Глава одиннадцатая
Подарок от Леди Ровена и fulona
Просмотр воспоминаний занял несколько часов. Когда я, наконец, вынырнула из омута памяти, то в ужасе попятилась от него и отступала до тех пор, пока не оказалась возле кровати. Мои ноги подкосились, и я осела на пол, но даже тогда не смогла отвести взгляда от каменной чаши: в моих ушах всё ещё звучали крики сгорающих заживо людей, а перед глазами стояло лицо человека, равнодушно наблюдающего за этим.
читать дальшеТолько какое-то время спустя я огляделась и поняла, что нахожусь в своей комнате. Тогда я встала и снова подошла к омуту памяти, чтобы собрать воспоминания. Удалось мне это не сразу, так как мои руки дрожали, но я собрала все до единой серебристые ниточки в кувшин, запечатала его воском и вновь уменьшила. Затем я прошла в библиотеку, чтобы вернуть воспоминания в тайник немедленно — там им было самое место. Однако открыть тайник я не смогла, как ни пыталась — по-видимому, Гарри оказался прав, и открыть тайник действительно мог только кровный родственник Арманда Малфоя. Вернувшись в свою комнату, я убрала кувшинчик на верхнюю полку плательного шкафа.
Заснуть в ту ночь мне так и не удалось: как только я проваливалась в сон, мне начинало сниться пожарище, и я просыпалась. Поэтому за завтраком я вяло поддерживала беседу и то и дело прикрывала рукой рот, чтобы скрыть от Гарри зевок.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Не выспалась, — ответила я. — Прости, из меня сегодня плохой собеседник.
— Ты посмотрела воспоминания?
Я кивнула.
— И чьи они? — сдержанно спросил Гарри, но я-то прекрасно видела, что ему не терпится узнать, что это за воспоминания.
— Арманда Малфоя, — ответила я и замолчала.
— Гермиона, — многозначительно сказал Гарри.
— Прости, — покачала я головой. — Я не могу рассказать.
— Гермиона, это не честно, если не сказать, что не по-дружески, — упрекнул меня друг.
— Гарри, я в самом деле не могу.
— Почему?
— Почему ты никому, даже нам с Роном, не позволил увидеть те воспоминания профессора Снейпа, которые касались его отношений с твоей матерью? — ответила я вопросом на вопрос.
— Те воспоминания очень личные! — воскликнул Гарри.
— Эти тоже, — сказала я.
С минуту Гарри смотрел на меня, затем согласно кивнул: мой мотив был ему близок, а потому понятен.
Некоторое время прошло в молчании. Я чувствовала вину перед другом, поэтому мысленно перебирала в голове возможные темы для разговоров, чтобы прервать затянувшееся молчание, но Гарри опередил меня:
— Я привёз тебе сюрприз.
Я с интересом посмотрела на него.
— Держи, — сказал он мне, передавая три стеклянных флакона с клубившейся внутри них серебристой субстанцией.
— Что это? — спросила я. То, что это были воспоминания, я поняла, но не могла понять, зачем и чьи воспоминания отдал мне Гарри.
— Воспоминания. Мои, Рона и Джинни. О всех наших встречах с членами твоей семьи со времени твоего отъезда. Джинни ещё добавила рассказы Джеймса о Николасе и Оливии в Хогвартсе.
— Гарри! — потрясённо прошептала я. — И почему мы раньше не додумались до этого?
— Омута памяти не было, — усмехнулся он. — Согласись, никому в голову не придёт заказывать его просто ради того, чтобы он был, что называется, «на всякий случай». К тому же стоит он немало. Твоё хранилище в Гринготсе изрядно опустело.
— Неважно! — с улыбкой ответила я. — Совсем неважно. Гарри, Гарри! — воскликнула я, будучи не в силах словами выразить всю свою радость от такого подарка друзей.
С того дня моя тоска по детям и Люциусу не уменьшилась, но как-то притупилась. Уложив Лайнуса спать, я отправлялась в свою комнату, выливала в омут памяти очередное воспоминание и на некоторое время словно оказывалась рядом со своей семьёй. В общем-то я не узнала почти ничего нового — друзья в самом деле рассказывали мне обо всём. Однако всё же их рассказы отражали их собственное восприятие событий. Теперь же я могла увидеть воочию происходящее и составить своё собственное мнение.
Дети, как и рассказывала Джинни, поначалу были действительно подавлены. Отцовские уроки поведения всё же дали свои плоды, поэтому на людях и Николас, и Оливия своих переживаний старались не показывать. Однако они всё же были ещё детьми и постоянно контролировать свои эмоции не могли. В такие минуты Гарри, Рон и особенно Джинни старались их подбодрить.
Однако Джинни могла общаться с моими детьми довольно редко. Во-первых, у неё была своя семья и свои заботы, а во-вторых... Во-вторых, Люциус ограничил общение двойняшек с Поттерами и Уизли. Насколько я смогла понять, таким образом он словно рассчитывался с ними за отказ рассказать что-либо обо мне. Совсем запрещать детям общаться с семьями Гарри и Рона он не стал — как бы там ни было, но наши дети дружили с детства, и столь резкий разрыв связей сделал бы двойняшек несчастными. Но тем не менее, с момента моего отъезда в доме на площади Гриммо дети бывали в лучшем случае раз или два в месяц против обычных встреч несколько раз каждую неделю, как это было раньше. В Малфой-мэноре же со дня моего отъезда мои друзья не бывали ни разу.
Не знаю, что было бы с моими детьми, если бы в то время рядом с ними не было Астории. Яркая, образованная, рассудительная, она могла бы сделать головокружительную карьеру, но, выйдя замуж, никогда не стремилась играть первую скрипку — ни в их жизни с Драко, ни вообще в семье Малфоев. Живя бок о бок в имении, мы проводили вместе достаточно времени, однако нельзя сказать, что мы были очень близки — никогда с Асторией я не могла разговаривать о чём угодно, как это было с Джинни, Гарри или Роном. Но если кому я и могла в нашей семье довериться с закрытыми глазами, то только ей. Она взяла моих детей под своё крыло, и я всегда буду ей за это благодарна. Люциус никому в семье не рассказывал, что ему удалось выяснить о моём отъезде, но Астория, догадавшись, что Джинни каким-то образом поддерживает со мной связь, при каждой их встрече словно невзначай рассказывала о том, что происходит в имении. Не обо всём, конечно, но о детях — обязательно. Просматривая воспоминания друзей о довольно редких встречах с моими детьми, я заметила, что со временем они стали менее подавленными, и как позже я выяснила, в значительной степени это случилось благодаря Астории. Увидев, какими они были в первые месяцы после моего отъезда, я едва не сорвалась, чтобы тут же не отправиться в Уилтшир, на какие-то секунды забыв, что может последовать за моим возвращением. На какие-то секунды я поверила, что не мог Арманд Малфой быть так жесток: ведь, обрекая на смерть своим проклятьем Люциуса, он обрекал на страдания и его детей — а ведь они тоже были Малфоями, тоже были его потомками! Но тут мой взгляд упал на глиняный кувшинчик из тайника — и я сама себе возразила: мог.
Я заставила себя просмотреть оставшиеся воспоминания. Со временем дети стали выглядеть лучше — жизнь брала своё. Конечно, мне было больно от того, что они постепенно стали забывать меня — но важнее для меня было то, что их боль немного притупилась. Иногда мне даже хотелось, чтобы они возненавидели и презирали меня — лишь бы смогли смириться с моим отсутствием, лишь бы им было легче. Впрочем, так оно, наверное, и произошло — мои дети были не только моими, но и Люциуса, и сейчас они были с ним. Уж кто-кто, а он наверняка постарался, чтобы дети забыли обо мне. Те воспоминания, которые относились к совсем недавнему времени, казалось, подтверждали это — при встречах с Джинни они всё чаще избегали разговоров обо мне. Однако в одном из воспоминаний я увидела кое-что.
Когда однажды дети пришли в гости к Гарри и Джинни, внимание моей подруги привлекла тонкая цепочка на шее Оливии.
— Что это? — спросила она мою дочь.
— Кулон, — поспешно ответила Оливия.
Мне оказалось достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что это был за кулон: тот самый медальон с моей колдографией, который я оставила дочери перед отъездом — цепочка была именно той, которую я заказала к медальону.
— Амулет. Семейная реликвия, — не моргнув глазом, солгал Николас.
Джинни кивнула и не стала ничего больше спрашивать.
Но я ещё раз убедилась: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Даже если бы Джинни и рассказала мне об этом случае, вряд ли из её рассказа я смогла бы сделать те выводы, которые сделала, увидев эту сцену. А выводы эти были крайне важны. Насколько я знала, Люциус запретил детям разговаривать обо мне. Мне оставалось только догадываться, что он ещё говорил детям, но из того, что я видела, я поняла, что постепенно они впитали его слова и стали вести себя достаточно сдержанно и избегали разговоров обо мне с кем бы то ни было. Но увиденное мною доказывало: это было только внешнее проявление подчинения воле Люциуса. Впервые в жизни я возблагодарила судьбу за то, что мои дети унаследовали качество Малфоев: они не перечили открыто отцу, но при этом нашли способ обойти его запрет. Мои дети помнили меня и не собирались отказываться от памяти обо мне. Оливия носила с собой мой прощальный подарок — насколько я могла судить, носила постоянно: вряд ли она стала бы снимать его и одевать только для визита к друзьям, да ещё так, чтобы его никто не увидел. О том, что Оливия носит кулон, знал Николас и, по всей видимости, одобрял это — иначе он убедил бы сестру не рисковать отношениями с отцом. Кроме того, увидев, что Оливия растерялась от неожиданного вопроса Джинни, он выдал объяснение, после которого не следовало ожидать дополнительных расспросов: об амулетах, да ещё семейных, правила хорошего тона расспрашивать не позволяли. А зная сына лучше, чем кто бы то ни было, я готова была голову на отсечение дать: под одеждой сам он тоже постоянно носил медальон, который я оставила ему.
