Внимание!
среда, 23 июля 2014
Глава пятнадцатая
Прошло несколько секунд, прежде чем я осознала, что именно сказал Люциус, и с ужасом посмотрела на него. А когда пришла в себя, то рванулась прочь, чтобы вскочить с кровати и оказаться как можно дальше от мужа. В тот миг я даже не поняла, что сделала — моё тело начало действовать словно само по себе, едва я осознала, что только что сама рассказала Люциусу о проклятье, о котором он ничего не должен был знать. Но каким бы молниеносным ни было моё движение, Люциус, по-видимому, ожидал его, так как в последнюю секунду ему удалось схватить мою ладонь. Дёрнув меня к себе, он прижал меня к кровати, не давая возможности вырваться, и навис сверху.
читать дальше— Так что за проклятье? — настойчиво спросил он.
Я закрыла руками лицо, но рыдания мне сдержать не удалось:
— Ты же сказал Мелиссе, что знаешь, почему я уехала.
На несколько секунд повисло тяжёлое молчание.
— Мне не хотелось быть грубым с твоей сестрой в день её свадьбы, — наконец сказал Люциус. — Иначе я просто напомнил бы ей, что она вмешивается не в своё дело. Я жду объяснений.
Всё так же не отрывая ладоней от лица, я как заведённая только качала головой.
— Милая, не вынуждай меня причинять тебе боль, — после небольшой паузы с угрозой произнёс Люциус.
Непроизвольно я сжалась, но всё же ответила достаточно твёрдо — насколько это было возможно, так как я не могла перестать плакать:
— Делай, что хочешь.
Снова наступило молчание. Люциус резко отпустил меня и сел в постели, прислонившись к спинке кровати. Я уже собралась было повернуться, чтобы встать, как вдруг почувствала, что Люциус очень бережно подтянул меня повыше и, обняв, прижал к себе. Сопротивляться ему, когда он проявлял нежность, я никогда не могла, и этот раз не стал исключением. Прижавшись щекой к его груди, я молча лежала, время от времени сглатывая слёзы и пытаясь понять, каким образом можно выбраться из этой практически безвыходной ситуации.
— Послушай, — нарушил тишину Люциус, — вчера и сегодня ты наговорила достаточно, чтобы я смог кое-что понять — что существует некое проклятье, из-за которого мы не можем быть вместе. Из-за него я попал в больницу, и ты, чтобы спасти меня, уехала. Я о проклятье знать ничего не должен, иначе умру — страх именно этого заставляет тебя молчать и держаться от меня подальше. Ты видишь, я знаю всё — кроме двух вещей: кто наложил заклинание и почему. Думаю, скрывать эти мелочи уже бессмысленно.
Доводы Люциуса были логичны и убедительны. Он молчал, а я лежала и обдумывала его слова.
— Арманд Малфой, — ответила я, не вспомнив ничего, что помешало бы мне разговаривать о проклятье с мужем в том случае, если он сам догадался бы обо всём, и рассказала историю, которую поведал мне призрак сэра Генри. Под конец слёзы снова потекли из моих глаз, но я только молча их сглатывала.
Почувствовав, как Люциус задрожал, я резко подняла голову и испуганно взглянула на него: вдруг проклятье начало действовать немедленно? И застыла, поражённая увиденным, потому что Люциус... смеялся. Беззвучно, но... смеялся. Заметив, что я смотрю на него, он рывком притянул меня к себе и коснулся губами моих губ. Странный это был поцелуй. Страстный. Настолько, что в буквальном смысле причинял боль. И в то же время настолько жадный, что мне хотелось только одного — чтобы этот поцелуй не заканчивался.
— Люциус, — прошептала я, оторвавшись от мужа, когда мне просто не стало хватать дыхания.
Он обхватил моё лицо ладонями и, поглаживая большими пальцами скулы, несколько мучительно долгих секунд разглядывал меня. Наконец сказал:
— Думаю, что мы разрушили проклятье.
Я не успела и слова произнести, как голос, который я не рассчитывала когда-либо услышать снова, подтвердил:
— Совершенно верно.
От неожиданности мы с Люциусом оба вздрогнули и посмотрели в ту сторону, откуда донёсся голос: сэр Генри застыл у противоположной стены возле камина и насмешливо смотрел на нас.
Испуганно вскрикнув, я отпрянула от мужа и рванула на себя одеяло, чтобы прикрыться.
— Вот уж не думал, что вы будете стесняться призрака, мадам, — съязвил сэр Генри.
— Призрак или нет, но при жизни вы были мужчиной, — проворчала я, судорожно поправляя ткань. Заметив, что от волнения пальцы плохо слушаются меня, Люциус сам расправил одеяло и закутал меня в него, причём настолько, что непокрытыми остались только голова и шея. — Как вы здесь оказались, сэр?
Генри Малфой поморщился и перешёл на старофранцузский:
— Ради бога, мадам, сделайте мне одолжение: дайте возможность хоть немного не разговаривать на этом плебейском языке, который вы называете английским. В конце концов, вы находитесь в доме моих предков. Правнук, — наклонил он голову, приветствуя Люциуса. Не дожидаясь ответного приветствия, он обратился ко мне: — Как я здесь оказался? Я уже говорил вам, мадам, что я не совсем обычное привидение.
— Вы солгали мне, — упрекнула я его. — Я вам поверила, а вы лгали мне с самого начала. А Драко наверняка рассказали правду, — с горечью добавила я.
— Нет-нет-нет, мадам, — приблизившись, покачал головой призрак. — Вы не правы. Как раз ему я солгал, а вам рассказал правду. Только не всю, — после паузы уточнил он. — Я был совершенно спокоен, считая, что вы убеждены в том, что с проклятьем бороться бессмысленно. Ваш пасынок застал меня врасплох вопросом о том, каким образом можно снять проклятье. Знаете, мне никогда не было так трудно. Ведь он — Малфой, так что сразу бы понял, если бы я сыграл неубедительно. Это был чистейший экспромт, мадам. Но удавшийся, несмотря на очевидные глупости, которые я наговорил, — самодовольно закончил он.
— Каким образом проклятье было разрушено? — устало спросила я, чувствуя, что вновь попадаю под обаяние сэра Генри.
— Я не всё рассказал вам о том моём разговоре с отцом, когда я сам узнал о проклятье, — ответил он, подплывая ещё ближе. Его лицо исказило страдание. — Не было дня, чтобы я не вспоминал его слова. «Ты оказался недостойным её. Эта девушка пожертвовала собой ради тебя. А ты... ты предпочёл поверить всему, что она тебе сказала. Если бы ты только не отказался от неё!» — вот что сказал мне отец, когда я спросил его, каким образом можно снять проклятье.
— То есть... — начала было я и остановилась. Кусочки головоломки — все эти недомолвки, уклончивые ответы и убеждения меня в том, что проклятье преодолеть нельзя, — наконец, сложились воедино. — О боже! — выдохнула я, упираясь локтями в согнутые колени и закрывая руками лицо. Одеяло снова сползло, и Люциус тут же подхватил его и вновь закутал меня. В другой раз я не преминула бы съязвить насчёт его чувства собственничества, но тогда я почти ничего вокруг не замечала от ужаса при мысли, что могла всё испортить.
— Совершенно верно, мадам, — кивнул сэр Генри. — Вам для снятия проклятья нужно было отказаться от мужа, а ему — не отказаться от вас. Не отказаться, несмотря на обиду, боль и презрение. Но не отказаться, ничего не зная о проклятье — это самое главное. Судя по тому, что вы оба всё ещё живы, ваш муж приехал за вами, мадам. Согласитесь, я сделал всё возможное, чтобы при вашем не всегда уместном стремлении во что бы то ни стало найти решение любой задачи вы не упустили единственный шанс действительно решить её, — язвительно закончил он.
— Согласна, — ответила я и, по-прежнему закрывая руками лицо, со стоном откинулась назад, на плечо Люциуса.
— Ну что же, мне пора, — услышала я голос призрака. — Правнук, — насмешливо сказал он, обращаясь к Люциусу. Я услышала, как муж хмыкнул, и почувствовала, как он кивнул в знак прощания.
— Куда вы? — спросила я сэра Генри, рывком снова садясь в постели.
— Туда, куда не попал после смерти, — усмехнулся он и отплыл к стене.
— Подождите! — окликнула я его. — Есть кое-что, о чём, как мне кажется, вы должны знать. Максимилиан не умер в день своего рождения.
Призрак резко обернулся и подплыл обратно к камину.
— Тогда каким образом... — начал он и замолчал.
Я рассказала о том, как познакомилась с Оберонами и как увидела двойную вышивку на гобелене с родословным древом Оберонов.
— Правда, в книгах я встрачала лишь описание, что при усыновлении ребёнка проводился обряд, во время которого глава рода делал магическую вышивку имени усыновлённого ребёнка, и тогда имена потомков этого ребёнка появлялись на гобелене. Но, думаю, они использовали тот же обряд, чтобы выдать Максимилиана за своего умершего сына, — сказала я и посмотрела на мужа. Увидев, что он кивнул, подтверждая мою догадку, я вновь повернулась к призраку. — Я могу пригласить Рауля и Адель навестить нас, и тогда вы смогли бы взглянуть на них. Но, наверное, вам лучше отправиться к ним в поместье.
— Зачем? — усмехнувшись, с горечью спросил сэр Генри.
— Затем, — немного помедлив, ответила я, — что Гвинет после смерти тоже стала привидением и обитает в их доме.
Призрак резко вскинул голову и недоверчиво сказал:
— Если это шутка, мадам...
Я покачала головой:
— Вы в самом деле считаете, что я стала бы шутить так? — И объяснила, как добраться до дома Оберонов.
Быстрее, чем обычно, сэр Генри снова переместился к стене. Но прежде чем просочиться сквозь камень, он обернулся и тоном, от которого мне стало очень тепло на душе, сказал:
— Благодарю вас, мадам.
Как только мы остались вдвоём с Люциусом, я повернулась к мужу и, обняв его, уткнулась лицом ему в шею и расплакалась. Люциус тоже обнял меня, легко поглаживая по спине.
— Тебе не кажется, что на сегодня слёз достаточно? — наконец, насмешливо спросил он.
— Я люблю тебя, — невпопад ответила я.
— Я знаю это, — ответил Люциус, и в его голосе не было и тени усмешки.
Не отрываясь от мужа, я замотала головой и повторила:
— Ты не понимаешь. Я люблю тебя.
— Это ты не понимаешь, милая, — чуть крепче прижав меня к себе, ответил он, — я знаю это.
— Интересно, если бы Гвинет не вернула тогда перстень сэру Генри, она попала бы в Малфуа? — спросила я. Вставать не хотелось, но не потому, что за окном всё ещё было темно, а потому, что не было желания хотя бы на секунду покидать объятия Люциуса. Успокоившись, я прикорнула у него на плече и рассматривала его подарок на своей руке. — Она ведь была совсем рядом с поместьем.
— Если бы она попала сюда, вряд ли бы здесь оказалась ты, — усмехнулся он.
— Я знаю. Как ты думаешь, что с ними теперь будет?
— С кем? — отозвался Люциус.
— С сэром Генри и Гвинет.
— Откуда мне знать? — фыркнул он.— Зависит от того, что держало их на земле. Судя по тому, что ты рассказала, их превращение в призраков связано с их последними желаниями.
— Последними желаниями? — приподнявшись, я посмотрела на него.
Люциус кивнул.
— Последнему желанию человека исстари приписывалось особое значение. Но если у магглов исполнение этого желания зависело от окружающих, то волшебникам с ним следует быть поосторожнее — оно вполне может исполнится, причём таким способом, которому волшебник может быть и не рад.
— Сэр Генри считал, что стал привидением, чтобы предостеречь своих потомков от проклятья. А о проклятье он узнал как раз перед смертью и, по его словам, не хотел, чтобы от него пострадал кто-то из его потомков, — сказала я.
Люциус снова кивнул.
— А Гвинет говорила, что не помнит, о чём она думала в последние минуты своей жизни. Но она тоже предполагает, что эти мысли отразились на Оберонах в проклятье, которое преследует их семью, — продолжила я.
— Вот видишь, — сказал он. — И что она предполагает?
— Ничего конкретного. Но насколько я смогла понять, больше всего она боялась, что сэр Генри не узнает о Максимилиане.
— Ну, теперь он знает. И если предположение о последнем желании верно, логично думать, что и это проклятье исчезнет.
— Было бы неплохо, — пробормотала я, опуская голову на плечо Люциуса. — Рауль очень любит Элен. Так ты думаешь, что они захотят умереть окончательно?
— Милая, я пять минут назад сказал тебе, что не знаю этого.
— Сэр Генри — твой предок. Ты наверняка можешь представить, как он поступит.
— Я могу представить только то, как я поступил бы на его месте. В любом случае, в Малфой-мэноре призрака Генри Малфоя больше никто не увидит.
— Почему? Если он решит отправиться дальше, то понятно. Но ведь Малфой-мэнор — его дом, а вы — его потомки...
— По линии детей, которых он не любил, — преравал меня Люциус.
На это возразить было нечего. Я пошевелилась, стараясь лечь поудобнее. В это время мой взгляд упал на часы, и я охнула.
— Что случилось? — тут же спросил Люциус.
— Лайнус проснётся меньше чем через час. Если ты не хочешь, чтобы он застал нас в таком виде, то пора вставать.
— Разве он входит в твою комнату без разрешения? Хотя ожидать от него иного поведения при том, что его воспитывала ты, не следует.
Едкое замечание вызвало у меня улыбку и нежность: оно так напомнило мне наши прежние пикировки дома, в имении. Я не удержалась и быстро поцеловала мужа.
— Когда мы отправимся в Малфой-мэнор? — спросила я. — Тебе понадобится какое-то время, чтобы осмотреть Малфуа, но после того, как закончатся каникулы и дети уедут в Хогвартс, мы можем вернуться сюда и задержаться на несколько дней, чтобы решить не спеша, что будет с замком.
— Думаю, мы не спеша решим всё до отъезда, — ответил он. — В имение отправимся послезавтра.
Я кивнула и слегка опустила голову, чтобы моя понимающая улыбка не показалась Люциусу вызывающей: из-за моего отстутствия отношения между ним и детьми стали немного напряжёнными, и Люциус наверняка рассчитывал, что сможет их восстановить, если превратит моё возвращение домой в подарок к Рождеству.
— Где здесь ванная? — спросил Люциус, вставая с кровати и накидывая халат, в который трансфигурировал покрывало. — Торри вызову потом.
— Здесь нет ванной, — ответила я, тоже поднимаясь и надевая халат. — Но есть кое-что получше. Баня. Уверяю, тебе понравится. И... — я замялась. — Прошу тебя, не вызывай Торри.
Люциус резко обернулся ко мне:
— Здешние эльфы ни к чему не приучены. Докажи, что меня устроит замена, которую ты мне предложишь.
Я улыбнулась и, подойдя к Люциусу, обняла его:
— Уверена, что смогу поухаживать за мужем не хуже, чем эльф.
— Неожиданно, — прокомментировал он. — Но меня интересует, откуда такое рвение?
Вызвав Латару, я попросила её нагреть баню и только потом ответила:
— Тебе не понравится то, что я скажу, но... Понимаешь, Мири и его семья — они выросли свободными. Если здесь окажется несвободный эльф, они почувствуют это. Они довольно покорно воспринимают рабство своих собратьев, потому что живут замкнуто. Но они всё же не бесчувственны, поэтому увидеть рядом эльфа, который отличается от них, им будет больно. Я не хочу причинять боль тем, кто на протяжении нескольких лет заботился обо мне и Лайнусе. — Как и следовало ожидать, к моим словам Люциус остался равнодушен, и я переменила тему: — Пойдём, баня нагревается быстро.
До отъезда мне необходимо было попрощаться с Оберонами и Маргарет, а также уладить вопрос с продажей моей доли в книжном магазине. Но и тем, и другим, и третьим я решила заняться только на следующий день. А тот день принадлежал моей семье. Но раньше, чем я высказала свои предложения относительно того, чем мы могли бы заняться, Люциус предложил отправиться после завтрака в магический квартал Парижа. За подарками к Рождеству, как он пояснил. Вообще-то подарки для всех родных и друзей у меня были готовы, и я немного засомневалась, стоит ли отправляться в Париж, потому что там нас могли увидеть, и тогда сюрприз с моим возвращением не удался бы. Но идея была с таким восторгом воспринята сыном, что я не смогла его разочаровать. И, конечно же, не пожалела об этом. Лайнус, в первый раз оказавшийся в большом волшебном мире, заразил своей радостью и нас с Люциусом. Правда, впечатлений для первого раза было слишком много, так что сын уснул прямо на руках у отца, едва тот поднял его, чтобы трансгрессировать в Малфуа.
Уложив сына в постель, Люциус вышел, а я задержалась, чтобы разобрать покупки. Затем я присоединилась к мужу. Он стоял на улице и рассматривал замок.
— Мрачный он какой-то, — сказал Люциус, когда я подошла к нему.
— Никогда не замечала, — пожала плечами я. — Первый раз, когда я увидела его, мне было просто интересно. Ведь этот замок был построен раньше, чем любой из тех, что я видела до того. А когда взглянула на него во второй раз, то уже знала, что это дом твоих предков. И я всегда воспринимала его как... — я замолчала, пытаясь подобрать нужное слово.
— Как? — спросил Люциус, когда пауза затянулась.
— К дому меня привёл перстень, который ты мне подарил, — ответила я. — В тот миг, когда я поняла это, я подумала о том, что ты не находишься рядом со мной, но по-прежнему заботишься обо мне — так, как ты всегда это делал. И на этот замок я всегда смотрела как на приют, который в самую трудную минуту дала мне твоя любовь. Я очень хочу вернуться домой, к детям. Но по Малфуа я буду скучать. И, наверное, так сильно, как никогда не скучала по Малфой-мэнору.
— Летний отдых в родовом поместье может стать хорошей семейной традицией, — сказал Люциус.
Некоторое время мы молча смотрели на дом. Затем я услышала, как Люциус усмехнулся.
— Что тебя рассмешило? — спросила я.
— Вспомнил наш разговор о наследстве, — ответил он. — Один этот замок можно приравнять к половине имущества в Англии. Лайнусу повезло.
— Почему Лайнусу?
— Я завещаю этот дом ему.
— Лучше Николасу, — сказала я. — И вообще, Люциус, мне не нравится, что ты завёл этот разговор. Ещё вчера я была уверена, что мне предстоит жить в одиночестве до конца своих дней. Пожалуйста, не надо говорить ни о чём, что может нас разлучить. Даже думать не хочу об этом.
— Почему? — спросил он, расправляя свою мантию так, чтобы я оказалась под ней вместе с ним. — Мы все когда-нибудь умрём.
— Когда-нибудь — да. А сейчас не надо говорить об этом.
Люциус усмехнулся.
— Почему всё-таки Николас? — спросил он через какое-то время.
Я пожала плечами.
— Не знаю. Но ты бы видел, с каким восхищением Николас смотрел на этот дом. Ты бы видел, как он даже просто прикасался к стенам. Словно... к святыне, — подобрала я подходящее слово и посмотрела на Люциуса. — Самым большим желанием Лайнуса было встретиться с тобой, и его мечта сбылась. Теперь ты для него самый главный человек на свете, и он пойдёт за тобой в огонь и воду. А Малфуа никогда не будет для него чем-то особенным.
— Николас так Николас, — кивнул Люциус, отводя от меня взгляд и вытягивая в сторону руку. В следующую секунду я услышала шум крыльев и обернулась.
— От Драко? — спросила я, узнав сову, опустившуюся на руку Люциуса.
— Да, — ответил он, отвязывая письмо. — Я уехал, никого не предупредив. Пойдём, нужно написать ответ, чтобы они не беспокоились.
Оставив мужа в гостиной, я поднялась в спальню, чтобы начать собираться домой. Пусть в Малфой-мэнор мы должны были отправиться только через день, но мне просто необходимо было делать что-то, что хоть немного приближало меня к возвращению домой. Но когда я вошла в комнату, мой взгляд задержался на омуте памяти и флаконе, стоявшем рядом с ним. В суматохе последних часов я совсем забыла о воспоминании, которое привёз мне Гарри. Проклятье было снято, и Люциус находился рядом со мной, однако я решила всё же посмотреть воспоминание.
Оказавшись в омуте памяти, я привычно огляделась в поисках деталей, которые помогли бы мне определить время, к которому относится воспоминание. Гарри говорил, что эта встреча с Люциусом произошла пару месяцев назад. Мы находились в доме Гарри, в его кабинете, так что я взглянула на стол, на котором стоял календарь. Мой чрезвычайно занятой друг постоянно забывал о днях рождения друзей и родных, годовщинах событий, и когда-то этот календарь я сама подарила ему, зачаровав его так, что он каждый год заблаговременно напоминал ему о предстоящих событиях. Встреча произошла двадцать пятого октября — на следующий день после того, как Люциус применил змею. Поэтому я с особым вниманием смотрела на мужа, пытаясь по скупой мимике и неуловимой смене выражений его глаз понять, что он чувствовал. Этого мне не удалось, поскольку встреча была очень короткой. После сдержанного обмена приветствиями Люциус попросил сообщить ему, где я нахожусь. Конечно же, Гарри ответил отказом, но Люциус продолжал настаивать, терпеливо разговаривая с Гарри и не обращая внимания не недружелюбные реплики Рона, присутствовавшего здесь же. Поняв, что разговор ни к чему не привёт, Люциус, вставая, оскорбительно отозвался обо мне.
— Да как ты смеешь! — воскликнул Рон, стремительно делая несколько шагов в сторону Люциуса.
— Рон! — окликнул его Гарри и вытянул руку в его сторону, жестом останавливая. — До свиданья, мистер Малфой.
— Всего доброго, — надменно ответил Люциус.
На этом воспоминание заканчивалось. Однако раздумывать об увиденном у меня не получилось, так как, вынырнув из омута памяти, я увидела мужа, стоявшего возле меня.
— Очередной подарок от твоих друзей? О чём на этот раз? — спросил он.
— О вашей последней встрече, когда ты хотел узнать, где я нахожусь, — ответила я, подцепляя воспоминание в омуте памяти и отправляя его обратно во флакон.
— Они и в самом деле сообщают тебе обо всём, — сказал Люциус, поднося к виску палочку и сбрасывая вытянутою серебристую нить в омут.
— Что это? — удивилась я.
— Ты же наверняка захочешь узнать, что было дальше. Желания рассказывать тебе у меня нет, поэтому я предлагаю тебе просто посмотреть самой и не донимать меня вопросами. Идёшь? — спросил Люциус, протягивая мне руку.
Вложив в его ладонь свою, я вместе с мужем вновь погрузилась в омут памяти.
Воспоминание Люциуса начиналось ровно с того места, где закончилось воспоминание Гарри, так что у меня даже сомнений не осталось, что ночью, когда я спала, Люциус просмотрел его.
Я увидела, как Люциус вышел из кабинета Гарри, и, пока дверь ещё не закрылась, услышала обрывок разговора друзей:
— Да как он смеет! — возмущался Рон. — Он недостоин её!
— Я знаю! — ответил Гарри. — Но она любит его, Рон. Хотя бы ради Гермионы...
Дверь захлопнулась, и дальнейшего разговора слышно не было, но после слов Гарри на лице Люциуса отразилось... отчаянье. Изумлённая, я быстро взглянула на мужа, стоявшего рядом, но затем снова перевела взгляд на Люциуса из воспоминания — и вовремя, потому что выражение отчаянья почти мгновенно сменилось обычной бесстрастностью. Увидев, что взгляд Люциуса направлен на что-то позади меня, я обернулась и поняла, что стало причиной столь резкой смены выражений на его лице: в нескольких шагах от нас стояла Джинни.
— Мистер Малфой, — вежливо сказала она.
— Всего доброго, миссис Поттер, — Люциус слегка поклонился ей и по длинному коридору направился в сторону выхода.
Тут сцена изменилась, и мы оказались в кабинете Люциуса в Малфой-мэноре. Я быстро оглянулась в поисках календаря — был вчерашний день, который, судя по сумраку за окном, уже клонился к вечеру. Я услышала, как хлопнула дверь, и, обернувшись, увидела вошедшую Джинни.
— Миссис Поттер, — вставая из-за стола , сказал Люциус. — Чем обязан?
Не говоря ни слова, Джинни подошла к его столу и так же молча положила на него небольшой камень. Я сразу же узнала его — это был тот самый камень, который мы нашли во дворе Малфуа в те дни, когда только-только приехали сюда. Камень не был каким-то особенным — обычный кварц, но очень красивого цвета и формы. Только потом я узнала, что Гарри забрал его.
— Что это? — настороженно спросил Люциус.
— Портал, — коротко ответила Джинни. — С его помощью вы сможете попасть к Гермионе. Пароль для активации — «замок». Сегодня вечером мы с мужем уезжаем на пару дней, и он ничего не знает о том, что я взяла портал, чтобы передать его вам. Я никогда не была у Гермионы, поэтому не знаю, куда вы попадёте. Но клянусь, мистер Малфой, если по возвращении я узнаю, что вы причинили вред Гермионе, я не успокоюсь до тех пор, пока вы не заплатите за это. До свиданья.
Джинни сделала несколько шагов в сторону двери.
— Миссис Поттер, — окликнул её Люциус. И когда она обернулась, сказал: — Благодарю.
Глаза Джинни полыхнули гневом. Она стремительно вернулась к столу и, не сдерживаясь, произнесла:
— Не думайте, что я делаю это ради вас! Я не забыла и никогда не забуду, что из-за вас я едва не погибла! Но детям нужна мать! — Она прошла немного к выходу, но потом остановилась: — Как странно. Все эти годы, — с того времени, как Гермиона уехала, — каждый раз, когда она говорит о вас, я вижу в её глазах ту же боль, что увидела в ваших. Не знаю чем, но чем-то вы её покорили. Я просто хочу, чтобы она была счастлива.
После этих слов перед моими глазами всё поплыло — воспоминание закончилось. Вновь оказавшись в комнате, я с изумлением посмотрела на мужа:
— Джинни?! Портал тебе передала Джинни?!
— Милая, ты сама это только что видела, — язвительно ответил Люциус, поднося палочку с подцепленным в омуте памяти воспоминанием к виску.
— Видела, — пробормотала я. — Но я никогда не подумала бы, что она так поступит. Сказать, что она тебя не любит — значит, ничего не сказать. Хотя она и старалась этого никогда не показывать, чтобы меня не расстраивать. Но сделать то, что она сделала!
Я отлеветировала вещи из шкафа на кровать.
— Утром у нас не было возможности поговорить, — начиная разбирать их, сказала я. — Я хотела спросить: когда ты узнал о рождении Лайнуса?
— Полагаю, в тот момент, когда он появился на свет, — услышала я насмешливый голос Люциуса. — Не забывай, я чувствую всё, что ты испытываешь физически.
— Я помню, — ответила я. — Только как ты понял, что я рожаю?
— Мне было с чем сравнивать, — сказал он.
— Патрисия, — всё сразу поняв, выдохнула я. Почувствовав внезапную слабость в ногах, я села на кровать и закрыла рот рукой. Несмотря на то что заклинания, носившие название родовой печати, были схожи по своему действию, всё же в каждой семье возможности его были своими. Так что единственный, от кого я могла узнать подробности о родовой печати Малфоев, был Люциус. Но когда он использовал её, чтобы меня мучить, я значила для него не больше, чем вещь. Поэтому в то время спрашивать его о родовой печати было бессмысленно. Когда же наши отношения изменились, то этой неприятной для нас обоих темы мы не касались вовсе. Предполагала ли я, готовясь к отъезду, что Люциус почувствует, когда у меня начнутся роды? Такая мысль у меня мелькала, но тогда у меня было слишком много забот. Постаравшись вспомнить все случаи применения родовой печати и проанализировав поведение и слова Люциуса, я пришла к выводу, что даже если он и почувствует что-то, то разобраться в причине этой боли он не сможет. Кроме того, миссис Уизли и ещё несколько моих знакомых женщин, у которых было несколько детей, не раз говорили, что следующие роды всегда были легче предыдущих. Да и мой собственный опыт доказывал это. Для меня это была уже третья беременность и третьи роды, которые должны были быть достаточно лёгкими и быстрыми, а значит, Люциус вполне мог бы даже и не почувствовать моей боли. Возможно, я просто успокаивала себя таким образом, ведь тогда мне и так было очень тяжело.
— Дорогая, — я услышала быстрые шаги Люциуса. Взяв меня за подбородок, он заставил меня поднять на него глаза, а затем прикоснулся к моей щеке.
Увидев тревогу в его взгляде, я успокаивающе погладила его по руке:
— Я в порядке. Значит, вот почему ты тогда так быстро вернулся в имение. Я считала, что твоя встреча просто закончилась раньше и ты успел вернуться в аккурат к рождению дочери. Мне вдруг стало так страшно, Люциус, — понизив голос до шёпота, сказала я. — Я не уверена, что нашла бы я в себе силы уехать тогда, если бы знала, что ты узнаешь о рождении сына таким образом.
Он ничего не говорил, только задумчиво смотрел на меня и поглаживал большим пальцем мою щёку. Закрыв глаза, я потёрлась щекой о его ладонь.
— Но в таком случае странно, — сказала я, вновь взглянув на него.
— Что странно? — отозвался Люциус.
— Странно, что ты перестал искать меня. Вернее, что ты перестал искать сына, если знал о нём.
Люциус тут же убрал руку и отошёл к камину.
Напряжённая тишина повисла в комнате, и я озадаченно посмотрела на мужа. Такое поведение Люциуса было очень похоже на... бегство. А эта тишина вселяла в меня тревогу и странным образом вызывала ощущение дежа вю. Я снова взглянула на мужа: Люциус стоял возле камина, слегка наклонив голову и рассматривая пол. «Он чувствует себя виноватым», — промелькнула у меня мысль. Откуда она взялась, я не знаю, однако это единственное, что я подумала в тот миг. Но чувство вины, настолько сильное, что я могла ощутить его, Люциус испытывал лишь однажды...
— Не может быть! — прошептала я, изумлённо глядя на него.
— Что не может быть? — с деланным равнодушием спросил он.
— Несмотря на обиду, боль и презрение, — всё так же шёпотом продолжала я. — Презрение — именно это сказал призрак. — Люциус сжал челюсти и резко вскинул голову, и этот жест однозначно подтвердил мою догадку. Даже не поняв, что делаю, я мгновенно очутилась возле него и, со всей силы ударив сжатыми в кулаки руками по его плечам, крикнула: — Не может быть! Ты вновь решил, что я изменила тебе и что Лайнус — не твой сын!
Люциус перехватил мои руки и попытался обнять меня.
— Оставь меня! — гнев придал мне сил, и, оттолкнув мужа, я сделала пару шагов назад. — Чего я только не передумала, когда услышала, как ты говоришь Мелиссе, что знаешь, почему я уехала! Какие только причины не называла! Я никак не могла понять, почему, если ты знаешь о проклятье, вместо хотя бы элементарной благодарности ты вновь возненавидел меня! В конце концов я решила, что ты действительно знаешь о проклятье и возненавидел меня — за то, что твоё чувство ко мне активировало его! Я не зря прожила с тобой столько лет! Такая реакция вполне в твоём характере — об этом говорил даже Драко! Да, мне было больно и обидно, но я и в этот раз проглотила обиду. И, господи, все эти годы!.. Все эти годы я чувствовала себя виноватой из-за того, что не могла ничего тебе рассказать! Я чувствовала себя виноватой из-за того, что не рассказала тебе о сыне, которого ты хотел! Я пыталась загладить свою вину, рассказывая Лайнусу о тебе, о том, какой ты замечательный отец и как ты будешь рад, когда встретишься с ним! Но даже в самых страшных мыслях я не допускала, что ты можешь подумать такое обо мне! Не трогай меня! — взвизгнула я, когда Люциус снова попытался схватить меня за руку. Развернувшись, я бросилась к выходу из комнаты — мне было всё равно, где оказаться, лишь бы подальше от него.
Но не успела я сделать и двух шагов, как меня пронзила боль — не очень сильная и не очень долгая, но в попытке преодолеть её я согнулась и упала на одно колено. Уже через секунду я почувствовала, как Люциус поднял меня на руки и, опустившись на кровать, оперся на спинку, прижимая меня к себе. Сознание собственного бессилия переполнило чашу, и слёзы, которые я сдерживала до того момента, хлынули потоком из моих глаз.
— Ты представить себе не можешь, что я пережил в те дни, — негромко начал говорить Люциус, и постепенно я затихла, жадно слушая его — как всегда, когда Люциус снисходил до того, чтобы рассказать, что он чувствовал. — Ты была первым человеком, которого я рассчитывал увидеть, когда очнулся в больнице. Зная тебя, я был уверен, что ты дни и ночи проводила возле моей постели.
— Я и проводила, — всхлипнула я.
— Я знаю, — нетерпеливо ответил он. — Не считай, что я сразу подумал о твоей измене. Когда Драко сообщил, что ты исчезла... Макдафф не хотел отпускать меня. Ему очень повезло, что при мне не было палочки, иначе я бы точно проклял его. Целитель сказал, что я находился под воздействием родового проклятья. И я ни на секунду не сомневался, что твоё исчезновение каким-то образом связано с моим выздоровлением. Не сомневался до тех пор, пока...
— Пока? — переспросила я, когда Люциус замолчал.
— Пока за рождественским столом не почувствовал, что ты испытываешь сильную боль, и не разобрался, что у тебя начались роды. Первое, что я сделал — поднялся к гобелену с родословной. Но имя малыша не появилось ни когда он родился, ни на следующий день.
— И тогда ты решил, что я тебе изменила, — сказала я.
— Нет, — покачал головой Люциус. — Я понял, что ребёнок не мой, но я решил... — Люциус сделал явное усилие, чтобы продолжить: — Я решил, что кто-то принудил тебя.
Я удивлённо вскинула на него взгляд:
— Как же змея?
— Видишь ли... Я тебе говорил, что родовая печать — это аналог маггловского пояса верности. Но всё же это заклинание более гуманно, чем изобретение магглов. — Люциус ненадолго замолчал. — Я знаю, что с моей смертью заклинание исчезло бы, и ты стала бы свободна. Но кто знает, действовало ли оно в то время, пока я находился в больнице? Ведь я, судя по словам целителя, был почти что мёртв. Когда я решил, что ты родила ребёнка, о котором не хочешь мне говорить, я взял у всех в Малфой-мэноре воспоминания о том, что происходило с тобой во время моего отсутствия, и несколько недель просматривал их, пытаясь по твоему поведению найти подтверждение своим мыслям. Однако ты вела себя как обычно, к тому же довольно часто исчезала из дома. Какой вывод я мог сделать ещё, скажи?
— Тот, который сделал, — немного поразмыслив над его словами, ответила я. Мой гнев начал потихоньку утихать. Неудивительно, что прекращение моих поисков Люциусом я никак не могла увязать с рождением Лайнуса. Возможно, если бы эти два события произошли в короткий период времени, я и смогла бы догадаться о том, что там надумал Люциус. Но он прекратил мои поиски через четыре месяца после рождения сына. Что же, нужно отдать ему должное, Люциус довольно долго держался — в Малфой-мэноре омута памяти не было, это я знала точно. Три месяца ушло на его изготовление и ещё месяц — на просмотр воспоминаний домашних. Четыре месяца — и только потом Люциус поддался своему заблуждению и перестал меня искать. — Только это ничего не меняет, — продолжила я. — Ты обидел меня самим предположением, что я могла спать с кем-то в то время, когда ты находился при смерти.
Когда он попытался притянуть меня к себе, я сжалась, тем самым давая понять, что его прикосновение мне неприятно. К моему удивлению, настаивать он не стал, и в комнате повисло напряжённое молчание.
— Наверное, мне просто легче было поверить в то, что ты мне изменила, чем в то, что ты, любя меня, смогла меня оставить, — услышала я его негромкий голос: Люциус словно разговаривал сам с собой.
Всё моё негодование враз куда-то испарилось, и я слегка прислонилась лбом к его плечу.
— Зачем ты использовал родовую печать? — спросила я, не уточняя, о каком именно случае я говорю: я прекрасно знала, что Люциус поймёт меня.
— Хотелось почувствовать тебя, — просто ответил он.
Я подняла голову и посмотрела на него:
— А потом ты испугался, что мне стало плохо, и попросил Гарри сказать, где я? Чтобы убедиться, что использование заклинания не причинило мне вреда?
Люциус на секунду прикрыл глаза, но вместо простого и ясного «да» его ответом,как и следовало ожидать, оказаля вопрос:
— Ты чувстовала себя плохо? Только не смей мне лгать!
Я опустила голову ему на грудь и, немного помедлив, ответила:
— Мне приснился сон... Чудесный сон. Мне снилось, что я оказалась в Малфой-мэноре, что я захожу в гостиную, а там находитесь вы все. Дети, Драко, Астория — их я не вижу, но знаю, что они там. А тебя я вижу — ты стоишь и смотришь на меня. Ты не улыбаешся, не протягиваешь ко мне руки — просто стоишь и смотришь на меня. И мне стало так хорошо. В ту минуту я чувствовала, что так будет всегда, что я никогда не расстанусь больше с вами. Я... я была счастлива. По-настоящему счастлива. Плохо было потом, когда я проснулась и поняла, что это всего лишь сон и что такого никогда не будет. — Непроизвольно я сжалась, на мгновение снова ощутив ту боль, и тут же почувствовала, как Люциус крепко обнял меня. — Как думаешь, этот сон мог быть выполнением условия, при котором можно использовать родовую магию, раз ты переживал, что не можешь оказаться со мной рядом? — немного помолчав, спросила я.
Люциус пожал плечами:
— Вполне возможно.
Я немного помолчала.
— Когда ты справишься со своей ревностью? — глубоко вздохнув, спросила я. — Когда-нибудь она доведёт тебя до беды.
Он не ответил.
Время до вечера пролетело незаметно: Лайнус, так же, как утром, не отходил от отца. Зная, что, как только мы окажемся в Малфой-мэноре, столько времени Люциус проводить с ним не будет, я не стала им мешать и занялась сборами.
— Ты сегодня весь день о чём-то думаешь, — сказала я, когда, уложив сына спать, спустилась в гостиную, где находился Люциус. — О чём?
— Об этом проклятье, — ответил он, глядя в окно.
— И что именно? — спросила я, усаживаясь на диван
— Твой друг разве не сказал тебе, что это за проклятье? — отозвался он.
— Гарри? — переспросила я. Люциус не называл моих друзей по имени, и чтобы понять, кого из них он имел в виду, довольно часто мне требовалось какое-то время. — Он сказал, что это родовое заклинание, а с такими заклинаниями практически невозможно ничего сделать.
— Что ж, впервые в жизни вынужден признать, что он поступил мудро, — не оборачиваясь, усмехнулся Люциус. — На его месте я поступил бы так же.
— Ты хочешь сказать, что он с самого начала знал, что это за проклятье?! — вскрикнула я.
— Думаю, для того, чтобы занимать должность главного аврора столько лет, его былых заслуг было бы всё-таки недостаточно.
— Гарри солгал мне? — скорее удивившись, чем возмутившись, спросила я.
— Получается, так, — сказал Люциус.
— Он не мог! — внезапно почувствовав себя преданной, воскликнула я. — Он бы всё мне рассказал!
— Зачем? — спросил Люциус. — Он прекрасно знал, как бы ты поступила, и не хотел давать надежды, которая скорее всего оказалась бы ложной.
— Почему? — глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, спросила я. — Что это за проклятье?
— Проклятие собственной крови, — ответил он. — Красноречивое название, не так ли? Оно не относится к родовым, это просто тёмное заклинание.
— В таком случае Макдафф тоже о нём знал? И он тоже мне лгал?
Люциус покачал головой:
— Вряд ли. Заклинание это не просто редкое, а самое редкое. Оно использовалось всего лишь один раз за всю историю магического мира. Волшебником, который изобрёл его. Когда отец рассказывал мне о тёмной магии, он называл это заклинание самым страшным из всех.
— Почему?
— Потому что сын волшебника погиб от этого заклинания до того, как обзавёлся потомками, и их род прервался. По вине того, кто изобрёл заклинание.
— Понятно, — сказала я. — Но тебя же что-то смущает в нём?
— Смущает. Во-первых, странно, что при той ненависти, которую Арманд Малфой питал к магглорождённым, ненависти настолько сильной, что из-за неё он поставил под угрозу само существование рода, условием снятия проклятья он сделал то, что проклятый не должен отказаться от магглорождённой. Во-вторых... Ты знаешь, что при использовании тёмной магии требуется плата?
— Ты рассказывал, — кивнула я. — Кровь — своя или чужая.
— Но не в этом случае, — сказал Люциус.
— Что же должно быть платой при этом заклинании? — спросила я.
— Душа. Душа волшебника, — мельком взглянув на меня, Люциус снова отвернулся к окну. — Другое название этого проклятья, название, которое бытует среди тёмных магов — поцелуй дементора. Тоже красноречивое название. Однако Арманд до самой своей смерти был здоров и физически, и умственно. Скорее всего, это несоответствие смутило твоего друга — так же, как смущает меня. Плата в тёмной магии обязательна, но почему, использовав самое страшное заклинание, Арманд не лишился души?
Некоторое время я молчала, сопоставляя только что услышанное от Люциуса с тем, что я знала ранее, и размышляя, стоит ли рассказывать об этом Люциусу. Наконец, рассудив, что ему всё же нужно знать всё, что касается его семьи, как бы ему ни было это неприятно, я ответила:
— Наверное, потому, что к тому времени, когда он накладывал проклятье, у него не было души?
Люциус изумлённо посмотрел на меня, ожидая пояснения.
— Ты знаешь, откуда в твоей семье появилась ненависть к магглорождённым? — сделав глубокий вздох, спросила я. — Такая сильная ненависть?
— Судя по твоему вопросу, очевидный ответ будет неверен, — Люциус снова отвернулся к окну.
— Когда мы с Гарри и Роном оказались в Малфуа, — начала я свой рассказ, — в библиотеке мы наткнулись на тайник, который открыть не смогли. Гарри предположил, что отпереть его сможет только тот, кто является кровным родственником хозяина. Однажды, когда Лайнусу было два года, мы сидели с ним в библиотеке. Его книги я составила на нижние книжные полки в шкафу, за которым как раз располагался тайник. Лайнус не мог достать книги и начал сердиться. Думаю, в тот миг у него произошёл выброс магии, потому что тайник открылся сам по себе.
