного камня, из которого были сложены стены библиотеки. Я проверила тайник при помощи специальных чар из арсенала авроров, которому меня научили Гарри и Рон. Никакой опасностью оттуда не повеяло, и, освободив пространство внутри от многовековой паутины, я извлекла оттуда маленькй глиняный кувшинчик, запечатанный воском.
Удивлённая и заинтригованная, я закрыла тайник, чтобы сынишка, начавший смотреть книги, вдруг не вздумал залезть в него. Затем поставила кувшинчик на стол и ещё раз проверила его на предмет наложенных чар. Никакой опасности не было, но я всё же не решилась открывать его при сыне. Позвав Латару, я попросила её присмотреть за малышом, а сама вышла во двор. Хотя небо уже начало темнеть, всё же я смогла разглядеть кувшинчик получше. Он был сделан из глины, без каких-либо украшений или надписей на стенках, не более трёх дюймов высотой, и сквозь его узкое горлышко, после того, как я освободила его от воска, я не смогла разглядеть, что находится внутри. Тогда я применила заклинание увеличения. Судя по скорости, с которой кувшин изменил свой размер, он был сначала чем-то заполнен, а потом уменьшен настолько, чтобы можно было его поместить в нишу в стене.
Гадая, что и кому нужно было помещать в тайник, я заглянула в кувшин. Серебристый блеск подсказал мне, что это может быть. При помощи палочки я подцепила и вытянула из кувшина полупрозрачную ниточку воспоминания. Заинтригованная ещё больше, я позвала Латару и спросила, нет ли в поместье омута памяти. В общем-то, я предполагала, что его нет, потому что за два с половиной года исследовала все уголки дома и омута памяти не находила. Услышав, что ничего похожего на то, что я описывала, в доме никогда не было, вечером я связалась с Гарри и попросила его привезти мне омут памяти, рассказав о своей находке. Я надеялась, что Гарри каким-то образом сможет позаимствовать один из служебных омутов, которые наверняка были в аврорате, — мне ведь необходимо было просмотреть всего лишь то, что находилось в кувшине. Гарри даже не нужно было бы оставлять омут мне, и он сразу же, как я просмотрела бы всё, забрал бы его с собой. Однако мой друг сказал, что это невозможно. Единственный выход, который он предложил — это заказать омут памяти специально для меня.
Мне не оставалось ничего иного, как ждать омут памяти. Ждать почти три месяца, потому что это был один из самых сложных в изготовлении магических предметов. Стоил он довольно дорого, но деньги меня не волновали. Наконец, Гарри привёз мне омут. Как бы мне ни хотелось узнать, что за воспоминания были спрятаны в тайнике, всё же по другу я соскучилась больше. Уложив Лайнуса спать, я вернулась в гостиную, и мы с Гарри допоздна просидели за разговором. Уже за полночь я попрощалась с другом и ещё раз зашла взглянуть на сына. Затем, отлевитировав омут памяти на стол в моей комнате, я вылила в него серебристые нити из кувшинчика и, сделав глубокий вдох, погрузилась в воспоминания Арманда Малфоя.