Впервые за долгое время у меня появилась надежда — надежда, что когда-нибудь я всё-таки увижу детей и буду с ними общаться. Как же мне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее! Однако действовать всё же нужно было не спеша и всё хорошо продумав: я не имела права из-за желания общаться с детьми стать причиной раздора между ними и Люциусом и не имела права ошибиться, потому что моя ошибка наверняка бы привела к тому, что Люциус наложил на детей более жёсткий запрет, чем запрет говорить обо мне, но такой, чтобы у них не было возможности его обойти. Тем более того, что происходило с Люциусом, я не могла понять.
Почти все встречи с Люциусом, воспоминания о которых передавали мне друзья, происходили в обществе. И глядя на мужа, я вновь видела перед собой того человека, которого не видела уже давно, которым он давно перестал быть для меня: высокомерного, презирающего всех вокруг чистокровного волшебника. Осуждать его за такое поведение я не могла — моё внезапное исчезновение вызвало столько пересудов в обществе, поэтому Люциус использовал те способы защиты, которыми он владел в совершенстве. Тем более что других вариантов защиты я ему фактически не оставила, исчезнув, ничего при этом не объяснив, тем самым вынудив его действовать вслепую.
Однако среди всех этих воспоминаний были два о встречах наедине. Одно из них — о самой первой встрече Люциуса и Гарри после моего отъезда. Я, наконец, смогла понять, почему об этой встрече Гарри рассказывал мне так неохотно, не вдаваясь в подробности.
Люциус появился в доме на площади Гриммо в тот же день, когда Гарри вернулся из Франции. Я знаю, что Гарри не очень нравилось это, но ради меня он позволил Люциусу появляться в его доме в любое время. Хотя сам Люциус разрешением Гарри не пользовался ни разу — до той самой встречи.
По поведению и лицу Люциуса, как обычно, нельзя было понять, что он чувствует и что задумывает. Он вежливо перекинулся парой слов с Джинни, встретившей его, спокойно прошёл за Гарри к кабинету. Но когда Гарри, пропустивший Люциуса вперёд, закрыл за собой дверь, Люциус резко развернулся. Гарри не успел остановить его, и, толкнув моего друга, Люциус левой рукой придавил его к стене, а правой — приставил к его горлу палочку.
— Где моя жена? — со злостью спросил он. — Я знаю, что вы отвезли её в дом родителей, но там её нет. Где она?
— Не рассчитывайте, что я буду разговаривать с вами об этом, пока вы мне угрожаете, — холодно ответил Гарри.
Люциус сильнее надавил на шею Гарри, но затем резко отпустил и сделал шаг назад. С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Гарри жестом предложил Люциусу присесть. Презрительно посмотрев на него, Люциус отошёл к окну.
— Признаюсь, когда Гермиона говорила, что вы любите её, я ей не верил, — сказал Гарри, усаживаясь за рабочий стол. — Но сейчас вижу, что она права.
Люциус повернулся к нему, и уголок его губ едва заметно насмешливо дёрнулся:
— Мне казалось, что в вашем возрасте верить в любовь, а тем более говорить о ней, несколько... наивно.
На лицо Гарри набежала лёгкая тень.
— Если бы я не верил в любовь, я не дожил бы до сегодняшнего дня, — ответил он. — К тому же любовь существует независимо от того, говорят о ней или нет.
— Так где она? — резко прервал его Люциус.
Гарри ответил не сразу.
— Она уехала, — наконец, сказал он. — Навсегда. Вы больше её не увидите.
На несколько секунд Люциус опешил. Но, быстро вернув самообладание, подошёл к столу и, оперевшись на него руками, навис над Гарри.
— Поттер, — процедил он, — передай своей подруге, что я даю ей неделю для того, чтобы она вернулась домой. Если через неделю она не появится в Малфой-мэноре, она об этом сильно пожалеет.
Прежде чем ответить, Гарри медленно поднялся — так, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами Люциуса.
— Мистер Малфой, я уже сказал вам, что Гермиона уехала навсегда. Я понимаю, что смириться с такой ситуацией тяжело, а вам, наверное, особенно, но другого выхода у вас нет, поверьте.
— Ваша подруга исчезает из дома, когда её муж находится в тяжелейшем состоянии, фактически при смерти, бросает детей — вам не кажется, что я имею право по меньшей мере на объяснение с её стороны?
— Несомненно, — кивнул Гарри.
— Тогда, может быть, вы объясните мне причину её исчезновения? — выпрямляясь, едко спросил Люциус.
— Нет, не объясню. Я обещал Гермионе не делать этого.
— В таком случае незачем говорить, что мне нужно смириться. И я найду её, с вашей помощью или без неё, — холодно сказал Люциус.
— Искать Гермиону я вам запретить не могу, — пожал плечами Гарри. — Просто предупреждаю, что это бесполезно.
— Посмотрим, — надменно усмехнулся Люциус и повернулся, чтобы уйти.
— Мистер Малфой, ещё пару слов, — окликнул его Гарри и, когда Люциус обернулся, продолжил: — Гермиона предполагала, что после её отъезда вы станете настраивать против неё детей. Помешать этому я, к сожалению, не могу. Сделаете вы ваших детей несчастными или нет — пусть это будет на вашей совести. Но я в курсе того, что на Гермиону наложена родовая печать. Я хочу вас предупредить: если хоть раз вы используете это заклинание против Гермионы — вы об этом пожалеете. Рядом с ней находятся верные мне люди, и я узнаю об этом, я вам гарантирую. И тогда я обязательно найду способ упечь вас в Азкабан. Как бы мне не было неприятно причинять боль вашим с Гермионой детям, но если это единственный способ защитить от вас близкого мне человека, я даже раздумывать не буду, воспользоваться им или нет.
Люциус ещё раз холодно презрительно усмехнулся и, не попрощавшись, вышел.
Второе воспоминание было о свадьбе моей сестры. Это было единственное воспоминание о пребывании моих друзей в Малфой-мэноре. В «Ежедневном пророке», в рубрике, посвящённой светской жизни, сообщение о свадьбе Мелиссы и Майкла публиковалось. Однако там напечатали одну-единственную колдографию молодожёнов, да и статья о самой свадьбе была небольшой, поэтому для меня это воспоминание было особенно дорого: и потому, что я смогла оказаться на свадьбе сестры, и потому, что я снова оказалась дома.
Дорожки, живые изгороди, кусты, цветы, скамьи и фонтаны — всё это казалось таким родным. Лужайка почти в самом центре парка — любимое место Мелиссы в имении — была празднично оформлена. На одной её половине были расставлены столики, на другой проводилась торжественная церемония, и здесь же потом устроили танцы. Приглашённых, как я и предполагала, было не очень много: близкие друзья Майкла и Мелиссы, вся наша большая семья и, конечно, Поттеры и все-все Уизли. К Энни Линделл, матери Майкла, теперь, после рассказов Маргарет, я относилась немного иначе, чем раньше, и с облегчением заметила, что она, посвятившая всю жизнь своему сыну, не отнеслась к моей сестре ревниво и приняла Мелиссу как дочь. Я очень боялась, что сестра станет чужой в семье Линделлов — ведь это именно из-за их обвинений Мелисса когда-то едва не оказалась изгнанной из волшебного мира. Правда, когда мы познакомились с Линделлами, я узнала, что главным инициатором обвинений в той давней истории был дядя Майкла, брат его покойного отца. Но ко времени свадьбы Энни и Майкл стали с ним меньше общаться, и доказательством этому служило отсутствие дяди Майкла на свадьбе. Поэтому мои опасения, что Мелиссу будут унижать в новой семье, развеялись. Впрочем, мне и волноваться не следовало — несмотря на свой неконфликтный характер, моя сестра всегда умела постоять за себя. Да и Драко никому не позволил бы её обидеть.