— Сколько, ты говоришь, ему тогда было?! — резко повернулся ко мне Люциус, и я заметила, как в его глазах мелькнуло чувство... гордости. Чувство, которое я вполне могла понять, потому что сама в своё время испытала его. Два года — слишком ранний возраст для первых проявлений магии. Обычно у детей магические способности начинают проявляться лет в пять-шесть. Выбросы магии в два года свидетельствовали только обо одном — наш млаший сын должен был стать очень сильным волшебником.
— Два года, — подтвердила я.
Люциус снова отвернулся к окну.
— И что было в тайнике? — спросил он.
— Воспоминания. Воспоминания Арманда Малфоя. — Люциус молчал, и я продолжила: — Он любил одну девушку, магглу. Любил так сильно, как любить умеете, наверное, только вы, Малфои. Она была дочерью местного кузнеца. Даже по сегодняшним представлениям девушка была удивительно красива. Её звали Аделаида...
— Роскошное имя для простолюдинки, — заметил Люциус.
— Да, — согласилась я. — Но я не думаю, что она была простолюдинкой. Из воспоминаний о ней мало что известно, многое я поняла, анализируя детали. Мать её умерла, так что жила девушка вдвоём с отцом. Арманд был очень образованным человеком, поэтому одной только красотой Аделаиде вряд ли удалось бы завоевать его сердце. Она была образованна, впрочем, как и её отец. Мне кажется, что они не были простолюдинами — скорее, более высокого происхождения, просто обстоятельства заставили их скрываться, ведь тогда постоянно кто-то с кем-то воевал. Но это всего лишь мои догадки. Аделаида умела лечить при помощи трав, к ней часто обращались за помощью местные жители — недалеко от границы поместья располагалась небольшая деревушка. Красота, образование, ум, доброта — одним словом, очарование, к которому Арманд Малфой не мог остаться равнодушным. Он довольно долго ухаживал за Аделаидой, прежде чем попросил её руки. Не знаю, что им двигало, но он рассказал ей, что он — волшебник. К несчастью, девушка была из религиозной семьи. Ты же знаешь, насколько в средние века люди боялись магии. В общем, Аделаида испугалась и отказала ему. Опасаясь разоблачения, Арманд стёр Аделаиде и её отцу все воспоминания о себе. А потом уехал — уехал ко двору герцога Вильгельма. Но через год вернулся — он не смог забыть девушку несмотря на время и расстояние. Тогда он решил, что вновь завоюет её сердце. И расскажет, что он волшебник, обязательно расскажет. Но только когда она станет его женой — ведь тогда она по всем законам будет принадлежать ему до конца жизни. Но ещё больше он надеялся, что к тому времени, когда это произойдёт, он станет значить для неё больше, чем религиозные страхи. Всё шло по его плану — Аделаида вновь полюбила его, её отец согласился отдать ему дочь. Арманд готовился к свадьбе и обустраивал этот дом, чтобы ей было здесь комфортно. Ты заметил, как удобно обустроены чаши с водой в бане? Или, например, эта лестница, ведущая на второй этаж, — я кивнула в сторону выхода, — находится внутри дома. В те времена лестницы на второй этаж делали только снаружи. Или башня. Меня она всегда удивляла. Как оказалось, с её верхней площадки был виден дом кузнеца. Раньше здесь не было леса, и видно было далеко вокруг. После того, как я нашла эти воспоминания, я то и дело замечаю вот эти мелочи то здесь, то там — свидетельство заботы Арманда Малфоя о комфорте будущей жены. Ведь для неё жизнь в доме волшебника была бы сопряжена с неудобствами.
Арманд в очередной раз отправился ко двору герцога Нормандского. После его возвращения должна была состояться свадьба. — Я замолчала, собираясь с духом: я подошла к самой трагичной части своего рассказа. — Только, вернувшись, он не нашёл ни невесты, ни её отца. На месте кузницы было пепелище. Несколько лет подряд были неурожайными, и тот год тоже. И, как водится, люди в таких случаях начинают искать виноватого. Аделаида и её отец отличались от местных жителей, к тому же жили они довольно уединённо. Кузнец и разбирающаяся в травах и обладающая неземной красотой девушка — кто лучше них подходил на роль прислужников дьявола, при помощи колдовства насылающих неурожай? Аделаиду и её отца сожгли заживо в их собственном доме. — Комок подступил к моему горлу, и я замолчала, стараясь подавить слёзы. Когда мне это удалось, я продолжила: — Узнав, как и почему погибли Аделаида с отцом, Арманд Малфой отомстил. Отомстил очень жестоко. Ночью, когда все в деревне спали, он наложил запирающие чары на все дома, так что никто не мог выйти, и один за другим поджёг их. Заживо сгорели все жители деревни. Даже маленькие дети. Четырнадцать домов и бог знает сколько людей. Знаешь, я несколько ночей не могла спать, когда увидела эти воспоминания, боялась даже глаза закрывать. Ты не представляешь, как я возненавидела Арманда, когда уехала из Малфой-мэнора. В жизни никого ненавидела так, как его. Но сейчас не могу. Я знаю, что всё, что он сделал — ужасно, но не могу его больше ненавидеть. Находясь в воспоминании, я словно чувствовала его боль. Никогда не думала, что человеку может быть так больно. Мне кажется, вместе с Аделаидой умерла и душа Арманда. Он возненавидел магглов — но не потому, что не считал их себе ровней, а потому, что они стали виновниками смерти его любимой. Он возненавидел магглов и всё, что имеет к ним отношение. Включая волшебников, которые рождались среди них. Не знаю, стало ли это следствием использования тёмной магии и наложения проклятья, но Арманд возненавидел и саму Аделаиду — из-за того, что она не обладала магией. Потому что если бы она была волшебницей, она не сгорела бы. Поцелуй дементора... Ты прав, красноречивое название. Но ведь дементоры питаются нашими светлыми чувствами. Я помню, как ты рассказывал детям, что хладнокровие, расчётливость и безжалостность Арманда поражали его современников. И я сомневаюсь, что Арманд наложил проклятье тогда, когда его сын полюбил Гвинет. По-моему, он сделал это раньше, после гибели Аделаиды. Возможно, он успел понять, что натворил, и попытался исправить свою ошибку, добавив условие нейтрализации проклятья. Ты знаешь, порой мне кажется, что даже ненависть и презрение к магглам, которую он взращивал в сыне и внуках и которая передавалась из поколения в поколение в вашем роду — это тоже его попытка уберечь своих потомков от проклятья. Ведь если бы не руны, вряд ли мы с тобой даже посмотрели бы друг на друга, не говоря уже о заключении брака. Только я думаю ещё вот о чём: Арманд избавился от воспоминаний об Аделаиде и обо всём, что с ней связано, но уничтожить их совсем так и не решился. Возможно, он всё-таки признавал право на существование любви, которая по силе могла сравниться с его собственной?
Я замолчала, ожидая слов Люциуса. Ждать пришлось долго.
— Кто ещё знает эту историю? Драко? — не оборочиваясь, спросил Люциус.
— Нет, — покачала я головой. — Никто, кроме меня и тебя.
— Где эти воспоминания?
— В спальне, в шкафу с омутом памяти, на верхней полке в углу за флаконами глиняный кувшин. Воспоминания в нём.
— Я должен их посмотреть, — так и не взглянув на меня, Люциус вышел.
Я не пошла за ним, понимая, что ему нужно побыть одному. Я не могла даже представить, что он чувствовал в те минуты. Узнать, что в основе взглядов, на долгие столетия определивших судьбу Малфоев и едва не приведших их к гибели, не было ни капли правды... Для одного человека, уже однажды пережившего крах того, что он считал непреложной истиной, это было слишком. Однако Люциус был сильным человеком, и я знала, что он справится. Мне только не следовало находиться рядом, становясь свидетелем его внутренней борьбы, тем самым заставляя его испытывать унижение, пусть и мнимое.
Я взяла книгу в библиотеке и расположилась в гостиной. Но минувший день был очень насыщенным событиями и эмоциями, поэтому я задремала. Мне казалось, что я почти не спала, но, проснувшись, поняла, что свет в гостиной приглушен, а я укрыта тёплым пледом.
— Латару, — позвала я. Когда элфийка появилась, я спросила её, где Люциус.
— Господин в библиотеке, госпожа, — ответила она. Кивком я отпустила её, а сама прошла в библиотеку.
Люциус стоял возле стола, глядя на что-то, лежащее на столе.
— Что это? — не оборачиваясь, спросил он, едва я вошла. Мельком взглянув на полку, на которой стояли книги Лайнуса, я отметила, что расположены они в ином порядке, чем расставляли их мы с сыном — значит, Люциус открывал тайник и вернул в него воспоминания Арманда. Подойдя ближе, я увидела, что читал муж мои записи об эльфах.
— Я очень многое узнала об эльфах, пока жила здесь, — ответила я. — Записывалаих рассказы, предания, обычаи. Записей так много, что их хватит на целую книгу, не говоря о том, что эти сведения просто уникальны. Гарри нашёл человека, который согласился их издать. Это рукопись для издателя.
— Эта книга не будет издана, — не терпящим пререканий тоном сказал Люциус и отошёл к окну.
Я сердито посмотрела ему вслед и таким же тоном ответила:
— Будет.
Люциус быстро обернулся, бросив на меня ледяной взгляд, но ничего не сказал и снова посмотрел в окно.
Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Наши былые противоречия всегда будут давать о себе знать. Годы, что мы прожили в разлуке, я не вспоминала о них — настолько я тосковала по семье. Однако моё возвращение означало не только конец разлуки, но и вновь появившуюся необходимость искать компромисс для того, чтобы сохранить своё счастье.
Я подошла к мужу и обняла его, прижавшись к его спине.
— Люциус, — начала я после недолгого молчания. — Я не хочу ссориться с тобой из-за этой книги.
— Не ссорься, — ответил он.
Я обошла его и присела на подоконник, подняв голову и стараясь поймать его взгляд. Но Люциус, рассердившись, упорно смотрел поверх моей головы.
— Я работала над ней больше четырёх лет. Ты знаешь, что я с юности хотела облегчить жизнь эльфам. Моя судьба сложилась не так, как я планировала. И ты не представляешь, как я воодушевилась, когда поняла, что здешние эльфы помнят историю своего народа. Несколько месяцев Гарри вёл переговоры с издателем, пока тот, наконец, не согласился на моё условие...
— И что это за условие? — прервал меня Люциус.
— Книга выйдет под псевдонимом, и пока ты и я живы, никто не узнает, что её написала я.
Уголок губ Люциуса слегка дрогнул.
— Ты так уверена, что твой издатель выполнит его?
— Он заключил магический контракт на издание книги. Не обычный, — подтвердила я.
Люциус, сдерживая улыбку, наконец посмотрел на меня.
— Странно, что ты не начала разговор о том, что я несправедлив к эльфам, — едко сказал он.
— Что толку убеждать тебя в том, с чем ты никогда не согласишься? — пожала я плечами. — Но моё стремление добиться того, чего очень хочется, должно быть тебе понятно.
Взгляд Люциуса потеплел, и он погладил меня по щеке:
— Мне тебя не хватало.
Ну вот, пожалуй, и всё. На следующий день, когда мы завтракали, прилетела сова от Рауля: предположение Люциуса оказалось верным, и Элен Оберон действительно пришла в себя. Рауль приглашал нас с Лайнусом к себе на ужин — его жена хотела познакомиться с друзьями своей семьи. Я взглядом спросила Люциуса, пойдёт ли он с нами, на что муж так красноречиво посмотрел на меня, что стало ясно без слов: в одном доме с магглом, даже если тот является супругом волшебника, он находиться ни за что не будет. Терпимость Люциуса распространялась только на членов его семьи, к коей Рауля он причислять не собирался, несмотря на общего предка.
Первую половину дня я посвятила поездке в Руан и к Маргарет. Вопрос с продажей моей доли в магазине решился буквально в течение нескольких минут. Поскольку я хотела всего лишь вернуть те средства, которые я вложила первоначально, при этом не ставя жёстких сроков по их выплате, мой партнёр с удовольствием согласился.
Маргарет немного расстроилась, ведь она уже привыкла встречать Рождество с нами. Но всё равно она искренне была рада за нас с Лайнусом. Я подарила ей подарки и пообещала навестить её при первой возможности. А себе дала обещание со временем убедить её перебраться в Англию — ведь теперь там были люди, которым она была дорога.
Несколько неприятных минут пришлось мне пережить, когда я вернулась в Малфуа и мы с сыном собрались в гости к Оберонам. Люциус накануне уже успел выразить своё недовольство тем, что фактически вся одежда Лайнуса была маггловской. Я объяснила ему, что мы с сыном частенько бывали в мире магглов, к тому же поляна, на которой мы любили бывать с Лайнусом, находилась как раз недалеко от того места, где нарушались охранные чары. А поскольку предсказать, когда чары нарушатся, никто не мог, то высока была вероятность того, что мы могли неожиданно столкнуться с магглами, и в таком случае наша одежда наверняка привлекла бы их внимание, а после этого — и внимание министерства магии к нам. Поэтому я предпочла не рисковать. Не знаю, насколько убедительным показалось такое объяснение Люциусу, но для посещения магического квартала Парижа у Лайнуса нашлась мантия, подаренная ему Николасом, и Люциус не стал больше ничего говорить. Но, видимо, правду говорят, что ощущение счастья разжижает мозг, потому что только выйдя на улицу, я поняла, что не сумела предупредить ещё одну вспышку гнева мужа. Лайнус привычно открыл дверцу автомобиля и забрался в салон. Увидевший это Люциус шумно выдохнул. Услышав, как он вздохнул, я быстро прошла к автомобилю, и только сев за руль, взглянула на мужа и улыбнулась ему, постаравшись, чтобы моя улыбка была лучезарной. Прежде чем тронуться, я снова посмотрела на Люциуса и одними губами прошептала: «Я люблю тебя». Порой такой приём действовал лучше, чем ласки и поцелуи, и я надеялась, что он поможет избежать неприятного разговора и в этот раз.
Приятно было видеть счастливых Рауля и Адель и не менее счастливую Элен. А когда мы уже прощались, стоя возле крыльца, позади хозяев на крыльце ненадолго появились две призрачные фигуры. Я улыбнулась, и они улыбнулись мне в ответ. Люциус оказался прав: в Малфой-мэноре никогда никто больше не увидит призрака Генри Малфоя.
Пока мы с Лайнусом были в гостях у Оберонов, Люциус побывал на той поляне, где ограничивающие чары давали сбой, и восстановил защиту. Как он объяснил, причиной нарушения чар была чересчур жестокая месть Арманда Малфоя — слишком много невинных жизней он отнял.
И только вечером, когда Лайнус уже заснул, я показала мужу комнату с гобеленом, на котором отражалось семейное древо Малфоев. Я не ошиблась, когда предположила, что для Люциуса гобелен станет настоящим подарком. Пожалуй, лучшего подарка на Рождество я ему не делала. Увидев свою родословную, Люциус попросил меня оставить его одного. Он пробыл в комнате довольно долго, и я, начав беспокоиться, направилась к комнате с гобеленом и в дверях столкнулась с мужем. Мельком взлянув на стену за его спиной, я увидела, что под моим портретом появилась надпись, такая же, как в Малфой-мэноре. Но на этот раз я ни за что не догадалась бы, что её сделал Люциус, если бы не знала, что раньше её там не было.
Рождественским утром, когда мы должны были переместиться в имение, я проснулась очень рано. Волнение, вызванное предстоящей встречей с семьёй, не давало мне покоя. Не в силах снова заснуть, я ворочалась с боку на бок и в конце концов разбудила Люциуса. Съязвив насчёт того, что если бы я не сбежала в своё время из дома, сейчас бы спокойно спала в Малфой-мэноре, он отвлёк меня от будоражащих мыслей разговором. Как бы мне ни хотелось побыстрей оказаться в поместье, Лайнусу всё же нужно было дать выспаться. Но едва сын проснулся, по моему настоянию мы сразу переместились в Малфой-мэнор — позавтракать я хотела непременно дома.
И всё же, оказавшись за воротами имения, я сумела сдержаться, чтобы не броситься в дом, оставив Люциуса с Лайнусом позади. Опустив Живоглота на землю, я внимательно наблюдала за тем, с каким восхищением и интересом сын осматривается.
Первым, кто встретил нас в доме, оказались Лонки и Торри.
— Госпожа, госпожа, — прорыдала эльфийка, прижав к лицу полу моей мантии. — Хорошо, что госпожа вернуться!
Опустившись на одно колено, я обняла её, одновременно поднимая взгляд на Люциуса. Как и следовало ожидать, он смотрел на меня, не скрывая гнева. При Лайнусе он ничего говорить не стал, но сомневаться не приходилось: не сегодня — так завтра меня ждёт неприятный разговор. Впрочем, я была уверена, что в этот раз в споре последнее слово останется за мной: как бы там ни было, но Лайнус привык обращаться с эльфами уважительно, и Люциус не мог не учитывать этого, если не хотел травмировать сына.
— Грейнджер! — послышался с верхней площадки лестницы голос Драко. Поднявшись, я посмотрела на него: он стоял, насмешливо глядя на меня. Но вместоожидаемой беззлобной колкости, сказанной язвительным тоном, я услышала: — С возвращением.
— С возвращением, Гермиона, — быстро спустившись по лестнице, меня обняла Астория. — Добро пожаловать домой!
— Спасибо, — улыбнувшись ей, ответила я. Затем отодвинулась, оглядываясь и гадая, спустились ли уже вниз те, кого мне хотелось увидеть больше всего — мои дети. Я уже собралась было подняться по лестнице, когда двойняшки появились на пороге гостиной и застыли, изумлённо глядя на меня. По моим щекам потекли слёзы, и я протянула к ним руки. Первым опомнился Николас и, подойдя ко мне быстрыми шагами, обнял меня. Поцеловав его в лоб, я посмотрела на Оливию, не сомневаясь, что она присоединится к нам. Но дочь не сделала в мою сторону ни шага и по-прежнему стояла, не двигаясь. Внезапно она сорвалась с места и бросилась по лестнице вверх.
— Оливия? — растерянно прошептала я. — Оливия! — со страхом воскликнула я. Первое, что пришло мне в голову — что случилось нечто, о чём я, возможно, не знаю, но из-за чего дочь не хочет меня видеть.
— Я сейчас! — раздался её голос из коридора второго этажа. Ещё раз поцеловав и прижав к себе сына, я быстро поднялась по лестнице. Но едва я оказалась наверху, как в конце коридора, держась за руку сестры, показалась Патрисия: растрёпанные волосы, заспанные глаза, которые она тёрла кулачком, пижама и тапочки — весь её облик говорил о том, что малышку только что подняли с постели.
— Мама? — так же неверяще, как пару дней назад Лайнус, прошептала Патрисия. И так же, как Лайнус, закричала: — Мамочка!
После чего, не замешкавшись ни на миг, бросилась ко мне. Я подхватила её на руки и вместе с ней опустилась на верхнюю ступеньку. Крепко обнимая Патрисию, я целовала то её, то Оливию, присевшую рядом с нами и положившую голову мне на плечо. Сквозь слёзы я видела, как Лайнус знакомится с Асторией и Скорпиусом, как Драко и Николас разговаривают с отцом. Увидела мельком брошенный на меня насмешливый взгляд Люциуса. И единственная мысль, которая вертелась в моей голове в тот миг, была о том, чтобы это последнее испытание, выпавшее нашей семье, действительно оказалось последним.
читать дальше— Так что за проклятье? — настойчиво спросил он.
Я закрыла руками лицо, но рыдания мне сдержать не удалось:
— Ты же сказал Мелиссе, что знаешь, почему я уехала.
На несколько секунд повисло тяжёлое молчание.
— Мне не хотелось быть грубым с твоей сестрой в день её свадьбы, — наконец сказал Люциус. — Иначе я просто напомнил бы ей, что она вмешивается не в своё дело. Я жду объяснений.
Всё так же не отрывая ладоней от лица, я как заведённая только качала головой.
— Милая, не вынуждай меня причинять тебе боль, — после небольшой паузы с угрозой произнёс Люциус.
Непроизвольно я сжалась, но всё же ответила достаточно твёрдо — насколько это было возможно, так как я не могла перестать плакать:
— Делай, что хочешь.
Снова наступило молчание. Люциус резко отпустил меня и сел в постели, прислонившись к спинке кровати. Я уже собралась было повернуться, чтобы встать, как вдруг почувствала, что Люциус очень бережно подтянул меня повыше и, обняв, прижал к себе. Сопротивляться ему, когда он проявлял нежность, я никогда не могла, и этот раз не стал исключением. Прижавшись щекой к его груди, я молча лежала, время от времени сглатывая слёзы и пытаясь понять, каким образом можно выбраться из этой практически безвыходной ситуации.
— Послушай, — нарушил тишину Люциус, — вчера и сегодня ты наговорила достаточно, чтобы я смог кое-что понять — что существует некое проклятье, из-за которого мы не можем быть вместе. Из-за него я попал в больницу, и ты, чтобы спасти меня, уехала. Я о проклятье знать ничего не должен, иначе умру — страх именно этого заставляет тебя молчать и держаться от меня подальше. Ты видишь, я знаю всё — кроме двух вещей: кто наложил заклинание и почему. Думаю, скрывать эти мелочи уже бессмысленно.
Доводы Люциуса были логичны и убедительны. Он молчал, а я лежала и обдумывала его слова.
— Арманд Малфой, — ответила я, не вспомнив ничего, что помешало бы мне разговаривать о проклятье с мужем в том случае, если он сам догадался бы обо всём, и рассказала историю, которую поведал мне призрак сэра Генри. Под конец слёзы снова потекли из моих глаз, но я только молча их сглатывала.
Почувствовав, как Люциус задрожал, я резко подняла голову и испуганно взглянула на него: вдруг проклятье начало действовать немедленно? И застыла, поражённая увиденным, потому что Люциус... смеялся. Беззвучно, но... смеялся. Заметив, что я смотрю на него, он рывком притянул меня к себе и коснулся губами моих губ. Странный это был поцелуй. Страстный. Настолько, что в буквальном смысле причинял боль. И в то же время настолько жадный, что мне хотелось только одного — чтобы этот поцелуй не заканчивался.
— Люциус, — прошептала я, оторвавшись от мужа, когда мне просто не стало хватать дыхания.
Он обхватил моё лицо ладонями и, поглаживая большими пальцами скулы, несколько мучительно долгих секунд разглядывал меня. Наконец сказал:
— Думаю, что мы разрушили проклятье.
Я не успела и слова произнести, как голос, который я не рассчитывала когда-либо услышать снова, подтвердил:
— Совершенно верно.
От неожиданности мы с Люциусом оба вздрогнули и посмотрели в ту сторону, откуда донёсся голос: сэр Генри застыл у противоположной стены возле камина и насмешливо смотрел на нас.
Испуганно вскрикнув, я отпрянула от мужа и рванула на себя одеяло, чтобы прикрыться.
— Вот уж не думал, что вы будете стесняться призрака, мадам, — съязвил сэр Генри.
— Призрак или нет, но при жизни вы были мужчиной, — проворчала я, судорожно поправляя ткань. Заметив, что от волнения пальцы плохо слушаются меня, Люциус сам расправил одеяло и закутал меня в него, причём настолько, что непокрытыми остались только голова и шея. — Как вы здесь оказались, сэр?
Генри Малфой поморщился и перешёл на старофранцузский:
— Ради бога, мадам, сделайте мне одолжение: дайте возможность хоть немного не разговаривать на этом плебейском языке, который вы называете английским. В конце концов, вы находитесь в доме моих предков. Правнук, — наклонил он голову, приветствуя Люциуса. Не дожидаясь ответного приветствия, он обратился ко мне: — Как я здесь оказался? Я уже говорил вам, мадам, что я не совсем обычное привидение.
— Вы солгали мне, — упрекнула я его. — Я вам поверила, а вы лгали мне с самого начала. А Драко наверняка рассказали правду, — с горечью добавила я.
— Нет-нет-нет, мадам, — приблизившись, покачал головой призрак. — Вы не правы. Как раз ему я солгал, а вам рассказал правду. Только не всю, — после паузы уточнил он. — Я был совершенно спокоен, считая, что вы убеждены в том, что с проклятьем бороться бессмысленно. Ваш пасынок застал меня врасплох вопросом о том, каким образом можно снять проклятье. Знаете, мне никогда не было так трудно. Ведь он — Малфой, так что сразу бы понял, если бы я сыграл неубедительно. Это был чистейший экспромт, мадам. Но удавшийся, несмотря на очевидные глупости, которые я наговорил, — самодовольно закончил он.
— Каким образом проклятье было разрушено? — устало спросила я, чувствуя, что вновь попадаю под обаяние сэра Генри.
— Я не всё рассказал вам о том моём разговоре с отцом, когда я сам узнал о проклятье, — ответил он, подплывая ещё ближе. Его лицо исказило страдание. — Не было дня, чтобы я не вспоминал его слова. «Ты оказался недостойным её. Эта девушка пожертвовала собой ради тебя. А ты... ты предпочёл поверить всему, что она тебе сказала. Если бы ты только не отказался от неё!» — вот что сказал мне отец, когда я спросил его, каким образом можно снять проклятье.
— То есть... — начала было я и остановилась. Кусочки головоломки — все эти недомолвки, уклончивые ответы и убеждения меня в том, что проклятье преодолеть нельзя, — наконец, сложились воедино. — О боже! — выдохнула я, упираясь локтями в согнутые колени и закрывая руками лицо. Одеяло снова сползло, и Люциус тут же подхватил его и вновь закутал меня. В другой раз я не преминула бы съязвить насчёт его чувства собственничества, но тогда я почти ничего вокруг не замечала от ужаса при мысли, что могла всё испортить.
— Совершенно верно, мадам, — кивнул сэр Генри. — Вам для снятия проклятья нужно было отказаться от мужа, а ему — не отказаться от вас. Не отказаться, несмотря на обиду, боль и презрение. Но не отказаться, ничего не зная о проклятье — это самое главное. Судя по тому, что вы оба всё ещё живы, ваш муж приехал за вами, мадам. Согласитесь, я сделал всё возможное, чтобы при вашем не всегда уместном стремлении во что бы то ни стало найти решение любой задачи вы не упустили единственный шанс действительно решить её, — язвительно закончил он.
— Согласна, — ответила я и, по-прежнему закрывая руками лицо, со стоном откинулась назад, на плечо Люциуса.
— Ну что же, мне пора, — услышала я голос призрака. — Правнук, — насмешливо сказал он, обращаясь к Люциусу. Я услышала, как муж хмыкнул, и почувствовала, как он кивнул в знак прощания.
— Куда вы? — спросила я сэра Генри, рывком снова садясь в постели.
— Туда, куда не попал после смерти, — усмехнулся он и отплыл к стене.
— Подождите! — окликнула я его. — Есть кое-что, о чём, как мне кажется, вы должны знать. Максимилиан не умер в день своего рождения.
Призрак резко обернулся и подплыл обратно к камину.
— Тогда каким образом... — начал он и замолчал.
Я рассказала о том, как познакомилась с Оберонами и как увидела двойную вышивку на гобелене с родословным древом Оберонов.
— Правда, в книгах я встрачала лишь описание, что при усыновлении ребёнка проводился обряд, во время которого глава рода делал магическую вышивку имени усыновлённого ребёнка, и тогда имена потомков этого ребёнка появлялись на гобелене. Но, думаю, они использовали тот же обряд, чтобы выдать Максимилиана за своего умершего сына, — сказала я и посмотрела на мужа. Увидев, что он кивнул, подтверждая мою догадку, я вновь повернулась к призраку. — Я могу пригласить Рауля и Адель навестить нас, и тогда вы смогли бы взглянуть на них. Но, наверное, вам лучше отправиться к ним в поместье.
— Зачем? — усмехнувшись, с горечью спросил сэр Генри.
— Затем, — немного помедлив, ответила я, — что Гвинет после смерти тоже стала привидением и обитает в их доме.
Призрак резко вскинул голову и недоверчиво сказал:
— Если это шутка, мадам...
Я покачала головой:
— Вы в самом деле считаете, что я стала бы шутить так? — И объяснила, как добраться до дома Оберонов.
Быстрее, чем обычно, сэр Генри снова переместился к стене. Но прежде чем просочиться сквозь камень, он обернулся и тоном, от которого мне стало очень тепло на душе, сказал:
— Благодарю вас, мадам.
Как только мы остались вдвоём с Люциусом, я повернулась к мужу и, обняв его, уткнулась лицом ему в шею и расплакалась. Люциус тоже обнял меня, легко поглаживая по спине.
— Тебе не кажется, что на сегодня слёз достаточно? — наконец, насмешливо спросил он.
— Я люблю тебя, — невпопад ответила я.
— Я знаю это, — ответил Люциус, и в его голосе не было и тени усмешки.
Не отрываясь от мужа, я замотала головой и повторила:
— Ты не понимаешь. Я люблю тебя.
— Это ты не понимаешь, милая, — чуть крепче прижав меня к себе, ответил он, — я знаю это.
* * *
— Интересно, если бы Гвинет не вернула тогда перстень сэру Генри, она попала бы в Малфуа? — спросила я. Вставать не хотелось, но не потому, что за окном всё ещё было темно, а потому, что не было желания хотя бы на секунду покидать объятия Люциуса. Успокоившись, я прикорнула у него на плече и рассматривала его подарок на своей руке. — Она ведь была совсем рядом с поместьем.
— Если бы она попала сюда, вряд ли бы здесь оказалась ты, — усмехнулся он.
— Я знаю. Как ты думаешь, что с ними теперь будет?
— С кем? — отозвался Люциус.
— С сэром Генри и Гвинет.
— Откуда мне знать? — фыркнул он.— Зависит от того, что держало их на земле. Судя по тому, что ты рассказала, их превращение в призраков связано с их последними желаниями.
— Последними желаниями? — приподнявшись, я посмотрела на него.
Люциус кивнул.
— Последнему желанию человека исстари приписывалось особое значение. Но если у магглов исполнение этого желания зависело от окружающих, то волшебникам с ним следует быть поосторожнее — оно вполне может исполнится, причём таким способом, которому волшебник может быть и не рад.
— Сэр Генри считал, что стал привидением, чтобы предостеречь своих потомков от проклятья. А о проклятье он узнал как раз перед смертью и, по его словам, не хотел, чтобы от него пострадал кто-то из его потомков, — сказала я.
Люциус снова кивнул.
— А Гвинет говорила, что не помнит, о чём она думала в последние минуты своей жизни. Но она тоже предполагает, что эти мысли отразились на Оберонах в проклятье, которое преследует их семью, — продолжила я.
— Вот видишь, — сказал он. — И что она предполагает?
— Ничего конкретного. Но насколько я смогла понять, больше всего она боялась, что сэр Генри не узнает о Максимилиане.
— Ну, теперь он знает. И если предположение о последнем желании верно, логично думать, что и это проклятье исчезнет.
— Было бы неплохо, — пробормотала я, опуская голову на плечо Люциуса. — Рауль очень любит Элен. Так ты думаешь, что они захотят умереть окончательно?
— Милая, я пять минут назад сказал тебе, что не знаю этого.
— Сэр Генри — твой предок. Ты наверняка можешь представить, как он поступит.
— Я могу представить только то, как я поступил бы на его месте. В любом случае, в Малфой-мэноре призрака Генри Малфоя больше никто не увидит.
— Почему? Если он решит отправиться дальше, то понятно. Но ведь Малфой-мэнор — его дом, а вы — его потомки...
— По линии детей, которых он не любил, — преравал меня Люциус.
На это возразить было нечего. Я пошевелилась, стараясь лечь поудобнее. В это время мой взгляд упал на часы, и я охнула.
— Что случилось? — тут же спросил Люциус.
— Лайнус проснётся меньше чем через час. Если ты не хочешь, чтобы он застал нас в таком виде, то пора вставать.
— Разве он входит в твою комнату без разрешения? Хотя ожидать от него иного поведения при том, что его воспитывала ты, не следует.
Едкое замечание вызвало у меня улыбку и нежность: оно так напомнило мне наши прежние пикировки дома, в имении. Я не удержалась и быстро поцеловала мужа.
— Когда мы отправимся в Малфой-мэнор? — спросила я. — Тебе понадобится какое-то время, чтобы осмотреть Малфуа, но после того, как закончатся каникулы и дети уедут в Хогвартс, мы можем вернуться сюда и задержаться на несколько дней, чтобы решить не спеша, что будет с замком.
— Думаю, мы не спеша решим всё до отъезда, — ответил он. — В имение отправимся послезавтра.
Я кивнула и слегка опустила голову, чтобы моя понимающая улыбка не показалась Люциусу вызывающей: из-за моего отстутствия отношения между ним и детьми стали немного напряжёнными, и Люциус наверняка рассчитывал, что сможет их восстановить, если превратит моё возвращение домой в подарок к Рождеству.
— Где здесь ванная? — спросил Люциус, вставая с кровати и накидывая халат, в который трансфигурировал покрывало. — Торри вызову потом.
— Здесь нет ванной, — ответила я, тоже поднимаясь и надевая халат. — Но есть кое-что получше. Баня. Уверяю, тебе понравится. И... — я замялась. — Прошу тебя, не вызывай Торри.
Люциус резко обернулся ко мне:
— Здешние эльфы ни к чему не приучены. Докажи, что меня устроит замена, которую ты мне предложишь.
Я улыбнулась и, подойдя к Люциусу, обняла его:
— Уверена, что смогу поухаживать за мужем не хуже, чем эльф.
— Неожиданно, — прокомментировал он. — Но меня интересует, откуда такое рвение?
Вызвав Латару, я попросила её нагреть баню и только потом ответила:
— Тебе не понравится то, что я скажу, но... Понимаешь, Мири и его семья — они выросли свободными. Если здесь окажется несвободный эльф, они почувствуют это. Они довольно покорно воспринимают рабство своих собратьев, потому что живут замкнуто. Но они всё же не бесчувственны, поэтому увидеть рядом эльфа, который отличается от них, им будет больно. Я не хочу причинять боль тем, кто на протяжении нескольких лет заботился обо мне и Лайнусе. — Как и следовало ожидать, к моим словам Люциус остался равнодушен, и я переменила тему: — Пойдём, баня нагревается быстро.
* * *
До отъезда мне необходимо было попрощаться с Оберонами и Маргарет, а также уладить вопрос с продажей моей доли в книжном магазине. Но и тем, и другим, и третьим я решила заняться только на следующий день. А тот день принадлежал моей семье. Но раньше, чем я высказала свои предложения относительно того, чем мы могли бы заняться, Люциус предложил отправиться после завтрака в магический квартал Парижа. За подарками к Рождеству, как он пояснил. Вообще-то подарки для всех родных и друзей у меня были готовы, и я немного засомневалась, стоит ли отправляться в Париж, потому что там нас могли увидеть, и тогда сюрприз с моим возвращением не удался бы. Но идея была с таким восторгом воспринята сыном, что я не смогла его разочаровать. И, конечно же, не пожалела об этом. Лайнус, в первый раз оказавшийся в большом волшебном мире, заразил своей радостью и нас с Люциусом. Правда, впечатлений для первого раза было слишком много, так что сын уснул прямо на руках у отца, едва тот поднял его, чтобы трансгрессировать в Малфуа.
Уложив сына в постель, Люциус вышел, а я задержалась, чтобы разобрать покупки. Затем я присоединилась к мужу. Он стоял на улице и рассматривал замок.
— Мрачный он какой-то, — сказал Люциус, когда я подошла к нему.
— Никогда не замечала, — пожала плечами я. — Первый раз, когда я увидела его, мне было просто интересно. Ведь этот замок был построен раньше, чем любой из тех, что я видела до того. А когда взглянула на него во второй раз, то уже знала, что это дом твоих предков. И я всегда воспринимала его как... — я замолчала, пытаясь подобрать нужное слово.
— Как? — спросил Люциус, когда пауза затянулась.
— К дому меня привёл перстень, который ты мне подарил, — ответила я. — В тот миг, когда я поняла это, я подумала о том, что ты не находишься рядом со мной, но по-прежнему заботишься обо мне — так, как ты всегда это делал. И на этот замок я всегда смотрела как на приют, который в самую трудную минуту дала мне твоя любовь. Я очень хочу вернуться домой, к детям. Но по Малфуа я буду скучать. И, наверное, так сильно, как никогда не скучала по Малфой-мэнору.
— Летний отдых в родовом поместье может стать хорошей семейной традицией, — сказал Люциус.
Некоторое время мы молча смотрели на дом. Затем я услышала, как Люциус усмехнулся.
— Что тебя рассмешило? — спросила я.
— Вспомнил наш разговор о наследстве, — ответил он. — Один этот замок можно приравнять к половине имущества в Англии. Лайнусу повезло.
— Почему Лайнусу?
— Я завещаю этот дом ему.
— Лучше Николасу, — сказала я. — И вообще, Люциус, мне не нравится, что ты завёл этот разговор. Ещё вчера я была уверена, что мне предстоит жить в одиночестве до конца своих дней. Пожалуйста, не надо говорить ни о чём, что может нас разлучить. Даже думать не хочу об этом.
— Почему? — спросил он, расправляя свою мантию так, чтобы я оказалась под ней вместе с ним. — Мы все когда-нибудь умрём.
— Когда-нибудь — да. А сейчас не надо говорить об этом.
Люциус усмехнулся.
— Почему всё-таки Николас? — спросил он через какое-то время.
Я пожала плечами.
— Не знаю. Но ты бы видел, с каким восхищением Николас смотрел на этот дом. Ты бы видел, как он даже просто прикасался к стенам. Словно... к святыне, — подобрала я подходящее слово и посмотрела на Люциуса. — Самым большим желанием Лайнуса было встретиться с тобой, и его мечта сбылась. Теперь ты для него самый главный человек на свете, и он пойдёт за тобой в огонь и воду. А Малфуа никогда не будет для него чем-то особенным.
— Николас так Николас, — кивнул Люциус, отводя от меня взгляд и вытягивая в сторону руку. В следующую секунду я услышала шум крыльев и обернулась.
— От Драко? — спросила я, узнав сову, опустившуюся на руку Люциуса.
— Да, — ответил он, отвязывая письмо. — Я уехал, никого не предупредив. Пойдём, нужно написать ответ, чтобы они не беспокоились.
* * *
Оставив мужа в гостиной, я поднялась в спальню, чтобы начать собираться домой. Пусть в Малфой-мэнор мы должны были отправиться только через день, но мне просто необходимо было делать что-то, что хоть немного приближало меня к возвращению домой. Но когда я вошла в комнату, мой взгляд задержался на омуте памяти и флаконе, стоявшем рядом с ним. В суматохе последних часов я совсем забыла о воспоминании, которое привёз мне Гарри. Проклятье было снято, и Люциус находился рядом со мной, однако я решила всё же посмотреть воспоминание.
Оказавшись в омуте памяти, я привычно огляделась в поисках деталей, которые помогли бы мне определить время, к которому относится воспоминание. Гарри говорил, что эта встреча с Люциусом произошла пару месяцев назад. Мы находились в доме Гарри, в его кабинете, так что я взглянула на стол, на котором стоял календарь. Мой чрезвычайно занятой друг постоянно забывал о днях рождения друзей и родных, годовщинах событий, и когда-то этот календарь я сама подарила ему, зачаровав его так, что он каждый год заблаговременно напоминал ему о предстоящих событиях. Встреча произошла двадцать пятого октября — на следующий день после того, как Люциус применил змею. Поэтому я с особым вниманием смотрела на мужа, пытаясь по скупой мимике и неуловимой смене выражений его глаз понять, что он чувствовал. Этого мне не удалось, поскольку встреча была очень короткой. После сдержанного обмена приветствиями Люциус попросил сообщить ему, где я нахожусь. Конечно же, Гарри ответил отказом, но Люциус продолжал настаивать, терпеливо разговаривая с Гарри и не обращая внимания не недружелюбные реплики Рона, присутствовавшего здесь же. Поняв, что разговор ни к чему не привёт, Люциус, вставая, оскорбительно отозвался обо мне.
— Да как ты смеешь! — воскликнул Рон, стремительно делая несколько шагов в сторону Люциуса.
— Рон! — окликнул его Гарри и вытянул руку в его сторону, жестом останавливая. — До свиданья, мистер Малфой.
— Всего доброго, — надменно ответил Люциус.
На этом воспоминание заканчивалось. Однако раздумывать об увиденном у меня не получилось, так как, вынырнув из омута памяти, я увидела мужа, стоявшего возле меня.
— Очередной подарок от твоих друзей? О чём на этот раз? — спросил он.
— О вашей последней встрече, когда ты хотел узнать, где я нахожусь, — ответила я, подцепляя воспоминание в омуте памяти и отправляя его обратно во флакон.
— Они и в самом деле сообщают тебе обо всём, — сказал Люциус, поднося к виску палочку и сбрасывая вытянутою серебристую нить в омут.
— Что это? — удивилась я.
— Ты же наверняка захочешь узнать, что было дальше. Желания рассказывать тебе у меня нет, поэтому я предлагаю тебе просто посмотреть самой и не донимать меня вопросами. Идёшь? — спросил Люциус, протягивая мне руку.
Вложив в его ладонь свою, я вместе с мужем вновь погрузилась в омут памяти.
Воспоминание Люциуса начиналось ровно с того места, где закончилось воспоминание Гарри, так что у меня даже сомнений не осталось, что ночью, когда я спала, Люциус просмотрел его.
Я увидела, как Люциус вышел из кабинета Гарри, и, пока дверь ещё не закрылась, услышала обрывок разговора друзей:
— Да как он смеет! — возмущался Рон. — Он недостоин её!
— Я знаю! — ответил Гарри. — Но она любит его, Рон. Хотя бы ради Гермионы...
Дверь захлопнулась, и дальнейшего разговора слышно не было, но после слов Гарри на лице Люциуса отразилось... отчаянье. Изумлённая, я быстро взглянула на мужа, стоявшего рядом, но затем снова перевела взгляд на Люциуса из воспоминания — и вовремя, потому что выражение отчаянья почти мгновенно сменилось обычной бесстрастностью. Увидев, что взгляд Люциуса направлен на что-то позади меня, я обернулась и поняла, что стало причиной столь резкой смены выражений на его лице: в нескольких шагах от нас стояла Джинни.
— Мистер Малфой, — вежливо сказала она.
— Всего доброго, миссис Поттер, — Люциус слегка поклонился ей и по длинному коридору направился в сторону выхода.
Тут сцена изменилась, и мы оказались в кабинете Люциуса в Малфой-мэноре. Я быстро оглянулась в поисках календаря — был вчерашний день, который, судя по сумраку за окном, уже клонился к вечеру. Я услышала, как хлопнула дверь, и, обернувшись, увидела вошедшую Джинни.
— Миссис Поттер, — вставая из-за стола , сказал Люциус. — Чем обязан?
Не говоря ни слова, Джинни подошла к его столу и так же молча положила на него небольшой камень. Я сразу же узнала его — это был тот самый камень, который мы нашли во дворе Малфуа в те дни, когда только-только приехали сюда. Камень не был каким-то особенным — обычный кварц, но очень красивого цвета и формы. Только потом я узнала, что Гарри забрал его.
— Что это? — настороженно спросил Люциус.
— Портал, — коротко ответила Джинни. — С его помощью вы сможете попасть к Гермионе. Пароль для активации — «замок». Сегодня вечером мы с мужем уезжаем на пару дней, и он ничего не знает о том, что я взяла портал, чтобы передать его вам. Я никогда не была у Гермионы, поэтому не знаю, куда вы попадёте. Но клянусь, мистер Малфой, если по возвращении я узнаю, что вы причинили вред Гермионе, я не успокоюсь до тех пор, пока вы не заплатите за это. До свиданья.
Джинни сделала несколько шагов в сторону двери.
— Миссис Поттер, — окликнул её Люциус. И когда она обернулась, сказал: — Благодарю.
Глаза Джинни полыхнули гневом. Она стремительно вернулась к столу и, не сдерживаясь, произнесла:
— Не думайте, что я делаю это ради вас! Я не забыла и никогда не забуду, что из-за вас я едва не погибла! Но детям нужна мать! — Она прошла немного к выходу, но потом остановилась: — Как странно. Все эти годы, — с того времени, как Гермиона уехала, — каждый раз, когда она говорит о вас, я вижу в её глазах ту же боль, что увидела в ваших. Не знаю чем, но чем-то вы её покорили. Я просто хочу, чтобы она была счастлива.
После этих слов перед моими глазами всё поплыло — воспоминание закончилось. Вновь оказавшись в комнате, я с изумлением посмотрела на мужа:
— Джинни?! Портал тебе передала Джинни?!
— Милая, ты сама это только что видела, — язвительно ответил Люциус, поднося палочку с подцепленным в омуте памяти воспоминанием к виску.
— Видела, — пробормотала я. — Но я никогда не подумала бы, что она так поступит. Сказать, что она тебя не любит — значит, ничего не сказать. Хотя она и старалась этого никогда не показывать, чтобы меня не расстраивать. Но сделать то, что она сделала!
Я отлеветировала вещи из шкафа на кровать.
— Утром у нас не было возможности поговорить, — начиная разбирать их, сказала я. — Я хотела спросить: когда ты узнал о рождении Лайнуса?
— Полагаю, в тот момент, когда он появился на свет, — услышала я насмешливый голос Люциуса. — Не забывай, я чувствую всё, что ты испытываешь физически.
— Я помню, — ответила я. — Только как ты понял, что я рожаю?
— Мне было с чем сравнивать, — сказал он.
— Патрисия, — всё сразу поняв, выдохнула я. Почувствовав внезапную слабость в ногах, я села на кровать и закрыла рот рукой. Несмотря на то что заклинания, носившие название родовой печати, были схожи по своему действию, всё же в каждой семье возможности его были своими. Так что единственный, от кого я могла узнать подробности о родовой печати Малфоев, был Люциус. Но когда он использовал её, чтобы меня мучить, я значила для него не больше, чем вещь. Поэтому в то время спрашивать его о родовой печати было бессмысленно. Когда же наши отношения изменились, то этой неприятной для нас обоих темы мы не касались вовсе. Предполагала ли я, готовясь к отъезду, что Люциус почувствует, когда у меня начнутся роды? Такая мысль у меня мелькала, но тогда у меня было слишком много забот. Постаравшись вспомнить все случаи применения родовой печати и проанализировав поведение и слова Люциуса, я пришла к выводу, что даже если он и почувствует что-то, то разобраться в причине этой боли он не сможет. Кроме того, миссис Уизли и ещё несколько моих знакомых женщин, у которых было несколько детей, не раз говорили, что следующие роды всегда были легче предыдущих. Да и мой собственный опыт доказывал это. Для меня это была уже третья беременность и третьи роды, которые должны были быть достаточно лёгкими и быстрыми, а значит, Люциус вполне мог бы даже и не почувствовать моей боли. Возможно, я просто успокаивала себя таким образом, ведь тогда мне и так было очень тяжело.
— Дорогая, — я услышала быстрые шаги Люциуса. Взяв меня за подбородок, он заставил меня поднять на него глаза, а затем прикоснулся к моей щеке.
Увидев тревогу в его взгляде, я успокаивающе погладила его по руке:
— Я в порядке. Значит, вот почему ты тогда так быстро вернулся в имение. Я считала, что твоя встреча просто закончилась раньше и ты успел вернуться в аккурат к рождению дочери. Мне вдруг стало так страшно, Люциус, — понизив голос до шёпота, сказала я. — Я не уверена, что нашла бы я в себе силы уехать тогда, если бы знала, что ты узнаешь о рождении сына таким образом.
Он ничего не говорил, только задумчиво смотрел на меня и поглаживал большим пальцем мою щёку. Закрыв глаза, я потёрлась щекой о его ладонь.
— Но в таком случае странно, — сказала я, вновь взглянув на него.
— Что странно? — отозвался Люциус.
— Странно, что ты перестал искать меня. Вернее, что ты перестал искать сына, если знал о нём.
Люциус тут же убрал руку и отошёл к камину.
Напряжённая тишина повисла в комнате, и я озадаченно посмотрела на мужа. Такое поведение Люциуса было очень похоже на... бегство. А эта тишина вселяла в меня тревогу и странным образом вызывала ощущение дежа вю. Я снова взглянула на мужа: Люциус стоял возле камина, слегка наклонив голову и рассматривая пол. «Он чувствует себя виноватым», — промелькнула у меня мысль. Откуда она взялась, я не знаю, однако это единственное, что я подумала в тот миг. Но чувство вины, настолько сильное, что я могла ощутить его, Люциус испытывал лишь однажды...
— Не может быть! — прошептала я, изумлённо глядя на него.
— Что не может быть? — с деланным равнодушием спросил он.
— Несмотря на обиду, боль и презрение, — всё так же шёпотом продолжала я. — Презрение — именно это сказал призрак. — Люциус сжал челюсти и резко вскинул голову, и этот жест однозначно подтвердил мою догадку. Даже не поняв, что делаю, я мгновенно очутилась возле него и, со всей силы ударив сжатыми в кулаки руками по его плечам, крикнула: — Не может быть! Ты вновь решил, что я изменила тебе и что Лайнус — не твой сын!
Люциус перехватил мои руки и попытался обнять меня.
— Оставь меня! — гнев придал мне сил, и, оттолкнув мужа, я сделала пару шагов назад. — Чего я только не передумала, когда услышала, как ты говоришь Мелиссе, что знаешь, почему я уехала! Какие только причины не называла! Я никак не могла понять, почему, если ты знаешь о проклятье, вместо хотя бы элементарной благодарности ты вновь возненавидел меня! В конце концов я решила, что ты действительно знаешь о проклятье и возненавидел меня — за то, что твоё чувство ко мне активировало его! Я не зря прожила с тобой столько лет! Такая реакция вполне в твоём характере — об этом говорил даже Драко! Да, мне было больно и обидно, но я и в этот раз проглотила обиду. И, господи, все эти годы!.. Все эти годы я чувствовала себя виноватой из-за того, что не могла ничего тебе рассказать! Я чувствовала себя виноватой из-за того, что не рассказала тебе о сыне, которого ты хотел! Я пыталась загладить свою вину, рассказывая Лайнусу о тебе, о том, какой ты замечательный отец и как ты будешь рад, когда встретишься с ним! Но даже в самых страшных мыслях я не допускала, что ты можешь подумать такое обо мне! Не трогай меня! — взвизгнула я, когда Люциус снова попытался схватить меня за руку. Развернувшись, я бросилась к выходу из комнаты — мне было всё равно, где оказаться, лишь бы подальше от него.
Но не успела я сделать и двух шагов, как меня пронзила боль — не очень сильная и не очень долгая, но в попытке преодолеть её я согнулась и упала на одно колено. Уже через секунду я почувствовала, как Люциус поднял меня на руки и, опустившись на кровать, оперся на спинку, прижимая меня к себе. Сознание собственного бессилия переполнило чашу, и слёзы, которые я сдерживала до того момента, хлынули потоком из моих глаз.
— Ты представить себе не можешь, что я пережил в те дни, — негромко начал говорить Люциус, и постепенно я затихла, жадно слушая его — как всегда, когда Люциус снисходил до того, чтобы рассказать, что он чувствовал. — Ты была первым человеком, которого я рассчитывал увидеть, когда очнулся в больнице. Зная тебя, я был уверен, что ты дни и ночи проводила возле моей постели.
— Я и проводила, — всхлипнула я.
— Я знаю, — нетерпеливо ответил он. — Не считай, что я сразу подумал о твоей измене. Когда Драко сообщил, что ты исчезла... Макдафф не хотел отпускать меня. Ему очень повезло, что при мне не было палочки, иначе я бы точно проклял его. Целитель сказал, что я находился под воздействием родового проклятья. И я ни на секунду не сомневался, что твоё исчезновение каким-то образом связано с моим выздоровлением. Не сомневался до тех пор, пока...
— Пока? — переспросила я, когда Люциус замолчал.
— Пока за рождественским столом не почувствовал, что ты испытываешь сильную боль, и не разобрался, что у тебя начались роды. Первое, что я сделал — поднялся к гобелену с родословной. Но имя малыша не появилось ни когда он родился, ни на следующий день.
— И тогда ты решил, что я тебе изменила, — сказала я.
— Нет, — покачал головой Люциус. — Я понял, что ребёнок не мой, но я решил... — Люциус сделал явное усилие, чтобы продолжить: — Я решил, что кто-то принудил тебя.
Я удивлённо вскинула на него взгляд:
— Как же змея?
— Видишь ли... Я тебе говорил, что родовая печать — это аналог маггловского пояса верности. Но всё же это заклинание более гуманно, чем изобретение магглов. — Люциус ненадолго замолчал. — Я знаю, что с моей смертью заклинание исчезло бы, и ты стала бы свободна. Но кто знает, действовало ли оно в то время, пока я находился в больнице? Ведь я, судя по словам целителя, был почти что мёртв. Когда я решил, что ты родила ребёнка, о котором не хочешь мне говорить, я взял у всех в Малфой-мэноре воспоминания о том, что происходило с тобой во время моего отсутствия, и несколько недель просматривал их, пытаясь по твоему поведению найти подтверждение своим мыслям. Однако ты вела себя как обычно, к тому же довольно часто исчезала из дома. Какой вывод я мог сделать ещё, скажи?
— Тот, который сделал, — немного поразмыслив над его словами, ответила я. Мой гнев начал потихоньку утихать. Неудивительно, что прекращение моих поисков Люциусом я никак не могла увязать с рождением Лайнуса. Возможно, если бы эти два события произошли в короткий период времени, я и смогла бы догадаться о том, что там надумал Люциус. Но он прекратил мои поиски через четыре месяца после рождения сына. Что же, нужно отдать ему должное, Люциус довольно долго держался — в Малфой-мэноре омута памяти не было, это я знала точно. Три месяца ушло на его изготовление и ещё месяц — на просмотр воспоминаний домашних. Четыре месяца — и только потом Люциус поддался своему заблуждению и перестал меня искать. — Только это ничего не меняет, — продолжила я. — Ты обидел меня самим предположением, что я могла спать с кем-то в то время, когда ты находился при смерти.
Когда он попытался притянуть меня к себе, я сжалась, тем самым давая понять, что его прикосновение мне неприятно. К моему удивлению, настаивать он не стал, и в комнате повисло напряжённое молчание.
— Наверное, мне просто легче было поверить в то, что ты мне изменила, чем в то, что ты, любя меня, смогла меня оставить, — услышала я его негромкий голос: Люциус словно разговаривал сам с собой.
Всё моё негодование враз куда-то испарилось, и я слегка прислонилась лбом к его плечу.
— Зачем ты использовал родовую печать? — спросила я, не уточняя, о каком именно случае я говорю: я прекрасно знала, что Люциус поймёт меня.
— Хотелось почувствовать тебя, — просто ответил он.
Я подняла голову и посмотрела на него:
— А потом ты испугался, что мне стало плохо, и попросил Гарри сказать, где я? Чтобы убедиться, что использование заклинания не причинило мне вреда?
Люциус на секунду прикрыл глаза, но вместо простого и ясного «да» его ответом,как и следовало ожидать, оказаля вопрос:
— Ты чувстовала себя плохо? Только не смей мне лгать!
Я опустила голову ему на грудь и, немного помедлив, ответила:
— Мне приснился сон... Чудесный сон. Мне снилось, что я оказалась в Малфой-мэноре, что я захожу в гостиную, а там находитесь вы все. Дети, Драко, Астория — их я не вижу, но знаю, что они там. А тебя я вижу — ты стоишь и смотришь на меня. Ты не улыбаешся, не протягиваешь ко мне руки — просто стоишь и смотришь на меня. И мне стало так хорошо. В ту минуту я чувствовала, что так будет всегда, что я никогда не расстанусь больше с вами. Я... я была счастлива. По-настоящему счастлива. Плохо было потом, когда я проснулась и поняла, что это всего лишь сон и что такого никогда не будет. — Непроизвольно я сжалась, на мгновение снова ощутив ту боль, и тут же почувствовала, как Люциус крепко обнял меня. — Как думаешь, этот сон мог быть выполнением условия, при котором можно использовать родовую магию, раз ты переживал, что не можешь оказаться со мной рядом? — немного помолчав, спросила я.
Люциус пожал плечами:
— Вполне возможно.
Я немного помолчала.
— Когда ты справишься со своей ревностью? — глубоко вздохнув, спросила я. — Когда-нибудь она доведёт тебя до беды.
Он не ответил.
* * *
Время до вечера пролетело незаметно: Лайнус, так же, как утром, не отходил от отца. Зная, что, как только мы окажемся в Малфой-мэноре, столько времени Люциус проводить с ним не будет, я не стала им мешать и занялась сборами.
— Ты сегодня весь день о чём-то думаешь, — сказала я, когда, уложив сына спать, спустилась в гостиную, где находился Люциус. — О чём?
— Об этом проклятье, — ответил он, глядя в окно.
— И что именно? — спросила я, усаживаясь на диван
— Твой друг разве не сказал тебе, что это за проклятье? — отозвался он.
— Гарри? — переспросила я. Люциус не называл моих друзей по имени, и чтобы понять, кого из них он имел в виду, довольно часто мне требовалось какое-то время. — Он сказал, что это родовое заклинание, а с такими заклинаниями практически невозможно ничего сделать.
— Что ж, впервые в жизни вынужден признать, что он поступил мудро, — не оборачиваясь, усмехнулся Люциус. — На его месте я поступил бы так же.
— Ты хочешь сказать, что он с самого начала знал, что это за проклятье?! — вскрикнула я.
— Думаю, для того, чтобы занимать должность главного аврора столько лет, его былых заслуг было бы всё-таки недостаточно.
— Гарри солгал мне? — скорее удивившись, чем возмутившись, спросила я.
— Получается, так, — сказал Люциус.
— Он не мог! — внезапно почувствовав себя преданной, воскликнула я. — Он бы всё мне рассказал!
— Зачем? — спросил Люциус. — Он прекрасно знал, как бы ты поступила, и не хотел давать надежды, которая скорее всего оказалась бы ложной.
— Почему? — глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, спросила я. — Что это за проклятье?
— Проклятие собственной крови, — ответил он. — Красноречивое название, не так ли? Оно не относится к родовым, это просто тёмное заклинание.
— В таком случае Макдафф тоже о нём знал? И он тоже мне лгал?
Люциус покачал головой:
— Вряд ли. Заклинание это не просто редкое, а самое редкое. Оно использовалось всего лишь один раз за всю историю магического мира. Волшебником, который изобрёл его. Когда отец рассказывал мне о тёмной магии, он называл это заклинание самым страшным из всех.
— Почему?
— Потому что сын волшебника погиб от этого заклинания до того, как обзавёлся потомками, и их род прервался. По вине того, кто изобрёл заклинание.
— Понятно, — сказала я. — Но тебя же что-то смущает в нём?
— Смущает. Во-первых, странно, что при той ненависти, которую Арманд Малфой питал к магглорождённым, ненависти настолько сильной, что из-за неё он поставил под угрозу само существование рода, условием снятия проклятья он сделал то, что проклятый не должен отказаться от магглорождённой. Во-вторых... Ты знаешь, что при использовании тёмной магии требуется плата?
— Ты рассказывал, — кивнула я. — Кровь — своя или чужая.
— Но не в этом случае, — сказал Люциус.
— Что же должно быть платой при этом заклинании? — спросила я.
— Душа. Душа волшебника, — мельком взглянув на меня, Люциус снова отвернулся к окну. — Другое название этого проклятья, название, которое бытует среди тёмных магов — поцелуй дементора. Тоже красноречивое название. Однако Арманд до самой своей смерти был здоров и физически, и умственно. Скорее всего, это несоответствие смутило твоего друга — так же, как смущает меня. Плата в тёмной магии обязательна, но почему, использовав самое страшное заклинание, Арманд не лишился души?
Некоторое время я молчала, сопоставляя только что услышанное от Люциуса с тем, что я знала ранее, и размышляя, стоит ли рассказывать об этом Люциусу. Наконец, рассудив, что ему всё же нужно знать всё, что касается его семьи, как бы ему ни было это неприятно, я ответила:
— Наверное, потому, что к тому времени, когда он накладывал проклятье, у него не было души?
Люциус изумлённо посмотрел на меня, ожидая пояснения.
— Ты знаешь, откуда в твоей семье появилась ненависть к магглорождённым? — сделав глубокий вздох, спросила я. — Такая сильная ненависть?
— Судя по твоему вопросу, очевидный ответ будет неверен, — Люциус снова отвернулся к окну.
— Когда мы с Гарри и Роном оказались в Малфуа, — начала я свой рассказ, — в библиотеке мы наткнулись на тайник, который открыть не смогли. Гарри предположил, что отпереть его сможет только тот, кто является кровным родственником хозяина. Однажды, когда Лайнусу было два года, мы сидели с ним в библиотеке. Его книги я составила на нижние книжные полки в шкафу, за которым как раз располагался тайник. Лайнус не мог достать книги и начал сердиться. Думаю, в тот миг у него произошёл выброс магии, потому что тайник открылся сам по себе.
— Сколько, ты говоришь, ему тогда было?! — резко повернулся ко мне Люциус, и я заметила, как в его глазах мелькнуло чувство... гордости. Чувство, которое я вполне могла понять, потому что сама в своё время испытала его. Два года — слишком ранний возраст для первых проявлений магии. Обычно у детей магические способности начинают проявляться лет в пять-шесть. Выбросы магии в два года свидетельствовали только обо одном — наш млаший сын должен был стать очень сильным волшебником.
— Два года, — подтвердила я.
Люциус снова отвернулся к окну.
— И что было в тайнике? — спросил он.
— Воспоминания. Воспоминания Арманда Малфоя. — Люциус молчал, и я продолжила: — Он любил одну девушку, магглу. Любил так сильно, как любить умеете, наверное, только вы, Малфои. Она была дочерью местного кузнеца. Даже по сегодняшним представлениям девушка была удивительно красива. Её звали Аделаида...
— Роскошное имя для простолюдинки, — заметил Люциус.
— Да, — согласилась я. — Но я не думаю, что она была простолюдинкой. Из воспоминаний о ней мало что известно, многое я поняла, анализируя детали. Мать её умерла, так что жила девушка вдвоём с отцом. Арманд был очень образованным человеком, поэтому одной только красотой Аделаиде вряд ли удалось бы завоевать его сердце. Она была образованна, впрочем, как и её отец. Мне кажется, что они не были простолюдинами — скорее, более высокого происхождения, просто обстоятельства заставили их скрываться, ведь тогда постоянно кто-то с кем-то воевал. Но это всего лишь мои догадки. Аделаида умела лечить при помощи трав, к ней часто обращались за помощью местные жители — недалеко от границы поместья располагалась небольшая деревушка. Красота, образование, ум, доброта — одним словом, очарование, к которому Арманд Малфой не мог остаться равнодушным. Он довольно долго ухаживал за Аделаидой, прежде чем попросил её руки. Не знаю, что им двигало, но он рассказал ей, что он — волшебник. К несчастью, девушка была из религиозной семьи. Ты же знаешь, насколько в средние века люди боялись магии. В общем, Аделаида испугалась и отказала ему. Опасаясь разоблачения, Арманд стёр Аделаиде и её отцу все воспоминания о себе. А потом уехал — уехал ко двору герцога Вильгельма. Но через год вернулся — он не смог забыть девушку несмотря на время и расстояние. Тогда он решил, что вновь завоюет её сердце. И расскажет, что он волшебник, обязательно расскажет. Но только когда она станет его женой — ведь тогда она по всем законам будет принадлежать ему до конца жизни. Но ещё больше он надеялся, что к тому времени, когда это произойдёт, он станет значить для неё больше, чем религиозные страхи. Всё шло по его плану — Аделаида вновь полюбила его, её отец согласился отдать ему дочь. Арманд готовился к свадьбе и обустраивал этот дом, чтобы ей было здесь комфортно. Ты заметил, как удобно обустроены чаши с водой в бане? Или, например, эта лестница, ведущая на второй этаж, — я кивнула в сторону выхода, — находится внутри дома. В те времена лестницы на второй этаж делали только снаружи. Или башня. Меня она всегда удивляла. Как оказалось, с её верхней площадки был виден дом кузнеца. Раньше здесь не было леса, и видно было далеко вокруг. После того, как я нашла эти воспоминания, я то и дело замечаю вот эти мелочи то здесь, то там — свидетельство заботы Арманда Малфоя о комфорте будущей жены. Ведь для неё жизнь в доме волшебника была бы сопряжена с неудобствами.
Арманд в очередной раз отправился ко двору герцога Нормандского. После его возвращения должна была состояться свадьба. — Я замолчала, собираясь с духом: я подошла к самой трагичной части своего рассказа. — Только, вернувшись, он не нашёл ни невесты, ни её отца. На месте кузницы было пепелище. Несколько лет подряд были неурожайными, и тот год тоже. И, как водится, люди в таких случаях начинают искать виноватого. Аделаида и её отец отличались от местных жителей, к тому же жили они довольно уединённо. Кузнец и разбирающаяся в травах и обладающая неземной красотой девушка — кто лучше них подходил на роль прислужников дьявола, при помощи колдовства насылающих неурожай? Аделаиду и её отца сожгли заживо в их собственном доме. — Комок подступил к моему горлу, и я замолчала, стараясь подавить слёзы. Когда мне это удалось, я продолжила: — Узнав, как и почему погибли Аделаида с отцом, Арманд Малфой отомстил. Отомстил очень жестоко. Ночью, когда все в деревне спали, он наложил запирающие чары на все дома, так что никто не мог выйти, и один за другим поджёг их. Заживо сгорели все жители деревни. Даже маленькие дети. Четырнадцать домов и бог знает сколько людей. Знаешь, я несколько ночей не могла спать, когда увидела эти воспоминания, боялась даже глаза закрывать. Ты не представляешь, как я возненавидела Арманда, когда уехала из Малфой-мэнора. В жизни никого ненавидела так, как его. Но сейчас не могу. Я знаю, что всё, что он сделал — ужасно, но не могу его больше ненавидеть. Находясь в воспоминании, я словно чувствовала его боль. Никогда не думала, что человеку может быть так больно. Мне кажется, вместе с Аделаидой умерла и душа Арманда. Он возненавидел магглов — но не потому, что не считал их себе ровней, а потому, что они стали виновниками смерти его любимой. Он возненавидел магглов и всё, что имеет к ним отношение. Включая волшебников, которые рождались среди них. Не знаю, стало ли это следствием использования тёмной магии и наложения проклятья, но Арманд возненавидел и саму Аделаиду — из-за того, что она не обладала магией. Потому что если бы она была волшебницей, она не сгорела бы. Поцелуй дементора... Ты прав, красноречивое название. Но ведь дементоры питаются нашими светлыми чувствами. Я помню, как ты рассказывал детям, что хладнокровие, расчётливость и безжалостность Арманда поражали его современников. И я сомневаюсь, что Арманд наложил проклятье тогда, когда его сын полюбил Гвинет. По-моему, он сделал это раньше, после гибели Аделаиды. Возможно, он успел понять, что натворил, и попытался исправить свою ошибку, добавив условие нейтрализации проклятья. Ты знаешь, порой мне кажется, что даже ненависть и презрение к магглам, которую он взращивал в сыне и внуках и которая передавалась из поколения в поколение в вашем роду — это тоже его попытка уберечь своих потомков от проклятья. Ведь если бы не руны, вряд ли мы с тобой даже посмотрели бы друг на друга, не говоря уже о заключении брака. Только я думаю ещё вот о чём: Арманд избавился от воспоминаний об Аделаиде и обо всём, что с ней связано, но уничтожить их совсем так и не решился. Возможно, он всё-таки признавал право на существование любви, которая по силе могла сравниться с его собственной?
Я замолчала, ожидая слов Люциуса. Ждать пришлось долго.
— Кто ещё знает эту историю? Драко? — не оборочиваясь, спросил Люциус.
— Нет, — покачала я головой. — Никто, кроме меня и тебя.
— Где эти воспоминания?
— В спальне, в шкафу с омутом памяти, на верхней полке в углу за флаконами глиняный кувшин. Воспоминания в нём.
— Я должен их посмотреть, — так и не взглянув на меня, Люциус вышел.
Я не пошла за ним, понимая, что ему нужно побыть одному. Я не могла даже представить, что он чувствовал в те минуты. Узнать, что в основе взглядов, на долгие столетия определивших судьбу Малфоев и едва не приведших их к гибели, не было ни капли правды... Для одного человека, уже однажды пережившего крах того, что он считал непреложной истиной, это было слишком. Однако Люциус был сильным человеком, и я знала, что он справится. Мне только не следовало находиться рядом, становясь свидетелем его внутренней борьбы, тем самым заставляя его испытывать унижение, пусть и мнимое.
Я взяла книгу в библиотеке и расположилась в гостиной. Но минувший день был очень насыщенным событиями и эмоциями, поэтому я задремала. Мне казалось, что я почти не спала, но, проснувшись, поняла, что свет в гостиной приглушен, а я укрыта тёплым пледом.
— Латару, — позвала я. Когда элфийка появилась, я спросила её, где Люциус.
— Господин в библиотеке, госпожа, — ответила она. Кивком я отпустила её, а сама прошла в библиотеку.
Люциус стоял возле стола, глядя на что-то, лежащее на столе.
— Что это? — не оборачиваясь, спросил он, едва я вошла. Мельком взглянув на полку, на которой стояли книги Лайнуса, я отметила, что расположены они в ином порядке, чем расставляли их мы с сыном — значит, Люциус открывал тайник и вернул в него воспоминания Арманда. Подойдя ближе, я увидела, что читал муж мои записи об эльфах.
— Я очень многое узнала об эльфах, пока жила здесь, — ответила я. — Записывалаих рассказы, предания, обычаи. Записей так много, что их хватит на целую книгу, не говоря о том, что эти сведения просто уникальны. Гарри нашёл человека, который согласился их издать. Это рукопись для издателя.
— Эта книга не будет издана, — не терпящим пререканий тоном сказал Люциус и отошёл к окну.
Я сердито посмотрела ему вслед и таким же тоном ответила:
— Будет.
Люциус быстро обернулся, бросив на меня ледяной взгляд, но ничего не сказал и снова посмотрел в окно.
Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Наши былые противоречия всегда будут давать о себе знать. Годы, что мы прожили в разлуке, я не вспоминала о них — настолько я тосковала по семье. Однако моё возвращение означало не только конец разлуки, но и вновь появившуюся необходимость искать компромисс для того, чтобы сохранить своё счастье.
Я подошла к мужу и обняла его, прижавшись к его спине.
— Люциус, — начала я после недолгого молчания. — Я не хочу ссориться с тобой из-за этой книги.
— Не ссорься, — ответил он.
Я обошла его и присела на подоконник, подняв голову и стараясь поймать его взгляд. Но Люциус, рассердившись, упорно смотрел поверх моей головы.
— Я работала над ней больше четырёх лет. Ты знаешь, что я с юности хотела облегчить жизнь эльфам. Моя судьба сложилась не так, как я планировала. И ты не представляешь, как я воодушевилась, когда поняла, что здешние эльфы помнят историю своего народа. Несколько месяцев Гарри вёл переговоры с издателем, пока тот, наконец, не согласился на моё условие...
— И что это за условие? — прервал меня Люциус.
— Книга выйдет под псевдонимом, и пока ты и я живы, никто не узнает, что её написала я.
Уголок губ Люциуса слегка дрогнул.
— Ты так уверена, что твой издатель выполнит его?
— Он заключил магический контракт на издание книги. Не обычный, — подтвердила я.
Люциус, сдерживая улыбку, наконец посмотрел на меня.
— Странно, что ты не начала разговор о том, что я несправедлив к эльфам, — едко сказал он.
— Что толку убеждать тебя в том, с чем ты никогда не согласишься? — пожала я плечами. — Но моё стремление добиться того, чего очень хочется, должно быть тебе понятно.
Взгляд Люциуса потеплел, и он погладил меня по щеке:
— Мне тебя не хватало.
* * *
Ну вот, пожалуй, и всё. На следующий день, когда мы завтракали, прилетела сова от Рауля: предположение Люциуса оказалось верным, и Элен Оберон действительно пришла в себя. Рауль приглашал нас с Лайнусом к себе на ужин — его жена хотела познакомиться с друзьями своей семьи. Я взглядом спросила Люциуса, пойдёт ли он с нами, на что муж так красноречиво посмотрел на меня, что стало ясно без слов: в одном доме с магглом, даже если тот является супругом волшебника, он находиться ни за что не будет. Терпимость Люциуса распространялась только на членов его семьи, к коей Рауля он причислять не собирался, несмотря на общего предка.
Первую половину дня я посвятила поездке в Руан и к Маргарет. Вопрос с продажей моей доли в магазине решился буквально в течение нескольких минут. Поскольку я хотела всего лишь вернуть те средства, которые я вложила первоначально, при этом не ставя жёстких сроков по их выплате, мой партнёр с удовольствием согласился.
Маргарет немного расстроилась, ведь она уже привыкла встречать Рождество с нами. Но всё равно она искренне была рада за нас с Лайнусом. Я подарила ей подарки и пообещала навестить её при первой возможности. А себе дала обещание со временем убедить её перебраться в Англию — ведь теперь там были люди, которым она была дорога.
Несколько неприятных минут пришлось мне пережить, когда я вернулась в Малфуа и мы с сыном собрались в гости к Оберонам. Люциус накануне уже успел выразить своё недовольство тем, что фактически вся одежда Лайнуса была маггловской. Я объяснила ему, что мы с сыном частенько бывали в мире магглов, к тому же поляна, на которой мы любили бывать с Лайнусом, находилась как раз недалеко от того места, где нарушались охранные чары. А поскольку предсказать, когда чары нарушатся, никто не мог, то высока была вероятность того, что мы могли неожиданно столкнуться с магглами, и в таком случае наша одежда наверняка привлекла бы их внимание, а после этого — и внимание министерства магии к нам. Поэтому я предпочла не рисковать. Не знаю, насколько убедительным показалось такое объяснение Люциусу, но для посещения магического квартала Парижа у Лайнуса нашлась мантия, подаренная ему Николасом, и Люциус не стал больше ничего говорить. Но, видимо, правду говорят, что ощущение счастья разжижает мозг, потому что только выйдя на улицу, я поняла, что не сумела предупредить ещё одну вспышку гнева мужа. Лайнус привычно открыл дверцу автомобиля и забрался в салон. Увидевший это Люциус шумно выдохнул. Услышав, как он вздохнул, я быстро прошла к автомобилю, и только сев за руль, взглянула на мужа и улыбнулась ему, постаравшись, чтобы моя улыбка была лучезарной. Прежде чем тронуться, я снова посмотрела на Люциуса и одними губами прошептала: «Я люблю тебя». Порой такой приём действовал лучше, чем ласки и поцелуи, и я надеялась, что он поможет избежать неприятного разговора и в этот раз.
Приятно было видеть счастливых Рауля и Адель и не менее счастливую Элен. А когда мы уже прощались, стоя возле крыльца, позади хозяев на крыльце ненадолго появились две призрачные фигуры. Я улыбнулась, и они улыбнулись мне в ответ. Люциус оказался прав: в Малфой-мэноре никогда никто больше не увидит призрака Генри Малфоя.
Пока мы с Лайнусом были в гостях у Оберонов, Люциус побывал на той поляне, где ограничивающие чары давали сбой, и восстановил защиту. Как он объяснил, причиной нарушения чар была чересчур жестокая месть Арманда Малфоя — слишком много невинных жизней он отнял.
И только вечером, когда Лайнус уже заснул, я показала мужу комнату с гобеленом, на котором отражалось семейное древо Малфоев. Я не ошиблась, когда предположила, что для Люциуса гобелен станет настоящим подарком. Пожалуй, лучшего подарка на Рождество я ему не делала. Увидев свою родословную, Люциус попросил меня оставить его одного. Он пробыл в комнате довольно долго, и я, начав беспокоиться, направилась к комнате с гобеленом и в дверях столкнулась с мужем. Мельком взлянув на стену за его спиной, я увидела, что под моим портретом появилась надпись, такая же, как в Малфой-мэноре. Но на этот раз я ни за что не догадалась бы, что её сделал Люциус, если бы не знала, что раньше её там не было.
* * *
Рождественским утром, когда мы должны были переместиться в имение, я проснулась очень рано. Волнение, вызванное предстоящей встречей с семьёй, не давало мне покоя. Не в силах снова заснуть, я ворочалась с боку на бок и в конце концов разбудила Люциуса. Съязвив насчёт того, что если бы я не сбежала в своё время из дома, сейчас бы спокойно спала в Малфой-мэноре, он отвлёк меня от будоражащих мыслей разговором. Как бы мне ни хотелось побыстрей оказаться в поместье, Лайнусу всё же нужно было дать выспаться. Но едва сын проснулся, по моему настоянию мы сразу переместились в Малфой-мэнор — позавтракать я хотела непременно дома.
И всё же, оказавшись за воротами имения, я сумела сдержаться, чтобы не броситься в дом, оставив Люциуса с Лайнусом позади. Опустив Живоглота на землю, я внимательно наблюдала за тем, с каким восхищением и интересом сын осматривается.
Первым, кто встретил нас в доме, оказались Лонки и Торри.
— Госпожа, госпожа, — прорыдала эльфийка, прижав к лицу полу моей мантии. — Хорошо, что госпожа вернуться!
Опустившись на одно колено, я обняла её, одновременно поднимая взгляд на Люциуса. Как и следовало ожидать, он смотрел на меня, не скрывая гнева. При Лайнусе он ничего говорить не стал, но сомневаться не приходилось: не сегодня — так завтра меня ждёт неприятный разговор. Впрочем, я была уверена, что в этот раз в споре последнее слово останется за мной: как бы там ни было, но Лайнус привык обращаться с эльфами уважительно, и Люциус не мог не учитывать этого, если не хотел травмировать сына.
— Грейнджер! — послышался с верхней площадки лестницы голос Драко. Поднявшись, я посмотрела на него: он стоял, насмешливо глядя на меня. Но вместоожидаемой беззлобной колкости, сказанной язвительным тоном, я услышала: — С возвращением.
— С возвращением, Гермиона, — быстро спустившись по лестнице, меня обняла Астория. — Добро пожаловать домой!
— Спасибо, — улыбнувшись ей, ответила я. Затем отодвинулась, оглядываясь и гадая, спустились ли уже вниз те, кого мне хотелось увидеть больше всего — мои дети. Я уже собралась было подняться по лестнице, когда двойняшки появились на пороге гостиной и застыли, изумлённо глядя на меня. По моим щекам потекли слёзы, и я протянула к ним руки. Первым опомнился Николас и, подойдя ко мне быстрыми шагами, обнял меня. Поцеловав его в лоб, я посмотрела на Оливию, не сомневаясь, что она присоединится к нам. Но дочь не сделала в мою сторону ни шага и по-прежнему стояла, не двигаясь. Внезапно она сорвалась с места и бросилась по лестнице вверх.
— Оливия? — растерянно прошептала я. — Оливия! — со страхом воскликнула я. Первое, что пришло мне в голову — что случилось нечто, о чём я, возможно, не знаю, но из-за чего дочь не хочет меня видеть.
— Я сейчас! — раздался её голос из коридора второго этажа. Ещё раз поцеловав и прижав к себе сына, я быстро поднялась по лестнице. Но едва я оказалась наверху, как в конце коридора, держась за руку сестры, показалась Патрисия: растрёпанные волосы, заспанные глаза, которые она тёрла кулачком, пижама и тапочки — весь её облик говорил о том, что малышку только что подняли с постели.
— Мама? — так же неверяще, как пару дней назад Лайнус, прошептала Патрисия. И так же, как Лайнус, закричала: — Мамочка!
После чего, не замешкавшись ни на миг, бросилась ко мне. Я подхватила её на руки и вместе с ней опустилась на верхнюю ступеньку. Крепко обнимая Патрисию, я целовала то её, то Оливию, присевшую рядом с нами и положившую голову мне на плечо. Сквозь слёзы я видела, как Лайнус знакомится с Асторией и Скорпиусом, как Драко и Николас разговаривают с отцом. Увидела мельком брошенный на меня насмешливый взгляд Люциуса. И единственная мысль, которая вертелась в моей голове в тот миг, была о том, чтобы это последнее испытание, выпавшее нашей семье, действительно оказалось последним.
пятница, 27 июня 2014
Глава четырнадцатая
Подарок от Леди Ровена
Несмотря на то, что легла спать в ту ночь я очень поздно, я долго не могла заснуть и задремала незадолго до наступления утра. Разбудила меня Латару, сообщившая, что завтрак почти готов и что семья ждёт меня внизу, в том числе и маленький Лайнус.
читать дальшеНакануне Драко сказал, что они уедут сразу после завтрака, поэтому я старалась не думать о предстоящей разлуке — слёз я не смогла бы сдержать, а омрачать последние по-настоящему счастливые и для меня, и для детей минуты мне не хотелось. Наконец время расставания пришло. Драко отвлёк Лайнуса, давая мне возможность попрощаться с двойняшками. Я обняла их, но сказать ничего не успела: меня опередил Николас.
— Мама, — нерешительно начал он, — скажи... Ты так сильно любишь папу? — Я непонимающе смотрела на него, и он пояснил: — Сильнее, чем нас с Оливией?
Я перевела взгляд на дочь: она тоже смотрела на меня напряжённым взглядом. Поняв, наконец, что их тревожило, я вновь притянула обоих детей к себе и покачала головой:
— Это не так, родные мои. Нельзя говорить, что я люблю папу сильнее, чем вас — потому что его я люблю иначе. Скорее, я люблю папу так же сильно, как вас. Но посудите сами, — после небольшой паузы добавила я, немного откинувшись назад, чтобы посмотреть на их лица, — как я смогла бы смотреть вам в глаза, если бы знала, что могла спасти вашего отца и не сделала этого?
Несколько секунд дети молчали, глядя на меня, затем кивнули и прижались ко мне.
— Но если бы вдруг мой отъезд не помог, я обязательно вернулась бы, — гладя их по волосам, сказала я. — Вы мне верите?
Всё ещё не отрываясь от меня, двойняшки снова кивнули.
— И согласитесь, всё-таки лучше, что у вас есть и папа, и мама. Пусть они и не вместе, но всё-таки у вас два родителя, а не один.
Ещё один согласный кивок.
— Грейнджер! — послышался голос Драко. — Мы приготовили тебе подарок.
— Да, мамочка, — отстранившись, радостно воскликнула Оливия, взяла меня за руку и увлекла к столу, на котором стояли три флакончика. — Смотри!
— Что это? — спросила я, не сумев издалека разобрать, что в них.
— Воспоминания, — ответил Драко. — Ты вчера сказала, что Поттер и Уизли передавали тебе воспоминания о нас. Так вот, мы с двойняшками сегодня утром подготовили для тебя свои воспоминания, чтобы ты сама могла увидеть, что происходило в твоё отсутствие. Грейнджер, только, пожалуйста, не реви снова.
— Не буду, — ответила я, быстро вытирая ставшие влажными глаза. — Ник, Ливи, попрощайтесь пока с Лайнусом, а мне нужно поговорить с Драко.
— В чём дело, Грейнджер? — спросил Малфой, когда мы отошли к окну.
— Я вчера ночью кое о чём подумала... Во-первых, у меня есть одно предложение. Ты не говори сразу «нет», только выслушай. Знаешь, моя беременность протекала довольно тяжело, да и роды были тоже сложными. Я не знаю, родился бы Лайнус здоровым и родился ли бы воообще, если бы рядом со мной не было Маргарет. Она была колдомедиком в волшебном мире и акушером в маггловском. Беременность и роды — её специализация. Я понимаю, что вам с Асторией тяжело будет найти силы, чтобы снова надеяться. Но, может быть, там, где не помогли колдомедики, сумеет помочь человек, знакомый и с маггловской медициной?
Драко сжал зубы, но всё же ответил довольно спокойно:
— Я подумаю. А во-вторых?
— А во-вторых, я хочу тебя попросить кое о чём. Собственно, ради этого я и написала письмо Николасу. Понимаешь, я всё раздумываю над всей этой ситуацией с проклятьем и не могу отделаться от ощущения, что мне не хватает какой-то маленькой детали, чтобы решить загадку. Вот смотри: сэр Генри настаивал, что Люциус о проклятье ничего не должен знать, иначе умрёт. Призрак ни в чём не обманул меня ни разу, поэтому я не могу сказать, что он преднамеренно обманывал меня насчёт этого. Однако Люциус знает о проклятье и не умер — в таком случае сэр Генри либо ошибся, либо знал что-то ещё.
— Например? — переспросил Малфой.
— Я думаю, что он знает, каким образом можно снять это проклятье с рода, — ответила я.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним? — понял меня Драко.
Я кивнула.
— Хорошо, — пообещал он, а затем улыбнулся: — Я что-нибудь придумаю, чтобы привезти детей летом. А пока что нам пора.
Дети оделись, я тоже одела Лайнуса, накинула мантию, и мы вышли во двор. В последний раз кивнув нам в знак прощания, двойняшки обняли Драко, и Малфой трансгрессировал с ними в Париж.