Мелисса, как любая невеста в день своей свадьбы, была красавицей. С лёгкой улыбкой она шла рядом с Люциусом по направлению к жениху, пару раз подняв взгляд на моего мужа. Когда я их увидела, на мои глаза навернулись слёзы. Я заметила, что глаза Джинни тоже поблёскивают, а миссис Уизли и Энни Линделл уже не сдерживают слёз. Мелисса была счастлива, а Люциус... Он был каким-то... другим. Каким-то, каким я его ещё ни разу не видела. Невозмутимый внешне, он шёл как-то степенно... торжественно. Внезапно я поняла, что именно так он будет выглядеть, когда придёт время и он поведёт под венец наших дочерей — поведёт, гордясь ими. Вспомнив про дочерей, я оглянулась в поисках детей. Они сидели не в первом ряду, но рядом с проходом, по которому шли Люциус с Мелиссой. Николаса с Оливией я уже видела в воспоминаниях Джинни, поэтому всё моё внимание привлекла Патрисия — ведь моя младшая дочь почти всё время находилась в имении. Гарри говорил, что случалось, что Люциус брал её с собой в Косой переулок, но никому из моих друзей встретиться в это время с ними не удалось, а потому они не могли даже описать, как она выглядит. Я присела перед стулом Патрисии и, не сдерживая слёз, с жадностью разглядывала её. Она и вправду была похожа на меня — мне даже показалось, что я вижу себя — такой, какой я выглядела на одной из своих детских фотографий. Только волосы у неё были чуть светлее моих и не так сильно вились. Она была такой живой, подвижной — даже Оливия в её возрасте такой не была. Как только Мелисса с Люциусом прошли мимо нас, Патрисия встала в проходе, глядя им вслед.
— Патрисия! — шёпотом строго позвала её Оливия, и малышка тут же послушно села на своё место, вложив свою ладошку в ладонь старшей сестры.
Сидевший слева от Оливии Николас перегнулся через сестру и шепнул на ухо Патрисии:
— Вставать нельзя, но наклониться, не вставая со стула, тебе никто не мешает.
Патрисия последовала совету брата и наклонилась вбок так сильно, что Оливии пришлось держать её за обе руки, чтобы она не упала. По-прежнему наблюдая за Патрисией, я с облегчением подумала о том, что по крайней мере здесь всё хорошо: Николас и Оливия заботились не только друг о друге, но и о младшей сестре.
— Ливи, смотри, как красиво! — повернулась Патрисия к Оливии, а я посмотрела на Мелиссу. Оказывается, пока я разглядывала дочь, церемония уже прошла, и теперь Мелисса и Майкл стояли рядом, а на них из палочки министерского работника, проводившего церемонию, завиваясь по спирали вокруг молодожёнов, сыпались серебристые звёзды. На свадьбах волшебников я бывала довольно часто, но каждый раз это зрелище буквально завораживало меня.
А дальше шло обычное празднество, поздравления и танцы. Я ходила между гостями, рассматривая дорогих мне людей, которых я не видела уже несколько лет. Видно было, что у них всё хорошо — и меня это порадовало. Хотя на какую-то секунду чувство горечи всё же у меня появилось — по всей видимости, никто из них не ощущал моего отсутствия и не жалел о нём. Но винить в этом я не могла никого, кроме себя самой. Поэтому я продолжала наблюдать за всем происходящим.
Внезапно воспоминание сменилось: я увидела Гарри, сидевшего на скамейке в одной из ниш, образованных живой изгородью. Место было довольно укромным, поэтому я решила, что он хочет немного отдохнуть от шумной компании. Никого в пределах видимости не наблюдалось, и я удивилась: зачем Гарри решил передать мне это воспоминание? Но тут послышался звук быстрых шагов, и я услышала голос сестры:
— Мистер Малфой!
Отойдя немного в ту сторону, откуда послышался голос, я вышла на дорожку и оказалась рядом с Люциусом и Мелиссой.
— У меня не получилось сделать этого раньше, сэр, но я хочу поблагодарить вас, — продолжила моя сестра. — Спасибо за то, что заменили моего папу, и за то, что предложили устроить свадьбу в Малфой-мэноре.
Люциус слегка улыбнулся и наклонил голову:
— Не за что, юная леди.
— Не сочтите за дерзость, сэр, но я хотела бы попросить вас сделать мне ещё один подарок. В честь моей свадьбы.
Лёгким кивком Люциус выразил своё согласие:
— Если это в моих силах.
— Я прошу вас выслушать меня и не сердиться, сэр, — Мелисса явно чувствовала себя очень неуверенно, но всё же продолжила: — Я знаю, что вы не разрешаете говорить о Гермионе, но она очень любила вас...
При этих словах Люциус, до того стоявший, расслабившись, выпрямился и перестал улыбаться, а его взгляд стал ледяным:
— Я выслушал вас, юная леди.
— Прошу вас, сэр, — с жаром торопливо продолжала Мелисса, — я знаю, как много вы для неё значили, и я не верю, что она могла вот так просто оставить вас. Наверняка случилось что-то серьёзное, иначе она никогда...
— Мисс Грейнджер! — резко прервал её Люциус. — Точнее, миссис Линделл. Что бы вы ни сказали, это не имеет никакого значения. Я знаю, почему ваша сестра уехала!
От его слов Мелисса растерялась, а Люциус развернулся и быстро пошёл прочь. Я бросилась вслед за ним, но тут воспоминание закончилось, и меня выкинуло из омута памяти.
— Гермиона, милая, что случилось? — ворвался в моё сознание голос Маргарет. — Ты на себя в зеркало смотрела?
— Добрый вечер, Маргарет. — С трудом оторвав голову от подушки, я села на кровати. — Я совсем забыла, что вы должны приехать сегодня.
— Глядя на тебя, не скажешь, что вечер добрый, — ответила она, садясь рядом со мной на кровать и протягивая мне зеркальце.
— Так плохо выгляжу? — спросила я, заглядывая в зеркало.
— Ужасно, — покачала головой она.
Выглядела я в самом деле ужасно: покрасневшие от рыданий глаза, нос и щёки, распухшие губы, прилипшие к лицу пряди волос.
— Ты просматривала воспоминания? — спросила Маргарет. — Что ты увидела?
Я кивнула и рассказала о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Но ведь твоя сестра вышла замуж два года назад, — задумчиво сказала она. — Почему мистер Поттер не рассказал тебе о нём раньше?
— Я тоже хотела узнать это, — гневно ответила я. — Я сразу попыталась связаться с Гарри, но, как назло, ни он, ни Джинни, ни Рон не ответили мне.
Маргарет успокаивающе похлопала меня по руке:
— Ну, не сердись. Он твой друг и вряд ли сделал это, чтобы причинить вред. Возможно, он пытался что-то узнать за это время? Посуди сама — хоть он и занимает высокий пост, ему всё же нужно действовать осторожно.
Всё моё негодование испарилось в один миг.
— Согласна. Просто в первое мгновенье я так рассердилась! Гарри не ответил, и я металась по комнате, как зверь в клетке, не знала, как справиться с гневом.
— А потом расплакалась, — понимающе улыбнулась Маргарет.
Я кивнула.
— И наверняка что-то надумала, — продолжила она. — Скажи мне.
— Не знаю, Маргарет. Я уже не знаю, что и думать.
— Для начала ответь: ты уверена, что твой муж знает о проклятье? — спросила Маргарет. — Может быть, он просто сказал это твоей сестре, чтобы прекратить неприятный ему разговор?
Я покачала головой:
— Нет. Я бы предположила это, веди он себя иначе. Но... Нет, это не отговорка.
— И ты предполагаешь, что именно поэтому он прекратил твои поиски? Потому что узнал о проклятье? — после недолгих размышлений спросила Маргарет.
— В этом даже сомнений нет, — ответила я. — Но он говорил так... — я замолчала, подыскивая нужное слово. — Он... он ненавидит меня. За то, что его любовь ко мне стала причиной активации проклятья. Снова ненавидит, — уже тише с горечью пробормотала я.
— Гермиона, ты сама послушай, что ты говоришь! — повысила голос Маргарет. — Как можно ненавидеть того, кого любишь?
— Вы не знаете Люциуса, — устало ответила я. — В чувствах для него нет полутонов. Есть только чёрное и белое.
Некоторое время прошло в молчании.
— Что ж, ты знаешь своего мужа лучше, — прервала его Маргарет. — Что ты собираешься делать дальше? Ты решила?
— Хочу поговорить с сэром Генри. Он особо подчёркивал, что Люциус ничего не должен знать о проклятье, иначе умрёт. Хочу, чтобы призрак объяснил мне, что происходит.
— И как ты это сделаешь? Отправишься в Малфой-мэнор?
Я покачала головой:
— Нет. Как бы там ни было, я не могу исключать и вероятности того, что моё возвращение причинит вред Люциусу. Во всяком случае, пока я не буду уверена в том, что это не так, я не появлюсь даже на территории Британии.
— Тогда как?
— Дети, — ответила я. — Точнее, Николас. Я напишу ему письмо. Правда, с этим придётся немного подождать, пока не закончатся каникулы. Но я ждала столько времени — пару месяцев могу ещё подождать. Если он ответит мне, то я расскажу ему всю правду и...
— Почему не Оливии? Или не обоим детям?
— Мы с сыном всегда понимали друг друга лучше, чем с дочерью. Кроме того, Оливия очень эмоциональна — она не сможет скрыть волнения. По крайней мере, сразу. Николас в этом плане больше похож на Люциуса — хладнокровия ему не занимать. Он будет лгать, глядя вам прямо в глаза, и вы ни за что не догадаетесь об этом.
— Одним словом, слизеринец, — сказала Маргарет.
— Одним словом — Малфой, — с улыбкой поправила я её. — И вы не представляете, насколько я рада этому.
Время до начала учебного года тянулось невыразимо долго. Письмо я писать не начинала, но мысленно уже делала его наброски и гадала, ответит мне на него Николас или нет.