Воспоминаний, оставленных Драко и детьми, мне хватило до следующей нашей встречи летом. Они не сказали, чьи воспоминания в каком флаконе, поэтому я брала флаконы наугад. Первые два оказались наполнены воспоминаниями детей. Просмотрев их все, я выбрала несколько, которые посмотрела позже вместе с Лайнусом. Сын был просто в восторге, оказываясь то на трибуне среди зрителей на игре в квиддич, то наблюдая, как Оливия творит настоящие чудеса на уроке чар, то глядя, как Николас летает в Малфой-мэноре на метле, крепко держа сидящую перед ним Патрисию. Сама я летаю на метле не очень хорошо, да и квиддич до сих пор так и не заинтересовал меня. Однако даже я смогла понять, что ловкость, с которой старший сын управлялся с метлой, была врождённой. И я искренне не понимала, почему с такими способностями он до сих пор не играл в факультетской команде по квиддичу. Однако, просмотрев одно воспоминание, я узнала причину этого, и эта причина заставила меня гордиться сыном так, как никогда раньше.
Воспоминание начиналось с того, что Николас зашёл в гостиную Драко в комнатах декана Слизерина в Хогвартсе. Я там никогда не бывала, даже когда преподавала руны, поэтому понять, где оказалась, смогла не сразу.
— Вы вызывали меня, сэр? — спросил Николас, переступив порог.
— Я один. Закрывай дверь и проходи, — раздался голос Драко из соседней комнаты. Через полминуты Малфой вошёл в гостиную и сел в кресло напротив брата.
— Ну и зачем ты меня позвал? — тут же спросил Николас Драко.
— Для разговора, ставшего уже традиционным в последние четыре года. Надеюсь, в этом году ты всё же попробуешь войти в команду Слизерина?
— Мой ответ «нет» тоже стал традиционным.
— Объясни мне, почему? — ответ Николаса рассердил Драко, но воли гневу он не дал.
— Потому что в квиддич играет Джеймс Поттер.
— При чём тут Поттер?! — воскликнул Драко. — Он гриффиндорец. А я говорю о тебе и о команде твоего факультета.
— Он мой друг, — коротко ответил Николас. — Если ты не забыл, то мы дружим с детства.
— Не забыл. Только я не понимаю, каким образом дружба с Поттером и твоё нежелание играть в квиддич связаны.
— А тебе не приходило в голову, что я просто не хочу рисковать этой дружбой? Ведь если я буду играть за Слизерин, мы с Джеймсом станем соперниками.
— Не забывай, что я не только твой брат, но и декан твоего факультета, — резко сказал Драко, которому явно не понравился тон, которым с ним разговаривал младший брат.
— Тогда определись, как ты со мной разговариваешь: как брат или как декан факультета. Если как декан, то я просто отвечаю, что заставить меня играть в команде вы не можете, сэр, — съязвил Николас.
— А если как брат? — усмехнулся Драко.
— А если как брат, то я объясняю тебе причину своего отказа.
— Ты ведёшь себя не как слизеринец. И не как Малфой.
— Если я не ошибаюсь, неписаное правило слизеринца — извлекать выгоду лично для себя из всех обстоятельств, — теперь усмехнулся уже Николас. — Так вот, дружба с Джеймсом мне более важна, чем игра в квиддич. А что касается того, что я веду себя не как Малфой — не забывай, что я Малфой только наполовину. Моя мать, как и Джеймс, тоже училась на Гриффиндоре, но это не помешало вам быть друзьями — по крайней мере, столько, сколько я себя помню. Если это всё, разрешите мне удалиться, сэ-эр, — специально, чтобы позлить брата, протянул Николас.
На этом воспоминание заканчивалось. Я пересматривала его снова и снова и каждый раз испытывала чувство нежности и гордости за сына: я хотела, чтобы дети взяли всё лучшее, что было в нас с Люциусом, я приложила к этому все силы — и моё желание исполнилось. Несмотря на то, что поведение Николаса было именно таким, какого требовал от него Люциус, всё же мои жизненые ценности — любовь и дружба — стали и ценностями сына тоже.
Воспоминания Оливии были больше о младшей сестре: ведь когда-то она дала мне обещание, что будет заботиться о Патрисии, если меня не будет рядом. Разумеется, ничего подобного тому, что случилось, я не имела в виду. Мне всего лишь хотелось, чтобы дочь не ревновала нас с Люциусом к сестре. И меня радовало, что она о своём обещании не забыла и относилась к его выполнению весьма ответственно. Но стоило ли удивляться? Ведь Оливия тоже была моей дочерью, и ответственно она относилась к любому заданию, будь то в школе или дома. Хотя внешность и поведение Оливии были по-малфоевски обманчивы: при первом знакомстве с ней казалось, что светская жизнь интересует её больше, чем книги и знания.
Благодаря воспоминаниям Драко я увидела множество его встреч с моей сестрой. Они по-прежнему были близкими людьми. Как и следовало ожидать, благодаря их дружбе Мелисса решила стать зельеваром. После окончания академии она стала помогать Драко в лаборатории, а также взяла на себя управление его производством в Косом переулке. И даже её замужество не стало помехой этому. Хотя у меня сложилось впечатление, что Майкл всё же предпочёл бы, чтобы она занималась чем-нибудь другим.
Но самыми главными, конечно же, для меня были воспоминания о муже. Комок подкатывал к моему горлу каждый раз, когда я видела, как он берёт на руки Патрисию, как они о чём-то разговаривают, расположившись немного в стороне от остальных членов семьи. Ведь вроде бы точно так же он обращался с Оливией, когда ей было столько, сколько Патрисии — и всё же всё было иначе. С младшей дочерью Люциус был словно... мягче, чем со старшей.
Драко оставил мне то воспоминание, о котором рассказал при встрече.
Патрисии в то время было годика два. Люциус стоял перед гобеленом с родословной, держа её на руках, и, показывая на портреты предков, называл их имена. И вдруг она протянула ручку, ткнула пальчиком в мой портрет и чётко произнесла:
— Мама!
Люциус на секунду застыл, а потом, как и рассказывал Драко, повторил вслед за дочерью — нет, даже не повторил, а выдохнул:
— Мама.
Неудивительно, что Драко не смог определить чувство, с которым Люциус сказал это — даже мне потребовалось несколько дней, чтобы найти подходящее слово. И неудивительно, что Драко благодарил судьбу, что в тот миг отец не увидел его: я не могла даже предположить, в какой ад Люциус, по-прежнему считавший проявление чувств величайшей слабостью, превратил бы жизнь Драко, ставшего свидетелем этой слабости, — потому что чувством этим была... тоска.
Не знаю, зачем я мучила себя, вновь и вновь просматривая это воспоминание. Наверное, потому, что это было единственным доказательством того, что Люциус, несмотря на все свои старания забыть меня, так и не сумел этого сделать.
Письмо от Драко пришло через три месяца после того, как он с детьми побывал в Малфуа. Меня всегда удивляло, как при такой нелюбви к написанию писем он в своё время писал целые поэмы Мелиссе, потому что мне он написал только то, что имело отношение к делу: призрак соизволил поговорить с Драко только после трёх месяцев настойчивых просьб. Однако ничего обнадёживающего он не сказал. «Я привезу тебе воспоминание летом, Грейнджер. Посмотришь сама», — вот как заканчивалось письмо.
Из-за столь долгого молчания Драко я уже поняла, что ждать хорошей новости не следует, поэтому не почувствовала ничего, хотя бы отдалённо напоминающее разочарование или расстройство.
Летом, как и обещал, Драко сумел привезти детей — на целую неделю! Стоит ли говорить, что я была счастлива? Чуть ранее он сообщил мне, что Астория, наконец, согласилась встретиться с Маргарет. Поэтому, оставив двойняшек в Малфуа, он с Маргарет вернулся в Париж, где их ждала Астория. Какую легенду он придумал для Люциуса на это недельное отсутствие детей, я не спрашивала — я не сомневалась, что она была убедительной. Хотя всю эту неделю я не могла отделаться от мысли, что Люциус знает — знает, что Драко увёз детей, чтобы они встретились со мной. Почему-то в ту неделю я часто вспоминала, как Драко переписывался с Мелиссой, когда отец запретил ему бывать в доме моих родителей. Люциус знал обо этом, знал долгое время — но не препятствовал их переписке: ведь прямо приказа отца Драко не нарушал, а Люциус, несмотря на свои диктаторские замашки всё же старавшийся, чтобы сын был счастлив, не ограничивал его в том, что доставляло ему радость.
Впервые за несколько лет я ощутила радость, которой была лишена — радость матери, с которой дочь делится своими секретами и к советам которой прислушивается сын. Очень осторожно я посоветовала Николасу всё же попробовать вступить в слизеринскую команду по квиддичу. «Я знаю, знаю, почему ты не делал этого до сих пор, — сказала я, когда сын собрался мне возразить. — И поверь, я горжусь тобой. Но на мой взгляд, если ваша дружба с Джеймсом не выдержит простого спортивного соперничества, то так ли уж она прочна?» Николас кивнул, но выдохнул с таким облегчением, что я подумала: а не было ли то воспоминание завуалированной просьбой помочь найти выход из этой ситуации? Именно этот случай заставил меня особенно остро почуствовать, насколько не хватало моей поддержки сыну. С самого детства Николас был ближе ко мне, чем к отцу. И, конечно же, я знала, насколько Николас любил Люциуса и как сильно он стремился заслужить его одобрение. Несмотря на то, что мы с Люциусом старались, чтобы наше противостояние не отражалось на детях, уберечь полностью от этого Николаса мы не смогли, и сын с детства метался между мной и отцом. Он очень старался стать таким, каким хотел его видеть Люциус, но в то же самое время боялся вызвать неодобрение своих поступков с моей стороны. Когда я поняла это, то начала больше внимания уделять тому, чтобы Николас чувствовал себя более уверенно при принятии решений. Мои старания увенчались успехом, потому что к тому времени, как мне пришлось уехать, сын стал больше верить в себя. Но, по всей видимости, корни эта уверенность пустила недостаточно глубоко, не успела ещё окрепнуть в нём, по крайней мере, до такой степени, чтобы он не сомневался при решении действительно важных для него дилемм — таких, как желание играть в квиддич без риска потерять друга.
Что же касается разговора Драко с сэром Генри — то он был весьма коротким.
Состоялся он, как я и предполагала, в лаборатории Драко в Малфой-мэноре — единственном месте, где можно было сохранить этот разговор в тайне. Не то чтобы Люциусу нельзя было появиться там, но он никогда туда не заходил, как, впрочем, и Астория.
— Сэр Генри, — в очередной раз позвал Драко, и призрак наконец появился, просочившись сквозь потолок.
— Слушаю вас, юноша, — надменно сказал он, зависнув под потолком и глядя сверху вниз на Драко.
Тому явно не понравился ни тон предка-привидения, ни необходимость разговаривать с ним, закинув голову назад, но Драко сдержался и спокойно ответил:
— Я хочу поговорить с вами по просьбе моей мачехи.
— Вы встречались с мадам? — более дружелюбно спросил сэр Генри и немного спустился вниз. — Как она? Как малыш? Кто родился?
— Неплохо, если можно так сказать, — сдержанно ответил Драко. — Мальчик. Лайнус.
— Лев. Хорошее имя для Малфоя, — одобрительно кивнул призрак.
— Да. Но я хотел поговорить с вами не об этом, — и Драко коротко пересказал мою просьбу и её причины.
Но вместо ожидаемого смущения, когда сэр Генри понял бы, что его поймали на лжи, призрак резко отплыл в сторону и, отвернувшись от Драко, закрыл лицо руками.
— Значит, он всё-таки узнал, — через какое-то время прошептал он, поворачиваясь к Драко, и в его глазах ясно читалось отчаянье.
— Меня и Грейнджер интересует: каким образом? О проклятье знали только вы и она. Ах нет, ещё Поттер и Уизли, — насмешливо добавил Драко. — Только вот в чём дело: они трое ни за что бы не стали рассказывать об этом отцу. Так что единственный, от кого отец мог узнать о проклятье — это вы.
— Молодой человек! — высокомерно посмотрел на него сэр Генри. — Когда вы возглавите этот род, то узнаете, что глава рода обладает большими знаниями, чем обычный член семьи. Наоборот, — уже спокойнее добавил он, — я сделал всё возможное, чтобы снять проклятье.
— Каким образом? — ухватился за ниточку Драко.
— Это уже не имеет значения, — покачал головой призрак. — Передайте мадам, что единственное, что она сейчас может сделать для мужа — это держаться от него подальше.
И он в одно мгновение исчез.
Не знаю, сколько раз просмотрела я это воспоминание, пытаясь по поведению, по мимике сэра Генри понять, что же он скрывал от меня, найти хоть какое-то доказательство, что он снова лжёт. Но нет — призрак в самом деле расстроился, узнав, что Люциусу известно о проклятье.
Решение узнать, каким образом можно было снять проклятье, я приняла сразу же, как только увидела это воспоминание. Даже если это немогло принести уже никакой пользы, я должна была это узнать. Только для этого мне необходимо было поговорить с сэром Генри самой, так как общаться с Драко он отказывался. В том, что я смогу разговорить привидение, я не сомневалась — козырь в рукаве у меня был. Даже два козыря. Незаметно переместиться в Уилтшир мне помог бы Гарри. Но вот попасть в Малфой-мэнор так, чтобы об этом никто не знал — для этого мне нужен был союзник в самом имении. И единственный, кто мог им стать — это Драко. А Драко как раз и не стал бы этого делать. Он искренне сочувствовал и переживал, что мне пришлось покинуть Малфой-мэнор, но подвергать жизнь отца даже малейшему риску не стал бы никогда.
— Не знаю, как ты, Грейнджер, но я почему-то верю призраку, — сказал он мне, когда приехал за детьми. — Я, конечно, буду пытаться узнать у него, как можно было снять проклятье. Но не рискуй, прошу тебя.
Вся беда была в том, что я тоже верила призраку, но при этом знала, что Драко он ничего не расскажет. Передо мной стояла действительно трудная задача — убедить Драко помочь мне. Он пообещал привезти детей после Рождества, поэтому ждать мне нужно было ещё почти полгода. Но если чему я и научилась от Люциуса — то это терпению. Я научилась ждать. Я не ставила себе цель добиться результата как можно быстрее — я поставила себе цель добиться результата без потерь. А для этого требовалось время и терпение.
Наверное, мне нужно было уже привыкнуть, что прежде чем подарить мне радость, судьба наносит мне удар. Была глубокая ночь, и я спала, когда внезапно почувствовала боль — боль, которой не чувствовала много лет и не думала, что когда-нибудь почувствую её снова. До крови прикусив губу, я в темноте нащупала палочку. Мне едва хватило сил сдерживаться, пока я накладывала заглушающие чары на комнату. Как только я сделала это, палочка выпала из моей руки, и я сжалась на кровати в комок и закричала от нарастающей боли. Впервые за четыре с половиной года Люциус использовал змею. Мне казалось, что всё это длилось очень долго, но только потом я поняла, что боль была настолько сильной, что я потеряла сознание всего через несколько секунд.
Что вынудило Люциуса воспользоваться магической татуировкой, я поняла, когда пришла в себя: было двадцать четвёртое октября — день, в который шесть лет назад второй раз появились руны. Более того, было примерно то же самое время.
Покидая Малфой-мэнор, я ни на секунду не сомневалась в том, что Люциус не станет причинять мне боль с помощью родовой магии. Не сомневалась, потому что верила, что я ему дорога. И то, что до той ночи Люциус не использовал родовую печать, казалось, подтверждало это.
Но это происшествие заставило меня задуматься. Применив заклинание один раз, он вполне мог применить его и во второй, и в третий — я прекрасно отдавала себе в этом отчёт. И в этом случае я была беззащитна — обманывать себя не имело смысла. Дата и время, когда Люциус использовал змею, давали мне надежду, что всё же заставили его поступить так со мной лишь боль и обида и что больше он этого делать не будет. Однако уверенности не было, поэтому нужно было подумать и о том, что делать, если всё это повторится.
Самое ужасное, что выбирать мне нужно было между тем, что было просто плохо, и тем, что было очень плохо. Первый вариант — рассказать обо всём Гарри и позволить ему действительно добиться заключения Люциуса или, в лучшем случае, запрета пользоваться магией. И у меня не было никаких сомнений, что Гарри действительно сможет это сделать — даже если когда-то он блефовал, угрожая Люциусу, то сейчас он наверняка уже собрал досье на моего мужа на тот случай, если придётся защищать меня. Что будет в этом случае с Люциусом и с моей семьёй, мне даже думать не хотелось. А второй вариант — встретиться с мужем и поговорить. Как повлияла бы на Люциуса наша встреча, неизвестно, но во мне жил страх, что в этом случае предупреждения сэра Генри сбудутся и Люциус умрёт. Но если даже не встретиться, а просто написать письмо, то мне предстояло написать правду, в том числе и о сыне — только узнав, что свидетелем моих мучений может стать наш ребёнок, Люциус не стал бы использовать заклинание. Однако узнав о Лайнусе, он тоже не оставил бы меня в покое. Хотя бы до тех пор, пока не нашёл бы меня, чтобы забрать малыша, или до тех пор, пока я сама не отослала бы его к отцу. Два варианта развития событий — и я не знала, какой из них просто плохой, а какой очень плохой.
Получался замкнутый круг, и пока я не видела выхода из этого круга. Решив, что ещё один раз пытку вынести я смогу, я заняла выжидательную позицию, приняв некоторые меры предосторожности. Во-первых, я наказала Латару, если вдруг я её позову и она увидит, что мне плохо, немедленно перенести сына, если он будет в это время со мной, куда-нибудь, чтобы он меня не видел. Во-вторых, я ограничила наши встречи с Оберонами, а ставшие к тому времени и так редкими посещения мира магглов свела на нет.
Прошло несколько недель, но Люциус заклинание больше не применял, и я начала потихоньку расслабляться: по всей видимости, всё же в тот раз он выплеснул накопившуюся боль и больше мучить меня не собирался.
До Рождества оставалось всего два дня, когда неожиданно днём на пороге моего дома появился Гарри.
— Что-то случилось? — с тревогой спросила я, едва поприветствовав друга.
— Ничего, — покачал головой он. — Просто я не смогу навестить вас в праздник, поэтому решил сделать это заранее. Мы с Джинни давно собирались уехать на несколько дней, вдвоём, без детей. Так вот, сейчас у меня, наконец-то, получилось выкроить время. Мы уедем сегодня вечером, а вернёмся вечером в Рождество, так что к вам я не успею. Но Рон приедет обязательно, — улыбнулся он чуть-чуть виновато, — а я — на следующий день после праздника и в новый год обязательно. Ты же не обидишься?
— Нет, конечно, — рассмеялась я. — Я всегда поражалась терпению Джинни — ты же всё время занят на работе. Вам обоим давно пора побыть вдвоём, так что желаю вам хорошо провести время.
— Так, это подарки, — сказал Гарри, доставая из кармана пару коробочек и увеличивая их. — Откроете за праздничным столом. А вот это, — он достал небольшой флакон, — тебе. Посмотришь вечером.
— О чём оно? — спросила я, увидев за стеклом клубящуюся серебристую дымку.
— О твоём муже. Он приходил ко мне пару месяцев назад. Раньше у меня вырваться к тебе не получилось, поэтому отдаю только сейчас. Думаю, тебе это нужно увидеть. Я возьму с собой сквозное зеркало, так что если я понадоблюсь тебе — свяжешься со мной. Хорошо? — настойчиво спросил он, прекрасно понимая, что я не стану отнимать ни секунды у него с Джинни.
— Только в случае крайней необходимости, — пообещала я.
— Пусть так, — согласился Гарри и, коснувшись губами моей щеки, попрощался.
Воспоминание мне хотелось посмотреть немедленно, но мы обещали навестить Рауля и Адель, поэтому просмотр пришлось отложить до вечера. Вернувшись домой, я постаралась поскорей уложить спать сына, чтобы, как обычно, не спеша посмотреть воспоминие. Однако минувший вечер утомил меня, и, собравшись прилечь рядом с Лайнусом только до тех пор, пока он не уснёт, я сама тоже задремала.
— Госпожа, госпожа, скорее, — растормошила меня Латару.
Я никогда не видела Латару такой встревоженной, поэтому тут же встала, постаравшись всё же не разбудить сына. Выйдя из комнаты, я замерла: с первого этажа доносились звуки разговора, вернее, спора — тоненького дребезжащего голоска Мири, вежливо объясняющего что-то, и требовательного голоса... Люциуса. Решив, что у меня галлюцинация, я вытащила палочку и быстро сбежала вниз. Я заскочила в комнату в тот самый миг, когда Люциус резко вскинул волшебную палочку и направил её на Мири, и я словно на несколько секунд очутилась в прошлом.
Мелисса тогда только-только поселилась в имении. Возвращаясь один раз с прогулки, мы втроём — я, Драко и Мелисса — зашли в гостиную, когда там был Люциус: он стоял, направив палочку на Торри — по всей видимости, Люциус очень сильно был разозлён. Нам с Драко понадобилось меньше секунды, чтобы понять, свидетелями чего мы станем. Резким движением Малфой рванул к себе Мелиссу, прижав её так, чтобы она не видела того, что должно было произойти, а я что было сил закричала:
— Люциус! — И когда он повернулся к нам, я, умоляюще глядя на него, одними губами прошептала: — Пожалуйста.
Люциус перевёл взгляд с меня на Драко с Мелиссой и, опустив палочку, пнул Торри:
— Убирайся.
Я знаю, что Торри доставалось от Люциуса — защитить домовика совсем я, увы, не могла, поскольку Торри был личным эльфом мужа. Но, по крайней мере, с того дня ни разу Люциус не наказывал эльфа на глазах Мелиссы и детей. Может быть, именно благодаря этому двойняшки и относились так к домовым эльфам: они искренне не понимали моего возмущения, когда я говорила о том, что эльфам живётся плохо, но и презрения, которое выказывал Люциус, по отношению к домовикам тоже не проявляли.
Воспоминание промелькнуло как наяву, и страх парализовал меня, когда я вновь увидела Люциуса, направившего палочку на эльфа. Ведь в этот раз эльфом был не покорный Торри, а потому последствия могли быть намного страшнее — применение магии выросший свободным Мири обязательно расценил бы как агрессию, а это значит, что он имел право применить магию в ответ. А на что была способна эльфийская магия, не сдерживаемая благодарностью, я представляла прекрасно. Поэтому так же, как в прошлый раз, я изо всех сил закричала:
— Люциус!
Он обернулся, медленно опуская волшебную палочку. Я же, не теряя ни секунды, торопливо продолжала, обращаясь к Мири:
— Прошу простить моего мужа, Мири. Очевидно, для него попасть в этот дом оказалось так же неожиданно, как и для меня. Вы не попросите Латару приготовить лёгкий ужин? Думаю, мой муж не откажется перекусить с дороги, — я бросила взгляд на Люциуса, а затем снова посмотрела на Мири.
— Разумеется, госпожа. Как вам будет угодно, — поклонился он, и я с облегчением вздохнула: эльф оценил мою дипломатию и принял мои извинения. — Господин, — он сделал лёгкий поклон в сторону Люциуса, а затем исчез.
Как только это произошло, я вспомнила о том, о чём даже не подумала в ту минуту, когда увидела Люциуса: что ему находиться рядом со мной нельзя. Правду говорил призрак или нет, я до сих пор не знала, и эта неясность просто убивала. Мелькнула мысль, что раз Люциус оказался здесь и с ним ничего не произошло, возможно, какое-то время мы всё же можем находиться рядом друг с другом. Больше всего мне хотелось броситься к нему, обнять и почувствовать, как он обнимает меня в ответ. Но страх, что если я так поступлю, то случится непоправимое, словно парализовал меня. Я стояла и молчала, и только с жадностью разглядывала мужа. Как только Мири трансгрессировал, Люциус, не сводя с меня взгляда, убрал палочку, затем медленно сцепил руки за спиной. Он ничего не говорил, только стоял и холодно смотрел на меня, и от его взгляда мне стало так неуютно, что я невольно поёжилась. Физически я почти чувствовала переполнявший его гнев. И, как часто случается в минуту наибольшей опасности, я ощутила прилив смелости: вскинув подбородок, я с вызовом посмотрела прямо в глаза Люциусу. В этот миг за моей спиной Латару пискнула:
— Прошу к столу, госпожа.
Нехотя я отвела взгляд от Люциуса и обернулась. Увидев, что Латару накрыла стол так, чтобы я и Люциус сидели напротив друг друга, вздохнула с облегчением: в Малфой-мэноре за столом я всегда сидела рядом с мужем, но сейчас находиться подальше от него мне было комфортнее.
Словно сквозь туман я смотрела, как Латару ставит тарелку перед Люциусом. Я надеялась, что муж обратит внимание на то, как я разговаривала с Мири, и поймёт, что делаю я это не просто так. Он понял это. Разумеется, не стоило и рассчитывать, что он проявит такое же уважение к эльфам. Но он откинулся на спинку стула, предпочтя сделать вид, что просто не замечает Латару — и это уже было хорошо. Я кивнула эльфийке, когда она поставила кушанье передо мной, и жестом отпустила её.
— Надеюсь, ты расскажешь мне, что это за место и почему эльфы ведут себя так нагло? — сказал Люциус, когда мы остались одни. — Хотя учитывая, что их хозяйкой являешься ты...
Я пропустила укол мимо ушей: ждать от Люциуса иного поведения было бы смешно.
— Я им не хозяйка, — ответила я и рассказала, что такое Малфуа и каким образом я оказалась здесь. Рассказывала я долго, и Люциус слушал меня, не перебивая, лишь время от времени уточняя какие-то детали.
— Предки Мири не заключали договор с волшебниками о том, что станут их слугами — потому что к тому времени, когда это произошло, существовал другой магический контракт, заключённый Армандом Малфоем и первым эльфом из рода Мири, и все эльфы, жившие в Малфуа к тому времени, подчинялись этому контракту. Так что они остались свободными, — закончила я.
Люциус больше не стал ничего спрашивать и приступил к еде. Мне же кусок в горло не шёл: я не знала, что принесут мне ближайшие часы и минуты.
— Зачем ты приехал? — наконец не выдержала я.
Люциус неторопливо допил вино и так же неторопливо поставил бокал на стол, и только после этого ответил:
— Хочу, наконец, познакомиться со своим ребёнком.
Непроизвольно я сжала под столом руки и изумлённо воззрилась на мужа:
— Как? — голос меня не слушался. — Как ты узнал?
— Ты же не рассчитавала в самом деле, что сможешь всегда скрывать это от меня? — с холодной усмешкой ответил он.
— Я и не собиралась всегда скрывать от тебя сына, — возмущённо ответила я, а сама тем временем пыталась понять, каким образом Люциус мог узнать о Лайнусе. Гобелен с родословной исключался — если бы вдруг я ошиблась при наложении маскирующих чар, то Люциус не успокоился бы до тех пор, пока не нашёл сына. Значит, на гобелене имени Лайнуса точно не было видно. Друзья и члены семьи исключались тоже. Единственные люди, с которыми мы с Лайнусом общались — Обероны и Маргарет, но им я доверяла безоговорочно. Были, конечно, ещё люди в маггловском мире, но если бы вдруг ищейки Люциуса оживились, Гарри всё равно стало бы известно об этом, и он обязательно предупредил бы меня. Может, у Гарри что-то пошло не так? А ещё странным было то...
— Так как? Ты проводишь меня к нему? — ворвался в мои размышления голос Люциуса.
— Разумеется, — ответила я, вставая.
Я поднялась на второй этаж. Войдя в комнату сына, я зажгла ночник, стоявший на прикроватном столике, и встала в ногах, опершись на спинку кровати. Люциус зашёл вслед за мной и осторожно, чтобы не разбудить Лайнуса, присел рядом с ним на кровать. Он сидел ко мне спиной, поэтому лица его я не видела. Очень долго Люциус просто смотрел на малыша. Наконец, он протянул руку и погладил его по волосам.
Прикосновение разбудило сына, и он открыл глаза. Пару секунд Лайнус не понимал, что происходит, но потом посмотрел на Люциуса и неверяще прошептал:
— Папа?
— Да, — кивнул Люциус. — Да.
— Папочка! — радостно вскрикнул Лайнус, в мгновение ока вскочив и обняв Люциуса. А потом он сбивчиво начал говорить в ухо отцу — шёпотом, но достаточно громко, так что я слышала каждое его слово: — Мама говорила, что на Рождество нужно загадать желание, и оно исполнится. В прошлый раз я загадал, чтобы приехали Николас и Оливия, и они приехали. А в этот раз я загадал, чтобы приехал ты. И ты тоже приехал!
— Приехал, — подтвердил Люциус, и по его голосу я поняла, что он улыбается.
— И ты всегда будешь с нами? — спросил Лайнус.
— Всегда, — пообещал Люциус. — А теперь ложись спать.
— Хорошо, — малыш быстро нырнул под одеяло.
Люциус приглушил немного свет, а когда Лайнус заснул, погасил ночник совсем и встал, чтобы выйти. Я вышла первой и, услышав, как Люциус закрыл за собой дверь в комнату сына, обернулась. Но не успела я этого сделать, как Люциус наотмашь ударил меня, и я схватилась за горящую щёку. От боли слёзы брызнули из моих глаз. Разумеется, я знала, что Люциус будет взбешён, когда узнает о Лайнусе, но я была уверена, что в этот момент меня рядом с ним не будет. Я до крови прикусила губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, и тут почувствовала, как пальцы Люциуса обхватили моё запястье. Он притянул меня к себе и обнял одной рукой, а другой бережно отвёл мою ладонь, которую я прижимала к лицу, и легко прикоснулся губами к моей щеке.
Слёзы, которые я пыталась сдержать, полились, едва я оказалась в объятиях Люциуса.
— Прости, прости меня, — всхлипывая, прошептала я, в то время как Люциус покрывал неторопливыми поцелуями моё лицо. — Я знаю, я не должна была скрывать от тебя сына. Но он — единственное, что дало мне силы жить дальше, когда пришлось отказаться от тебя и детей.
Постепенно поцелуи стали настойчивей, и я не заметила, как стала отвечать ему. Я жадно целовала его, растворяясь в том ощущении полной защищённости, которое овладевало мной только в объятиях Люциуса. Ощущении, по которому я тосковала, и которое, как я считала до той минуты, я никогда больше не испытаю.
— Где твоя спальня? — скользя губами по моей шее, выдохнул Люциус.
Эти слова отрезвили меня. Опомнившись, я попыталась высвободиться, но руки Люциуса, только что ласково скользившие по моей спине, превратились в тиски. Не дав мне отодвинуться ни на йоту, муж прошептал мне на ухо:
— Милая, ты, видимо, кое-что забыла. Я хочу тебя, и я тебя возьму. Но я даю тебе возможность выбрать, где это случится: в удобной постели или здесь, в коридоре, где нас могут увидеть.
Комок подступил к моему горлу, когда я услышала последние слова: Люциус сердился на меня, но не забыл, насколько я всегда переживала, что кто-нибудь может стать свидетелем нашей близости, если она случалась не в спальне.
Он снова поцеловал меня, и больше сил сопротивляться ему я в себе не нашла. Будь что будет! Единственный, кого я всегда боялась рядом с Люциусом, был сам Люциус. Больше рядом с ним мне не было страшно ничего. Правда, сейчас я боялась не его, а за него, за его жизнь. Но если он не боится смерти, нужно ли бояться её мне?
«Можешь сколько угодно отрицать это, но ты соскучился по мне так же, как я по тебе», — это была первая мысль, пришедшая мне в голову после пробуждения. Улыбнувшись, я потянулась, чтобы обнять мужа — но моя рука наткнулась на пустоту.
— Люциус! — испуганно вскрикнула я и села в кровати, оглядывая комнату.
Он стоял перед открытым шкафом, в котором хранились омут памяти, воспоминания и вырезки из газет, и рассматривал стеклянные флаконы.
— Что это? — не поворачивая головы, спросил Люциус.
— Воспоминания, — ответила я.
— Это я вижу, — сказал он. — О чём они?
— О ком, — поправила я его. — О тебе. И о детях.
Люциус поставил на полку флакон, который держал в руках, и вернулся ко мне. Он поправил подушку и сел в изголовье кровати, а я повернулась, чтобы было удобней смотреть на него. Я ни о чём не хотела говорить — чувствовала, что не могу доверять своему голосу. Поэтому я лишь молча смотрела на Люциуса.
Он коснулся ладонью моего лица, и я не смогла сдержать шипения, когда он провёл пальцем по моей щеке — вчерашняя пощёчина дала о себе знать. Увидев это, Люциус заклинанием удалил синяк. Затем он положил палочку на прикроватный столик и взял с неё нашу колдографию — ту самую, которую сделал Николас. Несколько секунд он разглядывал её, а потом сказал:
— Ты так и не объяснила, почему она тебе нравится.
— Когда я смотрю на неё, я вижу, что ты меня любишь, — после небольшой паузы ответила я.
Губы Люциуса едва заметно дрогнули, и он поставил колдографию на место.
Как бы мне ни хотелось, чтобы это утро не кончалось, но нужно было возвращаться в реальность. Я была благодарна судьбе, позволившей нам немного побыть вместе, но не знала, сколько ещё времени мы могли бы находиться рядом друг с другом, так что использовать его нужно было для того, чтобы договориться о моих встречах с детьми. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что, несмотря на всю любовь Люциуса к детям, на какое-то время они вполне могли стать заложниками его гнева по отношению ко мне. Скорее всего, он сам потом пожалел бы об этом. Но я в любом случае должна была сделать всё возможное, чтобы наши отношения не отразились на детях. Я легла рядом с Люциусом и положила голову ему на плечо, раздумывая, с чего начать разговор.
— Ты заберёшь Лайнуса с собой? — наконец, спросила я.
— Обязательно, — ответил он.
— Может быть, оно и к лучшему, — после недолгого молчания, во время которого я обдумывала свой следующий шаг, продолжила я. — После знакомства с Драко и двойняшками Лайнус стал всё чаще говорить о том, что хочет встретиться с тобой. Прошу тебя, — я приподнялась, чтобы посмотреть в глаза мужу, — не будь слишком строг с детьми из-за того, что они виделись со мной.
— Они нарушили мой приказ, — холодно посмотрел он на меня. — По-твоему, я должен об этом забыть?
— Ты можешь сделать вид, что не знаешь об этом. А если быть совсем точным, то формально они твой приказ не нарушили: ты сказал, что не хочешь слышать обо мне, но не запрещал им видеться со мной.
Люциус усмехнулся:
— А ты неплохо осведомлена о том, что происходило в имении в твоё отсутствие.
— Ты даже представить не можешь себе, какую радость я испытала, когда, наконец-то, смогла узнать то, что у вас происходило, не со слов Гарри и Рона, а от детей, из их воспоминаний. Словно вновь оказалась дома. — Я положила голову ему на грудь. — Я знаю, что ты сердишься на меня, но ты же не станешь возражать, если дети будут приезжать ко мне?
— Дети не будут приезжать к тебе, — сказал Люциус. Я подняла голову, но, не дав мне вымолвить даже слова, он закончил: — Потому что ты вернёшься в Малфой-мэнор.
Я отчаянно всхлипнула и, покачав головой, снова уткнулась лицом ему в грудь:
— Нет, не вернусь. В первый раз, когда Николас оказался здесь, он спросил меня: неужели я люблю тебя больше, чем его и Оливию? Я тогда ответила, что не больше, а иначе. Но потом, когда я вспоминала этот разговор, мне начало казаться, что я солгала сыну: мне очень больно, что я не могу видеться с ними, но мне невыносимо больно, когда я начинаю думать, что ты можешь умереть из-за меня. Поэтому нет, я не вернусь. По крайней мере до тех пор, пока не буду знать точно, что проклятье разрушено. Ты должен понять меня.
— Возможно, и пойму, — ответил он. — Если ты объяснишь, о каком проклятье идёт речь.
читать дальшеНакануне Драко сказал, что они уедут сразу после завтрака, поэтому я старалась не думать о предстоящей разлуке — слёз я не смогла бы сдержать, а омрачать последние по-настоящему счастливые и для меня, и для детей минуты мне не хотелось. Наконец время расставания пришло. Драко отвлёк Лайнуса, давая мне возможность попрощаться с двойняшками. Я обняла их, но сказать ничего не успела: меня опередил Николас.
— Мама, — нерешительно начал он, — скажи... Ты так сильно любишь папу? — Я непонимающе смотрела на него, и он пояснил: — Сильнее, чем нас с Оливией?
Я перевела взгляд на дочь: она тоже смотрела на меня напряжённым взглядом. Поняв, наконец, что их тревожило, я вновь притянула обоих детей к себе и покачала головой:
— Это не так, родные мои. Нельзя говорить, что я люблю папу сильнее, чем вас — потому что его я люблю иначе. Скорее, я люблю папу так же сильно, как вас. Но посудите сами, — после небольшой паузы добавила я, немного откинувшись назад, чтобы посмотреть на их лица, — как я смогла бы смотреть вам в глаза, если бы знала, что могла спасти вашего отца и не сделала этого?
Несколько секунд дети молчали, глядя на меня, затем кивнули и прижались ко мне.
— Но если бы вдруг мой отъезд не помог, я обязательно вернулась бы, — гладя их по волосам, сказала я. — Вы мне верите?
Всё ещё не отрываясь от меня, двойняшки снова кивнули.
— И согласитесь, всё-таки лучше, что у вас есть и папа, и мама. Пусть они и не вместе, но всё-таки у вас два родителя, а не один.
Ещё один согласный кивок.
— Грейнджер! — послышался голос Драко. — Мы приготовили тебе подарок.
— Да, мамочка, — отстранившись, радостно воскликнула Оливия, взяла меня за руку и увлекла к столу, на котором стояли три флакончика. — Смотри!
— Что это? — спросила я, не сумев издалека разобрать, что в них.
— Воспоминания, — ответил Драко. — Ты вчера сказала, что Поттер и Уизли передавали тебе воспоминания о нас. Так вот, мы с двойняшками сегодня утром подготовили для тебя свои воспоминания, чтобы ты сама могла увидеть, что происходило в твоё отсутствие. Грейнджер, только, пожалуйста, не реви снова.
— Не буду, — ответила я, быстро вытирая ставшие влажными глаза. — Ник, Ливи, попрощайтесь пока с Лайнусом, а мне нужно поговорить с Драко.
— В чём дело, Грейнджер? — спросил Малфой, когда мы отошли к окну.
— Я вчера ночью кое о чём подумала... Во-первых, у меня есть одно предложение. Ты не говори сразу «нет», только выслушай. Знаешь, моя беременность протекала довольно тяжело, да и роды были тоже сложными. Я не знаю, родился бы Лайнус здоровым и родился ли бы воообще, если бы рядом со мной не было Маргарет. Она была колдомедиком в волшебном мире и акушером в маггловском. Беременность и роды — её специализация. Я понимаю, что вам с Асторией тяжело будет найти силы, чтобы снова надеяться. Но, может быть, там, где не помогли колдомедики, сумеет помочь человек, знакомый и с маггловской медициной?
Драко сжал зубы, но всё же ответил довольно спокойно:
— Я подумаю. А во-вторых?
— А во-вторых, я хочу тебя попросить кое о чём. Собственно, ради этого я и написала письмо Николасу. Понимаешь, я всё раздумываю над всей этой ситуацией с проклятьем и не могу отделаться от ощущения, что мне не хватает какой-то маленькой детали, чтобы решить загадку. Вот смотри: сэр Генри настаивал, что Люциус о проклятье ничего не должен знать, иначе умрёт. Призрак ни в чём не обманул меня ни разу, поэтому я не могу сказать, что он преднамеренно обманывал меня насчёт этого. Однако Люциус знает о проклятье и не умер — в таком случае сэр Генри либо ошибся, либо знал что-то ещё.
— Например? — переспросил Малфой.
— Я думаю, что он знает, каким образом можно снять это проклятье с рода, — ответила я.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним? — понял меня Драко.
Я кивнула.
— Хорошо, — пообещал он, а затем улыбнулся: — Я что-нибудь придумаю, чтобы привезти детей летом. А пока что нам пора.
Дети оделись, я тоже одела Лайнуса, накинула мантию, и мы вышли во двор. В последний раз кивнув нам в знак прощания, двойняшки обняли Драко, и Малфой трансгрессировал с ними в Париж.
* * *
Воспоминаний, оставленных Драко и детьми, мне хватило до следующей нашей встречи летом. Они не сказали, чьи воспоминания в каком флаконе, поэтому я брала флаконы наугад. Первые два оказались наполнены воспоминаниями детей. Просмотрев их все, я выбрала несколько, которые посмотрела позже вместе с Лайнусом. Сын был просто в восторге, оказываясь то на трибуне среди зрителей на игре в квиддич, то наблюдая, как Оливия творит настоящие чудеса на уроке чар, то глядя, как Николас летает в Малфой-мэноре на метле, крепко держа сидящую перед ним Патрисию. Сама я летаю на метле не очень хорошо, да и квиддич до сих пор так и не заинтересовал меня. Однако даже я смогла понять, что ловкость, с которой старший сын управлялся с метлой, была врождённой. И я искренне не понимала, почему с такими способностями он до сих пор не играл в факультетской команде по квиддичу. Однако, просмотрев одно воспоминание, я узнала причину этого, и эта причина заставила меня гордиться сыном так, как никогда раньше.
Воспоминание начиналось с того, что Николас зашёл в гостиную Драко в комнатах декана Слизерина в Хогвартсе. Я там никогда не бывала, даже когда преподавала руны, поэтому понять, где оказалась, смогла не сразу.
— Вы вызывали меня, сэр? — спросил Николас, переступив порог.
— Я один. Закрывай дверь и проходи, — раздался голос Драко из соседней комнаты. Через полминуты Малфой вошёл в гостиную и сел в кресло напротив брата.
— Ну и зачем ты меня позвал? — тут же спросил Николас Драко.
— Для разговора, ставшего уже традиционным в последние четыре года. Надеюсь, в этом году ты всё же попробуешь войти в команду Слизерина?
— Мой ответ «нет» тоже стал традиционным.
— Объясни мне, почему? — ответ Николаса рассердил Драко, но воли гневу он не дал.
— Потому что в квиддич играет Джеймс Поттер.
— При чём тут Поттер?! — воскликнул Драко. — Он гриффиндорец. А я говорю о тебе и о команде твоего факультета.
— Он мой друг, — коротко ответил Николас. — Если ты не забыл, то мы дружим с детства.
— Не забыл. Только я не понимаю, каким образом дружба с Поттером и твоё нежелание играть в квиддич связаны.
— А тебе не приходило в голову, что я просто не хочу рисковать этой дружбой? Ведь если я буду играть за Слизерин, мы с Джеймсом станем соперниками.
— Не забывай, что я не только твой брат, но и декан твоего факультета, — резко сказал Драко, которому явно не понравился тон, которым с ним разговаривал младший брат.
— Тогда определись, как ты со мной разговариваешь: как брат или как декан факультета. Если как декан, то я просто отвечаю, что заставить меня играть в команде вы не можете, сэр, — съязвил Николас.
— А если как брат? — усмехнулся Драко.
— А если как брат, то я объясняю тебе причину своего отказа.
— Ты ведёшь себя не как слизеринец. И не как Малфой.
— Если я не ошибаюсь, неписаное правило слизеринца — извлекать выгоду лично для себя из всех обстоятельств, — теперь усмехнулся уже Николас. — Так вот, дружба с Джеймсом мне более важна, чем игра в квиддич. А что касается того, что я веду себя не как Малфой — не забывай, что я Малфой только наполовину. Моя мать, как и Джеймс, тоже училась на Гриффиндоре, но это не помешало вам быть друзьями — по крайней мере, столько, сколько я себя помню. Если это всё, разрешите мне удалиться, сэ-эр, — специально, чтобы позлить брата, протянул Николас.
На этом воспоминание заканчивалось. Я пересматривала его снова и снова и каждый раз испытывала чувство нежности и гордости за сына: я хотела, чтобы дети взяли всё лучшее, что было в нас с Люциусом, я приложила к этому все силы — и моё желание исполнилось. Несмотря на то, что поведение Николаса было именно таким, какого требовал от него Люциус, всё же мои жизненые ценности — любовь и дружба — стали и ценностями сына тоже.
Воспоминания Оливии были больше о младшей сестре: ведь когда-то она дала мне обещание, что будет заботиться о Патрисии, если меня не будет рядом. Разумеется, ничего подобного тому, что случилось, я не имела в виду. Мне всего лишь хотелось, чтобы дочь не ревновала нас с Люциусом к сестре. И меня радовало, что она о своём обещании не забыла и относилась к его выполнению весьма ответственно. Но стоило ли удивляться? Ведь Оливия тоже была моей дочерью, и ответственно она относилась к любому заданию, будь то в школе или дома. Хотя внешность и поведение Оливии были по-малфоевски обманчивы: при первом знакомстве с ней казалось, что светская жизнь интересует её больше, чем книги и знания.
Благодаря воспоминаниям Драко я увидела множество его встреч с моей сестрой. Они по-прежнему были близкими людьми. Как и следовало ожидать, благодаря их дружбе Мелисса решила стать зельеваром. После окончания академии она стала помогать Драко в лаборатории, а также взяла на себя управление его производством в Косом переулке. И даже её замужество не стало помехой этому. Хотя у меня сложилось впечатление, что Майкл всё же предпочёл бы, чтобы она занималась чем-нибудь другим.
Но самыми главными, конечно же, для меня были воспоминания о муже. Комок подкатывал к моему горлу каждый раз, когда я видела, как он берёт на руки Патрисию, как они о чём-то разговаривают, расположившись немного в стороне от остальных членов семьи. Ведь вроде бы точно так же он обращался с Оливией, когда ей было столько, сколько Патрисии — и всё же всё было иначе. С младшей дочерью Люциус был словно... мягче, чем со старшей.
Драко оставил мне то воспоминание, о котором рассказал при встрече.
Патрисии в то время было годика два. Люциус стоял перед гобеленом с родословной, держа её на руках, и, показывая на портреты предков, называл их имена. И вдруг она протянула ручку, ткнула пальчиком в мой портрет и чётко произнесла:
— Мама!
Люциус на секунду застыл, а потом, как и рассказывал Драко, повторил вслед за дочерью — нет, даже не повторил, а выдохнул:
— Мама.
Неудивительно, что Драко не смог определить чувство, с которым Люциус сказал это — даже мне потребовалось несколько дней, чтобы найти подходящее слово. И неудивительно, что Драко благодарил судьбу, что в тот миг отец не увидел его: я не могла даже предположить, в какой ад Люциус, по-прежнему считавший проявление чувств величайшей слабостью, превратил бы жизнь Драко, ставшего свидетелем этой слабости, — потому что чувством этим была... тоска.
Не знаю, зачем я мучила себя, вновь и вновь просматривая это воспоминание. Наверное, потому, что это было единственным доказательством того, что Люциус, несмотря на все свои старания забыть меня, так и не сумел этого сделать.
* * *
Письмо от Драко пришло через три месяца после того, как он с детьми побывал в Малфуа. Меня всегда удивляло, как при такой нелюбви к написанию писем он в своё время писал целые поэмы Мелиссе, потому что мне он написал только то, что имело отношение к делу: призрак соизволил поговорить с Драко только после трёх месяцев настойчивых просьб. Однако ничего обнадёживающего он не сказал. «Я привезу тебе воспоминание летом, Грейнджер. Посмотришь сама», — вот как заканчивалось письмо.
Из-за столь долгого молчания Драко я уже поняла, что ждать хорошей новости не следует, поэтому не почувствовала ничего, хотя бы отдалённо напоминающее разочарование или расстройство.
Летом, как и обещал, Драко сумел привезти детей — на целую неделю! Стоит ли говорить, что я была счастлива? Чуть ранее он сообщил мне, что Астория, наконец, согласилась встретиться с Маргарет. Поэтому, оставив двойняшек в Малфуа, он с Маргарет вернулся в Париж, где их ждала Астория. Какую легенду он придумал для Люциуса на это недельное отсутствие детей, я не спрашивала — я не сомневалась, что она была убедительной. Хотя всю эту неделю я не могла отделаться от мысли, что Люциус знает — знает, что Драко увёз детей, чтобы они встретились со мной. Почему-то в ту неделю я часто вспоминала, как Драко переписывался с Мелиссой, когда отец запретил ему бывать в доме моих родителей. Люциус знал обо этом, знал долгое время — но не препятствовал их переписке: ведь прямо приказа отца Драко не нарушал, а Люциус, несмотря на свои диктаторские замашки всё же старавшийся, чтобы сын был счастлив, не ограничивал его в том, что доставляло ему радость.
Впервые за несколько лет я ощутила радость, которой была лишена — радость матери, с которой дочь делится своими секретами и к советам которой прислушивается сын. Очень осторожно я посоветовала Николасу всё же попробовать вступить в слизеринскую команду по квиддичу. «Я знаю, знаю, почему ты не делал этого до сих пор, — сказала я, когда сын собрался мне возразить. — И поверь, я горжусь тобой. Но на мой взгляд, если ваша дружба с Джеймсом не выдержит простого спортивного соперничества, то так ли уж она прочна?» Николас кивнул, но выдохнул с таким облегчением, что я подумала: а не было ли то воспоминание завуалированной просьбой помочь найти выход из этой ситуации? Именно этот случай заставил меня особенно остро почуствовать, насколько не хватало моей поддержки сыну. С самого детства Николас был ближе ко мне, чем к отцу. И, конечно же, я знала, насколько Николас любил Люциуса и как сильно он стремился заслужить его одобрение. Несмотря на то, что мы с Люциусом старались, чтобы наше противостояние не отражалось на детях, уберечь полностью от этого Николаса мы не смогли, и сын с детства метался между мной и отцом. Он очень старался стать таким, каким хотел его видеть Люциус, но в то же самое время боялся вызвать неодобрение своих поступков с моей стороны. Когда я поняла это, то начала больше внимания уделять тому, чтобы Николас чувствовал себя более уверенно при принятии решений. Мои старания увенчались успехом, потому что к тому времени, как мне пришлось уехать, сын стал больше верить в себя. Но, по всей видимости, корни эта уверенность пустила недостаточно глубоко, не успела ещё окрепнуть в нём, по крайней мере, до такой степени, чтобы он не сомневался при решении действительно важных для него дилемм — таких, как желание играть в квиддич без риска потерять друга.
Что же касается разговора Драко с сэром Генри — то он был весьма коротким.
Состоялся он, как я и предполагала, в лаборатории Драко в Малфой-мэноре — единственном месте, где можно было сохранить этот разговор в тайне. Не то чтобы Люциусу нельзя было появиться там, но он никогда туда не заходил, как, впрочем, и Астория.
— Сэр Генри, — в очередной раз позвал Драко, и призрак наконец появился, просочившись сквозь потолок.
— Слушаю вас, юноша, — надменно сказал он, зависнув под потолком и глядя сверху вниз на Драко.
Тому явно не понравился ни тон предка-привидения, ни необходимость разговаривать с ним, закинув голову назад, но Драко сдержался и спокойно ответил:
— Я хочу поговорить с вами по просьбе моей мачехи.
— Вы встречались с мадам? — более дружелюбно спросил сэр Генри и немного спустился вниз. — Как она? Как малыш? Кто родился?
— Неплохо, если можно так сказать, — сдержанно ответил Драко. — Мальчик. Лайнус.
— Лев. Хорошее имя для Малфоя, — одобрительно кивнул призрак.
— Да. Но я хотел поговорить с вами не об этом, — и Драко коротко пересказал мою просьбу и её причины.
Но вместо ожидаемого смущения, когда сэр Генри понял бы, что его поймали на лжи, призрак резко отплыл в сторону и, отвернувшись от Драко, закрыл лицо руками.
— Значит, он всё-таки узнал, — через какое-то время прошептал он, поворачиваясь к Драко, и в его глазах ясно читалось отчаянье.
— Меня и Грейнджер интересует: каким образом? О проклятье знали только вы и она. Ах нет, ещё Поттер и Уизли, — насмешливо добавил Драко. — Только вот в чём дело: они трое ни за что бы не стали рассказывать об этом отцу. Так что единственный, от кого отец мог узнать о проклятье — это вы.
— Молодой человек! — высокомерно посмотрел на него сэр Генри. — Когда вы возглавите этот род, то узнаете, что глава рода обладает большими знаниями, чем обычный член семьи. Наоборот, — уже спокойнее добавил он, — я сделал всё возможное, чтобы снять проклятье.
— Каким образом? — ухватился за ниточку Драко.
— Это уже не имеет значения, — покачал головой призрак. — Передайте мадам, что единственное, что она сейчас может сделать для мужа — это держаться от него подальше.
И он в одно мгновение исчез.
Не знаю, сколько раз просмотрела я это воспоминание, пытаясь по поведению, по мимике сэра Генри понять, что же он скрывал от меня, найти хоть какое-то доказательство, что он снова лжёт. Но нет — призрак в самом деле расстроился, узнав, что Люциусу известно о проклятье.
Решение узнать, каким образом можно было снять проклятье, я приняла сразу же, как только увидела это воспоминание. Даже если это немогло принести уже никакой пользы, я должна была это узнать. Только для этого мне необходимо было поговорить с сэром Генри самой, так как общаться с Драко он отказывался. В том, что я смогу разговорить привидение, я не сомневалась — козырь в рукаве у меня был. Даже два козыря. Незаметно переместиться в Уилтшир мне помог бы Гарри. Но вот попасть в Малфой-мэнор так, чтобы об этом никто не знал — для этого мне нужен был союзник в самом имении. И единственный, кто мог им стать — это Драко. А Драко как раз и не стал бы этого делать. Он искренне сочувствовал и переживал, что мне пришлось покинуть Малфой-мэнор, но подвергать жизнь отца даже малейшему риску не стал бы никогда.
— Не знаю, как ты, Грейнджер, но я почему-то верю призраку, — сказал он мне, когда приехал за детьми. — Я, конечно, буду пытаться узнать у него, как можно было снять проклятье. Но не рискуй, прошу тебя.
Вся беда была в том, что я тоже верила призраку, но при этом знала, что Драко он ничего не расскажет. Передо мной стояла действительно трудная задача — убедить Драко помочь мне. Он пообещал привезти детей после Рождества, поэтому ждать мне нужно было ещё почти полгода. Но если чему я и научилась от Люциуса — то это терпению. Я научилась ждать. Я не ставила себе цель добиться результата как можно быстрее — я поставила себе цель добиться результата без потерь. А для этого требовалось время и терпение.
* * *
Наверное, мне нужно было уже привыкнуть, что прежде чем подарить мне радость, судьба наносит мне удар. Была глубокая ночь, и я спала, когда внезапно почувствовала боль — боль, которой не чувствовала много лет и не думала, что когда-нибудь почувствую её снова. До крови прикусив губу, я в темноте нащупала палочку. Мне едва хватило сил сдерживаться, пока я накладывала заглушающие чары на комнату. Как только я сделала это, палочка выпала из моей руки, и я сжалась на кровати в комок и закричала от нарастающей боли. Впервые за четыре с половиной года Люциус использовал змею. Мне казалось, что всё это длилось очень долго, но только потом я поняла, что боль была настолько сильной, что я потеряла сознание всего через несколько секунд.
Что вынудило Люциуса воспользоваться магической татуировкой, я поняла, когда пришла в себя: было двадцать четвёртое октября — день, в который шесть лет назад второй раз появились руны. Более того, было примерно то же самое время.
Покидая Малфой-мэнор, я ни на секунду не сомневалась в том, что Люциус не станет причинять мне боль с помощью родовой магии. Не сомневалась, потому что верила, что я ему дорога. И то, что до той ночи Люциус не использовал родовую печать, казалось, подтверждало это.
Но это происшествие заставило меня задуматься. Применив заклинание один раз, он вполне мог применить его и во второй, и в третий — я прекрасно отдавала себе в этом отчёт. И в этом случае я была беззащитна — обманывать себя не имело смысла. Дата и время, когда Люциус использовал змею, давали мне надежду, что всё же заставили его поступить так со мной лишь боль и обида и что больше он этого делать не будет. Однако уверенности не было, поэтому нужно было подумать и о том, что делать, если всё это повторится.
Самое ужасное, что выбирать мне нужно было между тем, что было просто плохо, и тем, что было очень плохо. Первый вариант — рассказать обо всём Гарри и позволить ему действительно добиться заключения Люциуса или, в лучшем случае, запрета пользоваться магией. И у меня не было никаких сомнений, что Гарри действительно сможет это сделать — даже если когда-то он блефовал, угрожая Люциусу, то сейчас он наверняка уже собрал досье на моего мужа на тот случай, если придётся защищать меня. Что будет в этом случае с Люциусом и с моей семьёй, мне даже думать не хотелось. А второй вариант — встретиться с мужем и поговорить. Как повлияла бы на Люциуса наша встреча, неизвестно, но во мне жил страх, что в этом случае предупреждения сэра Генри сбудутся и Люциус умрёт. Но если даже не встретиться, а просто написать письмо, то мне предстояло написать правду, в том числе и о сыне — только узнав, что свидетелем моих мучений может стать наш ребёнок, Люциус не стал бы использовать заклинание. Однако узнав о Лайнусе, он тоже не оставил бы меня в покое. Хотя бы до тех пор, пока не нашёл бы меня, чтобы забрать малыша, или до тех пор, пока я сама не отослала бы его к отцу. Два варианта развития событий — и я не знала, какой из них просто плохой, а какой очень плохой.
Получался замкнутый круг, и пока я не видела выхода из этого круга. Решив, что ещё один раз пытку вынести я смогу, я заняла выжидательную позицию, приняв некоторые меры предосторожности. Во-первых, я наказала Латару, если вдруг я её позову и она увидит, что мне плохо, немедленно перенести сына, если он будет в это время со мной, куда-нибудь, чтобы он меня не видел. Во-вторых, я ограничила наши встречи с Оберонами, а ставшие к тому времени и так редкими посещения мира магглов свела на нет.
Прошло несколько недель, но Люциус заклинание больше не применял, и я начала потихоньку расслабляться: по всей видимости, всё же в тот раз он выплеснул накопившуюся боль и больше мучить меня не собирался.
* * *
До Рождества оставалось всего два дня, когда неожиданно днём на пороге моего дома появился Гарри.
— Что-то случилось? — с тревогой спросила я, едва поприветствовав друга.
— Ничего, — покачал головой он. — Просто я не смогу навестить вас в праздник, поэтому решил сделать это заранее. Мы с Джинни давно собирались уехать на несколько дней, вдвоём, без детей. Так вот, сейчас у меня, наконец-то, получилось выкроить время. Мы уедем сегодня вечером, а вернёмся вечером в Рождество, так что к вам я не успею. Но Рон приедет обязательно, — улыбнулся он чуть-чуть виновато, — а я — на следующий день после праздника и в новый год обязательно. Ты же не обидишься?
— Нет, конечно, — рассмеялась я. — Я всегда поражалась терпению Джинни — ты же всё время занят на работе. Вам обоим давно пора побыть вдвоём, так что желаю вам хорошо провести время.
— Так, это подарки, — сказал Гарри, доставая из кармана пару коробочек и увеличивая их. — Откроете за праздничным столом. А вот это, — он достал небольшой флакон, — тебе. Посмотришь вечером.
— О чём оно? — спросила я, увидев за стеклом клубящуюся серебристую дымку.
— О твоём муже. Он приходил ко мне пару месяцев назад. Раньше у меня вырваться к тебе не получилось, поэтому отдаю только сейчас. Думаю, тебе это нужно увидеть. Я возьму с собой сквозное зеркало, так что если я понадоблюсь тебе — свяжешься со мной. Хорошо? — настойчиво спросил он, прекрасно понимая, что я не стану отнимать ни секунды у него с Джинни.
— Только в случае крайней необходимости, — пообещала я.
— Пусть так, — согласился Гарри и, коснувшись губами моей щеки, попрощался.
Воспоминание мне хотелось посмотреть немедленно, но мы обещали навестить Рауля и Адель, поэтому просмотр пришлось отложить до вечера. Вернувшись домой, я постаралась поскорей уложить спать сына, чтобы, как обычно, не спеша посмотреть воспоминие. Однако минувший вечер утомил меня, и, собравшись прилечь рядом с Лайнусом только до тех пор, пока он не уснёт, я сама тоже задремала.
— Госпожа, госпожа, скорее, — растормошила меня Латару.
Я никогда не видела Латару такой встревоженной, поэтому тут же встала, постаравшись всё же не разбудить сына. Выйдя из комнаты, я замерла: с первого этажа доносились звуки разговора, вернее, спора — тоненького дребезжащего голоска Мири, вежливо объясняющего что-то, и требовательного голоса... Люциуса. Решив, что у меня галлюцинация, я вытащила палочку и быстро сбежала вниз. Я заскочила в комнату в тот самый миг, когда Люциус резко вскинул волшебную палочку и направил её на Мири, и я словно на несколько секунд очутилась в прошлом.
Мелисса тогда только-только поселилась в имении. Возвращаясь один раз с прогулки, мы втроём — я, Драко и Мелисса — зашли в гостиную, когда там был Люциус: он стоял, направив палочку на Торри — по всей видимости, Люциус очень сильно был разозлён. Нам с Драко понадобилось меньше секунды, чтобы понять, свидетелями чего мы станем. Резким движением Малфой рванул к себе Мелиссу, прижав её так, чтобы она не видела того, что должно было произойти, а я что было сил закричала:
— Люциус! — И когда он повернулся к нам, я, умоляюще глядя на него, одними губами прошептала: — Пожалуйста.
Люциус перевёл взгляд с меня на Драко с Мелиссой и, опустив палочку, пнул Торри:
— Убирайся.
Я знаю, что Торри доставалось от Люциуса — защитить домовика совсем я, увы, не могла, поскольку Торри был личным эльфом мужа. Но, по крайней мере, с того дня ни разу Люциус не наказывал эльфа на глазах Мелиссы и детей. Может быть, именно благодаря этому двойняшки и относились так к домовым эльфам: они искренне не понимали моего возмущения, когда я говорила о том, что эльфам живётся плохо, но и презрения, которое выказывал Люциус, по отношению к домовикам тоже не проявляли.
Воспоминание промелькнуло как наяву, и страх парализовал меня, когда я вновь увидела Люциуса, направившего палочку на эльфа. Ведь в этот раз эльфом был не покорный Торри, а потому последствия могли быть намного страшнее — применение магии выросший свободным Мири обязательно расценил бы как агрессию, а это значит, что он имел право применить магию в ответ. А на что была способна эльфийская магия, не сдерживаемая благодарностью, я представляла прекрасно. Поэтому так же, как в прошлый раз, я изо всех сил закричала:
— Люциус!
* * *
Он обернулся, медленно опуская волшебную палочку. Я же, не теряя ни секунды, торопливо продолжала, обращаясь к Мири:
— Прошу простить моего мужа, Мири. Очевидно, для него попасть в этот дом оказалось так же неожиданно, как и для меня. Вы не попросите Латару приготовить лёгкий ужин? Думаю, мой муж не откажется перекусить с дороги, — я бросила взгляд на Люциуса, а затем снова посмотрела на Мири.
— Разумеется, госпожа. Как вам будет угодно, — поклонился он, и я с облегчением вздохнула: эльф оценил мою дипломатию и принял мои извинения. — Господин, — он сделал лёгкий поклон в сторону Люциуса, а затем исчез.
Как только это произошло, я вспомнила о том, о чём даже не подумала в ту минуту, когда увидела Люциуса: что ему находиться рядом со мной нельзя. Правду говорил призрак или нет, я до сих пор не знала, и эта неясность просто убивала. Мелькнула мысль, что раз Люциус оказался здесь и с ним ничего не произошло, возможно, какое-то время мы всё же можем находиться рядом друг с другом. Больше всего мне хотелось броситься к нему, обнять и почувствовать, как он обнимает меня в ответ. Но страх, что если я так поступлю, то случится непоправимое, словно парализовал меня. Я стояла и молчала, и только с жадностью разглядывала мужа. Как только Мири трансгрессировал, Люциус, не сводя с меня взгляда, убрал палочку, затем медленно сцепил руки за спиной. Он ничего не говорил, только стоял и холодно смотрел на меня, и от его взгляда мне стало так неуютно, что я невольно поёжилась. Физически я почти чувствовала переполнявший его гнев. И, как часто случается в минуту наибольшей опасности, я ощутила прилив смелости: вскинув подбородок, я с вызовом посмотрела прямо в глаза Люциусу. В этот миг за моей спиной Латару пискнула:
— Прошу к столу, госпожа.
Нехотя я отвела взгляд от Люциуса и обернулась. Увидев, что Латару накрыла стол так, чтобы я и Люциус сидели напротив друг друга, вздохнула с облегчением: в Малфой-мэноре за столом я всегда сидела рядом с мужем, но сейчас находиться подальше от него мне было комфортнее.
Словно сквозь туман я смотрела, как Латару ставит тарелку перед Люциусом. Я надеялась, что муж обратит внимание на то, как я разговаривала с Мири, и поймёт, что делаю я это не просто так. Он понял это. Разумеется, не стоило и рассчитывать, что он проявит такое же уважение к эльфам. Но он откинулся на спинку стула, предпочтя сделать вид, что просто не замечает Латару — и это уже было хорошо. Я кивнула эльфийке, когда она поставила кушанье передо мной, и жестом отпустила её.
— Надеюсь, ты расскажешь мне, что это за место и почему эльфы ведут себя так нагло? — сказал Люциус, когда мы остались одни. — Хотя учитывая, что их хозяйкой являешься ты...
Я пропустила укол мимо ушей: ждать от Люциуса иного поведения было бы смешно.
— Я им не хозяйка, — ответила я и рассказала, что такое Малфуа и каким образом я оказалась здесь. Рассказывала я долго, и Люциус слушал меня, не перебивая, лишь время от времени уточняя какие-то детали.
— Предки Мири не заключали договор с волшебниками о том, что станут их слугами — потому что к тому времени, когда это произошло, существовал другой магический контракт, заключённый Армандом Малфоем и первым эльфом из рода Мири, и все эльфы, жившие в Малфуа к тому времени, подчинялись этому контракту. Так что они остались свободными, — закончила я.
Люциус больше не стал ничего спрашивать и приступил к еде. Мне же кусок в горло не шёл: я не знала, что принесут мне ближайшие часы и минуты.
— Зачем ты приехал? — наконец не выдержала я.
Люциус неторопливо допил вино и так же неторопливо поставил бокал на стол, и только после этого ответил:
— Хочу, наконец, познакомиться со своим ребёнком.
Непроизвольно я сжала под столом руки и изумлённо воззрилась на мужа:
— Как? — голос меня не слушался. — Как ты узнал?
— Ты же не рассчитавала в самом деле, что сможешь всегда скрывать это от меня? — с холодной усмешкой ответил он.
— Я и не собиралась всегда скрывать от тебя сына, — возмущённо ответила я, а сама тем временем пыталась понять, каким образом Люциус мог узнать о Лайнусе. Гобелен с родословной исключался — если бы вдруг я ошиблась при наложении маскирующих чар, то Люциус не успокоился бы до тех пор, пока не нашёл сына. Значит, на гобелене имени Лайнуса точно не было видно. Друзья и члены семьи исключались тоже. Единственные люди, с которыми мы с Лайнусом общались — Обероны и Маргарет, но им я доверяла безоговорочно. Были, конечно, ещё люди в маггловском мире, но если бы вдруг ищейки Люциуса оживились, Гарри всё равно стало бы известно об этом, и он обязательно предупредил бы меня. Может, у Гарри что-то пошло не так? А ещё странным было то...
— Так как? Ты проводишь меня к нему? — ворвался в мои размышления голос Люциуса.
— Разумеется, — ответила я, вставая.
Я поднялась на второй этаж. Войдя в комнату сына, я зажгла ночник, стоявший на прикроватном столике, и встала в ногах, опершись на спинку кровати. Люциус зашёл вслед за мной и осторожно, чтобы не разбудить Лайнуса, присел рядом с ним на кровать. Он сидел ко мне спиной, поэтому лица его я не видела. Очень долго Люциус просто смотрел на малыша. Наконец, он протянул руку и погладил его по волосам.
Прикосновение разбудило сына, и он открыл глаза. Пару секунд Лайнус не понимал, что происходит, но потом посмотрел на Люциуса и неверяще прошептал:
— Папа?
— Да, — кивнул Люциус. — Да.
— Папочка! — радостно вскрикнул Лайнус, в мгновение ока вскочив и обняв Люциуса. А потом он сбивчиво начал говорить в ухо отцу — шёпотом, но достаточно громко, так что я слышала каждое его слово: — Мама говорила, что на Рождество нужно загадать желание, и оно исполнится. В прошлый раз я загадал, чтобы приехали Николас и Оливия, и они приехали. А в этот раз я загадал, чтобы приехал ты. И ты тоже приехал!
— Приехал, — подтвердил Люциус, и по его голосу я поняла, что он улыбается.
— И ты всегда будешь с нами? — спросил Лайнус.
— Всегда, — пообещал Люциус. — А теперь ложись спать.
— Хорошо, — малыш быстро нырнул под одеяло.
Люциус приглушил немного свет, а когда Лайнус заснул, погасил ночник совсем и встал, чтобы выйти. Я вышла первой и, услышав, как Люциус закрыл за собой дверь в комнату сына, обернулась. Но не успела я этого сделать, как Люциус наотмашь ударил меня, и я схватилась за горящую щёку. От боли слёзы брызнули из моих глаз. Разумеется, я знала, что Люциус будет взбешён, когда узнает о Лайнусе, но я была уверена, что в этот момент меня рядом с ним не будет. Я до крови прикусила губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, и тут почувствовала, как пальцы Люциуса обхватили моё запястье. Он притянул меня к себе и обнял одной рукой, а другой бережно отвёл мою ладонь, которую я прижимала к лицу, и легко прикоснулся губами к моей щеке.
Слёзы, которые я пыталась сдержать, полились, едва я оказалась в объятиях Люциуса.
— Прости, прости меня, — всхлипывая, прошептала я, в то время как Люциус покрывал неторопливыми поцелуями моё лицо. — Я знаю, я не должна была скрывать от тебя сына. Но он — единственное, что дало мне силы жить дальше, когда пришлось отказаться от тебя и детей.
Постепенно поцелуи стали настойчивей, и я не заметила, как стала отвечать ему. Я жадно целовала его, растворяясь в том ощущении полной защищённости, которое овладевало мной только в объятиях Люциуса. Ощущении, по которому я тосковала, и которое, как я считала до той минуты, я никогда больше не испытаю.
— Где твоя спальня? — скользя губами по моей шее, выдохнул Люциус.
Эти слова отрезвили меня. Опомнившись, я попыталась высвободиться, но руки Люциуса, только что ласково скользившие по моей спине, превратились в тиски. Не дав мне отодвинуться ни на йоту, муж прошептал мне на ухо:
— Милая, ты, видимо, кое-что забыла. Я хочу тебя, и я тебя возьму. Но я даю тебе возможность выбрать, где это случится: в удобной постели или здесь, в коридоре, где нас могут увидеть.
Комок подступил к моему горлу, когда я услышала последние слова: Люциус сердился на меня, но не забыл, насколько я всегда переживала, что кто-нибудь может стать свидетелем нашей близости, если она случалась не в спальне.
Он снова поцеловал меня, и больше сил сопротивляться ему я в себе не нашла. Будь что будет! Единственный, кого я всегда боялась рядом с Люциусом, был сам Люциус. Больше рядом с ним мне не было страшно ничего. Правда, сейчас я боялась не его, а за него, за его жизнь. Но если он не боится смерти, нужно ли бояться её мне?
* * *
«Можешь сколько угодно отрицать это, но ты соскучился по мне так же, как я по тебе», — это была первая мысль, пришедшая мне в голову после пробуждения. Улыбнувшись, я потянулась, чтобы обнять мужа — но моя рука наткнулась на пустоту.
— Люциус! — испуганно вскрикнула я и села в кровати, оглядывая комнату.
Он стоял перед открытым шкафом, в котором хранились омут памяти, воспоминания и вырезки из газет, и рассматривал стеклянные флаконы.
— Что это? — не поворачивая головы, спросил Люциус.
— Воспоминания, — ответила я.
— Это я вижу, — сказал он. — О чём они?
— О ком, — поправила я его. — О тебе. И о детях.
Люциус поставил на полку флакон, который держал в руках, и вернулся ко мне. Он поправил подушку и сел в изголовье кровати, а я повернулась, чтобы было удобней смотреть на него. Я ни о чём не хотела говорить — чувствовала, что не могу доверять своему голосу. Поэтому я лишь молча смотрела на Люциуса.
Он коснулся ладонью моего лица, и я не смогла сдержать шипения, когда он провёл пальцем по моей щеке — вчерашняя пощёчина дала о себе знать. Увидев это, Люциус заклинанием удалил синяк. Затем он положил палочку на прикроватный столик и взял с неё нашу колдографию — ту самую, которую сделал Николас. Несколько секунд он разглядывал её, а потом сказал:
— Ты так и не объяснила, почему она тебе нравится.
— Когда я смотрю на неё, я вижу, что ты меня любишь, — после небольшой паузы ответила я.
Губы Люциуса едва заметно дрогнули, и он поставил колдографию на место.
Как бы мне ни хотелось, чтобы это утро не кончалось, но нужно было возвращаться в реальность. Я была благодарна судьбе, позволившей нам немного побыть вместе, но не знала, сколько ещё времени мы могли бы находиться рядом друг с другом, так что использовать его нужно было для того, чтобы договориться о моих встречах с детьми. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что, несмотря на всю любовь Люциуса к детям, на какое-то время они вполне могли стать заложниками его гнева по отношению ко мне. Скорее всего, он сам потом пожалел бы об этом. Но я в любом случае должна была сделать всё возможное, чтобы наши отношения не отразились на детях. Я легла рядом с Люциусом и положила голову ему на плечо, раздумывая, с чего начать разговор.
— Ты заберёшь Лайнуса с собой? — наконец, спросила я.
— Обязательно, — ответил он.
— Может быть, оно и к лучшему, — после недолгого молчания, во время которого я обдумывала свой следующий шаг, продолжила я. — После знакомства с Драко и двойняшками Лайнус стал всё чаще говорить о том, что хочет встретиться с тобой. Прошу тебя, — я приподнялась, чтобы посмотреть в глаза мужу, — не будь слишком строг с детьми из-за того, что они виделись со мной.
— Они нарушили мой приказ, — холодно посмотрел он на меня. — По-твоему, я должен об этом забыть?
— Ты можешь сделать вид, что не знаешь об этом. А если быть совсем точным, то формально они твой приказ не нарушили: ты сказал, что не хочешь слышать обо мне, но не запрещал им видеться со мной.
Люциус усмехнулся:
— А ты неплохо осведомлена о том, что происходило в имении в твоё отсутствие.
— Ты даже представить не можешь себе, какую радость я испытала, когда, наконец-то, смогла узнать то, что у вас происходило, не со слов Гарри и Рона, а от детей, из их воспоминаний. Словно вновь оказалась дома. — Я положила голову ему на грудь. — Я знаю, что ты сердишься на меня, но ты же не станешь возражать, если дети будут приезжать ко мне?
— Дети не будут приезжать к тебе, — сказал Люциус. Я подняла голову, но, не дав мне вымолвить даже слова, он закончил: — Потому что ты вернёшься в Малфой-мэнор.
Я отчаянно всхлипнула и, покачав головой, снова уткнулась лицом ему в грудь:
— Нет, не вернусь. В первый раз, когда Николас оказался здесь, он спросил меня: неужели я люблю тебя больше, чем его и Оливию? Я тогда ответила, что не больше, а иначе. Но потом, когда я вспоминала этот разговор, мне начало казаться, что я солгала сыну: мне очень больно, что я не могу видеться с ними, но мне невыносимо больно, когда я начинаю думать, что ты можешь умереть из-за меня. Поэтому нет, я не вернусь. По крайней мере до тех пор, пока не буду знать точно, что проклятье разрушено. Ты должен понять меня.
— Возможно, и пойму, — ответил он. — Если ты объяснишь, о каком проклятье идёт речь.
понедельник, 02 июня 2014
Глава тринадцатая
Всё ещё не веря, что это происходит наяву, я обняла дочь и уткнулась лицом в её волосы. Только сейчас я заметила то, чего не замечала в воспоминаниях в омуте памяти: что ростом Оливия пошла в отца и уже догнала меня.
читать дальше— Ливи, доченька, — это было всё, что я смогла из себя выдавить — я задыхалась от рыданий.
Обнимая одной рукой дочь, я оторвалась от неё и, посмотрев на сына, протянула другую руку к нему, приглашая присоединиться к нам. В три длинных шага Николас преодолел разделявшее нас расстояние и молча прижался к моему другому плечу.
— Николас, — касаясь губами его лба, пробормотала я.
Я не знала, кого мне целовать и обнимать вперёд. Мне хотелось стать больше, чтобы обнять их сразу обоих, как это было тогда, когда они были ещё маленькими, прижать крепко к себе и никогда больше не отпускать. Но это было невозможно, и я целовала попеременно в висок то Николаса, то Оливию, и шептала сквозь слёзы:
— Милые мои, как же я соскучилась. Я думала, я вас больше никогда не увижу. Я думала, вы меня никогда не простите...
Я говорила что-то ещё, плача и то прижимая к себе детей, то отодвигаясь и разглядывая их. Сколько времени это продолжалось, не знаю, но внезапно со стороны коридора, ведущего в башню, раздался грохот.
— Что это? — в один голос воскликнули дети.
— Зелье! — с ужасом вскрикнула я и, отпустив двойняшек, бросилась обратно в лабораторию. Открыв дверь, я с тоской оглядела комнату: взорвавшееся бодроперцовое зелье разрушительной силой не обладало, но, чтобы навести порядок, предстояло изрядно потрудиться. Двойняшки, остановившись на пороге, с интересом разглядывали лабораторию, а Драко, всё так же держа на руках Лайнуса, покатывался со смеху.
— Не могу поверить, Грейнджер! — воскликнул он, когда я нахмурилась, взглянув на него. — Но я всё-таки дождался этого часа: невыносимая всезнайка взорвала зелье! Да ещё какое! Простейшее бодроперцовое!
И он снова расхохотался.
— Хватит ржать, Малфой! — рассердилась я. — По-твоему, я могла думать о каком-то зелье, когда Латару сообщила мне, что сын пропал из дому?! И вообще, насколько я понимаю, это из-за вас он вышел на улицу, — добавила я уже язвительно. — Вот и свари лекарство для брата. Потому что если бы не ты, я не отвлеклась бы от зелья.
— Держи, — не переставая смеяться, Драко передал мне сына. — Ступайте.
Взяв Лайнуса на руки, я головой сделала знак детям следовать за мной. Оливия тут же шагнула ко мне, но Николас задержался, и я услышала, как он спросил:
— Тебе помочь?
— Иди, — всё ещё посмеиваясь, ответил ему Драко. — Мантию только мою захвати.
Обернувшись, я сказала по-английски, поскольку Латару находилась возле нас:
— Драко, когда закончишь, можешь позвать Латару, она тебя проводит к нам. Только обращайся с ней уважительно. Я потом всё объясню, но говори обязательно уважительно. И говорить с ней нужно по-французски, а ещё лучше — на старофранцузском языке.
Затем обратилась к эльфийке:
— Латару, у нас сегодня праздник, самый лучший за четыре года. Приготовьте праздничный стол. Через час. Успеете?
— Конечно, госпожа! — улыбаясь, ответила она.
— И, Латару, когда появится Мири, скажите, что я его звала.
— Непременно, госпожа, — снова поклонилась Латару и исчезла.
— Ну, а теперь я жду объяснения, почему ты вышел из дома? — строго спросила я Лайнуса, когда мы оказались в комнате сына. Уложив его в постель, я села рядом в изголовье. Оливия, сбросив мантию и сапожки, забралась с ногами на кровать с другой стороны. Из-за недолгого пребывания на улице жар у Лайнуса усилился. Бодроперцовое зелье готовилось примерно полчаса, поэтому пока я решила просто положить на лоб сыну смоченную холодной водой ткань. Как только Оливия это увидела, забрала у меня компресс, сама положила его на лоб брату и время от времени смачивала ткань водой. Николас расположился у Лайнуса в ногах, прислонившись к спинке кровати.
— Я увидел в окно Драко, Оливию и Николаса, — ответил Лайнус. — Они рассматривали дом. Мама, ты сама говорила, что тот, кого мы не позвали, в дом не попадёт.
— Да, но я говорила о посторонних людях, а не о членах нашей семьи, — усмехнулась я.
— А я испугался, что они в дом не смогут попасть, — посмотрел на меня Лайнус, и по его взгляду понятно было, что виноватым он себя не чувствует. — Я так хотел встретиться с ними. Я вышел их позвать.
— Мама, не переживай, — сказала Оливия. — Как только Драко его увидел, он сразу же взял его на руки и спрятал под своей мантией. И мы сразу же зашли в дом.
— Защитница, — строго сказала я, но сердиться на сына мне уже расхотелось. — Рассказывайте, как вы здесь оказались.
— Это всё Драко, — ответил молчавший до того времени Николас. — Когда я получил твоё письмо, я... разволновался. Ты же просила никому не говорить про него. А Ливи поняла, что что-то случилось. И эта шантажистка пообещала, что если я не расскажу ей, от кого письмо и что в нём, то она расскажет о письме Драко. Ты же знаешь, у нас с Ливи друг от друга секретов никогда не было. Я ей показал твоё письмо, и она... расплакалась. Забрала его у меня, и, мне кажется, убегала в какой-то потайной уголок и ревела там по вечерам. А потом...
— А потом появился я, — сказал Драко, заходя в комнату. — Грейнджер, большую грязь в лаборатории я убрал, а остальное отскребай сама. — При этом явном напоминании об единственной моей неудаче в зельеварении я бросила на него раздражённый взгляд, но всерьёз сердиться не было ни сил, ни желания. — Ну-с, молодой человек, — продолжил Драко, обращаясь к Лайнусу, — ваше лекарство готово, извольте принять.
Лайнус послушно выпил зелье, и минут пять все смеялись, глядя на дым, идущий из его ушей, и на реакцию малыша.
— Значит, ты мой брат Лайнус? — насмешливо спросил его Драко. — Грейнджер, в каких древних фолиантах ты откопала такое имя?
— Моё имя означает «лев», — вскинув подбородок, надменно посмотрел на него Лайнус. — А назвала меня мама так потому, что это имя очень нравится Оливии.
— Правда? — Оливия подняла голову и посмотрела на меня сияющими глазами.
— Правда, — улыбнувшись, кивнула я ей. — Раз сестру назвал Николас, то справедливо, что брата назвала ты. Так что дальше? — спросила я Драко. — Потом появился ты...
— Да, — продолжил рассказ Драко, — я видел, как Ник получил твоё письмо. Я понял, что это что-то очень важное. Сам виноват, — сказал он Николасу, когда тот фыркнул. — Нужно было вести себя более осмотрительно. Нет, он, конечно, виду не подал, что изумлён, не стал распечатывать письмо в Большом зале — всё, как обычно. Только слишком поспешно покинул ужин. Я не стал его расспрашивать, пусть бы сам решал, нужно мне рассказывать или нет. Но через пару дней уже с Ливи начало происходить что-то странное. Она стала рассеянной, на уроках предпочитала молчать, не вызывалась отвечать, — в общем, вела себя совершенно иначе, чем всегда. Преподаватели беспокоиться начали. Но со мной поговорить она отказалась. Тогда я стал наблюдать за ними обоими. И в одну из суббот застал всю их компашку в укромном местечке недалеко от хижины Хагрида.
— Компашку? — не понимая, переспросила я.
— Ну да, — усмехнулся Драко. — Эти двое да Джеймс Поттер со своим другом с Гриффиндора. Взрывоопасная смесь, в общем. К счастью, остальные дети твоих дружков предпочитают компании своих сверстников.
— И что ты сделал, когда застал их компашку? — едва сдерживая улыбку, спросила я. Зная характер Джеймса, можно было понять, что эпитет «взрывоопасная смесь» довольно мягок.
— Услышал, как они все утешают Ливи, подошёл к ним незаметно, так что иного выхода, кроме как отдать мне письмо, у них не осталось. Я забрал письмо, а потом...
— А потом он вызвал нас к себе... — прервал его Николас, но закончить не успел.
— И мы снова убедились, что у нас самый лучший старший брат на свете, — воскликнула Оливия, внезапно в одно мгновение переместившись к другому концу кровати, где сидел Драко. Обняв его за шею, она чмокнула его в щёку. Удивительно, но Драко не только не отстранился, но даже обнял её и прижал к себе — всё же как он начал с детства баловать сестру, так баловал её и сейчас.
— Как это? — закусив губу, чтобы скрыть улыбку, которую вызвало у меня это трогательное проявление братской любви, спросила я.
— Сначала он устроил нам выволочку, — ответил Николас. — Только не поверишь за что, мама, — за то, что мы не смогли справиться с волнением, когда получили твоё письмо. Он спросил: неужели ты совсем нам не дорога, что мы не хотим исполнить твою просьбу, чтобы о твоём письме не узнал папа? А если это не так, то почему мы не стараемся вести себя как ни в чём не бывало — ведь папа сразу поймёт, что что-то случилось.