Однако в конце августа в моей жизни появилась загадка, размышления о которой отодвинули на второй план даже моё стремление связаться как можно скорей с детьми.
Последняя неделя лета выдалась на удивление жаркой. Поддавшись на уговоры непоседливого сына, я отправилась с ним на ту самую поляну, где ограничивающие поместье чары давали сбой. За прошедшие годы я убедилась, что ничего страшного на этом месте ни мне, ни сыну в самом деле не грозит. А эту поляну Лайнус очень любил, и она была, пожалуй, самым красивым местом в Малфуа: окружённая со всех сторон лесом, она цвела почти круглый год — одни растения отцветали, на смену им распускались другие. По краю поляны протекала речушка, впадавшая в озеро, находившееся в глубине поместья. Речка была небольшая, но она мало чем отличалась от той, что я видела в воспоминаниях Арманда Малфоя. За десять веков она должна была если не высохнуть, то хотя бы зарасти и превратиться в подобие болота. Однако вода в ней по-прежнему была чиста и прозрачна, прибрежную полосу по-прежнему покрывал мягий песок, а глубина — достаточна, чтобы в речке можно было искупаться даже мне. Конечно, с помощью магии сохранить речку в таком состоянии было проще, чем при помощи физического труда, но страшно даже представить, сколько магических сил отняло у эльфов сохранение этого кусочка поместья в первозданном виде.
Вода была уже достаточно холодной, чтобы купаться, однако погода стояла настолько жаркая, что я разрешила сыну походить босиком по самой кромке воды. Обрадовавшись, Лайнус вприпрыжку побежал к речке. Я видела, как он остановился на том месте, где обычно мы располагались, и уже собрался скинуть ботиночки, как вдруг резко обернулся, и я услышала, как он спросил:
— Почему ты плачешь?
Испугавшись, я бросилась вперёд и, оказавшись возле сына, увидела маленькую девочку — ровесницу Лайнуса. Девочка сидела на песке, спрятавшись в небольшой нише в обрыве, который отделял поляну от мягкого прибрежного песка. Она была очень напугана, букально вся сжалась в комочек, а по её лицу было видно, что она очень долго плакала.
— Привет, малышка, — стараясь не напугать её ещё больше, сказала я. — Как тебя зовут?
Девочка перевела на меня взгляд, а потом в один миг переместилась ко мне и, обняв меня, заплакала ещё сильнее.
— Ну, всё-всё! Тш-ш-ш, — гладя по голове, успокаивала я её. — Лайнус, смочи мне платок, — велела я сыну и протянула ему платок.
— Почему девочка плачет? — спросил меня Лайнус, возвращая носовой платок, который он окунул в речку.
— Не знаю, — ответила я, выжимая ткань и начиная вытирать заплаканное лицо малышки. — Она чем-то напугана, а вот чем, мы сейчас узнаем — как только она успокоиться и всё нам расскажет. Правда? — улыбнулась я ей.
Девочка плакать ещё не перестала, но кивнула.
— Ну и замечательно, — сказала я. — Лайнус, достань из корзинки сок, — попросила я сына. — Вот, попей немного, — протянула я ей стаканчик с соком. — Может быть, ты хочешь кушать? — спросила я, и когда малышка кивнула, достала из корзинки пирожки, которые приготовила нам с собой Латару, и протянула один ей, а один сыну. — Ну вот, перекусите немного.
Пока дети жевали пирожки, запивая их соком, я разглядывала девочку и размышляла. Одета она была в маггловскую одежду. Ближайшая маггловская деревня находилась минутах в десяти езды на автомобиле, но чтобы оказаться от неё так далеко, такой малышке понадобилось бы идти не меньше часа. Я сомневалась, что девочка хоть что-то сможет рассказать мне о себе, и раздумывала, как мне лучше поступить: отправиться пешком в маггловскую деревню и сообщить в полицию, что я нашла девочку в лесу, или вернуться быстро в поместье и, связавшись с Маргарет с помощью сквозного зеркала, спросить её, не ищут ли в маггловском мире похожего ребёнка. Можно было бы, конечно, забрать её в дом и уже там решить, как действовать дальше, но показывать Малфуа кому бы то ни было не хотелось: до сего дня поместье служило мне надёжным пристанищем, и приглашать в дом кого-либо, тем более маггла, рискуя тем самым привлечь внимание французского министерства магии и лишиться этого укрытия, мне не хотелось. Но и оставить ребёнка в беде я тоже не могла.
— Ну что, перекусили? — спросила я детей. Они кивнули. — Меня зовут Катрин, это мой сын Лайнус. А тебя? — обратилась я к девочке.
— Адель, — уверенно ответила девочка.
— Красивое имя, — улыбнулась я. — А фамилию свою ты знаешь?
— Адель Оберон, мадам, — снова ответила девочка.
— Очень хорошо, Адель, — похвалила я её. — А здесь в лесу ты была одна?
Адель погрустнела и кивнула.
— А как ты здесь оказалась? Ты помнишь?
— Я... я испугалась, мадам. Я хотела пойти к маме, но белая дама не дала мне этого сделать. Я побежала от неё, а она за мной. Я снова побежала от неё, а она снова за мной. А потом я хотела вернуться домой, но не знала, куда идти.
— А белая дама — это кто? — спросила я.
— Белая дама — это привидение в нашем поместье.
Слова Адель о привидении я пропустила мимо ушей — уж кто-кто, а я прекрасно знала, что не все привидения, о которых говорят магглы, существуют на самом деле. Вполне возможно, что девочка слышала предание о живущем в их доме привидении, ей что-то показалась, и она испугалась. Однако она сказала, что живёт в поместье — вот это была уже какая-то стоящая информация. В таком возрасте дом поместьем ребёнок мог назвать только если его постоянно так называли окружающие взрослые люди. Значит, девочка жила в большом доме. По совету Гарри я довольно подробно изучила окружавшие заповедник маггловские селения и уверенно могла сказать, что ни в одном из них не было большого поместья под названием Оберон. Однако часто бывало так, что название поместья и фамилия его владельцев не совпадали. Поэтому я попросила малышку описать, как выглядит её дом.
Судя по всему, она действительно жила в большом поместье. Она описывала комнаты в доме, широкие каменные лестницы между этажами, парк, по которому её папа любит кататься на лошади и что она очень любит, когда папа сажает её впереди себя в седло. И когда она упомянула дугообразную буковую аллею, я поняла, где нужно искать дом девочки. На окраине заповедника действительно находилось большое поместье. Владельцы его, насколько я знала, были довольно нелюдимы. Во всяком случае, никто из местных жителей на территории поместья не бывал, насколько можно было услышать это в их разговорах, когда я ездила в деревеньку за молочными продуктами. Я много раз проезжала мимо этого поместья, ворота которых были всегда наглухо закрыты. Но сквозь решетчатую ограду можно было заметить буковую аллею, посаженную именно полукругом.
Если выйти на дорогу, на которую я выезжала из Малфуа, то на автомобиле мне можно было добраться до поместья Адель минут за двадцать. Я бы, скорее всего, так и сделала — вместе с детьми зашла бы в Малфуа и взяла бы машину, а потом поехала с девочкой к её дому. Я сделала бы так, если бы дом выглядел чуть более современно. Однако явно средневековый облик дома привлечёт к себе внимание даже такой малышки, как Адель, поэтому я решила выйти на дорогу и пойти по ней с детьми пешком: погода была чудесная, часа за два-два с небольшим мы дошли бы всё равно. К тому же по пути нам могла встретиться машина, водитель которой смог бы нас подбросить. А обратно я вполне могла трансгрессировать вместе с сыном из укромного места.
С попутной машиной нам действительно повезло: грузовичок, принадлежащий местному фермеру, как раз ехал в нужную нам деревеньку, поэтому на месте мы были меньше чем через час.
— Вот мой дом! — закричала Адель, как только мы проехали мимо закрытых ворот. Водитель тут же остановился. Поблагодарив его, мы вылезли из машины и направились к входу.
— Вон там звонок, только я до него не достану, — сказала Адель, показывая на кнопку звонка.
Я позвонила.
— Слушаю вас, — раздался в динамик раздражённый мужской голос.
Я только собралась ответить, как Адель закричала:
— Папа, папочка, это я!
— Адель! — в голосе мужчины послышались радость и явное облегчение. — Я открываю дверь.
Одна из створок почти беззвучно отъехала. Адель взяла меня за руку и потянула внутрь. Я в любом случае должна была удостовериться, что малышка в безопасности, поэтому не сопротивлялась, и вместе с сыном вошла внутрь. Тут же ворота за нами закрылись. Мы пошли вперёд по дороге, которая, сделав пару поворотов, превратилась в прямую аллею, ведущую прямо к дому. Я увидела, как от дома по направлению к нам бежит мужчина. Увидев его, Адель отпустила мою руку и бросилась ему навстречу.
— Адель! — подхватив на руки дочь, господин Оберон крепко прижал её к себе. — Адель, я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и мне сказали, что ты пропала. Где ты была? — спросил он, с малышкой на руках шагая в нашу сторону, но всё ещё не сводя глаз с Адель.
Я убедилась, что с девочкой всё хорошо, поэтому собиралась вежливо раскланяться и вернуться домой.