— А потом он сказал, что что-нибудь придумает, чтобы мы с тобой встретились, — продолжила Оливия.
— И что ты придумал?
Драко пожал плечами:
— А что тут думать? Не нужно большого ума, чтобы понять, что Поттер и Уизли поддерживают с тобой отношения. Взял твоё письмо, показал его Поттеру и сказал, что хочу устроить тебе рандеву с детьми.
— И Гарри согласился? — насмешливо спросила я.
— Как видишь, — флегматично ответил Драко. Мне оставалось только догадываться, каким образом Драко пришлось убедить Гарри: приставив к его горлу палочку, как это сделал Люциус, или расписав, как страдают дети, не видя матери. Я всё-таки склонилась ко второму варианту, ведь Гарри и сам переживал за двойняшек.
— Рождество мы отпраздновали все вместе, но я заранее предупредил отца, что после праздника хочу съездить во Францию на одно собрание узкого круга зельеваров и что хочу двойняшек взять с собой. Он согласился. Мы устроились в гостинице в Париже. Потом активировали портал, который дал нам Поттер, и оказались во дворе какого-то замка. Представь наше удивление, когда из-за башни появляется малыш, зовёт нас всех по именам и приглашает в дом. Первым делом, конечно, я его схватил, спрятал под мантию — он вышел на улицу в одной пижаме, а на улице творится чёрт знает что! А потом я спросил: откуда он нас знает? И он отвечает: ты — мой брат Драко, ты — мой брат Николас, а ты — моя сестра Оливия. Что это за дом, кстати? — сменил он тему. — Ты что, все свои сбережения вложила в древний замок?
Ответить я не успела, потому что в этот момент раздался щелчок трансгрессии, и в комнате появился Мири.
— Латару сказала, что вы хотели меня видеть, госпожа, — сказал он.
— Да, Мири, я хотела познакомить вас с членами моей семьи. Это старший сын моего мужа и мой друг Драко Малфой, — представила я Драко. — Это — мои старшие дети, Николас и Оливия. А это, — указала я на Мири, — главный хранитель этого дома.
— Господин, — поклонился Мири Драко, — господин, — сделал он поклон в сторону Николаса и ещё один в сторону Оливии: — Юная госпожа. Добро пожаловать домой. — Затем обратился ко мне: — Рад видеть, как сияют ваши глаза, госпожа. Чары мы восстановили, можете не беспокоиться. Латару сказала, что ужин почти готов, вы можете спускаться.
— Спасибо, Мири, — поблагодарила я. — Вы можете отдыхать.
Эльф ещё раз поклонился и трансгрессировал.
— Странный эльф, — поджав губы, заметил Драко.
— Как и всё здесь, — отозвалась я. — Вы спрашивали, что это за дом. Не поверите, но это дом ваших предков-французов. Именно отсюда Арманд Малфой вместе с Вильгельмом Нормандским отправился покорять Англию.
— Что?! — потрясённо посмотрели на меня двойняшки и Драко.
— Я была так же удивлена, — рассмеялась я при виде их изумления. — Пойдёмте, и я вам всё расскажу об этом доме, а вы — о том, как жили всё это время.
Единственное, что меня страшило в тот вечер — это разговор с детьми о причине моего отъезда. Но радость от встречи с ними была настолько велика, что я решила не портить её преждевременным предположением дальнейшего развития событий и действовать по обстоятельствам, когда об этом зайдёт речь. Однако — удивительное дело! — во время ужина эта тема ни разу не оказалась затронута. Как только звучала реплика, после которой вполне естественно было бы задать мне вопрос, почему я уехала, возникала едва заметная пауза, а затем Николас, Оливия или Драко уводили разговор от неприятного момента. Такое их поведение меня удивляло, но, конечно же, я не противилась этому. Мои дети были рядом — случилось то, на что я уже не надеялась! Всё прочее не имело значение.
Двойняшки рассказывали о Хогвартсе, об учёбе, о друзьях, Драко — о жене и сыне. Об Астории из рассказов Джинни я знала хоть что-то, о Скорпиусе — почти ничего. И Драко, и двойняшки рассказывали о Патрисии, и впервые с момента моего отъезда при мыслях о младшей дочери тоска не сжимала моё сердце. Наверное, встреча с детьми дала мне надежду на то, что когда-нибудь я увижу и её тоже.
Ещё одной болезненной темой был, конечно же, Люциус. Но каким-то неведомым образом нам удалось избежать и её. Дети и Драко говорили о нём, но каждое упоминание было всего лишь неотъемлемой частью их рассказа. Они не говорили ни о том, как воспринял Люциус мой отъезд, ни о том, что он запретил даже упоминать моё имя.
Я же рассказала им историю Малфуа — ту, которая была мне известна, и провела по всему дому.
— Невероятно, — с восхищением произнёс Николас, когда мы вернулись в гостиную.
— Да, кто бы мог подумать, — покачал головой Драко. Даже он не смог сдержать своего изумления.
— Латару, — позвала я, и когда эльфийка появилась, попросила: — Приготовьте, пожалуйста, три комнаты. Вы же задержитесь? — умоляюще посмотрела я на Драко.
— Только на сегодняшнюю ночь, — кивнул он, а затем добавил, словно извинялся: — Завтра утром нам нужно быть в Париже.
Вечер, ночь и утро — это было так мало! Но всё же лучше, чем ничего. В моём положении даже такой короткий срок был подарком судьбы. Я не стала тратить драгоценное время на сожаления и, сев с детьми на диван и обняв их, продолжила расспрашивать их об учёбе, друзьях, здоровье, интересах — в общем, обо всех столь важных для меня мелочах. Драко, понимая, насколько нужно мне получить как можно больше от этой недолгой встречи с детьми, занял моего младшего сына. Лайнус, недовольный тем, что Драко посмеялся над его именем, поначалу встретил такое внимание брата в штыки, но постепенно оттаял и втянулся в игру.
Приближалось время отхода ко сну, как вдруг, неожиданно для нас всех, Живоглот, незаметно оказавшийся рядом, подошёл к дивану и запрыгнул на колени к Николасу.
— Живоглот! — воскликнул не ожидавший этого сын. Обняв тут же замурлыкавшего кота, он произнёс: — Я думал, ты потерялся, а тебя, оказывается, мама с собой забрала!
— Не забрала, — поправила я его. — Он сам спрятался в моей сумочке, и обнаружила я его только на половине пути.
На пару секунд снова возникла ставшая уже привычной в этот вечер пауза, когда нужно было бы спросить о причине моего отъезда, — и вновь сын продолжил как ни в чём не бывало:
— А я подумал, что он потерялся или даже умер.
— А почему Живоглот к тебе сам пришёл, а меня царапает, когда я хочу его погладить? — ревниво спросил Лайнус, оторвавшись от своей любимой книги, которую он показывал Драко.
— Лайнус, я тебе уже не раз говорила, что Живоглот старенький и ты делаешь ему больно, когда пытаешься его гладить, — строго сказала я и, заметив, как Оливия украдкой зевнула, добавила: — Кому-то пора спать.
Дочь смущённо посмотрела на меня:
— Ты побудешь со мной, пока я не засну?
— Конечно, — улыбнулась я. — Только Лайнуса уложу в постель.
— Мы ещё посидим с ним немного, — остановил меня Драко, и я кивнула, соглашаясь.
— А мне можно ещё раз посмотреть дом? — спросил Николас.
— Конечно, — снова кивнула я и повернулась к дочери: — Пойдём?
Оливия улеглась в кровать, а я прилегла рядом с ней поверх одеяла и обняла её. Положив голову мне на плечо, дочь обняла меня в ответ. Больше мы не стали с ней ни о чём говорить — только лежали, обнявшись. Время от времени я касалась губами её лба, а она чуть сильнее сжимала меня в объятиях.
— Почему вы не спрашиваете меня, почему я уехала? — через какое-то время рискнула спросить я.
— Мы так договорились с Драко, — уже засыпая, ответила мне Оливия. — Ты расскажешь ему, а он расскажет нам то, что посчитает нужным.
Последние слова я едва разобрала, так как дочь провалилась в сон. Подождав ещё некоторое время, я поцеловала её и вернулась в гостиную.
Лайнус заснул на руках у Драко. Я хотела его забрать, но Малфой вызвался сам уложить брата.
— Где его комната, ты знаешь, — шёпотом ответила я. — Пойду, ещё немного поговорю с Николасом, а потом спущусь сюда.
К моему удивлению, Николас, немного поговорив со мной, сам предложил мне вернуться к Драко.
— Ты же наверняка хочешь узнать о папе, — сказал он.
Слёзы подступили к моему горлу, когда я услышала эти слова. Я ничего больше не сказала, только крепко обняла его и поцеловала: из всех моих детей Николас понимал меня лучше всех — так было со дня его рождения, так и осталось до сих пор.
Когда я вернулась в гостиную, Драко был ещё там — сидел на диване, а на руках у него спал Лайнус.
— Не получилось? — негромко спросила я. — Давай я сама уложу его в постель.
— Нет, — мотнул головой Драко, по-прежнему глядя на брата. — Я не стал его пока укладывать. — Он усмехнулся. — Ты знаешь, он мне напоминает меня в этом возрасте. Я был таким же упрямым.
Я улыбнулась:
— Мне почему-то тоже так казалось — что Лайнус характером похож на тебя.
Драко снова усмехнулся. Некоторое время мы молчали, а потом он сказал:
— Я так любил, когда Скорпиус засыпал у меня на руках, когда был совсем маленьким. И сейчас у меня такое чувство, словно я вновь вернулся в те дни. — Немного помолчав, он добавил: — Жаль, что нельзя их вернуть на самом деле.
— Почему вы с Асторией остановились на одном ребёнке? — внезапно спросила я. — Я никогда не спрашивала об этом, но мне всегда казалось, что вы захотите минимум двоих.
Драко не ответил и склонился к малышу, а я заметила, как сжались его челюсти. Молчание затягивалось, и я начала жалеть, что задала этот вопрос. Я уже открыла рот, чтобы извиниться, но тут Малфой поднял голову:
— Мы никому не рассказывали об этом. Но у Астории возникли проблемы после рождения сына. Помнишь, когда Скорпиусу было три года, мы на несколько недель уезжали летом вдвоём с Асторией? Где мы только не побывали тогда! Всё бесполезно...
— Почему ты не рассказал Люциусу? — спросила я. — Он бы небо и землю перевернул, но нашёл того, кто смог бы помочь.
— Своими руками дать отцу оружие против Астории? — усмехнулся Драко. — Нет уж, уволь. Мне хватило того, что она несколько месяцев уходила по ночам в ванную и плакала, думая, что я не слышу. Ты можешь представить, чтобы Астория плакала? — Я покачала головой, и он продолжил: — Вот и я не представлял до того времени... — Он ненадолго замолчал. — К тому же я сам перевернул небо и землю, но не нашёл такого человека.
Снова наступило молчание. Возразить мне было нечего: я прекрасно знала, что несмотря на всю любовь к семье, Люциус, не задумываясь, использовал бы самое больное место Астории, если бы вдруг ему понадобилось ударить её посильнее.
— Пожалуй, пойду уложу его в постель, — наконец сказал Драко.
Я кивнула. Драко с Лайнусом на руках поднялся в комнату малыша, а я тем временем сходила в башню и взяла бутылку вина.
— Что это? — спросил Малфой, входя в гостиную. Я как раз поставила бокалы рядом с вином на столик.
— Мы во Франции, Драко, — усмехнулась я. — Это вино. Гарри и Рону очень нравится этот сорт, поэтому я всегда держу для них про запас пару бутылок.
— Маггловское, — презрительно сказал он, беря бутылку и разглядывая этикетку. — Чего ещё следовало ожидать от тех, кто носит фамилии Поттер и Уизли?
— Малфой, — я посмотрела на него сердито. — Не старайся выглядеть заносчивым — я всё равно тебя уже не воспринимаю таким.
Он фыркнул, но откупорил бутылку и налил вино в бокалы.
— Расскажи о Мелиссе, — попросила я. — Вы о ней рассказывали сегодня, но очень мало...
— Нет уж, Грейнджер, — прервал меня Драко, усаживаясь на диван. — Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
Я глубоко вздохнула: время для разговора, которого я желала и страшилась сильнее всего в этот вечер, настало.
Только начав свой рассказ, я поняла, что ни разу за всё то время, которое я прожила отдельно от своей семьи, я по-настоящему не вспоминала, что чувствовала в те дни: с момента, когда я узнала о проклятье, до того дня, когда оказалась в Малфуа. Несколько раз к моему горлу подступал комок, и я замолкала, чтобы сдержать слёзы. Столь острому восприятию пережитого мною я сама удивлялась: мне казалось, я уже давно если не смирилась, то по крайней мере достаточно спокойно воспринимала вероятность того, что остаток своей жизни мне предстоит провести вдали от семьи.
— Да-а, — протянул Драко, когда я закончила рассказ. — Тогда многое становится понятным.
— Ты не очень-то и удивлён, — заметила я.
— То, что твоё исчезновение и внезапное выздоровление отца как-то связаны, я понял ещё тогда, — после небольшой паузы ответил он. — Как-то покорно ты восприняла известие о том, что отец умирает. Словно знала об этом заранее. И почему-то даже не пыталась бороться. Это было совсем на тебя не похоже. Но такого проклятья я даже предположить не мог.
— Не пожалел, что решился привезти сюда детей? — спросила я. — Если Люциус узнает...
— Откуда? — усмехнулся он. — Если ты о легилименции, то он не будет применять её по отношению к двойняшкам.
— Ты уверен? — его слова меня поразили.
Малфой кивнул:
— По крайней мере, до тех пор, пока их поведение не заставит его считать, что они что-то скрывают или о чём-то беспокоятся.
— Драко, — после небольшой паузы осторожно и всё так же недоверчиво сказала я. — Я знаю, что никто на свете не понимает логику Люциуса лучше, чем ты, но всё же я не уверена...
— Поверь, — он снова усмехнулся, — у него тоже есть кодекс поведения по отношению к членам своей семьи, особенно к детям.
Почему-то эти слова меня убедили сразу — наверное, потому, что с первого дня нашего брака прилюдно Люциус вёл себя со мной подчёркнуто уважительно: такое поведение никак не вписывалось в его манеру обращения с магглорождённой волшебницей, но зато идеально вписывалось в манеру обращения со своей женой.
— Ну, а те полтора месяца, которые прошли с того дня, когда Николас получил твоё письмо, и до дня, когда двойняшки приехали на каникулы, они как раз и тренировались вести себя так, чтобы не вызвать у отца подозрений. Николасу было попроще, но Ливи слишком эмоциональна. Грейнджер, ты что?!
Я закрыла лицо руками и наклонилась вперёд, уже не в силах сдерживать рыдания. Я почувствовала, как Драко пересел на диван рядом со мной, потом — как он накинул на меня мантию. Такое открытое проявление сочувствия он позволял себе нечасто, а потому я не сопротивлялась и позволила укутать ему меня так, чтобы он невзначай не прикоснулся к моей коже, и прижать к своей груди.
— Я думала... — всхлипывала я, — я думала, они меня возненавидели... Когда Николас не ответил мне, я решила, что он меня не простил... что я никогда не увижу больше детей... что они не захотят меня видеть...
— Да, что-то я не подумал, что ты так можешь воспринять их молчание, — пробормотал Драко.
Некоторое время слёзы ещё текли из моих глаз, но постепенно я успокоилась.
— Вы поэтому договорились, что дети узнают о причинах моего отъезда от тебя? — спросила я, отстраняясь от Драко.
— Ну да, — снимая с меня мантию и пересаживаясь обратно на своё место, ответил он. — Знаешь, какой самый лучший способ не выдать чужой тайны?
— Не знать её, — кивнула я.
— Вот именно, — подтвердил он.
— Расскажи мне о Люциусе, — тихо попросила я.
— Что тебя интересует?
— Всё, — ответила я.
— Всё я не знаю, — шутливо сказал Драко, но, увидев, как я нахмурилась, стал серьёзным: — Ладно-ладно, Грейнджер. Слушай.
Рассказ Драко длился очень долго. Не скажу, что из него я узнала много нового — по всей видимости, Астория, как и Драко, тоже понимала, что друзья поддерживают со мной отношения, поэтому и рассказывала Джинни о том, что происходило в моей семье, с тем, чтобы Джинни сообщала об этом мне. Однако рассказ Драко был рассказом очевидца и участника событий, поэтому его я слушала, затаив дыхание и стараясь не перебивать. Правда, понять, какие чувства стояли за поступками Люциуса, даже из рассказа Драко мне оказалось практически невозможно. Нет, поначалу, как я и предполагала, Люциус был рассержен и встревожен — такими словами Драко описал состояние отца в первые месяцы после моего отъезда. Он избегал разговаривать с детьми обо мне, но один-единственный раз всё же пообещал им, что найдёт меня.
— Ты же знаешь, что отец никого не посвящает в свои дела, — говорил Драко. — Он ничего не рассказывал о том, как продвигаются твои поиски. Но мы понимали, что он задействовал все свои возможности: я не помню, было ли когда-нибудь в имении столько почтовых сов и покидал ли отец Малфой-мэнор так часто. Всё это продолжалось несколько месяцев. А потом... — Драко ненадолго замолчал. — Мы не ожидали, что такое может произойти. Мы ужинали, как обычно. Ливи... Ты знаешь, после твоего отъезда она окружила Патрисию такой заботой — словно старалсь заменить ей тебя. Конечно, всё это было только когда она приезжала на каникулы. Но тогда она проводила с ней всё время, за исключением, когда Патрисию забирал отец. Представляешь, Ливи даже Лонки почти не подпускала к сестре, сама её кормила, одевала, купала, спать укладывала. А во время учёбы несколько раз в месяц передавала ей со мной коробочку с сюрпризом.
— Коробочку с сюрпризом? — переспросила я.
— Ну да, — кивнул Драко. — Коробочка, которую Оливия зачаровывает специально для Патрисии. Когда Патрисия её открывает, оттуда появляется какое-нибудь животное: то бабочка, то единорог, то змейка. Маленькое такое, но каждый раз новое. Наверное, именно это занятие и заставило Оливию уделять особое внимание чарам и трансфигурации. Профессор Флитвик так просто в восторге от её успехов. Мне кажется, Ливи избаловала своими сюрпризами сестру, потому что если коробочки долго нет, Патрисия начинает донимать меня вопросами, когда Оливия закончит новый сюрприз. Но я отвлёкся, — оборвал сам себя Драко. — Так вот, за ужином Оливия, как обычно, посадила к себе на колени Патрисию. Патрисия начала капризничать, и тогда Оливия сказала, что когда ты вернёшься, то будешь очень недовольна таким её поведением. И тут... отец резко сказал, что ты не вернёшься. И что он больше не хочет слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер. — Я замерла, а Драко между тем продолжал: — Объяснять нам, отец, конечно, ничего не стал. На следующий день Оливия попыталсь узнать у него, чем вызваны его слова. Бесполезно, конечно же, но случилось то, чего никто никогда не ожидал: отец наказал Оливию. Ничего страшного, — поспешил успокоить меня Драко, когда я изумлённо подалась вперёд. — До конца каникул оставалось три дня, и всё это время Оливии не разрешалось выходить из комнаты. Но для нас всех оказалось полной неожиданностью, что отец наказал её — ведь по отношению к ней он никогда этого не делал. И когда он сказал, что если Оливия или Николас ещё хоть раз нарушат его приказ, то он обоих заберёт из Хогвартса, сомнений ни у кого не осталось: всё очень серьёзно.
— Он узнал о проклятье, — убеждённо сказала я.
— Ты уверена? — с сомнением переспросил Драко.
Я кивнула и пересказала сцену из воспоминаний Гарри о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Он знает о проклятье, — закончила я. — Он знает о проклятье и ненавидит меня. За то, что проклятье сработало.
Малфой усмехнулся:
— Я вот всё понять не могу: ты сказала, что проклятье активировалось тогда, когда ты узнала о чувстве отца к тебе. Каким образом? Он сказал тебе?
— Драко, — рассмеялась я. — Ты можешь представить, чтобы Люциус сказал кому-то, что любит его? — Он отрицательно качнул головой, и я продолжила: — Я тоже не могу. Нет, он... сделал кое-что... Но после этого у меня сомнений не осталось.
Драко вопросительно посмотрел на меня. Но я пояснять свои слова не собиралась, поэтому он заговорил о другом:
— Возможно, ты и права, что отец знает о проклятье. Во всяком случае то, что он не хочет больше ничего знать о тебе — такая реакция вполне в его духе и меня не удивляет. Только вот насчёт ненависти к тебе я не уверен.
Я подалась вперёд:
— Почему ты так думаешь?
— Трудно объяснить. Твоё имя действительно не упоминается дома. Просто однажды... я стал свидетелем одной сцены. Отец показывал Патрисии гобелен с родословной, и она внезапно показала на твой портрет и сказала: «Мама». — При этих словах я снова едва не заплакала, ведь я никогда не слышала, как Патрисия называла меня мамой. Драко между тем продолжал: — А отец... Он повторил: «Мама». И сказал он это так... Не знаю, как объяснить, с какой интонацией это было сказано. Я никогда не слышал, чтобы он говорил таким тоном. Только я до сих пор благодарю судьбу, что он не увидел меня тогда. Грейнджер! Я думал, что наш приезд порадует тебя, а ты всё время ревёшь. Грейнджер!
— Прости, прости, — поспешно вытирая вновь побежавшие по щекам слёзы, сказала я. — Не могу сдержаться. Вы в самом деле обрадовали меня своим приездом. Я ведь уже и не надеялась. Но о двойняшках Гарри, Рон и Джинни мне рассказывали хоть что-то, а о Люциусе и Патрисии — практически ничего. И можешь не верить, но я не плакала столько с того дня, как впервые оказалась в этом доме.
Малфой ухмыльнулся и продолжил свой рассказ. И только часа в три ночи я спохватилась, что и мне, и Драко нужно всё-таки отдохнуть хоть немного.
читать дальше— Ливи, доченька, — это было всё, что я смогла из себя выдавить — я задыхалась от рыданий.
Обнимая одной рукой дочь, я оторвалась от неё и, посмотрев на сына, протянула другую руку к нему, приглашая присоединиться к нам. В три длинных шага Николас преодолел разделявшее нас расстояние и молча прижался к моему другому плечу.
— Николас, — касаясь губами его лба, пробормотала я.
Я не знала, кого мне целовать и обнимать вперёд. Мне хотелось стать больше, чтобы обнять их сразу обоих, как это было тогда, когда они были ещё маленькими, прижать крепко к себе и никогда больше не отпускать. Но это было невозможно, и я целовала попеременно в висок то Николаса, то Оливию, и шептала сквозь слёзы:
— Милые мои, как же я соскучилась. Я думала, я вас больше никогда не увижу. Я думала, вы меня никогда не простите...
Я говорила что-то ещё, плача и то прижимая к себе детей, то отодвигаясь и разглядывая их. Сколько времени это продолжалось, не знаю, но внезапно со стороны коридора, ведущего в башню, раздался грохот.
— Что это? — в один голос воскликнули дети.
— Зелье! — с ужасом вскрикнула я и, отпустив двойняшек, бросилась обратно в лабораторию. Открыв дверь, я с тоской оглядела комнату: взорвавшееся бодроперцовое зелье разрушительной силой не обладало, но, чтобы навести порядок, предстояло изрядно потрудиться. Двойняшки, остановившись на пороге, с интересом разглядывали лабораторию, а Драко, всё так же держа на руках Лайнуса, покатывался со смеху.
— Не могу поверить, Грейнджер! — воскликнул он, когда я нахмурилась, взглянув на него. — Но я всё-таки дождался этого часа: невыносимая всезнайка взорвала зелье! Да ещё какое! Простейшее бодроперцовое!
И он снова расхохотался.
— Хватит ржать, Малфой! — рассердилась я. — По-твоему, я могла думать о каком-то зелье, когда Латару сообщила мне, что сын пропал из дому?! И вообще, насколько я понимаю, это из-за вас он вышел на улицу, — добавила я уже язвительно. — Вот и свари лекарство для брата. Потому что если бы не ты, я не отвлеклась бы от зелья.
— Держи, — не переставая смеяться, Драко передал мне сына. — Ступайте.
Взяв Лайнуса на руки, я головой сделала знак детям следовать за мной. Оливия тут же шагнула ко мне, но Николас задержался, и я услышала, как он спросил:
— Тебе помочь?
— Иди, — всё ещё посмеиваясь, ответил ему Драко. — Мантию только мою захвати.
Обернувшись, я сказала по-английски, поскольку Латару находилась возле нас:
— Драко, когда закончишь, можешь позвать Латару, она тебя проводит к нам. Только обращайся с ней уважительно. Я потом всё объясню, но говори обязательно уважительно. И говорить с ней нужно по-французски, а ещё лучше — на старофранцузском языке.
Затем обратилась к эльфийке:
— Латару, у нас сегодня праздник, самый лучший за четыре года. Приготовьте праздничный стол. Через час. Успеете?
— Конечно, госпожа! — улыбаясь, ответила она.
— И, Латару, когда появится Мири, скажите, что я его звала.
— Непременно, госпожа, — снова поклонилась Латару и исчезла.
* * *
— Ну, а теперь я жду объяснения, почему ты вышел из дома? — строго спросила я Лайнуса, когда мы оказались в комнате сына. Уложив его в постель, я села рядом в изголовье. Оливия, сбросив мантию и сапожки, забралась с ногами на кровать с другой стороны. Из-за недолгого пребывания на улице жар у Лайнуса усилился. Бодроперцовое зелье готовилось примерно полчаса, поэтому пока я решила просто положить на лоб сыну смоченную холодной водой ткань. Как только Оливия это увидела, забрала у меня компресс, сама положила его на лоб брату и время от времени смачивала ткань водой. Николас расположился у Лайнуса в ногах, прислонившись к спинке кровати.
— Я увидел в окно Драко, Оливию и Николаса, — ответил Лайнус. — Они рассматривали дом. Мама, ты сама говорила, что тот, кого мы не позвали, в дом не попадёт.
— Да, но я говорила о посторонних людях, а не о членах нашей семьи, — усмехнулась я.
— А я испугался, что они в дом не смогут попасть, — посмотрел на меня Лайнус, и по его взгляду понятно было, что виноватым он себя не чувствует. — Я так хотел встретиться с ними. Я вышел их позвать.
— Мама, не переживай, — сказала Оливия. — Как только Драко его увидел, он сразу же взял его на руки и спрятал под своей мантией. И мы сразу же зашли в дом.
— Защитница, — строго сказала я, но сердиться на сына мне уже расхотелось. — Рассказывайте, как вы здесь оказались.
— Это всё Драко, — ответил молчавший до того времени Николас. — Когда я получил твоё письмо, я... разволновался. Ты же просила никому не говорить про него. А Ливи поняла, что что-то случилось. И эта шантажистка пообещала, что если я не расскажу ей, от кого письмо и что в нём, то она расскажет о письме Драко. Ты же знаешь, у нас с Ливи друг от друга секретов никогда не было. Я ей показал твоё письмо, и она... расплакалась. Забрала его у меня, и, мне кажется, убегала в какой-то потайной уголок и ревела там по вечерам. А потом...
— А потом появился я, — сказал Драко, заходя в комнату. — Грейнджер, большую грязь в лаборатории я убрал, а остальное отскребай сама. — При этом явном напоминании об единственной моей неудаче в зельеварении я бросила на него раздражённый взгляд, но всерьёз сердиться не было ни сил, ни желания. — Ну-с, молодой человек, — продолжил Драко, обращаясь к Лайнусу, — ваше лекарство готово, извольте принять.
Лайнус послушно выпил зелье, и минут пять все смеялись, глядя на дым, идущий из его ушей, и на реакцию малыша.
— Значит, ты мой брат Лайнус? — насмешливо спросил его Драко. — Грейнджер, в каких древних фолиантах ты откопала такое имя?
— Моё имя означает «лев», — вскинув подбородок, надменно посмотрел на него Лайнус. — А назвала меня мама так потому, что это имя очень нравится Оливии.
— Правда? — Оливия подняла голову и посмотрела на меня сияющими глазами.
— Правда, — улыбнувшись, кивнула я ей. — Раз сестру назвал Николас, то справедливо, что брата назвала ты. Так что дальше? — спросила я Драко. — Потом появился ты...
— Да, — продолжил рассказ Драко, — я видел, как Ник получил твоё письмо. Я понял, что это что-то очень важное. Сам виноват, — сказал он Николасу, когда тот фыркнул. — Нужно было вести себя более осмотрительно. Нет, он, конечно, виду не подал, что изумлён, не стал распечатывать письмо в Большом зале — всё, как обычно. Только слишком поспешно покинул ужин. Я не стал его расспрашивать, пусть бы сам решал, нужно мне рассказывать или нет. Но через пару дней уже с Ливи начало происходить что-то странное. Она стала рассеянной, на уроках предпочитала молчать, не вызывалась отвечать, — в общем, вела себя совершенно иначе, чем всегда. Преподаватели беспокоиться начали. Но со мной поговорить она отказалась. Тогда я стал наблюдать за ними обоими. И в одну из суббот застал всю их компашку в укромном местечке недалеко от хижины Хагрида.
— Компашку? — не понимая, переспросила я.
— Ну да, — усмехнулся Драко. — Эти двое да Джеймс Поттер со своим другом с Гриффиндора. Взрывоопасная смесь, в общем. К счастью, остальные дети твоих дружков предпочитают компании своих сверстников.
— И что ты сделал, когда застал их компашку? — едва сдерживая улыбку, спросила я. Зная характер Джеймса, можно было понять, что эпитет «взрывоопасная смесь» довольно мягок.
— Услышал, как они все утешают Ливи, подошёл к ним незаметно, так что иного выхода, кроме как отдать мне письмо, у них не осталось. Я забрал письмо, а потом...
— А потом он вызвал нас к себе... — прервал его Николас, но закончить не успел.
— И мы снова убедились, что у нас самый лучший старший брат на свете, — воскликнула Оливия, внезапно в одно мгновение переместившись к другому концу кровати, где сидел Драко. Обняв его за шею, она чмокнула его в щёку. Удивительно, но Драко не только не отстранился, но даже обнял её и прижал к себе — всё же как он начал с детства баловать сестру, так баловал её и сейчас.
— Как это? — закусив губу, чтобы скрыть улыбку, которую вызвало у меня это трогательное проявление братской любви, спросила я.
— Сначала он устроил нам выволочку, — ответил Николас. — Только не поверишь за что, мама, — за то, что мы не смогли справиться с волнением, когда получили твоё письмо. Он спросил: неужели ты совсем нам не дорога, что мы не хотим исполнить твою просьбу, чтобы о твоём письме не узнал папа? А если это не так, то почему мы не стараемся вести себя как ни в чём не бывало — ведь папа сразу поймёт, что что-то случилось.
— А потом он сказал, что что-нибудь придумает, чтобы мы с тобой встретились, — продолжила Оливия.
— И что ты придумал?
Драко пожал плечами:
— А что тут думать? Не нужно большого ума, чтобы понять, что Поттер и Уизли поддерживают с тобой отношения. Взял твоё письмо, показал его Поттеру и сказал, что хочу устроить тебе рандеву с детьми.
— И Гарри согласился? — насмешливо спросила я.
— Как видишь, — флегматично ответил Драко. Мне оставалось только догадываться, каким образом Драко пришлось убедить Гарри: приставив к его горлу палочку, как это сделал Люциус, или расписав, как страдают дети, не видя матери. Я всё-таки склонилась ко второму варианту, ведь Гарри и сам переживал за двойняшек.
— Рождество мы отпраздновали все вместе, но я заранее предупредил отца, что после праздника хочу съездить во Францию на одно собрание узкого круга зельеваров и что хочу двойняшек взять с собой. Он согласился. Мы устроились в гостинице в Париже. Потом активировали портал, который дал нам Поттер, и оказались во дворе какого-то замка. Представь наше удивление, когда из-за башни появляется малыш, зовёт нас всех по именам и приглашает в дом. Первым делом, конечно, я его схватил, спрятал под мантию — он вышел на улицу в одной пижаме, а на улице творится чёрт знает что! А потом я спросил: откуда он нас знает? И он отвечает: ты — мой брат Драко, ты — мой брат Николас, а ты — моя сестра Оливия. Что это за дом, кстати? — сменил он тему. — Ты что, все свои сбережения вложила в древний замок?
Ответить я не успела, потому что в этот момент раздался щелчок трансгрессии, и в комнате появился Мири.
— Латару сказала, что вы хотели меня видеть, госпожа, — сказал он.
— Да, Мири, я хотела познакомить вас с членами моей семьи. Это старший сын моего мужа и мой друг Драко Малфой, — представила я Драко. — Это — мои старшие дети, Николас и Оливия. А это, — указала я на Мири, — главный хранитель этого дома.
— Господин, — поклонился Мири Драко, — господин, — сделал он поклон в сторону Николаса и ещё один в сторону Оливии: — Юная госпожа. Добро пожаловать домой. — Затем обратился ко мне: — Рад видеть, как сияют ваши глаза, госпожа. Чары мы восстановили, можете не беспокоиться. Латару сказала, что ужин почти готов, вы можете спускаться.
— Спасибо, Мири, — поблагодарила я. — Вы можете отдыхать.
Эльф ещё раз поклонился и трансгрессировал.
— Странный эльф, — поджав губы, заметил Драко.
— Как и всё здесь, — отозвалась я. — Вы спрашивали, что это за дом. Не поверите, но это дом ваших предков-французов. Именно отсюда Арманд Малфой вместе с Вильгельмом Нормандским отправился покорять Англию.
— Что?! — потрясённо посмотрели на меня двойняшки и Драко.
— Я была так же удивлена, — рассмеялась я при виде их изумления. — Пойдёмте, и я вам всё расскажу об этом доме, а вы — о том, как жили всё это время.
* * *
Единственное, что меня страшило в тот вечер — это разговор с детьми о причине моего отъезда. Но радость от встречи с ними была настолько велика, что я решила не портить её преждевременным предположением дальнейшего развития событий и действовать по обстоятельствам, когда об этом зайдёт речь. Однако — удивительное дело! — во время ужина эта тема ни разу не оказалась затронута. Как только звучала реплика, после которой вполне естественно было бы задать мне вопрос, почему я уехала, возникала едва заметная пауза, а затем Николас, Оливия или Драко уводили разговор от неприятного момента. Такое их поведение меня удивляло, но, конечно же, я не противилась этому. Мои дети были рядом — случилось то, на что я уже не надеялась! Всё прочее не имело значение.
Двойняшки рассказывали о Хогвартсе, об учёбе, о друзьях, Драко — о жене и сыне. Об Астории из рассказов Джинни я знала хоть что-то, о Скорпиусе — почти ничего. И Драко, и двойняшки рассказывали о Патрисии, и впервые с момента моего отъезда при мыслях о младшей дочери тоска не сжимала моё сердце. Наверное, встреча с детьми дала мне надежду на то, что когда-нибудь я увижу и её тоже.
Ещё одной болезненной темой был, конечно же, Люциус. Но каким-то неведомым образом нам удалось избежать и её. Дети и Драко говорили о нём, но каждое упоминание было всего лишь неотъемлемой частью их рассказа. Они не говорили ни о том, как воспринял Люциус мой отъезд, ни о том, что он запретил даже упоминать моё имя.
Я же рассказала им историю Малфуа — ту, которая была мне известна, и провела по всему дому.
— Невероятно, — с восхищением произнёс Николас, когда мы вернулись в гостиную.
— Да, кто бы мог подумать, — покачал головой Драко. Даже он не смог сдержать своего изумления.
— Латару, — позвала я, и когда эльфийка появилась, попросила: — Приготовьте, пожалуйста, три комнаты. Вы же задержитесь? — умоляюще посмотрела я на Драко.
— Только на сегодняшнюю ночь, — кивнул он, а затем добавил, словно извинялся: — Завтра утром нам нужно быть в Париже.
Вечер, ночь и утро — это было так мало! Но всё же лучше, чем ничего. В моём положении даже такой короткий срок был подарком судьбы. Я не стала тратить драгоценное время на сожаления и, сев с детьми на диван и обняв их, продолжила расспрашивать их об учёбе, друзьях, здоровье, интересах — в общем, обо всех столь важных для меня мелочах. Драко, понимая, насколько нужно мне получить как можно больше от этой недолгой встречи с детьми, занял моего младшего сына. Лайнус, недовольный тем, что Драко посмеялся над его именем, поначалу встретил такое внимание брата в штыки, но постепенно оттаял и втянулся в игру.
Приближалось время отхода ко сну, как вдруг, неожиданно для нас всех, Живоглот, незаметно оказавшийся рядом, подошёл к дивану и запрыгнул на колени к Николасу.
— Живоглот! — воскликнул не ожидавший этого сын. Обняв тут же замурлыкавшего кота, он произнёс: — Я думал, ты потерялся, а тебя, оказывается, мама с собой забрала!
— Не забрала, — поправила я его. — Он сам спрятался в моей сумочке, и обнаружила я его только на половине пути.
На пару секунд снова возникла ставшая уже привычной в этот вечер пауза, когда нужно было бы спросить о причине моего отъезда, — и вновь сын продолжил как ни в чём не бывало:
— А я подумал, что он потерялся или даже умер.
— А почему Живоглот к тебе сам пришёл, а меня царапает, когда я хочу его погладить? — ревниво спросил Лайнус, оторвавшись от своей любимой книги, которую он показывал Драко.
— Лайнус, я тебе уже не раз говорила, что Живоглот старенький и ты делаешь ему больно, когда пытаешься его гладить, — строго сказала я и, заметив, как Оливия украдкой зевнула, добавила: — Кому-то пора спать.
Дочь смущённо посмотрела на меня:
— Ты побудешь со мной, пока я не засну?
— Конечно, — улыбнулась я. — Только Лайнуса уложу в постель.
— Мы ещё посидим с ним немного, — остановил меня Драко, и я кивнула, соглашаясь.
— А мне можно ещё раз посмотреть дом? — спросил Николас.
— Конечно, — снова кивнула я и повернулась к дочери: — Пойдём?
Оливия улеглась в кровать, а я прилегла рядом с ней поверх одеяла и обняла её. Положив голову мне на плечо, дочь обняла меня в ответ. Больше мы не стали с ней ни о чём говорить — только лежали, обнявшись. Время от времени я касалась губами её лба, а она чуть сильнее сжимала меня в объятиях.
— Почему вы не спрашиваете меня, почему я уехала? — через какое-то время рискнула спросить я.
— Мы так договорились с Драко, — уже засыпая, ответила мне Оливия. — Ты расскажешь ему, а он расскажет нам то, что посчитает нужным.
Последние слова я едва разобрала, так как дочь провалилась в сон. Подождав ещё некоторое время, я поцеловала её и вернулась в гостиную.
Лайнус заснул на руках у Драко. Я хотела его забрать, но Малфой вызвался сам уложить брата.
— Где его комната, ты знаешь, — шёпотом ответила я. — Пойду, ещё немного поговорю с Николасом, а потом спущусь сюда.
К моему удивлению, Николас, немного поговорив со мной, сам предложил мне вернуться к Драко.
— Ты же наверняка хочешь узнать о папе, — сказал он.
Слёзы подступили к моему горлу, когда я услышала эти слова. Я ничего больше не сказала, только крепко обняла его и поцеловала: из всех моих детей Николас понимал меня лучше всех — так было со дня его рождения, так и осталось до сих пор.
* * *
Когда я вернулась в гостиную, Драко был ещё там — сидел на диване, а на руках у него спал Лайнус.
— Не получилось? — негромко спросила я. — Давай я сама уложу его в постель.
— Нет, — мотнул головой Драко, по-прежнему глядя на брата. — Я не стал его пока укладывать. — Он усмехнулся. — Ты знаешь, он мне напоминает меня в этом возрасте. Я был таким же упрямым.
Я улыбнулась:
— Мне почему-то тоже так казалось — что Лайнус характером похож на тебя.
Драко снова усмехнулся. Некоторое время мы молчали, а потом он сказал:
— Я так любил, когда Скорпиус засыпал у меня на руках, когда был совсем маленьким. И сейчас у меня такое чувство, словно я вновь вернулся в те дни. — Немного помолчав, он добавил: — Жаль, что нельзя их вернуть на самом деле.
— Почему вы с Асторией остановились на одном ребёнке? — внезапно спросила я. — Я никогда не спрашивала об этом, но мне всегда казалось, что вы захотите минимум двоих.
Драко не ответил и склонился к малышу, а я заметила, как сжались его челюсти. Молчание затягивалось, и я начала жалеть, что задала этот вопрос. Я уже открыла рот, чтобы извиниться, но тут Малфой поднял голову:
— Мы никому не рассказывали об этом. Но у Астории возникли проблемы после рождения сына. Помнишь, когда Скорпиусу было три года, мы на несколько недель уезжали летом вдвоём с Асторией? Где мы только не побывали тогда! Всё бесполезно...
— Почему ты не рассказал Люциусу? — спросила я. — Он бы небо и землю перевернул, но нашёл того, кто смог бы помочь.
— Своими руками дать отцу оружие против Астории? — усмехнулся Драко. — Нет уж, уволь. Мне хватило того, что она несколько месяцев уходила по ночам в ванную и плакала, думая, что я не слышу. Ты можешь представить, чтобы Астория плакала? — Я покачала головой, и он продолжил: — Вот и я не представлял до того времени... — Он ненадолго замолчал. — К тому же я сам перевернул небо и землю, но не нашёл такого человека.
Снова наступило молчание. Возразить мне было нечего: я прекрасно знала, что несмотря на всю любовь к семье, Люциус, не задумываясь, использовал бы самое больное место Астории, если бы вдруг ему понадобилось ударить её посильнее.
— Пожалуй, пойду уложу его в постель, — наконец сказал Драко.
Я кивнула. Драко с Лайнусом на руках поднялся в комнату малыша, а я тем временем сходила в башню и взяла бутылку вина.
— Что это? — спросил Малфой, входя в гостиную. Я как раз поставила бокалы рядом с вином на столик.
— Мы во Франции, Драко, — усмехнулась я. — Это вино. Гарри и Рону очень нравится этот сорт, поэтому я всегда держу для них про запас пару бутылок.
— Маггловское, — презрительно сказал он, беря бутылку и разглядывая этикетку. — Чего ещё следовало ожидать от тех, кто носит фамилии Поттер и Уизли?
— Малфой, — я посмотрела на него сердито. — Не старайся выглядеть заносчивым — я всё равно тебя уже не воспринимаю таким.
Он фыркнул, но откупорил бутылку и налил вино в бокалы.
— Расскажи о Мелиссе, — попросила я. — Вы о ней рассказывали сегодня, но очень мало...
— Нет уж, Грейнджер, — прервал меня Драко, усаживаясь на диван. — Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
Я глубоко вздохнула: время для разговора, которого я желала и страшилась сильнее всего в этот вечер, настало.
* * *
Только начав свой рассказ, я поняла, что ни разу за всё то время, которое я прожила отдельно от своей семьи, я по-настоящему не вспоминала, что чувствовала в те дни: с момента, когда я узнала о проклятье, до того дня, когда оказалась в Малфуа. Несколько раз к моему горлу подступал комок, и я замолкала, чтобы сдержать слёзы. Столь острому восприятию пережитого мною я сама удивлялась: мне казалось, я уже давно если не смирилась, то по крайней мере достаточно спокойно воспринимала вероятность того, что остаток своей жизни мне предстоит провести вдали от семьи.
— Да-а, — протянул Драко, когда я закончила рассказ. — Тогда многое становится понятным.
— Ты не очень-то и удивлён, — заметила я.
— То, что твоё исчезновение и внезапное выздоровление отца как-то связаны, я понял ещё тогда, — после небольшой паузы ответил он. — Как-то покорно ты восприняла известие о том, что отец умирает. Словно знала об этом заранее. И почему-то даже не пыталась бороться. Это было совсем на тебя не похоже. Но такого проклятья я даже предположить не мог.
— Не пожалел, что решился привезти сюда детей? — спросила я. — Если Люциус узнает...
— Откуда? — усмехнулся он. — Если ты о легилименции, то он не будет применять её по отношению к двойняшкам.
— Ты уверен? — его слова меня поразили.
Малфой кивнул:
— По крайней мере, до тех пор, пока их поведение не заставит его считать, что они что-то скрывают или о чём-то беспокоятся.
— Драко, — после небольшой паузы осторожно и всё так же недоверчиво сказала я. — Я знаю, что никто на свете не понимает логику Люциуса лучше, чем ты, но всё же я не уверена...
— Поверь, — он снова усмехнулся, — у него тоже есть кодекс поведения по отношению к членам своей семьи, особенно к детям.
Почему-то эти слова меня убедили сразу — наверное, потому, что с первого дня нашего брака прилюдно Люциус вёл себя со мной подчёркнуто уважительно: такое поведение никак не вписывалось в его манеру обращения с магглорождённой волшебницей, но зато идеально вписывалось в манеру обращения со своей женой.
— Ну, а те полтора месяца, которые прошли с того дня, когда Николас получил твоё письмо, и до дня, когда двойняшки приехали на каникулы, они как раз и тренировались вести себя так, чтобы не вызвать у отца подозрений. Николасу было попроще, но Ливи слишком эмоциональна. Грейнджер, ты что?!
Я закрыла лицо руками и наклонилась вперёд, уже не в силах сдерживать рыдания. Я почувствовала, как Драко пересел на диван рядом со мной, потом — как он накинул на меня мантию. Такое открытое проявление сочувствия он позволял себе нечасто, а потому я не сопротивлялась и позволила укутать ему меня так, чтобы он невзначай не прикоснулся к моей коже, и прижать к своей груди.
— Я думала... — всхлипывала я, — я думала, они меня возненавидели... Когда Николас не ответил мне, я решила, что он меня не простил... что я никогда не увижу больше детей... что они не захотят меня видеть...
— Да, что-то я не подумал, что ты так можешь воспринять их молчание, — пробормотал Драко.
Некоторое время слёзы ещё текли из моих глаз, но постепенно я успокоилась.
— Вы поэтому договорились, что дети узнают о причинах моего отъезда от тебя? — спросила я, отстраняясь от Драко.
— Ну да, — снимая с меня мантию и пересаживаясь обратно на своё место, ответил он. — Знаешь, какой самый лучший способ не выдать чужой тайны?
— Не знать её, — кивнула я.
— Вот именно, — подтвердил он.
— Расскажи мне о Люциусе, — тихо попросила я.
— Что тебя интересует?
— Всё, — ответила я.
— Всё я не знаю, — шутливо сказал Драко, но, увидев, как я нахмурилась, стал серьёзным: — Ладно-ладно, Грейнджер. Слушай.
Рассказ Драко длился очень долго. Не скажу, что из него я узнала много нового — по всей видимости, Астория, как и Драко, тоже понимала, что друзья поддерживают со мной отношения, поэтому и рассказывала Джинни о том, что происходило в моей семье, с тем, чтобы Джинни сообщала об этом мне. Однако рассказ Драко был рассказом очевидца и участника событий, поэтому его я слушала, затаив дыхание и стараясь не перебивать. Правда, понять, какие чувства стояли за поступками Люциуса, даже из рассказа Драко мне оказалось практически невозможно. Нет, поначалу, как я и предполагала, Люциус был рассержен и встревожен — такими словами Драко описал состояние отца в первые месяцы после моего отъезда. Он избегал разговаривать с детьми обо мне, но один-единственный раз всё же пообещал им, что найдёт меня.
— Ты же знаешь, что отец никого не посвящает в свои дела, — говорил Драко. — Он ничего не рассказывал о том, как продвигаются твои поиски. Но мы понимали, что он задействовал все свои возможности: я не помню, было ли когда-нибудь в имении столько почтовых сов и покидал ли отец Малфой-мэнор так часто. Всё это продолжалось несколько месяцев. А потом... — Драко ненадолго замолчал. — Мы не ожидали, что такое может произойти. Мы ужинали, как обычно. Ливи... Ты знаешь, после твоего отъезда она окружила Патрисию такой заботой — словно старалсь заменить ей тебя. Конечно, всё это было только когда она приезжала на каникулы. Но тогда она проводила с ней всё время, за исключением, когда Патрисию забирал отец. Представляешь, Ливи даже Лонки почти не подпускала к сестре, сама её кормила, одевала, купала, спать укладывала. А во время учёбы несколько раз в месяц передавала ей со мной коробочку с сюрпризом.
— Коробочку с сюрпризом? — переспросила я.
— Ну да, — кивнул Драко. — Коробочка, которую Оливия зачаровывает специально для Патрисии. Когда Патрисия её открывает, оттуда появляется какое-нибудь животное: то бабочка, то единорог, то змейка. Маленькое такое, но каждый раз новое. Наверное, именно это занятие и заставило Оливию уделять особое внимание чарам и трансфигурации. Профессор Флитвик так просто в восторге от её успехов. Мне кажется, Ливи избаловала своими сюрпризами сестру, потому что если коробочки долго нет, Патрисия начинает донимать меня вопросами, когда Оливия закончит новый сюрприз. Но я отвлёкся, — оборвал сам себя Драко. — Так вот, за ужином Оливия, как обычно, посадила к себе на колени Патрисию. Патрисия начала капризничать, и тогда Оливия сказала, что когда ты вернёшься, то будешь очень недовольна таким её поведением. И тут... отец резко сказал, что ты не вернёшься. И что он больше не хочет слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер. — Я замерла, а Драко между тем продолжал: — Объяснять нам, отец, конечно, ничего не стал. На следующий день Оливия попыталсь узнать у него, чем вызваны его слова. Бесполезно, конечно же, но случилось то, чего никто никогда не ожидал: отец наказал Оливию. Ничего страшного, — поспешил успокоить меня Драко, когда я изумлённо подалась вперёд. — До конца каникул оставалось три дня, и всё это время Оливии не разрешалось выходить из комнаты. Но для нас всех оказалось полной неожиданностью, что отец наказал её — ведь по отношению к ней он никогда этого не делал. И когда он сказал, что если Оливия или Николас ещё хоть раз нарушат его приказ, то он обоих заберёт из Хогвартса, сомнений ни у кого не осталось: всё очень серьёзно.
— Он узнал о проклятье, — убеждённо сказала я.
— Ты уверена? — с сомнением переспросил Драко.
Я кивнула и пересказала сцену из воспоминаний Гарри о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Он знает о проклятье, — закончила я. — Он знает о проклятье и ненавидит меня. За то, что проклятье сработало.
Малфой усмехнулся:
— Я вот всё понять не могу: ты сказала, что проклятье активировалось тогда, когда ты узнала о чувстве отца к тебе. Каким образом? Он сказал тебе?
— Драко, — рассмеялась я. — Ты можешь представить, чтобы Люциус сказал кому-то, что любит его? — Он отрицательно качнул головой, и я продолжила: — Я тоже не могу. Нет, он... сделал кое-что... Но после этого у меня сомнений не осталось.
Драко вопросительно посмотрел на меня. Но я пояснять свои слова не собиралась, поэтому он заговорил о другом:
— Возможно, ты и права, что отец знает о проклятье. Во всяком случае то, что он не хочет больше ничего знать о тебе — такая реакция вполне в его духе и меня не удивляет. Только вот насчёт ненависти к тебе я не уверен.
Я подалась вперёд:
— Почему ты так думаешь?
— Трудно объяснить. Твоё имя действительно не упоминается дома. Просто однажды... я стал свидетелем одной сцены. Отец показывал Патрисии гобелен с родословной, и она внезапно показала на твой портрет и сказала: «Мама». — При этих словах я снова едва не заплакала, ведь я никогда не слышала, как Патрисия называла меня мамой. Драко между тем продолжал: — А отец... Он повторил: «Мама». И сказал он это так... Не знаю, как объяснить, с какой интонацией это было сказано. Я никогда не слышал, чтобы он говорил таким тоном. Только я до сих пор благодарю судьбу, что он не увидел меня тогда. Грейнджер! Я думал, что наш приезд порадует тебя, а ты всё время ревёшь. Грейнджер!
— Прости, прости, — поспешно вытирая вновь побежавшие по щекам слёзы, сказала я. — Не могу сдержаться. Вы в самом деле обрадовали меня своим приездом. Я ведь уже и не надеялась. Но о двойняшках Гарри, Рон и Джинни мне рассказывали хоть что-то, а о Люциусе и Патрисии — практически ничего. И можешь не верить, но я не плакала столько с того дня, как впервые оказалась в этом доме.
Малфой ухмыльнулся и продолжил свой рассказ. И только часа в три ночи я спохватилась, что и мне, и Драко нужно всё-таки отдохнуть хоть немного.
суббота, 31 мая 2014
Глава двенадцатая
Первым моим порывом было вытащить палочку, наложить заклятие забвения на Адель и её отца и трансгрессировать с сыном в Малфуа. Но только первым. Затем я начала рассуждать. Раз отец Адель знал мою фамилию по мужу, значит, он волшебник, причём волшебник, следящий за тем, что происходит за пределами Франции. Поместье было большим, но раз хозяин дома жил весьма уединённо, значит, в поместье наверняка используются чары. Возможно, и защита от трансгрессии. И в таком случае трансгрессировать было бы бессмысленно даже пытаться. Ворота за моей спиной закрыты, но кто знает, не наложено ли на них какое-нибудь специальное заклинание, не позволяющее открыть их с помощью обычного отпирающего? Кроме того, следовало узнать, откуда хозяин дома знает меня. И разобраться ещё в одной странности, которая просто парализовала меня, едва господин Оберон на меня взглянул: мне показалось, что рядом со мной находится Люциус. Мысль, конечно же, абсурдная, потому что господин Оберон ничем на Люциуса не походил: и ростом пониже, и волосы темнее, да и одежда и причёска маггловские. Но ощущение, что я оказалась рядом с любимым человеком, было таким всепоглощающим, что у меня даже дыхание перехватило.
читать дальшеСправившись с волнением, я сказала:
— Прошу прощения, но, кажется, мы не знакомы?
— Нет, лично мы не знакомы, — с улыбкой подтвердил он. — Но я был одним из тех счастливчиков, которые приезжали в Хогвартс из Шармбатона на Турнир трёх волшебиков. Вы тогда произвели впечатление на всех старшекурсников, появившись на Святочном балу с Виктором Крамом.
— Да, думаю, на моём месте тогда мечтали оказаться многие девушки, — усмехнулась я.
— Простите, мадам, я не совсем удачно сделал комплимент. Я хотел сказать, что вы были очень красивы — настолько, что многие юноши хотели бы оказаться на месте Крама. — Комплимент получился достаточно изящным и неожиданно для меня мне понравился, поэтому я улыбнулась. — А потом я был на приёме в министерстве в Великобритании, на котором вы впервые появились вместе с вашем мужем как супруги. И я помню, что моё внимание вы привлекли так же, как и в первый раз, когда я увидел вас на Святочном балу.
— Папа, а ты знаешь тётю Катрин? — привлекла к себе внимание Адель.
— Нет, моя красавица, не знаю. Но оказывается, раньше мы всё же встречались. Так почему ты потерялась в лесу?
— Я... я хотела навестить маму, — смутившись, тихо сказала малышка. — Но Белая дама меня не пустила. Я побежала от неё, а она поплыла за мной. Мне стало страшно, и я захотела убежать от неё. Я побежала в лес. А потом потерялась.
— Белая дама — это призрак, живущий в нашем доме, — пояснил господин Оберон, беря на руки Адель и прижимая её к себе. — Прошу прощения, мадам, я так беспокоился за дочь, что сейчас просто забыл о правилах гостеприимства. Я перед вами в долгу, поэтому самое малое, чем я могу вас отблагодарить — это предложить вам ужин. Прошу вас, составьте нам с дочерью компанию.
Если бы не моё желание понять, кто такой господин Оберон и насколько мне нужно его опасаться, я обязательно отказалась бы, даже невзирая на красноречивый взгляд сына, которому явно понравилось играть с Адель. Согласившись на предложение хозяина дома, я последовала за господином Обероном, незаметно проверив на всякий случай палочку.
— Кстати, меня зовут Рауль, — представился господин Оберон. — Учитывая, что мы с вами почти ровесники, предлагаю перейти на менее официальное обращение.
— Гермиона, — ответила я. Раз Рауль знал моё настоящее имя, лгать означало вызвать лишние подозрения, поэтому я решила быть правдивой настолько, насколько могла себе позволить.
Я даже не представляла, что так соскучилась по общению с людьми, по обычной, почти ни к чему не обязывающей светской беседе. Почти всё моё время занимал Лайнус и мысли об оставленной семье. Довольно частым гостем в Малфуа была Маргарет. С Гарри, Роном и Джинни мы общались с помощью сквозных зеркал по нескольку раз в неделю, оба друга старались навещать меня хотя бы раз в два-три месяца, когда по отдельности, когда одновременно. Иногда я ездила в Руан по делам магазина, однако, как я уже говорила, управление магазином не требовало активного участия с моей стороны, так что общение с магглами для меня тоже оказалось сведено к минимуму. Впрочем, я по-прежнему не принадлежала к их миру — я знала, что в нём происходит, но не жила его проблемами. Наверное, ещё и поэтому ужин в компании Рауля Оберона был мне особенно приятен — Рауль был частью моего мира, но при этом ничего не знал о моей жизни. И впервые за долгие месяцы в моём окружении появился человек, с которым можно было поговорить не обо мне.
Я выразила удивление тем, что в маггловской деревне обнаружилось поместье волшебников, на что Рауль рассказал, что его семья живёт в этой местности уже не один век. Поколение за поколением Обероны поддерживали репутацию отшельников, общаясь с местными жителями ровно столько, чтобы не вызывать у них подозрений. Всё хозяйство вела одна-единственная эльфийка, старая настолько, что я невольно сравнила её с Мири.
— А ваша супруга? — поинтересовалась я.
— Она... больна, — с небольшой заминкой ответил Рауль.
— Простите, — сказала я, увидев, что больше об этом он говорить не хочет.
— Ничего страшного, — вежливо ответил он. — Дело в том, что я часто уезжаю по делам. Наша домовиха, Эльсэ, всегда прекрасно присматривала и за моей женой, и за дочерью. А Белая дама — призрак нашего дома. Её всегда считали кем-то вроде ангела-хранителя в нашей семье. То, что сегодня она напугала Адель, для меня настолько невероятно, что я не знаю даже, что сказать. Когда Эльсэ поняла, что Адель исчезла, она бросилась её искать. Однако оставить мою жену без присмотра она тоже не могла. Страшно подумать, сколько раз сегодня она трансгрессировала из поместья в лес и обратно. Я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и Эльсэ сообщила, что Адель пропала. Я уже собрался было обратиться в министерство за помощью в поисках дочери, но тут как раз появились вы. Я перед вами в неоплатном долгу и буду рад, если смогу хоть как-то отблагодарить вас.
С полминуты я раздумывала, но затем решилась:
— Рауль, в таких случаях принято говорить, что на моём месте так поступил бы каждый и не нужно благодарности. Но я, пожалуй, попрошу вас кое о чём.
— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил он.
— Я попрошу вас никому не говорить о том, что вы меня встретили. Меня и моего сына.
Уголок губ Рауля едва заметно дёрнулся, и вновь я подумала о том, насколько он напоминает мне Люциуса. Весь вечер я наблюдала за хозяином дома и невольно сравнивала его с мужем: то жест, то поворот, то улыбка Рауля напоминали мне о Люциусе. Но самым странным был его взгляд: когда я встречалась глазами с хозяином дома, мне казалось, что на меня смотрит Люциус.
— Я думал, что мне показалось, — сказал Рауль.
— Показалось что? — настороженно спросила я.
— Весь вечер вы смотрели на меня таким взглядом, словно раздумывали, наложить на меня заклинание или нет. Предполагаю, раздумывали вы над заклятием забвения.
— Так и есть, — не стала я лукавить.
— И простое обещание, я так понимаю, вас вряд ли устроит?
— Дать мне непреложный обет я вас, конечно, просить не буду. Но хотелось бы услышать что-то более существенное, — подтвердила я.
Ни слова не говоря, быстрым движением Рауль достал палочку и столь же быстро рассёк себе кожу на внутренней стороне запястья.
— Клянусь, что до тех пор, пока вы скрываете местонахождение своё и своего сына, об этом буду молчать и я, — сказал он и заживил ранку.
Поступок Рауля оказался настолько неожиданным, что с минуту я не могла вымолвить ни слова. Клятва на крови — не непреложный обет, и смертью её нарушение не каралось. Но наказание за нарушение этой клятвы было всё же достаточно тяжёлым: несколько лет человека преследовали неудачи. Кроме того, эта магия граничила уже с применением тёмной, поэтому не каждый волшебник мог решиться дать такую клятву. В любом случае, такой поступок требовал большого мужества и означал только одно: давший клятву сделает всё возможное и невозможное, чтобы её сдержать.
— Благодарю вас, — с чувством сказала я и встала.
— Гермиона, — остановил меня Рауль. — Могу я попросить вас кое о чём?
— Попросить можете, — улыбнулась я, — но я не могу обещать, что выполню вашу просьбу.
— Я всего лишь хотел предложить вам навещать нас с дочерью. Как вы сами видите, живём мы уединённо. Адель общается только со мной и Эльсэ. Я читал про вас в английских газетах, про ваше внезапное исчезновение. Раз вы скрываетесь, значит, тоже живёте уединённо, и вашему сыну, думаю, тоже не хватает общения. Посмотрите, как они сегодня играли с Адель. Да и мне наша беседа доставила огромное удовольствие. Поэтому я предлагаю вам продолжить наше знакомство.
— С удовольствием, — согласилась я.
Так раза два в неделю мы с Лайнусом стали приезжать в гости к Оберонам. К слову, трансгрессию малыш не очень любил, и я его понимала: при трансгрессии всё тело сдавливало так, что невозможно было вздохнуть, и для маленького ребёнка это было, безусловно, очень неприятно. Он стойко переносил трансгрессию, если без неё было не обойтись, но перед каждой поездкой куда-либо обязательно спрашивал, поедем ли мы на машине. Откуда взялась эта любовь к автомобилям, я не знаю. Возможно, это было следствием влияния Рона: каждый раз, когда Рон приезжал к нам, он обязательно подолгу катал Лайнуса. Удивительным для меня оказалось и пристрастие Рона к автомобилям. Поначалу я думала, что мой друг в какой-то степени унаследовал от отца любовь к изобретениям магглов, но нет — Рона интересовали только машины. И скорее всего, именно он увлёк ими и моего сына. Я этому не препятствовала, но временами меня посещали тревожные мысли о том, что если так будет продолжаться и дальше, то эта любовь к машинам обязательно вызовет недовольство Люциуса, когда Лайнус отправится к нему, и о том, что это может стать причиной непонимания между отцом и сыном. Однако эти мысли я пока отгоняла: как бы там ни было, но до одиннадцатилетия Лайнуса было ещё очень далеко, а значит, у меня будет ещё время придумать, как решить эту проблему.
Каждый наш приезд в поместье Оберонов оборачивался незабываемым времяпрепровождением. Рауль придумывал новые игры, в которые играли не только малыши, но и мы с ним.
— Я поражаюсь твоему терпению, — сказала я ему однажды. К тому времени мы уже перешли на «ты». — У меня не хватает сил столько времени играть с Лайнусом, уж на что я выносливый человек.
— Это потому, что я всегда считал, что у меня в моём возрасте не будет ребёнка.
— Как это? — удивилась я.
— Видишь ли... в нашей семье есть одна странность. Какое-то проклятие, с которым мы ничего не можем сделать. Это трудно объяснить, но в каждом третьем поколении жена волшебника из нашего рода впадает в состояние, напоминающее летаргический сон. — Я непонимающе смотрела на него, и он продолжил: — Говорю же, это трудно объяснить. Почему-то это проклятье связывают с появлением в нашем доме Белой дамы — вроде бы после её появления оно и начало действовать. Однако я в это не очень верю — я говорил, что она всегда считалась кем-то вроде ангела-хранителя нашей семьи. Если разбить все поколения нашего рода по три, то я как раз последний в очередной тройке. То есть, я ещё с детства знал, какая участь постигнет мою жену, поэтому решил жениться и обзавестись наследником как можно позже. Мама, когда ещё была жива, не могла понять моих мотивов. А я всего лишь считал себя не вправе обрекать на такую участь женщину, которая подарит мне ребёнка. Но потом я встретил Элен. Наш роман длился несколько лет, но делать ей предложение я не спешил. Когда, наконец, она не выдержала и сказала, что хочет иметь семью, я рассказал ей о проклятье. Она из семьи магглов, поэтому о том, что я волшебник, я тогда рассказывать ей не стал. Думаю, она просто решила, что я увидел какую-то закономерность в своей семье и считаю, что так оно должно быть и дальше. Знаешь, примерно как некоторые женщины считают, что что бы они ни делали, выйти замуж раньше тридцати лет они не смогут, потому что все женщины в их семье выходили замуж после тридцати? — Я кивнула в знак того, что поняла, о чём он говорит. — До сих пор дословно помню, что она мне ответила, помню её взгляд и интонацию. Она сказала: «Уж лучше быть полумёртвой рядом с тобой, чем живой вдали от тебя». Мы поженились и прожили вместе два года. Я уже начал заражаться её убеждённостью, что никакого проклятья нет. Адель исполнилось три месяца, а на следующий день Элен... слегла. С тех пор прошло почти четыре года, — закончил он свой рассказ. — Не представляешь, как это больно.
— Представляю, — ответила я. — Из-за родового проклятья я не могу быть вместе с мужем.
Рауль вопросительно посмотрел на меня, но, увидев, что я больше ничего не хочу говорить, спрашивать не стал.
Разгадку странного сходства Рауля с Люциусом я нашла примерно через два месяца после нашего знакомства, когда он показал мне гобелен со своей родословной. Моё внимание привлекло одно имя: Аделард. Я не поверила своим глазам: это имя было выткано дважды, одна вышивка была наложена прямо на другую! Работа была выполнена очень тонко и почти незаметна, и человеку, незнакомому с магией гобеленов, эта особенность даже не бросилась бы в глаза. Но я-то прочитала всё, что только смогла найти о магии гобеленов, когда пыталась понять, почему рядом с моей девичьей фамилией на гобелене в Малфой-мэноре появилась фамилия мужа! А потому могла с уверенностью сказать: род Оберонов прервался много веков назад, и тот, кто сейчас носит фамилию Оберон, Обероном по крови не является! Я уточнила у Рауля дату рождения Аделарда, и последние мои сомнения отпали: сын Генри Малфоя Максимилиан не умер в день его рождения — он был жив, и его усыновили, выдав за своего, вероятнее всего, умершего сына Аделарда Обероны! Доказательств этого у меня, конечно, не было и быть не могло, но я была совершенно уверена, что моя догадка верна.
Будучи занятой поиском ответа на загадку сходства Рауля с Люциусом, я не написала письмо Николасу в самом начале учебного года, как планировала. Хотя к чему лгать? Я боялась, страшно боялась ответа на своё письмо. Порой мне казалось, что сын не захочет мне отвечать или ещё хуже — напишет ответ, который меня просто уничтожит. Поэтому я подсознательно оттягивала момент написания письма. Однако вечером тридцатого октября, неожиданно для себя самой, я вдруг села за стол в библиотеке и решительно придвинула к себе перо, чернильницу и пергамент. Письмо было совсем коротким: я попросила у сына прощения за то, что уехала, не попрощавшись и ничего не объяснив, написала, что у меня всё хорошо, но я страшно скучаю по нему и дочерям. Написала, что пойму, если он не захочет общаться со мной, и если так случится, то просила только об одном — чтобы никто, и особенно Люциус, не знал о моём письме. Было ещё не поздно, и к вечеру следующего дня Николас должен был получить послание. Я отправила сову, молясь, чтобы для сына моё письмо стало чем-то вроде подарка на праздник.
Сова вернулась через день без ответа, но ответа в ближайшие дня четыре я и не ждала, понимая, что Николасу нужно будет время, чтобы решить, как ему поступить. И даже неделю спустя, не получив ответа от сына, я всё ещё не теряла надежды. Затем я начала беспокоиться, что о письме каким-то образом стало известно Люциусу. Я поделилась своими опасениями с Гарри. Три дня понадобилось моему другу, чтобы совершенно точно узнать, что Люциус не предпринял никаких действий к моим поискам и что в Хогвартсе Николас ведёт себя так же, как всегда.
Осознание, что детей я потеряла, обрушилось на меня через две недели после того, как я отправила письмо Николасу. То, что сын не ответил мне, означало только одно: дети хранили память обо мне, но простить меня не смогли. Всю ночь я не могла заснуть, то лёжа, не двигаясь и глядя бессмысленным взглядом в потолок, то снова утыкаясь лицом в подушку, чтобы приглушить рыдания и не разбудить Лайнуса. Я перебирала в памяти события всей своей жизни и понимала, что никогда ещё мне не было плохо так, как было тогда. Я отчаялась. Я не могла понять, почему судьба, подарив мне призрачную надежду, тут же отняла её у меня, но на этот раз навсегда. Да, я оставила детей, но я знала, что они остаются с любящим отцом. И даже тогда, когда я провожала их последний раз в Хогвартс, во мне жила крохотная надежда, что пройдут годы, но придёт время, когда они не будут так сильно зависеть от Люциуса, и тогда мы обязательно с ними встретимся. Эта надежда окрепла и превратилась почти что в уверенность, когда я увидела то воспоминание с кулонами. И вот теперь надежды не осталось: я могла бы побороться с Люциусом за право и возможность видеться с детьми, но что я могла поделать с тем, что сами двойняшки не хотели видеть меня? Я попыталась убедить себя, что так даже лучше, что дети не будут разрываться между мной и отцом, потому что если они начнут общаться со мной, то волей-неволей вынуждены будут скрывать мои тайны от Люциуса. Я совсем не хотела, чтобы из-за меня их отношения с отцом усложнились. Однако никакие доводы рассудка не могли избавить от затопившей меня боли.
Бессонная ночь дала о себе знать утром, когда я всё-таки задремала. Обычно, когда Лайнус просыпался, я уже находилась возле него. Но в этот раз, не увидев меня возле своей кроватки, малыш сам осторожно зашёл ко мне в комнату и залез на мою кровать.
— Сынок, мама всю ночь не спала, — пробормотала я, откидывая одеяло, чтобы сын залез под него, а потом укрывая его, когда он лёг рядом со мной. — Давай ещё немножечко поспим, хорошо?
— Хорошо, — кивнул Лайнус, прижимаясь ко мне и обнимая меня.
Чмокнув сына в лоб, я вновь провалилась в сон. Сколько я проспала, я не знаю. Но проснулась я, услышав грохот и раздавшийся вслед за ним плач сына. Не увидев возле себя Лайнуса, я вскочила и выбежала в коридор. Сын сидел на полу возле лестницы и плакал. Сбежав вниз, я обняла его и спросила, что у него болит. Лайнус показал мне царапину на руке и место на боку. Лестница была довольно крутой, малыш просто не удержался и съехал по ней как по горке. Более серьёзных повреждений не было и, залечив царапину и удалив начавший появляться синяк, я спросила, зачем он ушёл.
— Я хотел взять книжки в шкафу и снова лечь с тобой, а ты спала, — всё ещё всхлипывая, ответил сын.
— Ну всё-всё, — сказала я, снова обнимая его и ругая себя: со дня его появления на свет я ни на минуту не оставляла Лайнуса без присмотра. Ночью мне нужно было заставить себя спать, несмотря ни на что. Никакая тоска по детям не оправдывала того, что из-за неё я забыла ещё об одном своём ребёнке, позаботиться о котором, кроме меня, пока было некому.
Происшествие с Лайнусом (к счастью, не имевшее серьёзных последствий) встряхнуло меня, и чувство ответственности за младшего сына помогло отодвинуть всё остальное на задний план.
Удивительно, но даже тогда я ни на минуту не усомнилась в своём решении отправить Лайнуса, когда он подрастёт, к отцу. В моей голове ни на секунду не появилась мысль оставить младшего сына возле себя навсегда. Может быть, потому, что я сознавала, что сыну нужен отец, может быть, потому, что чувствовала вину перед Люциусом, а может быть, потому, что понимала, что жестоко и неправильно с моей стороны будет отнять у малыша надежду, которую я сама же ему и дала. Ещё до рождения сына я задумывалась о том, как я расскажу ему о нашей семье. Дети видят мир глазами взрослого — это я уяснила ещё в юности. Моя сестра, даже будучи совсем маленькой, очень ответственно относилась к необходимости сохранять в тайне, что я волшебница — и всё благодаря тому, что мои родители с рождения объясняли ей необходимость этого. Да и по своим детям я уверенно могла сказать, что они с детства считали правильным то, о чём мы с Люциусом говорили им, что это правильно, и неправильным то, о чём мы говорили, что это неправильно. Поэтому я решила, что буду честной с малышом с самого его рождения. Не сразу, но постепенно я расскажу ему обо всём — не о проклятье, конечно, а об отце, братьях и сёстрах. И о том, что его родители не могут быть вместе, и о том, что нужно подождать до определённого момента, прежде чем встретиться с родными — если я буду с детства говорить это малышу, то он будет считать это правильным и не будет страдать. Так я рассудила и так я и поступала. Конечно, я рассказывала обо всём постепенно, но к трём годам Лайнус знал, что его отца зовут Люциус Малфой, знал о старших братьях и сёстрах, знал, что у самого старшего брата Драко есть жена Астория и сын Скорпиус. Знал он и как они выглядят, и вместе со мной с интересом пролистывал «Ежедневный пророк», находя колдографии членов своей семьи и уверенно говоря, кто на них изображён. Пока этого было достаточно, о более серьёзных и грустных вещах я собиралась поговорить с сыном позднее, когда он подрастёт.
В начале декабря ко мне прилетела сова с письмом от Рауля. Хотя мы уже достаточно сблизились, всё же пока я Оберонов в гости к нам не приглашала — но мы с сыном бывали у них по нескольку раз в неделю. Правда, благодаря этому знакомству наша жизнь с Лайнусом стала более разнообразной и насыщенной — живого общения не хватало ни ему, ни мне.
В этот раз Рауль попросил меня провести ночь в его поместье — ему нужно было куда-то уехать, и он чувствовал бы себя спокойнее, если мог бы оставить дочь под присмотром человека, которому он доверял. О его жене вполне могла позаботиться Эльсэ, но дочь после того случая он не хотел оставлять без присмотра взрослого. Разумеется, отказать ему я не смогла.
Рауль и Адель встретили нас возле крыльца. Как только мы с сыном вышли из автомобиля, Рауль торопливо поблагодарил меня, сказал, что комнаты для нас с Лайнусом приготовлены, что если мне что-то понадобится, я могу обращаться к Эльсэ и, уже сидя в машине, сказал, что вернётся на следующий день ближе к вечеру, после чего сорвался с места. Такое поведение всегда обходительного Рауля вызвало у меня улыбку — по всей видимости, он очень спешил.
— Ну что, чем займёмся? — спросила я детей, когда машина Рауля скрылась из вида.
— Я покажу вам ваши комнаты с Лайнусом, а потом поиграем, — предложила Адель, беря меня за руку.
— Тогда пойдём, — кивнула я.
В тот день дети наигрались вдоволь — так, что оба уснули сразу, как только их головы коснулись подушки. Уложив их, я спустилась в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь книгу почитать перед сном. Но когда я вернулась в комнату, залезла в постель и раскрыла книгу, мне в голову пришла одна мысль. Я уже давно раздумывала над одним предположением, но раньше проверить его у меня не было возможности, и, по всей вероятности, вряд ли когда-нибудь появится. Я встала с кровати и, расхаживая по комнате, какое-то время размышляла. Предположение было невероятным, а шансы выяснить что-то вообще призрачны. Наконец, я решилась. Повернувшись к двери, я негромко позвала:
— Гвинет!
Ничего не произошло. Я уже решила, что моё предположение оказалось неверным, как вдруг почувствовала за спиной лёгкое дуновение и холод. Немного помедлив, я обернулась. Белая дама находилась в трёх футах от меня и внимательно меня разглядывала.
— Не думала, что когда-нибудь ещё услышу своё имя, — наконец, сказала она, отплывая в сторону. — Кто вы?
— Меня зовут Гермиона Грейнджер, — я сделала едва заметную паузу и затем закончила: — Малфой.
Гвинет резко обернулась, но, ничего не сказав, снова отвернулась от меня. Она молчала, и я тоже не прерывала молчания.
— Откуда вы узнали, как меня зовут? — спросила она, повернувшись.
— От Генри Малфоя, — ответила я и снова ничего не добавила.
— Вы неразговорчивы, — усмехнулась она. — Значит, Генри рассказал обо мне. Интересно, чем вы заслужили его откровенность?
— Тем же, чем вы заслужили проклятие его отца, — с горечью ответила я.
— Значит, Арманд Малфой не солгал и действительно наложил проклятье на весь свой род? — воскликнула Гвинет.
— Он говорил вам об этом? — поразилась я.
— Да, но я не поверила ему. Кто может решиться на такое?
«Арманд Малфой», — мысленно ответила я, но вслух спросила:
— Вы не знаете, что это за проклятье?
— Нет, — покачала головой Гвинет. — Темномагическое точно, но какое именно — не знаю. Почему вы спрашиваете?
— Я подумала, что, может быть, вы знаете, каким образом можно его снять.
— Расстаться с Малфоем, — ответила она, — и сделать так, чтобы он не смог вас найти.
— Это я уже сделала. Нет, я хотела сказать: вообще снять, со всего рода.
— Неужели вы думаете, что если бы я знала, то не сделала бы этого при жизни?
— Возможно, вы просто не успели этого, — негромко сказала я.
— Нет, я не знаю, — после недолгого молчания ответила она. — Раз уж вы меня позвали, расскажите мне о Генри. Вы, я так понимаю, разговаривали с его портретом?
— Нет, — удивлённо ответила я. — С его призраком.
— Генри стал призраком?! — рассмеялась она. — Кто бы мог подумать!
— Почему вы так о нём говорите? — изумлённо спросила я.
— Как? — посмотрела она на меня.
— С такой... злостью, — подобрала я слово. — С презрением. Вы же любили его!
— Любила, — с горечью отозвалась она. — Только ничего, кроме боли, эта любовь мне не принесла.
Снова наступила тишина. На этот раз Гвинет не спешила её прерывать.
— Очень жаль, — прервала я затянувшееся молчание. — А он до сих пор вас любит.
Она усмехнулась:
— Он опоздал.
— Поверьте, он понимает это, — сказала я. — И до сих пор не может простить себе, что тогда пошёл на поводу у отца.
— Всё равно иного выхода у него не было, — неожиданно мягко сказала она. — Так зачем вы меня звали?
— Хотела проверить своё предположение, что Белая дама — это вы. А ещё хотела спросить: почему вы наслали проклятье на род Оберонов? Я понимаю, что вам не очень понравилось, что они выдали за своего вашего сына, но ведь по крови-то он всё равно остался вашим, и страдали в первую очередь ваши потомки!
— Неужели вы считаете, что я сделала это специально?! — воскликнула Гвинет.
Она несколько раз проплыла от одного края комнаты к другому, затем остановилась передо мной.
— Вы не представляете, сколько раз я жалела об этом! Я оказалась одна, в чужой стране, с ребёнком под сердцем, который был не нужен никому, кроме меня. И я была волшебницей. Вы не знаете, что значило быть волшебницей в моё время. Нет, я не боялась ни костра, ни воды — я всегда могла избежать их. Но я боялась за малыша. Я отправилась во Францию, как мы планировали с Генри, но не смогла туда добраться. Я была совсем без сил, когда постучалась в дом Оберонов — тогда он был меньше и ничем не отличался от стоящих рядом домов магглов. Вы не представляете, как я была благодарна тем людям, которые позволили мне остаться. — Гвинет ненадолго замолчала, затем продолжила: — Максимилиан родился через несколько дней после того, как я оказалась в этом доме. Он был слабеньким — мои скитания и волнения сказались на нём. Госпожа Оберон не верила, что он выживет, поэтому позвала брата своего мужа — он был священником, но тоже волшебником. Он крестил моего малыша — чтобы, по крайней мере, его можно было похоронить на освящённой земле.
— И как случилось, что вашего ребёнка усыновили Обероны? — прервала я затянувшуюся паузу, когда Гвинет снова перестала говорить.
— Я чувствовала, что умираю, — ответила она. — У меня были деньги — не очень много, но этого хватило бы, чтобы они смогли содержать моего сына несколько лет, до тех пор, пока он не подрастёт и не сможет сам помогать им, отрабатывая свой хлеб. Вы изумлены? — спросила она меня.
— Да, — не стала скрывать я.
— Увы, я не имела права обманывать себя. С того света своему сыну я помочь бы вряд ли смогла. А круглому сироте, не имевшему состояния, в то время выжить можно было только несколькими способами: либо попасть к нищим, просящим подаяние и самому стать нищим, либо с рождения воспитываться при монастыре. Но слишком высока была вероятность того, что мой сын окажется волшебником. Мне становилось страшно при одной мысли, что стало бы с ним при первых проявлениях магии. Мне повезло, что Обероны были волшебниками. Пусть бы они не любили моего сына, но выдавать волшебника магглам — среди магов этого не принято. Даже среди врагов. Обероны смогли бы защитить Максимилиана. Я попросила их об этом, попросила, чтобы они позаботились о нём, а когда он подрастёт, взяли его в услужение. И ещё я попросила, что если вдруг Генри Малфой окажется здесь, то они расскажут ему о нашем с ним сыне. Как я уже сказала, я знала, что умираю. Последние мои часы я лежала, не двигаясь и не подавая признаков жизни. Возможно, Обероны считали, что я лежу без чувств. Но я слышала и понимала всё, что происходит вокруг. Как раз в эти же дни сноха госпожи Оберон разрешилась от бремени, но малыш умер сразу после рождения, а сама девушка была больна — волшебницы рожали в тех же условиях, что и неволшебницы, и риск умереть после родов у волшебницы был почти так же высок, как и у магглы. Однако госпожа Оберон уверяла, что сможет помочь ей, сможет её выходить. Только после своей смерти я поняла, что не каждая женщина станет уговаривать собственного сына выдать чужого ребёнка за своего умершего. И то, что это был лучший вариант и для моего Максимилиана, я тоже осознала только после моей смерти. А тогда, услышав разговор хозяйки дома с её сыном, я испытала гнев: ведь они обещали мне, что если Генри найдёт мои следы, то они расскажут ему о нашем ребёнке. Я не хотела причинять им зло, поверьте. Я сама не помню точно, о чём думала в последние минуты своей жизни. Но, видимо, эти мои мысли и чувства каким-то образом отразились на Оберонах и вылились вот в это проклятье, которое преследует их семью. Не представляете, как я жалею об этом!
Закончив свой рассказ, Гвинет отплыла к окну. Молчала и я, украдкой вытирая выступившие на глазах слёзы: я прекрасно понимала, что она пережила — ведь я пережила то же самое. И всё же мне было легче, чем ей — я была не одна, со мной были мои друзья, и нормандский дом Малфоев дал мне приют, который не дал ей.
— Почему вы остались здесь? — почувствовав, что наконец владею голосом, спросила я. — Почему не отправились дальше?
— Вы имеете в виду смерть? — повернулась она ко мне.
Я кивнула.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Несмотря на то, что я была зла на Генри, я всё-таки любила его. Возможно, если бы я знала, что в том мире встречу его, я и захотела бы пойти туда. Но единственный человечек, который был мне действительно дорог, остался здесь, в этом доме. Я не могла воспитывать его как мать — но я могла остаться с ним, могла наблюдать за ним, могла защищать его — конечно, моя помощь была ничтожной, но это всё же было лучше, чем ничего. Мой сын знал, что в его доме живёт привидение, именно он дал мне такое имя — Белая дама. Когда он стал старше, он стал общаться со мной. Конечно же, я не рассказала ему, кто я — женщина, которую он называл матерью, любила его и хорошо заботилась о нём. Но он разговаривал со мной, частенько спрашивал моего совета — в конце концов, я тоже чувствовала себя его матерью. Потом на свет появились мои внуки, затем правнуки — для каждого поколения Оберонов я становилась другом, и каждый из моих потомков был мне дорог.
При последних словах я не удержалась и фыркнула.
— Что вас так рассмешило? — тут же спросила меня Гвинет.
— Простите, — извинилась я. — Просто я вспомнила слова сэра Генри о том, что он так и не смог полюбить своих детей и что никто из его потомков не стал ему дорог — просто потому что в них не было частички вас.
— Он так сказал? — изумилась Гвинет, и на её лице промелькнула... нежность.
— Сказал, — подтвердила я. — Но если вы так относитесь к своим правнукам, почему вы напугали Адель?
— Я не хотела её напугать. Девочка просто не видела меня раньше, поэтому испугалась. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Я до сих пор помню то отчаянье и бессилие, которое испытала тогда, когда увидела её мёртвой. Когда я звала её, а она не отвечала. Элен Оберон выглядит сейчас примерно так же. Я не хотела, чтобы малышка видела мать такой — по крайней мере сейчас, пока она слишком маленькая. Для неё это будет слишком большим потрясением. Прошу вас, объясните это ей — Адель очень к вам привязалась, вам она поверит.