— Я потерялась в лесу, но тётя Катрин и Лайнус меня нашли и привели домой, — ответила Адель, соскальзывая с рук отца.
— Тётя Катрин и Лайнус? — переводя взгляд на меня, переспросил господин Оберон и удивлённо добавил: — Мадам Малфой?
читать дальшеТолько какое-то время спустя я огляделась и поняла, что нахожусь в своей комнате. Тогда я встала и снова подошла к омуту памяти, чтобы собрать воспоминания. Удалось мне это не сразу, так как мои руки дрожали, но я собрала все до единой серебристые ниточки в кувшин, запечатала его воском и вновь уменьшила. Затем я прошла в библиотеку, чтобы вернуть воспоминания в тайник немедленно — там им было самое место. Однако открыть тайник я не смогла, как ни пыталась — по-видимому, Гарри оказался прав, и открыть тайник действительно мог только кровный родственник Арманда Малфоя. Вернувшись в свою комнату, я убрала кувшинчик на верхнюю полку плательного шкафа.
Заснуть в ту ночь мне так и не удалось: как только я проваливалась в сон, мне начинало сниться пожарище, и я просыпалась. Поэтому за завтраком я вяло поддерживала беседу и то и дело прикрывала рукой рот, чтобы скрыть от Гарри зевок.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Не выспалась, — ответила я. — Прости, из меня сегодня плохой собеседник.
— Ты посмотрела воспоминания?
Я кивнула.
— И чьи они? — сдержанно спросил Гарри, но я-то прекрасно видела, что ему не терпится узнать, что это за воспоминания.
— Арманда Малфоя, — ответила я и замолчала.
— Гермиона, — многозначительно сказал Гарри.
— Прости, — покачала я головой. — Я не могу рассказать.
— Гермиона, это не честно, если не сказать, что не по-дружески, — упрекнул меня друг.
— Гарри, я в самом деле не могу.
— Почему?
— Почему ты никому, даже нам с Роном, не позволил увидеть те воспоминания профессора Снейпа, которые касались его отношений с твоей матерью? — ответила я вопросом на вопрос.
— Те воспоминания очень личные! — воскликнул Гарри.
— Эти тоже, — сказала я.
С минуту Гарри смотрел на меня, затем согласно кивнул: мой мотив был ему близок, а потому понятен.
Некоторое время прошло в молчании. Я чувствовала вину перед другом, поэтому мысленно перебирала в голове возможные темы для разговоров, чтобы прервать затянувшееся молчание, но Гарри опередил меня:
— Я привёз тебе сюрприз.
Я с интересом посмотрела на него.
— Держи, — сказал он мне, передавая три стеклянных флакона с клубившейся внутри них серебристой субстанцией.
— Что это? — спросила я. То, что это были воспоминания, я поняла, но не могла понять, зачем и чьи воспоминания отдал мне Гарри.
— Воспоминания. Мои, Рона и Джинни. О всех наших встречах с членами твоей семьи со времени твоего отъезда. Джинни ещё добавила рассказы Джеймса о Николасе и Оливии в Хогвартсе.
— Гарри! — потрясённо прошептала я. — И почему мы раньше не додумались до этого?
— Омута памяти не было, — усмехнулся он. — Согласись, никому в голову не придёт заказывать его просто ради того, чтобы он был, что называется, «на всякий случай». К тому же стоит он немало. Твоё хранилище в Гринготсе изрядно опустело.
— Неважно! — с улыбкой ответила я. — Совсем неважно. Гарри, Гарри! — воскликнула я, будучи не в силах словами выразить всю свою радость от такого подарка друзей.
* * *
С того дня моя тоска по детям и Люциусу не уменьшилась, но как-то притупилась. Уложив Лайнуса спать, я отправлялась в свою комнату, выливала в омут памяти очередное воспоминание и на некоторое время словно оказывалась рядом со своей семьёй. В общем-то я не узнала почти ничего нового — друзья в самом деле рассказывали мне обо всём. Однако всё же их рассказы отражали их собственное восприятие событий. Теперь же я могла увидеть воочию происходящее и составить своё собственное мнение.
Дети, как и рассказывала Джинни, поначалу были действительно подавлены. Отцовские уроки поведения всё же дали свои плоды, поэтому на людях и Николас, и Оливия своих переживаний старались не показывать. Однако они всё же были ещё детьми и постоянно контролировать свои эмоции не могли. В такие минуты Гарри, Рон и особенно Джинни старались их подбодрить.
Однако Джинни могла общаться с моими детьми довольно редко. Во-первых, у неё была своя семья и свои заботы, а во-вторых... Во-вторых, Люциус ограничил общение двойняшек с Поттерами и Уизли. Насколько я смогла понять, таким образом он словно рассчитывался с ними за отказ рассказать что-либо обо мне. Совсем запрещать детям общаться с семьями Гарри и Рона он не стал — как бы там ни было, но наши дети дружили с детства, и столь резкий разрыв связей сделал бы двойняшек несчастными. Но тем не менее, с момента моего отъезда в доме на площади Гриммо дети бывали в лучшем случае раз или два в месяц против обычных встреч несколько раз каждую неделю, как это было раньше. В Малфой-мэноре же со дня моего отъезда мои друзья не бывали ни разу.
Не знаю, что было бы с моими детьми, если бы в то время рядом с ними не было Астории. Яркая, образованная, рассудительная, она могла бы сделать головокружительную карьеру, но, выйдя замуж, никогда не стремилась играть первую скрипку — ни в их жизни с Драко, ни вообще в семье Малфоев. Живя бок о бок в имении, мы проводили вместе достаточно времени, однако нельзя сказать, что мы были очень близки — никогда с Асторией я не могла разговаривать о чём угодно, как это было с Джинни, Гарри или Роном. Но если кому я и могла в нашей семье довериться с закрытыми глазами, то только ей. Она взяла моих детей под своё крыло, и я всегда буду ей за это благодарна. Люциус никому в семье не рассказывал, что ему удалось выяснить о моём отъезде, но Астория, догадавшись, что Джинни каким-то образом поддерживает со мной связь, при каждой их встрече словно невзначай рассказывала о том, что происходит в имении. Не обо всём, конечно, но о детях — обязательно. Просматривая воспоминания друзей о довольно редких встречах с моими детьми, я заметила, что со временем они стали менее подавленными, и как позже я выяснила, в значительной степени это случилось благодаря Астории. Увидев, какими они были в первые месяцы после моего отъезда, я едва не сорвалась, чтобы тут же не отправиться в Уилтшир, на какие-то секунды забыв, что может последовать за моим возвращением. На какие-то секунды я поверила, что не мог Арманд Малфой быть так жесток: ведь, обрекая на смерть своим проклятьем Люциуса, он обрекал на страдания и его детей — а ведь они тоже были Малфоями, тоже были его потомками! Но тут мой взгляд упал на глиняный кувшинчик из тайника — и я сама себе возразила: мог.
Я заставила себя просмотреть оставшиеся воспоминания. Со временем дети стали выглядеть лучше — жизнь брала своё. Конечно, мне было больно от того, что они постепенно стали забывать меня — но важнее для меня было то, что их боль немного притупилась. Иногда мне даже хотелось, чтобы они возненавидели и презирали меня — лишь бы смогли смириться с моим отсутствием, лишь бы им было легче. Впрочем, так оно, наверное, и произошло — мои дети были не только моими, но и Люциуса, и сейчас они были с ним. Уж кто-кто, а он наверняка постарался, чтобы дети забыли обо мне. Те воспоминания, которые относились к совсем недавнему времени, казалось, подтверждали это — при встречах с Джинни они всё чаще избегали разговоров обо мне. Однако в одном из воспоминаний я увидела кое-что.
Когда однажды дети пришли в гости к Гарри и Джинни, внимание моей подруги привлекла тонкая цепочка на шее Оливии.
— Что это? — спросила она мою дочь.
— Кулон, — поспешно ответила Оливия.
Мне оказалось достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что это был за кулон: тот самый медальон с моей колдографией, который я оставила дочери перед отъездом — цепочка была именно той, которую я заказала к медальону.
— Амулет. Семейная реликвия, — не моргнув глазом, солгал Николас.
Джинни кивнула и не стала ничего больше спрашивать.
Но я ещё раз убедилась: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Даже если бы Джинни и рассказала мне об этом случае, вряд ли из её рассказа я смогла бы сделать те выводы, которые сделала, увидев эту сцену. А выводы эти были крайне важны. Насколько я знала, Люциус запретил детям разговаривать обо мне. Мне оставалось только догадываться, что он ещё говорил детям, но из того, что я видела, я поняла, что постепенно они впитали его слова и стали вести себя достаточно сдержанно и избегали разговоров обо мне с кем бы то ни было. Но увиденное мною доказывало: это было только внешнее проявление подчинения воле Люциуса. Впервые в жизни я возблагодарила судьбу за то, что мои дети унаследовали качество Малфоев: они не перечили открыто отцу, но при этом нашли способ обойти его запрет. Мои дети помнили меня и не собирались отказываться от памяти обо мне. Оливия носила с собой мой прощальный подарок — насколько я могла судить, носила постоянно: вряд ли она стала бы снимать его и одевать только для визита к друзьям, да ещё так, чтобы его никто не увидел. О том, что Оливия носит кулон, знал Николас и, по всей видимости, одобрял это — иначе он убедил бы сестру не рисковать отношениями с отцом. Кроме того, увидев, что Оливия растерялась от неожиданного вопроса Джинни, он выдал объяснение, после которого не следовало ожидать дополнительных расспросов: об амулетах, да ещё семейных, правила хорошего тона расспрашивать не позволяли. А зная сына лучше, чем кто бы то ни было, я готова была голову на отсечение дать: под одеждой сам он тоже постоянно носил медальон, который я оставила ему.
Впервые за долгое время у меня появилась надежда — надежда, что когда-нибудь я всё-таки увижу детей и буду с ними общаться. Как же мне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее! Однако действовать всё же нужно было не спеша и всё хорошо продумав: я не имела права из-за желания общаться с детьми стать причиной раздора между ними и Люциусом и не имела права ошибиться, потому что моя ошибка наверняка бы привела к тому, что Люциус наложил на детей более жёсткий запрет, чем запрет говорить обо мне, но такой, чтобы у них не было возможности его обойти. Тем более того, что происходило с Люциусом, я не могла понять.
Почти все встречи с Люциусом, воспоминания о которых передавали мне друзья, происходили в обществе. И глядя на мужа, я вновь видела перед собой того человека, которого не видела уже давно, которым он давно перестал быть для меня: высокомерного, презирающего всех вокруг чистокровного волшебника. Осуждать его за такое поведение я не могла — моё внезапное исчезновение вызвало столько пересудов в обществе, поэтому Люциус использовал те способы защиты, которыми он владел в совершенстве. Тем более что других вариантов защиты я ему фактически не оставила, исчезнув, ничего при этом не объяснив, тем самым вынудив его действовать вслепую.
Однако среди всех этих воспоминаний были два о встречах наедине. Одно из них — о самой первой встрече Люциуса и Гарри после моего отъезда. Я, наконец, смогла понять, почему об этой встрече Гарри рассказывал мне так неохотно, не вдаваясь в подробности.
Люциус появился в доме на площади Гриммо в тот же день, когда Гарри вернулся из Франции. Я знаю, что Гарри не очень нравилось это, но ради меня он позволил Люциусу появляться в его доме в любое время. Хотя сам Люциус разрешением Гарри не пользовался ни разу — до той самой встречи.
По поведению и лицу Люциуса, как обычно, нельзя было понять, что он чувствует и что задумывает. Он вежливо перекинулся парой слов с Джинни, встретившей его, спокойно прошёл за Гарри к кабинету. Но когда Гарри, пропустивший Люциуса вперёд, закрыл за собой дверь, Люциус резко развернулся. Гарри не успел остановить его, и, толкнув моего друга, Люциус левой рукой придавил его к стене, а правой — приставил к его горлу палочку.
— Где моя жена? — со злостью спросил он. — Я знаю, что вы отвезли её в дом родителей, но там её нет. Где она?
— Не рассчитывайте, что я буду разговаривать с вами об этом, пока вы мне угрожаете, — холодно ответил Гарри.
Люциус сильнее надавил на шею Гарри, но затем резко отпустил и сделал шаг назад. С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Гарри жестом предложил Люциусу присесть. Презрительно посмотрев на него, Люциус отошёл к окну.
— Признаюсь, когда Гермиона говорила, что вы любите её, я ей не верил, — сказал Гарри, усаживаясь за рабочий стол. — Но сейчас вижу, что она права.
Люциус повернулся к нему, и уголок его губ едва заметно насмешливо дёрнулся:
— Мне казалось, что в вашем возрасте верить в любовь, а тем более говорить о ней, несколько... наивно.
На лицо Гарри набежала лёгкая тень.
— Если бы я не верил в любовь, я не дожил бы до сегодняшнего дня, — ответил он. — К тому же любовь существует независимо от того, говорят о ней или нет.
— Так где она? — резко прервал его Люциус.
Гарри ответил не сразу.
— Она уехала, — наконец, сказал он. — Навсегда. Вы больше её не увидите.
На несколько секунд Люциус опешил. Но, быстро вернув самообладание, подошёл к столу и, оперевшись на него руками, навис над Гарри.
— Поттер, — процедил он, — передай своей подруге, что я даю ей неделю для того, чтобы она вернулась домой. Если через неделю она не появится в Малфой-мэноре, она об этом сильно пожалеет.
Прежде чем ответить, Гарри медленно поднялся — так, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами Люциуса.
— Мистер Малфой, я уже сказал вам, что Гермиона уехала навсегда. Я понимаю, что смириться с такой ситуацией тяжело, а вам, наверное, особенно, но другого выхода у вас нет, поверьте.
— Ваша подруга исчезает из дома, когда её муж находится в тяжелейшем состоянии, фактически при смерти, бросает детей — вам не кажется, что я имею право по меньшей мере на объяснение с её стороны?
— Несомненно, — кивнул Гарри.
— Тогда, может быть, вы объясните мне причину её исчезновения? — выпрямляясь, едко спросил Люциус.
— Нет, не объясню. Я обещал Гермионе не делать этого.
— В таком случае незачем говорить, что мне нужно смириться. И я найду её, с вашей помощью или без неё, — холодно сказал Люциус.
— Искать Гермиону я вам запретить не могу, — пожал плечами Гарри. — Просто предупреждаю, что это бесполезно.
— Посмотрим, — надменно усмехнулся Люциус и повернулся, чтобы уйти.
— Мистер Малфой, ещё пару слов, — окликнул его Гарри и, когда Люциус обернулся, продолжил: — Гермиона предполагала, что после её отъезда вы станете настраивать против неё детей. Помешать этому я, к сожалению, не могу. Сделаете вы ваших детей несчастными или нет — пусть это будет на вашей совести. Но я в курсе того, что на Гермиону наложена родовая печать. Я хочу вас предупредить: если хоть раз вы используете это заклинание против Гермионы — вы об этом пожалеете. Рядом с ней находятся верные мне люди, и я узнаю об этом, я вам гарантирую. И тогда я обязательно найду способ упечь вас в Азкабан. Как бы мне не было неприятно причинять боль вашим с Гермионой детям, но если это единственный способ защитить от вас близкого мне человека, я даже раздумывать не буду, воспользоваться им или нет.
Люциус ещё раз холодно презрительно усмехнулся и, не попрощавшись, вышел.
Второе воспоминание было о свадьбе моей сестры. Это было единственное воспоминание о пребывании моих друзей в Малфой-мэноре. В «Ежедневном пророке», в рубрике, посвящённой светской жизни, сообщение о свадьбе Мелиссы и Майкла публиковалось. Однако там напечатали одну-единственную колдографию молодожёнов, да и статья о самой свадьбе была небольшой, поэтому для меня это воспоминание было особенно дорого: и потому, что я смогла оказаться на свадьбе сестры, и потому, что я снова оказалась дома.
Дорожки, живые изгороди, кусты, цветы, скамьи и фонтаны — всё это казалось таким родным. Лужайка почти в самом центре парка — любимое место Мелиссы в имении — была празднично оформлена. На одной её половине были расставлены столики, на другой проводилась торжественная церемония, и здесь же потом устроили танцы. Приглашённых, как я и предполагала, было не очень много: близкие друзья Майкла и Мелиссы, вся наша большая семья и, конечно, Поттеры и все-все Уизли. К Энни Линделл, матери Майкла, теперь, после рассказов Маргарет, я относилась немного иначе, чем раньше, и с облегчением заметила, что она, посвятившая всю жизнь своему сыну, не отнеслась к моей сестре ревниво и приняла Мелиссу как дочь. Я очень боялась, что сестра станет чужой в семье Линделлов — ведь это именно из-за их обвинений Мелисса когда-то едва не оказалась изгнанной из волшебного мира. Правда, когда мы познакомились с Линделлами, я узнала, что главным инициатором обвинений в той давней истории был дядя Майкла, брат его покойного отца. Но ко времени свадьбы Энни и Майкл стали с ним меньше общаться, и доказательством этому служило отсутствие дяди Майкла на свадьбе. Поэтому мои опасения, что Мелиссу будут унижать в новой семье, развеялись. Впрочем, мне и волноваться не следовало — несмотря на свой неконфликтный характер, моя сестра всегда умела постоять за себя. Да и Драко никому не позволил бы её обидеть.
Мелисса, как любая невеста в день своей свадьбы, была красавицей. С лёгкой улыбкой она шла рядом с Люциусом по направлению к жениху, пару раз подняв взгляд на моего мужа. Когда я их увидела, на мои глаза навернулись слёзы. Я заметила, что глаза Джинни тоже поблёскивают, а миссис Уизли и Энни Линделл уже не сдерживают слёз. Мелисса была счастлива, а Люциус... Он был каким-то... другим. Каким-то, каким я его ещё ни разу не видела. Невозмутимый внешне, он шёл как-то степенно... торжественно. Внезапно я поняла, что именно так он будет выглядеть, когда придёт время и он поведёт под венец наших дочерей — поведёт, гордясь ими. Вспомнив про дочерей, я оглянулась в поисках детей. Они сидели не в первом ряду, но рядом с проходом, по которому шли Люциус с Мелиссой. Николаса с Оливией я уже видела в воспоминаниях Джинни, поэтому всё моё внимание привлекла Патрисия — ведь моя младшая дочь почти всё время находилась в имении. Гарри говорил, что случалось, что Люциус брал её с собой в Косой переулок, но никому из моих друзей встретиться в это время с ними не удалось, а потому они не могли даже описать, как она выглядит. Я присела перед стулом Патрисии и, не сдерживая слёз, с жадностью разглядывала её. Она и вправду была похожа на меня — мне даже показалось, что я вижу себя — такой, какой я выглядела на одной из своих детских фотографий. Только волосы у неё были чуть светлее моих и не так сильно вились. Она была такой живой, подвижной — даже Оливия в её возрасте такой не была. Как только Мелисса с Люциусом прошли мимо нас, Патрисия встала в проходе, глядя им вслед.
— Патрисия! — шёпотом строго позвала её Оливия, и малышка тут же послушно села на своё место, вложив свою ладошку в ладонь старшей сестры.
Сидевший слева от Оливии Николас перегнулся через сестру и шепнул на ухо Патрисии:
— Вставать нельзя, но наклониться, не вставая со стула, тебе никто не мешает.
Патрисия последовала совету брата и наклонилась вбок так сильно, что Оливии пришлось держать её за обе руки, чтобы она не упала. По-прежнему наблюдая за Патрисией, я с облегчением подумала о том, что по крайней мере здесь всё хорошо: Николас и Оливия заботились не только друг о друге, но и о младшей сестре.
— Ливи, смотри, как красиво! — повернулась Патрисия к Оливии, а я посмотрела на Мелиссу. Оказывается, пока я разглядывала дочь, церемония уже прошла, и теперь Мелисса и Майкл стояли рядом, а на них из палочки министерского работника, проводившего церемонию, завиваясь по спирали вокруг молодожёнов, сыпались серебристые звёзды. На свадьбах волшебников я бывала довольно часто, но каждый раз это зрелище буквально завораживало меня.
А дальше шло обычное празднество, поздравления и танцы. Я ходила между гостями, рассматривая дорогих мне людей, которых я не видела уже несколько лет. Видно было, что у них всё хорошо — и меня это порадовало. Хотя на какую-то секунду чувство горечи всё же у меня появилось — по всей видимости, никто из них не ощущал моего отсутствия и не жалел о нём. Но винить в этом я не могла никого, кроме себя самой. Поэтому я продолжала наблюдать за всем происходящим.
Внезапно воспоминание сменилось: я увидела Гарри, сидевшего на скамейке в одной из ниш, образованных живой изгородью. Место было довольно укромным, поэтому я решила, что он хочет немного отдохнуть от шумной компании. Никого в пределах видимости не наблюдалось, и я удивилась: зачем Гарри решил передать мне это воспоминание? Но тут послышался звук быстрых шагов, и я услышала голос сестры:
— Мистер Малфой!
Отойдя немного в ту сторону, откуда послышался голос, я вышла на дорожку и оказалась рядом с Люциусом и Мелиссой.
— У меня не получилось сделать этого раньше, сэр, но я хочу поблагодарить вас, — продолжила моя сестра. — Спасибо за то, что заменили моего папу, и за то, что предложили устроить свадьбу в Малфой-мэноре.
Люциус слегка улыбнулся и наклонил голову:
— Не за что, юная леди.
— Не сочтите за дерзость, сэр, но я хотела бы попросить вас сделать мне ещё один подарок. В честь моей свадьбы.
Лёгким кивком Люциус выразил своё согласие:
— Если это в моих силах.
— Я прошу вас выслушать меня и не сердиться, сэр, — Мелисса явно чувствовала себя очень неуверенно, но всё же продолжила: — Я знаю, что вы не разрешаете говорить о Гермионе, но она очень любила вас...
При этих словах Люциус, до того стоявший, расслабившись, выпрямился и перестал улыбаться, а его взгляд стал ледяным:
— Я выслушал вас, юная леди.
— Прошу вас, сэр, — с жаром торопливо продолжала Мелисса, — я знаю, как много вы для неё значили, и я не верю, что она могла вот так просто оставить вас. Наверняка случилось что-то серьёзное, иначе она никогда...
— Мисс Грейнджер! — резко прервал её Люциус. — Точнее, миссис Линделл. Что бы вы ни сказали, это не имеет никакого значения. Я знаю, почему ваша сестра уехала!
От его слов Мелисса растерялась, а Люциус развернулся и быстро пошёл прочь. Я бросилась вслед за ним, но тут воспоминание закончилось, и меня выкинуло из омута памяти.
* * *
— Гермиона, милая, что случилось? — ворвался в моё сознание голос Маргарет. — Ты на себя в зеркало смотрела?
— Добрый вечер, Маргарет. — С трудом оторвав голову от подушки, я села на кровати. — Я совсем забыла, что вы должны приехать сегодня.
— Глядя на тебя, не скажешь, что вечер добрый, — ответила она, садясь рядом со мной на кровать и протягивая мне зеркальце.
— Так плохо выгляжу? — спросила я, заглядывая в зеркало.
— Ужасно, — покачала головой она.
Выглядела я в самом деле ужасно: покрасневшие от рыданий глаза, нос и щёки, распухшие губы, прилипшие к лицу пряди волос.
— Ты просматривала воспоминания? — спросила Маргарет. — Что ты увидела?
Я кивнула и рассказала о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Но ведь твоя сестра вышла замуж два года назад, — задумчиво сказала она. — Почему мистер Поттер не рассказал тебе о нём раньше?
— Я тоже хотела узнать это, — гневно ответила я. — Я сразу попыталась связаться с Гарри, но, как назло, ни он, ни Джинни, ни Рон не ответили мне.
Маргарет успокаивающе похлопала меня по руке:
— Ну, не сердись. Он твой друг и вряд ли сделал это, чтобы причинить вред. Возможно, он пытался что-то узнать за это время? Посуди сама — хоть он и занимает высокий пост, ему всё же нужно действовать осторожно.
Всё моё негодование испарилось в один миг.
— Согласна. Просто в первое мгновенье я так рассердилась! Гарри не ответил, и я металась по комнате, как зверь в клетке, не знала, как справиться с гневом.
— А потом расплакалась, — понимающе улыбнулась Маргарет.
Я кивнула.
— И наверняка что-то надумала, — продолжила она. — Скажи мне.
— Не знаю, Маргарет. Я уже не знаю, что и думать.
— Для начала ответь: ты уверена, что твой муж знает о проклятье? — спросила Маргарет. — Может быть, он просто сказал это твоей сестре, чтобы прекратить неприятный ему разговор?
Я покачала головой:
— Нет. Я бы предположила это, веди он себя иначе. Но... Нет, это не отговорка.
— И ты предполагаешь, что именно поэтому он прекратил твои поиски? Потому что узнал о проклятье? — после недолгих размышлений спросила Маргарет.
— В этом даже сомнений нет, — ответила я. — Но он говорил так... — я замолчала, подыскивая нужное слово. — Он... он ненавидит меня. За то, что его любовь ко мне стала причиной активации проклятья. Снова ненавидит, — уже тише с горечью пробормотала я.
— Гермиона, ты сама послушай, что ты говоришь! — повысила голос Маргарет. — Как можно ненавидеть того, кого любишь?
— Вы не знаете Люциуса, — устало ответила я. — В чувствах для него нет полутонов. Есть только чёрное и белое.
Некоторое время прошло в молчании.
— Что ж, ты знаешь своего мужа лучше, — прервала его Маргарет. — Что ты собираешься делать дальше? Ты решила?
— Хочу поговорить с сэром Генри. Он особо подчёркивал, что Люциус ничего не должен знать о проклятье, иначе умрёт. Хочу, чтобы призрак объяснил мне, что происходит.
— И как ты это сделаешь? Отправишься в Малфой-мэнор?
Я покачала головой:
— Нет. Как бы там ни было, я не могу исключать и вероятности того, что моё возвращение причинит вред Люциусу. Во всяком случае, пока я не буду уверена в том, что это не так, я не появлюсь даже на территории Британии.
— Тогда как?
— Дети, — ответила я. — Точнее, Николас. Я напишу ему письмо. Правда, с этим придётся немного подождать, пока не закончатся каникулы. Но я ждала столько времени — пару месяцев могу ещё подождать. Если он ответит мне, то я расскажу ему всю правду и...
— Почему не Оливии? Или не обоим детям?
— Мы с сыном всегда понимали друг друга лучше, чем с дочерью. Кроме того, Оливия очень эмоциональна — она не сможет скрыть волнения. По крайней мере, сразу. Николас в этом плане больше похож на Люциуса — хладнокровия ему не занимать. Он будет лгать, глядя вам прямо в глаза, и вы ни за что не догадаетесь об этом.
— Одним словом, слизеринец, — сказала Маргарет.
— Одним словом — Малфой, — с улыбкой поправила я её. — И вы не представляете, насколько я рада этому.
Время до начала учебного года тянулось невыразимо долго. Письмо я писать не начинала, но мысленно уже делала его наброски и гадала, ответит мне на него Николас или нет.
Однако в конце августа в моей жизни появилась загадка, размышления о которой отодвинули на второй план даже моё стремление связаться как можно скорей с детьми.
* * *
Последняя неделя лета выдалась на удивление жаркой. Поддавшись на уговоры непоседливого сына, я отправилась с ним на ту самую поляну, где ограничивающие поместье чары давали сбой. За прошедшие годы я убедилась, что ничего страшного на этом месте ни мне, ни сыну в самом деле не грозит. А эту поляну Лайнус очень любил, и она была, пожалуй, самым красивым местом в Малфуа: окружённая со всех сторон лесом, она цвела почти круглый год — одни растения отцветали, на смену им распускались другие. По краю поляны протекала речушка, впадавшая в озеро, находившееся в глубине поместья. Речка была небольшая, но она мало чем отличалась от той, что я видела в воспоминаниях Арманда Малфоя. За десять веков она должна была если не высохнуть, то хотя бы зарасти и превратиться в подобие болота. Однако вода в ней по-прежнему была чиста и прозрачна, прибрежную полосу по-прежнему покрывал мягий песок, а глубина — достаточна, чтобы в речке можно было искупаться даже мне. Конечно, с помощью магии сохранить речку в таком состоянии было проще, чем при помощи физического труда, но страшно даже представить, сколько магических сил отняло у эльфов сохранение этого кусочка поместья в первозданном виде.
Вода была уже достаточно холодной, чтобы купаться, однако погода стояла настолько жаркая, что я разрешила сыну походить босиком по самой кромке воды. Обрадовавшись, Лайнус вприпрыжку побежал к речке. Я видела, как он остановился на том месте, где обычно мы располагались, и уже собрался скинуть ботиночки, как вдруг резко обернулся, и я услышала, как он спросил:
— Почему ты плачешь?
Испугавшись, я бросилась вперёд и, оказавшись возле сына, увидела маленькую девочку — ровесницу Лайнуса. Девочка сидела на песке, спрятавшись в небольшой нише в обрыве, который отделял поляну от мягкого прибрежного песка. Она была очень напугана, букально вся сжалась в комочек, а по её лицу было видно, что она очень долго плакала.
— Привет, малышка, — стараясь не напугать её ещё больше, сказала я. — Как тебя зовут?
Девочка перевела на меня взгляд, а потом в один миг переместилась ко мне и, обняв меня, заплакала ещё сильнее.
— Ну, всё-всё! Тш-ш-ш, — гладя по голове, успокаивала я её. — Лайнус, смочи мне платок, — велела я сыну и протянула ему платок.
— Почему девочка плачет? — спросил меня Лайнус, возвращая носовой платок, который он окунул в речку.
— Не знаю, — ответила я, выжимая ткань и начиная вытирать заплаканное лицо малышки. — Она чем-то напугана, а вот чем, мы сейчас узнаем — как только она успокоиться и всё нам расскажет. Правда? — улыбнулась я ей.
Девочка плакать ещё не перестала, но кивнула.
— Ну и замечательно, — сказала я. — Лайнус, достань из корзинки сок, — попросила я сына. — Вот, попей немного, — протянула я ей стаканчик с соком. — Может быть, ты хочешь кушать? — спросила я, и когда малышка кивнула, достала из корзинки пирожки, которые приготовила нам с собой Латару, и протянула один ей, а один сыну. — Ну вот, перекусите немного.
Пока дети жевали пирожки, запивая их соком, я разглядывала девочку и размышляла. Одета она была в маггловскую одежду. Ближайшая маггловская деревня находилась минутах в десяти езды на автомобиле, но чтобы оказаться от неё так далеко, такой малышке понадобилось бы идти не меньше часа. Я сомневалась, что девочка хоть что-то сможет рассказать мне о себе, и раздумывала, как мне лучше поступить: отправиться пешком в маггловскую деревню и сообщить в полицию, что я нашла девочку в лесу, или вернуться быстро в поместье и, связавшись с Маргарет с помощью сквозного зеркала, спросить её, не ищут ли в маггловском мире похожего ребёнка. Можно было бы, конечно, забрать её в дом и уже там решить, как действовать дальше, но показывать Малфуа кому бы то ни было не хотелось: до сего дня поместье служило мне надёжным пристанищем, и приглашать в дом кого-либо, тем более маггла, рискуя тем самым привлечь внимание французского министерства магии и лишиться этого укрытия, мне не хотелось. Но и оставить ребёнка в беде я тоже не могла.
— Ну что, перекусили? — спросила я детей. Они кивнули. — Меня зовут Катрин, это мой сын Лайнус. А тебя? — обратилась я к девочке.
— Адель, — уверенно ответила девочка.
— Красивое имя, — улыбнулась я. — А фамилию свою ты знаешь?
— Адель Оберон, мадам, — снова ответила девочка.
— Очень хорошо, Адель, — похвалила я её. — А здесь в лесу ты была одна?
Адель погрустнела и кивнула.
— А как ты здесь оказалась? Ты помнишь?
— Я... я испугалась, мадам. Я хотела пойти к маме, но белая дама не дала мне этого сделать. Я побежала от неё, а она за мной. Я снова побежала от неё, а она снова за мной. А потом я хотела вернуться домой, но не знала, куда идти.
— А белая дама — это кто? — спросила я.
— Белая дама — это привидение в нашем поместье.
Слова Адель о привидении я пропустила мимо ушей — уж кто-кто, а я прекрасно знала, что не все привидения, о которых говорят магглы, существуют на самом деле. Вполне возможно, что девочка слышала предание о живущем в их доме привидении, ей что-то показалась, и она испугалась. Однако она сказала, что живёт в поместье — вот это была уже какая-то стоящая информация. В таком возрасте дом поместьем ребёнок мог назвать только если его постоянно так называли окружающие взрослые люди. Значит, девочка жила в большом доме. По совету Гарри я довольно подробно изучила окружавшие заповедник маггловские селения и уверенно могла сказать, что ни в одном из них не было большого поместья под названием Оберон. Однако часто бывало так, что название поместья и фамилия его владельцев не совпадали. Поэтому я попросила малышку описать, как выглядит её дом.
Судя по всему, она действительно жила в большом поместье. Она описывала комнаты в доме, широкие каменные лестницы между этажами, парк, по которому её папа любит кататься на лошади и что она очень любит, когда папа сажает её впереди себя в седло. И когда она упомянула дугообразную буковую аллею, я поняла, где нужно искать дом девочки. На окраине заповедника действительно находилось большое поместье. Владельцы его, насколько я знала, были довольно нелюдимы. Во всяком случае, никто из местных жителей на территории поместья не бывал, насколько можно было услышать это в их разговорах, когда я ездила в деревеньку за молочными продуктами. Я много раз проезжала мимо этого поместья, ворота которых были всегда наглухо закрыты. Но сквозь решетчатую ограду можно было заметить буковую аллею, посаженную именно полукругом.
Если выйти на дорогу, на которую я выезжала из Малфуа, то на автомобиле мне можно было добраться до поместья Адель минут за двадцать. Я бы, скорее всего, так и сделала — вместе с детьми зашла бы в Малфуа и взяла бы машину, а потом поехала с девочкой к её дому. Я сделала бы так, если бы дом выглядел чуть более современно. Однако явно средневековый облик дома привлечёт к себе внимание даже такой малышки, как Адель, поэтому я решила выйти на дорогу и пойти по ней с детьми пешком: погода была чудесная, часа за два-два с небольшим мы дошли бы всё равно. К тому же по пути нам могла встретиться машина, водитель которой смог бы нас подбросить. А обратно я вполне могла трансгрессировать вместе с сыном из укромного места.
С попутной машиной нам действительно повезло: грузовичок, принадлежащий местному фермеру, как раз ехал в нужную нам деревеньку, поэтому на месте мы были меньше чем через час.
— Вот мой дом! — закричала Адель, как только мы проехали мимо закрытых ворот. Водитель тут же остановился. Поблагодарив его, мы вылезли из машины и направились к входу.
— Вон там звонок, только я до него не достану, — сказала Адель, показывая на кнопку звонка.
Я позвонила.
— Слушаю вас, — раздался в динамик раздражённый мужской голос.
Я только собралась ответить, как Адель закричала:
— Папа, папочка, это я!
— Адель! — в голосе мужчины послышались радость и явное облегчение. — Я открываю дверь.
Одна из створок почти беззвучно отъехала. Адель взяла меня за руку и потянула внутрь. Я в любом случае должна была удостовериться, что малышка в безопасности, поэтому не сопротивлялась, и вместе с сыном вошла внутрь. Тут же ворота за нами закрылись. Мы пошли вперёд по дороге, которая, сделав пару поворотов, превратилась в прямую аллею, ведущую прямо к дому. Я увидела, как от дома по направлению к нам бежит мужчина. Увидев его, Адель отпустила мою руку и бросилась ему навстречу.
— Адель! — подхватив на руки дочь, господин Оберон крепко прижал её к себе. — Адель, я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и мне сказали, что ты пропала. Где ты была? — спросил он, с малышкой на руках шагая в нашу сторону, но всё ещё не сводя глаз с Адель.
Я убедилась, что с девочкой всё хорошо, поэтому собиралась вежливо раскланяться и вернуться домой.
— Я потерялась в лесу, но тётя Катрин и Лайнус меня нашли и привели домой, — ответила Адель, соскальзывая с рук отца.
— Тётя Катрин и Лайнус? — переводя взгляд на меня, переспросил господин Оберон и удивлённо добавил: — Мадам Малфой?