Я пообещала.
— Уже поздно, вам нужно отдыхать, — сказала Белая дама. — Я рада, что вы узнали мою историю. Всё это время единственное, что меня удручало — это невозможность поговорить с кем-то о том, что было со мной. Надеюсь, нам удастся ещё побеседовать, когда вы будете гостить здесь.
— Рада, что смогла вам помочь, — вежливо ответила я. — Только вот ещё что. Генри узнал, что Максимилиан был его сыном. Он видел, как на гобелене с родословной появлялось имя малыша в момент его рождения. Чтобы обезопасить вас и сына от своего отца, он наложил маскирующие чары на гобелен. И он нашёл ваш след. Он сказал, что был на вашей могиле и на могиле мальчика, в которой, как он считал, был похоронен ваш сын.
— Спасибо, — едва слышно вымолвила Гвинет, затем улыбнулась и, кивнув в знак прощания, скрылась за стеной.
Через три недели мы отпраздновали Рождество и третий день рождения Лайнуса.
Утром, как обычно, на пороге Малфуа появились Гарри и Рон. Я предложила им однажды навещать нас не в Рождество, а на следующий день, но они оба отказались. «Что за удовольствие получать подарки после праздника, а тем более после дня рождения?» — сказал Гарри, и Рон с ним согласился. Ну, а поскольку рождественский вечер им нужно было проводить с семьёй, то навестить нас они могли только утром.
— Держи, — сказал Гарри, присаживаясь на корточки перед Лайнусом и протягивая ему маленькую метлу.
— А это от меня, — Рон тоже присел перед Лайнусом и протянул ему ещё одну метлу. — Говорят, у тебя появилась подружка. Так что вы сможете летать вдвоём.
— Спасибо, — выдохнул восхищённый Лайнус. В каждой руке он держал по метле и переводил взгляд с одной на другую. — Мама, — обратился он ко мне, — а можно мы с Адель сегодня покатаемся?
— Можно, — кивнула я. — Но сегодня будет только обучение. Надеюсь, господин Оберон не откажется обучить тебя.
— Мы бы с дядей Роном сами научили тебя, — сказал Гарри, — но сегодня нам пора. А в новый год мы обязательно навестим вас с мамой ещё раз, и если у тебя что-то не будет получаться, мы обязательно тебя научим. Согласен?
— Согласен, — кивнул Лайнус.
Мы обменялись подарками с Гарри и Роном, и на прощанье обнялись ещё раз. Всё-таки мои друзья были правы: то, что они выкраивали время, чтобы навестить нас именно в этот день, пусть и ненадолго, значило намного больше, чем если бы они провели целый день с нами, но уже после праздника.
В этот день в первый раз за праздничным столом кроме нас с Лайнусом и Маргарет были ещё гости: Рауль и Адель. У обоих Оберонов Малфуа вызвал восхищение: у Адель, конечно же, тем, что это был замок из сказок, у Рауля — как ценителя исторических памятников. Я предложила ему показать поместье, но весной, когда всё будет выглядеть более празднично и нарядно. А в тот день был день рождения Лайнуса, поэтому дети не давали нам ни минуты отдыха, желая научиться летать на метле.
Долгое пребывание на улице всё-таки сказалось на здоровье малышей. На следующее утро от Рауля прилетела сова с сообщением, что Адель простыла и слегла. А к вечеру температура поднялась и у Лайнуса.
Наказав сыну находиться в постели, я спустилась в лабораторию. По своему прямому назначению башня уже не использовалась — кто стал бы нападать на ненаносимое имение? Но её помещения идеально подходили для того, чтобы хранить в ней запасы, а на первом этаже я устроила небольшую лабораторию — на случай, если мне нужно будет сварить какие-нибудь зелья срочно, как в этот раз. Кроме того, в свитках в библиотеке я находила очень интересные рецепты и в качестве развлечения время от времени варила зелья по ним. Бодроперцовое зелье варилось не очень долго, но Драко открыл мне рецепт своего усовершенствованного зелья, а оно требовало больше времени.
До готовности зелья оставалось минут пятнадцать, как вдруг рядом со мной появилась Латару и испуганно пискнула, что Лайнуса нет ни в своей комнате, ни вообще в доме.
— Что значит нет? — воскликнула я.
— Его нигде нет, госпожа, — глаза Латару были полны слёз. — Я обыскала весь дом, но мальчика нет.
Я бросилась в дом, собираясь ещё раз всё проверить. На улице лил дождь, да ещё поднялся сильный ветер, поэтому все эльфы отправились к той поляне, где чары давали сбой — почему-то в непогоду они больше обычного беспокоились о целостности защитных чар, так что в доме остались только мы с Латару. Но едва я оказалась в гостиной, как застыла, не смея поверить своим глазам. Возле самого входа, отряхивая намокшие мантии, стояли Драко с Лайнусом на руках и Николас. Но прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, Оливия, протиснувшись между братьями, с криком: «Мама, мамочка!» бросилась ко мне и крепко обняла меня.
читать дальшеСправившись с волнением, я сказала:
— Прошу прощения, но, кажется, мы не знакомы?
— Нет, лично мы не знакомы, — с улыбкой подтвердил он. — Но я был одним из тех счастливчиков, которые приезжали в Хогвартс из Шармбатона на Турнир трёх волшебиков. Вы тогда произвели впечатление на всех старшекурсников, появившись на Святочном балу с Виктором Крамом.
— Да, думаю, на моём месте тогда мечтали оказаться многие девушки, — усмехнулась я.
— Простите, мадам, я не совсем удачно сделал комплимент. Я хотел сказать, что вы были очень красивы — настолько, что многие юноши хотели бы оказаться на месте Крама. — Комплимент получился достаточно изящным и неожиданно для меня мне понравился, поэтому я улыбнулась. — А потом я был на приёме в министерстве в Великобритании, на котором вы впервые появились вместе с вашем мужем как супруги. И я помню, что моё внимание вы привлекли так же, как и в первый раз, когда я увидел вас на Святочном балу.
— Папа, а ты знаешь тётю Катрин? — привлекла к себе внимание Адель.
— Нет, моя красавица, не знаю. Но оказывается, раньше мы всё же встречались. Так почему ты потерялась в лесу?
— Я... я хотела навестить маму, — смутившись, тихо сказала малышка. — Но Белая дама меня не пустила. Я побежала от неё, а она поплыла за мной. Мне стало страшно, и я захотела убежать от неё. Я побежала в лес. А потом потерялась.
— Белая дама — это призрак, живущий в нашем доме, — пояснил господин Оберон, беря на руки Адель и прижимая её к себе. — Прошу прощения, мадам, я так беспокоился за дочь, что сейчас просто забыл о правилах гостеприимства. Я перед вами в долгу, поэтому самое малое, чем я могу вас отблагодарить — это предложить вам ужин. Прошу вас, составьте нам с дочерью компанию.
Если бы не моё желание понять, кто такой господин Оберон и насколько мне нужно его опасаться, я обязательно отказалась бы, даже невзирая на красноречивый взгляд сына, которому явно понравилось играть с Адель. Согласившись на предложение хозяина дома, я последовала за господином Обероном, незаметно проверив на всякий случай палочку.
— Кстати, меня зовут Рауль, — представился господин Оберон. — Учитывая, что мы с вами почти ровесники, предлагаю перейти на менее официальное обращение.
— Гермиона, — ответила я. Раз Рауль знал моё настоящее имя, лгать означало вызвать лишние подозрения, поэтому я решила быть правдивой настолько, насколько могла себе позволить.
Я даже не представляла, что так соскучилась по общению с людьми, по обычной, почти ни к чему не обязывающей светской беседе. Почти всё моё время занимал Лайнус и мысли об оставленной семье. Довольно частым гостем в Малфуа была Маргарет. С Гарри, Роном и Джинни мы общались с помощью сквозных зеркал по нескольку раз в неделю, оба друга старались навещать меня хотя бы раз в два-три месяца, когда по отдельности, когда одновременно. Иногда я ездила в Руан по делам магазина, однако, как я уже говорила, управление магазином не требовало активного участия с моей стороны, так что общение с магглами для меня тоже оказалось сведено к минимуму. Впрочем, я по-прежнему не принадлежала к их миру — я знала, что в нём происходит, но не жила его проблемами. Наверное, ещё и поэтому ужин в компании Рауля Оберона был мне особенно приятен — Рауль был частью моего мира, но при этом ничего не знал о моей жизни. И впервые за долгие месяцы в моём окружении появился человек, с которым можно было поговорить не обо мне.
Я выразила удивление тем, что в маггловской деревне обнаружилось поместье волшебников, на что Рауль рассказал, что его семья живёт в этой местности уже не один век. Поколение за поколением Обероны поддерживали репутацию отшельников, общаясь с местными жителями ровно столько, чтобы не вызывать у них подозрений. Всё хозяйство вела одна-единственная эльфийка, старая настолько, что я невольно сравнила её с Мири.
— А ваша супруга? — поинтересовалась я.
— Она... больна, — с небольшой заминкой ответил Рауль.
— Простите, — сказала я, увидев, что больше об этом он говорить не хочет.
— Ничего страшного, — вежливо ответил он. — Дело в том, что я часто уезжаю по делам. Наша домовиха, Эльсэ, всегда прекрасно присматривала и за моей женой, и за дочерью. А Белая дама — призрак нашего дома. Её всегда считали кем-то вроде ангела-хранителя в нашей семье. То, что сегодня она напугала Адель, для меня настолько невероятно, что я не знаю даже, что сказать. Когда Эльсэ поняла, что Адель исчезла, она бросилась её искать. Однако оставить мою жену без присмотра она тоже не могла. Страшно подумать, сколько раз сегодня она трансгрессировала из поместья в лес и обратно. Я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и Эльсэ сообщила, что Адель пропала. Я уже собрался было обратиться в министерство за помощью в поисках дочери, но тут как раз появились вы. Я перед вами в неоплатном долгу и буду рад, если смогу хоть как-то отблагодарить вас.
С полминуты я раздумывала, но затем решилась:
— Рауль, в таких случаях принято говорить, что на моём месте так поступил бы каждый и не нужно благодарности. Но я, пожалуй, попрошу вас кое о чём.
— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил он.
— Я попрошу вас никому не говорить о том, что вы меня встретили. Меня и моего сына.
Уголок губ Рауля едва заметно дёрнулся, и вновь я подумала о том, насколько он напоминает мне Люциуса. Весь вечер я наблюдала за хозяином дома и невольно сравнивала его с мужем: то жест, то поворот, то улыбка Рауля напоминали мне о Люциусе. Но самым странным был его взгляд: когда я встречалась глазами с хозяином дома, мне казалось, что на меня смотрит Люциус.
— Я думал, что мне показалось, — сказал Рауль.
— Показалось что? — настороженно спросила я.
— Весь вечер вы смотрели на меня таким взглядом, словно раздумывали, наложить на меня заклинание или нет. Предполагаю, раздумывали вы над заклятием забвения.
— Так и есть, — не стала я лукавить.
— И простое обещание, я так понимаю, вас вряд ли устроит?
— Дать мне непреложный обет я вас, конечно, просить не буду. Но хотелось бы услышать что-то более существенное, — подтвердила я.
Ни слова не говоря, быстрым движением Рауль достал палочку и столь же быстро рассёк себе кожу на внутренней стороне запястья.
— Клянусь, что до тех пор, пока вы скрываете местонахождение своё и своего сына, об этом буду молчать и я, — сказал он и заживил ранку.
Поступок Рауля оказался настолько неожиданным, что с минуту я не могла вымолвить ни слова. Клятва на крови — не непреложный обет, и смертью её нарушение не каралось. Но наказание за нарушение этой клятвы было всё же достаточно тяжёлым: несколько лет человека преследовали неудачи. Кроме того, эта магия граничила уже с применением тёмной, поэтому не каждый волшебник мог решиться дать такую клятву. В любом случае, такой поступок требовал большого мужества и означал только одно: давший клятву сделает всё возможное и невозможное, чтобы её сдержать.
— Благодарю вас, — с чувством сказала я и встала.
— Гермиона, — остановил меня Рауль. — Могу я попросить вас кое о чём?
— Попросить можете, — улыбнулась я, — но я не могу обещать, что выполню вашу просьбу.
— Я всего лишь хотел предложить вам навещать нас с дочерью. Как вы сами видите, живём мы уединённо. Адель общается только со мной и Эльсэ. Я читал про вас в английских газетах, про ваше внезапное исчезновение. Раз вы скрываетесь, значит, тоже живёте уединённо, и вашему сыну, думаю, тоже не хватает общения. Посмотрите, как они сегодня играли с Адель. Да и мне наша беседа доставила огромное удовольствие. Поэтому я предлагаю вам продолжить наше знакомство.
— С удовольствием, — согласилась я.
Так раза два в неделю мы с Лайнусом стали приезжать в гости к Оберонам. К слову, трансгрессию малыш не очень любил, и я его понимала: при трансгрессии всё тело сдавливало так, что невозможно было вздохнуть, и для маленького ребёнка это было, безусловно, очень неприятно. Он стойко переносил трансгрессию, если без неё было не обойтись, но перед каждой поездкой куда-либо обязательно спрашивал, поедем ли мы на машине. Откуда взялась эта любовь к автомобилям, я не знаю. Возможно, это было следствием влияния Рона: каждый раз, когда Рон приезжал к нам, он обязательно подолгу катал Лайнуса. Удивительным для меня оказалось и пристрастие Рона к автомобилям. Поначалу я думала, что мой друг в какой-то степени унаследовал от отца любовь к изобретениям магглов, но нет — Рона интересовали только машины. И скорее всего, именно он увлёк ими и моего сына. Я этому не препятствовала, но временами меня посещали тревожные мысли о том, что если так будет продолжаться и дальше, то эта любовь к машинам обязательно вызовет недовольство Люциуса, когда Лайнус отправится к нему, и о том, что это может стать причиной непонимания между отцом и сыном. Однако эти мысли я пока отгоняла: как бы там ни было, но до одиннадцатилетия Лайнуса было ещё очень далеко, а значит, у меня будет ещё время придумать, как решить эту проблему.
Каждый наш приезд в поместье Оберонов оборачивался незабываемым времяпрепровождением. Рауль придумывал новые игры, в которые играли не только малыши, но и мы с ним.
— Я поражаюсь твоему терпению, — сказала я ему однажды. К тому времени мы уже перешли на «ты». — У меня не хватает сил столько времени играть с Лайнусом, уж на что я выносливый человек.
— Это потому, что я всегда считал, что у меня в моём возрасте не будет ребёнка.
— Как это? — удивилась я.
— Видишь ли... в нашей семье есть одна странность. Какое-то проклятие, с которым мы ничего не можем сделать. Это трудно объяснить, но в каждом третьем поколении жена волшебника из нашего рода впадает в состояние, напоминающее летаргический сон. — Я непонимающе смотрела на него, и он продолжил: — Говорю же, это трудно объяснить. Почему-то это проклятье связывают с появлением в нашем доме Белой дамы — вроде бы после её появления оно и начало действовать. Однако я в это не очень верю — я говорил, что она всегда считалась кем-то вроде ангела-хранителя нашей семьи. Если разбить все поколения нашего рода по три, то я как раз последний в очередной тройке. То есть, я ещё с детства знал, какая участь постигнет мою жену, поэтому решил жениться и обзавестись наследником как можно позже. Мама, когда ещё была жива, не могла понять моих мотивов. А я всего лишь считал себя не вправе обрекать на такую участь женщину, которая подарит мне ребёнка. Но потом я встретил Элен. Наш роман длился несколько лет, но делать ей предложение я не спешил. Когда, наконец, она не выдержала и сказала, что хочет иметь семью, я рассказал ей о проклятье. Она из семьи магглов, поэтому о том, что я волшебник, я тогда рассказывать ей не стал. Думаю, она просто решила, что я увидел какую-то закономерность в своей семье и считаю, что так оно должно быть и дальше. Знаешь, примерно как некоторые женщины считают, что что бы они ни делали, выйти замуж раньше тридцати лет они не смогут, потому что все женщины в их семье выходили замуж после тридцати? — Я кивнула в знак того, что поняла, о чём он говорит. — До сих пор дословно помню, что она мне ответила, помню её взгляд и интонацию. Она сказала: «Уж лучше быть полумёртвой рядом с тобой, чем живой вдали от тебя». Мы поженились и прожили вместе два года. Я уже начал заражаться её убеждённостью, что никакого проклятья нет. Адель исполнилось три месяца, а на следующий день Элен... слегла. С тех пор прошло почти четыре года, — закончил он свой рассказ. — Не представляешь, как это больно.
— Представляю, — ответила я. — Из-за родового проклятья я не могу быть вместе с мужем.
Рауль вопросительно посмотрел на меня, но, увидев, что я больше ничего не хочу говорить, спрашивать не стал.
Разгадку странного сходства Рауля с Люциусом я нашла примерно через два месяца после нашего знакомства, когда он показал мне гобелен со своей родословной. Моё внимание привлекло одно имя: Аделард. Я не поверила своим глазам: это имя было выткано дважды, одна вышивка была наложена прямо на другую! Работа была выполнена очень тонко и почти незаметна, и человеку, незнакомому с магией гобеленов, эта особенность даже не бросилась бы в глаза. Но я-то прочитала всё, что только смогла найти о магии гобеленов, когда пыталась понять, почему рядом с моей девичьей фамилией на гобелене в Малфой-мэноре появилась фамилия мужа! А потому могла с уверенностью сказать: род Оберонов прервался много веков назад, и тот, кто сейчас носит фамилию Оберон, Обероном по крови не является! Я уточнила у Рауля дату рождения Аделарда, и последние мои сомнения отпали: сын Генри Малфоя Максимилиан не умер в день его рождения — он был жив, и его усыновили, выдав за своего, вероятнее всего, умершего сына Аделарда Обероны! Доказательств этого у меня, конечно, не было и быть не могло, но я была совершенно уверена, что моя догадка верна.
* * *
Будучи занятой поиском ответа на загадку сходства Рауля с Люциусом, я не написала письмо Николасу в самом начале учебного года, как планировала. Хотя к чему лгать? Я боялась, страшно боялась ответа на своё письмо. Порой мне казалось, что сын не захочет мне отвечать или ещё хуже — напишет ответ, который меня просто уничтожит. Поэтому я подсознательно оттягивала момент написания письма. Однако вечером тридцатого октября, неожиданно для себя самой, я вдруг села за стол в библиотеке и решительно придвинула к себе перо, чернильницу и пергамент. Письмо было совсем коротким: я попросила у сына прощения за то, что уехала, не попрощавшись и ничего не объяснив, написала, что у меня всё хорошо, но я страшно скучаю по нему и дочерям. Написала, что пойму, если он не захочет общаться со мной, и если так случится, то просила только об одном — чтобы никто, и особенно Люциус, не знал о моём письме. Было ещё не поздно, и к вечеру следующего дня Николас должен был получить послание. Я отправила сову, молясь, чтобы для сына моё письмо стало чем-то вроде подарка на праздник.
Сова вернулась через день без ответа, но ответа в ближайшие дня четыре я и не ждала, понимая, что Николасу нужно будет время, чтобы решить, как ему поступить. И даже неделю спустя, не получив ответа от сына, я всё ещё не теряла надежды. Затем я начала беспокоиться, что о письме каким-то образом стало известно Люциусу. Я поделилась своими опасениями с Гарри. Три дня понадобилось моему другу, чтобы совершенно точно узнать, что Люциус не предпринял никаких действий к моим поискам и что в Хогвартсе Николас ведёт себя так же, как всегда.
Осознание, что детей я потеряла, обрушилось на меня через две недели после того, как я отправила письмо Николасу. То, что сын не ответил мне, означало только одно: дети хранили память обо мне, но простить меня не смогли. Всю ночь я не могла заснуть, то лёжа, не двигаясь и глядя бессмысленным взглядом в потолок, то снова утыкаясь лицом в подушку, чтобы приглушить рыдания и не разбудить Лайнуса. Я перебирала в памяти события всей своей жизни и понимала, что никогда ещё мне не было плохо так, как было тогда. Я отчаялась. Я не могла понять, почему судьба, подарив мне призрачную надежду, тут же отняла её у меня, но на этот раз навсегда. Да, я оставила детей, но я знала, что они остаются с любящим отцом. И даже тогда, когда я провожала их последний раз в Хогвартс, во мне жила крохотная надежда, что пройдут годы, но придёт время, когда они не будут так сильно зависеть от Люциуса, и тогда мы обязательно с ними встретимся. Эта надежда окрепла и превратилась почти что в уверенность, когда я увидела то воспоминание с кулонами. И вот теперь надежды не осталось: я могла бы побороться с Люциусом за право и возможность видеться с детьми, но что я могла поделать с тем, что сами двойняшки не хотели видеть меня? Я попыталась убедить себя, что так даже лучше, что дети не будут разрываться между мной и отцом, потому что если они начнут общаться со мной, то волей-неволей вынуждены будут скрывать мои тайны от Люциуса. Я совсем не хотела, чтобы из-за меня их отношения с отцом усложнились. Однако никакие доводы рассудка не могли избавить от затопившей меня боли.
Бессонная ночь дала о себе знать утром, когда я всё-таки задремала. Обычно, когда Лайнус просыпался, я уже находилась возле него. Но в этот раз, не увидев меня возле своей кроватки, малыш сам осторожно зашёл ко мне в комнату и залез на мою кровать.
— Сынок, мама всю ночь не спала, — пробормотала я, откидывая одеяло, чтобы сын залез под него, а потом укрывая его, когда он лёг рядом со мной. — Давай ещё немножечко поспим, хорошо?
— Хорошо, — кивнул Лайнус, прижимаясь ко мне и обнимая меня.
Чмокнув сына в лоб, я вновь провалилась в сон. Сколько я проспала, я не знаю. Но проснулась я, услышав грохот и раздавшийся вслед за ним плач сына. Не увидев возле себя Лайнуса, я вскочила и выбежала в коридор. Сын сидел на полу возле лестницы и плакал. Сбежав вниз, я обняла его и спросила, что у него болит. Лайнус показал мне царапину на руке и место на боку. Лестница была довольно крутой, малыш просто не удержался и съехал по ней как по горке. Более серьёзных повреждений не было и, залечив царапину и удалив начавший появляться синяк, я спросила, зачем он ушёл.
— Я хотел взять книжки в шкафу и снова лечь с тобой, а ты спала, — всё ещё всхлипывая, ответил сын.
— Ну всё-всё, — сказала я, снова обнимая его и ругая себя: со дня его появления на свет я ни на минуту не оставляла Лайнуса без присмотра. Ночью мне нужно было заставить себя спать, несмотря ни на что. Никакая тоска по детям не оправдывала того, что из-за неё я забыла ещё об одном своём ребёнке, позаботиться о котором, кроме меня, пока было некому.
Происшествие с Лайнусом (к счастью, не имевшее серьёзных последствий) встряхнуло меня, и чувство ответственности за младшего сына помогло отодвинуть всё остальное на задний план.
Удивительно, но даже тогда я ни на минуту не усомнилась в своём решении отправить Лайнуса, когда он подрастёт, к отцу. В моей голове ни на секунду не появилась мысль оставить младшего сына возле себя навсегда. Может быть, потому, что я сознавала, что сыну нужен отец, может быть, потому, что чувствовала вину перед Люциусом, а может быть, потому, что понимала, что жестоко и неправильно с моей стороны будет отнять у малыша надежду, которую я сама же ему и дала. Ещё до рождения сына я задумывалась о том, как я расскажу ему о нашей семье. Дети видят мир глазами взрослого — это я уяснила ещё в юности. Моя сестра, даже будучи совсем маленькой, очень ответственно относилась к необходимости сохранять в тайне, что я волшебница — и всё благодаря тому, что мои родители с рождения объясняли ей необходимость этого. Да и по своим детям я уверенно могла сказать, что они с детства считали правильным то, о чём мы с Люциусом говорили им, что это правильно, и неправильным то, о чём мы говорили, что это неправильно. Поэтому я решила, что буду честной с малышом с самого его рождения. Не сразу, но постепенно я расскажу ему обо всём — не о проклятье, конечно, а об отце, братьях и сёстрах. И о том, что его родители не могут быть вместе, и о том, что нужно подождать до определённого момента, прежде чем встретиться с родными — если я буду с детства говорить это малышу, то он будет считать это правильным и не будет страдать. Так я рассудила и так я и поступала. Конечно, я рассказывала обо всём постепенно, но к трём годам Лайнус знал, что его отца зовут Люциус Малфой, знал о старших братьях и сёстрах, знал, что у самого старшего брата Драко есть жена Астория и сын Скорпиус. Знал он и как они выглядят, и вместе со мной с интересом пролистывал «Ежедневный пророк», находя колдографии членов своей семьи и уверенно говоря, кто на них изображён. Пока этого было достаточно, о более серьёзных и грустных вещах я собиралась поговорить с сыном позднее, когда он подрастёт.
* * *
В начале декабря ко мне прилетела сова с письмом от Рауля. Хотя мы уже достаточно сблизились, всё же пока я Оберонов в гости к нам не приглашала — но мы с сыном бывали у них по нескольку раз в неделю. Правда, благодаря этому знакомству наша жизнь с Лайнусом стала более разнообразной и насыщенной — живого общения не хватало ни ему, ни мне.
В этот раз Рауль попросил меня провести ночь в его поместье — ему нужно было куда-то уехать, и он чувствовал бы себя спокойнее, если мог бы оставить дочь под присмотром человека, которому он доверял. О его жене вполне могла позаботиться Эльсэ, но дочь после того случая он не хотел оставлять без присмотра взрослого. Разумеется, отказать ему я не смогла.
Рауль и Адель встретили нас возле крыльца. Как только мы с сыном вышли из автомобиля, Рауль торопливо поблагодарил меня, сказал, что комнаты для нас с Лайнусом приготовлены, что если мне что-то понадобится, я могу обращаться к Эльсэ и, уже сидя в машине, сказал, что вернётся на следующий день ближе к вечеру, после чего сорвался с места. Такое поведение всегда обходительного Рауля вызвало у меня улыбку — по всей видимости, он очень спешил.
— Ну что, чем займёмся? — спросила я детей, когда машина Рауля скрылась из вида.
— Я покажу вам ваши комнаты с Лайнусом, а потом поиграем, — предложила Адель, беря меня за руку.
— Тогда пойдём, — кивнула я.
В тот день дети наигрались вдоволь — так, что оба уснули сразу, как только их головы коснулись подушки. Уложив их, я спустилась в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь книгу почитать перед сном. Но когда я вернулась в комнату, залезла в постель и раскрыла книгу, мне в голову пришла одна мысль. Я уже давно раздумывала над одним предположением, но раньше проверить его у меня не было возможности, и, по всей вероятности, вряд ли когда-нибудь появится. Я встала с кровати и, расхаживая по комнате, какое-то время размышляла. Предположение было невероятным, а шансы выяснить что-то вообще призрачны. Наконец, я решилась. Повернувшись к двери, я негромко позвала:
— Гвинет!
Ничего не произошло. Я уже решила, что моё предположение оказалось неверным, как вдруг почувствовала за спиной лёгкое дуновение и холод. Немного помедлив, я обернулась. Белая дама находилась в трёх футах от меня и внимательно меня разглядывала.
— Не думала, что когда-нибудь ещё услышу своё имя, — наконец, сказала она, отплывая в сторону. — Кто вы?
— Меня зовут Гермиона Грейнджер, — я сделала едва заметную паузу и затем закончила: — Малфой.
Гвинет резко обернулась, но, ничего не сказав, снова отвернулась от меня. Она молчала, и я тоже не прерывала молчания.
— Откуда вы узнали, как меня зовут? — спросила она, повернувшись.
— От Генри Малфоя, — ответила я и снова ничего не добавила.
— Вы неразговорчивы, — усмехнулась она. — Значит, Генри рассказал обо мне. Интересно, чем вы заслужили его откровенность?
— Тем же, чем вы заслужили проклятие его отца, — с горечью ответила я.
— Значит, Арманд Малфой не солгал и действительно наложил проклятье на весь свой род? — воскликнула Гвинет.
— Он говорил вам об этом? — поразилась я.
— Да, но я не поверила ему. Кто может решиться на такое?
«Арманд Малфой», — мысленно ответила я, но вслух спросила:
— Вы не знаете, что это за проклятье?
— Нет, — покачала головой Гвинет. — Темномагическое точно, но какое именно — не знаю. Почему вы спрашиваете?
— Я подумала, что, может быть, вы знаете, каким образом можно его снять.
— Расстаться с Малфоем, — ответила она, — и сделать так, чтобы он не смог вас найти.
— Это я уже сделала. Нет, я хотела сказать: вообще снять, со всего рода.
— Неужели вы думаете, что если бы я знала, то не сделала бы этого при жизни?
— Возможно, вы просто не успели этого, — негромко сказала я.
— Нет, я не знаю, — после недолгого молчания ответила она. — Раз уж вы меня позвали, расскажите мне о Генри. Вы, я так понимаю, разговаривали с его портретом?
— Нет, — удивлённо ответила я. — С его призраком.
— Генри стал призраком?! — рассмеялась она. — Кто бы мог подумать!
— Почему вы так о нём говорите? — изумлённо спросила я.
— Как? — посмотрела она на меня.
— С такой... злостью, — подобрала я слово. — С презрением. Вы же любили его!
— Любила, — с горечью отозвалась она. — Только ничего, кроме боли, эта любовь мне не принесла.
Снова наступила тишина. На этот раз Гвинет не спешила её прерывать.
— Очень жаль, — прервала я затянувшееся молчание. — А он до сих пор вас любит.
Она усмехнулась:
— Он опоздал.
— Поверьте, он понимает это, — сказала я. — И до сих пор не может простить себе, что тогда пошёл на поводу у отца.
— Всё равно иного выхода у него не было, — неожиданно мягко сказала она. — Так зачем вы меня звали?
— Хотела проверить своё предположение, что Белая дама — это вы. А ещё хотела спросить: почему вы наслали проклятье на род Оберонов? Я понимаю, что вам не очень понравилось, что они выдали за своего вашего сына, но ведь по крови-то он всё равно остался вашим, и страдали в первую очередь ваши потомки!
— Неужели вы считаете, что я сделала это специально?! — воскликнула Гвинет.
Она несколько раз проплыла от одного края комнаты к другому, затем остановилась передо мной.
— Вы не представляете, сколько раз я жалела об этом! Я оказалась одна, в чужой стране, с ребёнком под сердцем, который был не нужен никому, кроме меня. И я была волшебницей. Вы не знаете, что значило быть волшебницей в моё время. Нет, я не боялась ни костра, ни воды — я всегда могла избежать их. Но я боялась за малыша. Я отправилась во Францию, как мы планировали с Генри, но не смогла туда добраться. Я была совсем без сил, когда постучалась в дом Оберонов — тогда он был меньше и ничем не отличался от стоящих рядом домов магглов. Вы не представляете, как я была благодарна тем людям, которые позволили мне остаться. — Гвинет ненадолго замолчала, затем продолжила: — Максимилиан родился через несколько дней после того, как я оказалась в этом доме. Он был слабеньким — мои скитания и волнения сказались на нём. Госпожа Оберон не верила, что он выживет, поэтому позвала брата своего мужа — он был священником, но тоже волшебником. Он крестил моего малыша — чтобы, по крайней мере, его можно было похоронить на освящённой земле.
— И как случилось, что вашего ребёнка усыновили Обероны? — прервала я затянувшуюся паузу, когда Гвинет снова перестала говорить.
— Я чувствовала, что умираю, — ответила она. — У меня были деньги — не очень много, но этого хватило бы, чтобы они смогли содержать моего сына несколько лет, до тех пор, пока он не подрастёт и не сможет сам помогать им, отрабатывая свой хлеб. Вы изумлены? — спросила она меня.
— Да, — не стала скрывать я.
— Увы, я не имела права обманывать себя. С того света своему сыну я помочь бы вряд ли смогла. А круглому сироте, не имевшему состояния, в то время выжить можно было только несколькими способами: либо попасть к нищим, просящим подаяние и самому стать нищим, либо с рождения воспитываться при монастыре. Но слишком высока была вероятность того, что мой сын окажется волшебником. Мне становилось страшно при одной мысли, что стало бы с ним при первых проявлениях магии. Мне повезло, что Обероны были волшебниками. Пусть бы они не любили моего сына, но выдавать волшебника магглам — среди магов этого не принято. Даже среди врагов. Обероны смогли бы защитить Максимилиана. Я попросила их об этом, попросила, чтобы они позаботились о нём, а когда он подрастёт, взяли его в услужение. И ещё я попросила, что если вдруг Генри Малфой окажется здесь, то они расскажут ему о нашем с ним сыне. Как я уже сказала, я знала, что умираю. Последние мои часы я лежала, не двигаясь и не подавая признаков жизни. Возможно, Обероны считали, что я лежу без чувств. Но я слышала и понимала всё, что происходит вокруг. Как раз в эти же дни сноха госпожи Оберон разрешилась от бремени, но малыш умер сразу после рождения, а сама девушка была больна — волшебницы рожали в тех же условиях, что и неволшебницы, и риск умереть после родов у волшебницы был почти так же высок, как и у магглы. Однако госпожа Оберон уверяла, что сможет помочь ей, сможет её выходить. Только после своей смерти я поняла, что не каждая женщина станет уговаривать собственного сына выдать чужого ребёнка за своего умершего. И то, что это был лучший вариант и для моего Максимилиана, я тоже осознала только после моей смерти. А тогда, услышав разговор хозяйки дома с её сыном, я испытала гнев: ведь они обещали мне, что если Генри найдёт мои следы, то они расскажут ему о нашем ребёнке. Я не хотела причинять им зло, поверьте. Я сама не помню точно, о чём думала в последние минуты своей жизни. Но, видимо, эти мои мысли и чувства каким-то образом отразились на Оберонах и вылились вот в это проклятье, которое преследует их семью. Не представляете, как я жалею об этом!
Закончив свой рассказ, Гвинет отплыла к окну. Молчала и я, украдкой вытирая выступившие на глазах слёзы: я прекрасно понимала, что она пережила — ведь я пережила то же самое. И всё же мне было легче, чем ей — я была не одна, со мной были мои друзья, и нормандский дом Малфоев дал мне приют, который не дал ей.
— Почему вы остались здесь? — почувствовав, что наконец владею голосом, спросила я. — Почему не отправились дальше?
— Вы имеете в виду смерть? — повернулась она ко мне.
Я кивнула.
— Не знаю, — пожала она плечами. — Несмотря на то, что я была зла на Генри, я всё-таки любила его. Возможно, если бы я знала, что в том мире встречу его, я и захотела бы пойти туда. Но единственный человечек, который был мне действительно дорог, остался здесь, в этом доме. Я не могла воспитывать его как мать — но я могла остаться с ним, могла наблюдать за ним, могла защищать его — конечно, моя помощь была ничтожной, но это всё же было лучше, чем ничего. Мой сын знал, что в его доме живёт привидение, именно он дал мне такое имя — Белая дама. Когда он стал старше, он стал общаться со мной. Конечно же, я не рассказала ему, кто я — женщина, которую он называл матерью, любила его и хорошо заботилась о нём. Но он разговаривал со мной, частенько спрашивал моего совета — в конце концов, я тоже чувствовала себя его матерью. Потом на свет появились мои внуки, затем правнуки — для каждого поколения Оберонов я становилась другом, и каждый из моих потомков был мне дорог.
При последних словах я не удержалась и фыркнула.
— Что вас так рассмешило? — тут же спросила меня Гвинет.
— Простите, — извинилась я. — Просто я вспомнила слова сэра Генри о том, что он так и не смог полюбить своих детей и что никто из его потомков не стал ему дорог — просто потому что в них не было частички вас.
— Он так сказал? — изумилась Гвинет, и на её лице промелькнула... нежность.
— Сказал, — подтвердила я. — Но если вы так относитесь к своим правнукам, почему вы напугали Адель?
— Я не хотела её напугать. Девочка просто не видела меня раньше, поэтому испугалась. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Я до сих пор помню то отчаянье и бессилие, которое испытала тогда, когда увидела её мёртвой. Когда я звала её, а она не отвечала. Элен Оберон выглядит сейчас примерно так же. Я не хотела, чтобы малышка видела мать такой — по крайней мере сейчас, пока она слишком маленькая. Для неё это будет слишком большим потрясением. Прошу вас, объясните это ей — Адель очень к вам привязалась, вам она поверит.
Я пообещала.
— Уже поздно, вам нужно отдыхать, — сказала Белая дама. — Я рада, что вы узнали мою историю. Всё это время единственное, что меня удручало — это невозможность поговорить с кем-то о том, что было со мной. Надеюсь, нам удастся ещё побеседовать, когда вы будете гостить здесь.
— Рада, что смогла вам помочь, — вежливо ответила я. — Только вот ещё что. Генри узнал, что Максимилиан был его сыном. Он видел, как на гобелене с родословной появлялось имя малыша в момент его рождения. Чтобы обезопасить вас и сына от своего отца, он наложил маскирующие чары на гобелен. И он нашёл ваш след. Он сказал, что был на вашей могиле и на могиле мальчика, в которой, как он считал, был похоронен ваш сын.
— Спасибо, — едва слышно вымолвила Гвинет, затем улыбнулась и, кивнув в знак прощания, скрылась за стеной.
* * *
Через три недели мы отпраздновали Рождество и третий день рождения Лайнуса.
Утром, как обычно, на пороге Малфуа появились Гарри и Рон. Я предложила им однажды навещать нас не в Рождество, а на следующий день, но они оба отказались. «Что за удовольствие получать подарки после праздника, а тем более после дня рождения?» — сказал Гарри, и Рон с ним согласился. Ну, а поскольку рождественский вечер им нужно было проводить с семьёй, то навестить нас они могли только утром.
— Держи, — сказал Гарри, присаживаясь на корточки перед Лайнусом и протягивая ему маленькую метлу.
— А это от меня, — Рон тоже присел перед Лайнусом и протянул ему ещё одну метлу. — Говорят, у тебя появилась подружка. Так что вы сможете летать вдвоём.
— Спасибо, — выдохнул восхищённый Лайнус. В каждой руке он держал по метле и переводил взгляд с одной на другую. — Мама, — обратился он ко мне, — а можно мы с Адель сегодня покатаемся?
— Можно, — кивнула я. — Но сегодня будет только обучение. Надеюсь, господин Оберон не откажется обучить тебя.
— Мы бы с дядей Роном сами научили тебя, — сказал Гарри, — но сегодня нам пора. А в новый год мы обязательно навестим вас с мамой ещё раз, и если у тебя что-то не будет получаться, мы обязательно тебя научим. Согласен?
— Согласен, — кивнул Лайнус.
Мы обменялись подарками с Гарри и Роном, и на прощанье обнялись ещё раз. Всё-таки мои друзья были правы: то, что они выкраивали время, чтобы навестить нас именно в этот день, пусть и ненадолго, значило намного больше, чем если бы они провели целый день с нами, но уже после праздника.
В этот день в первый раз за праздничным столом кроме нас с Лайнусом и Маргарет были ещё гости: Рауль и Адель. У обоих Оберонов Малфуа вызвал восхищение: у Адель, конечно же, тем, что это был замок из сказок, у Рауля — как ценителя исторических памятников. Я предложила ему показать поместье, но весной, когда всё будет выглядеть более празднично и нарядно. А в тот день был день рождения Лайнуса, поэтому дети не давали нам ни минуты отдыха, желая научиться летать на метле.
Долгое пребывание на улице всё-таки сказалось на здоровье малышей. На следующее утро от Рауля прилетела сова с сообщением, что Адель простыла и слегла. А к вечеру температура поднялась и у Лайнуса.
Наказав сыну находиться в постели, я спустилась в лабораторию. По своему прямому назначению башня уже не использовалась — кто стал бы нападать на ненаносимое имение? Но её помещения идеально подходили для того, чтобы хранить в ней запасы, а на первом этаже я устроила небольшую лабораторию — на случай, если мне нужно будет сварить какие-нибудь зелья срочно, как в этот раз. Кроме того, в свитках в библиотеке я находила очень интересные рецепты и в качестве развлечения время от времени варила зелья по ним. Бодроперцовое зелье варилось не очень долго, но Драко открыл мне рецепт своего усовершенствованного зелья, а оно требовало больше времени.
До готовности зелья оставалось минут пятнадцать, как вдруг рядом со мной появилась Латару и испуганно пискнула, что Лайнуса нет ни в своей комнате, ни вообще в доме.
— Что значит нет? — воскликнула я.
— Его нигде нет, госпожа, — глаза Латару были полны слёз. — Я обыскала весь дом, но мальчика нет.
Я бросилась в дом, собираясь ещё раз всё проверить. На улице лил дождь, да ещё поднялся сильный ветер, поэтому все эльфы отправились к той поляне, где чары давали сбой — почему-то в непогоду они больше обычного беспокоились о целостности защитных чар, так что в доме остались только мы с Латару. Но едва я оказалась в гостиной, как застыла, не смея поверить своим глазам. Возле самого входа, отряхивая намокшие мантии, стояли Драко с Лайнусом на руках и Николас. Но прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, Оливия, протиснувшись между братьями, с криком: «Мама, мамочка!» бросилась ко мне и крепко обняла меня.
воскресенье, 25 мая 2014
Глава одиннадцатая
Подарок от Леди Ровена и fulona
Просмотр воспоминаний занял несколько часов. Когда я, наконец, вынырнула из омута памяти, то в ужасе попятилась от него и отступала до тех пор, пока не оказалась возле кровати. Мои ноги подкосились, и я осела на пол, но даже тогда не смогла отвести взгляда от каменной чаши: в моих ушах всё ещё звучали крики сгорающих заживо людей, а перед глазами стояло лицо человека, равнодушно наблюдающего за этим.
читать дальшеТолько какое-то время спустя я огляделась и поняла, что нахожусь в своей комнате. Тогда я встала и снова подошла к омуту памяти, чтобы собрать воспоминания. Удалось мне это не сразу, так как мои руки дрожали, но я собрала все до единой серебристые ниточки в кувшин, запечатала его воском и вновь уменьшила. Затем я прошла в библиотеку, чтобы вернуть воспоминания в тайник немедленно — там им было самое место. Однако открыть тайник я не смогла, как ни пыталась — по-видимому, Гарри оказался прав, и открыть тайник действительно мог только кровный родственник Арманда Малфоя. Вернувшись в свою комнату, я убрала кувшинчик на верхнюю полку плательного шкафа.
Заснуть в ту ночь мне так и не удалось: как только я проваливалась в сон, мне начинало сниться пожарище, и я просыпалась. Поэтому за завтраком я вяло поддерживала беседу и то и дело прикрывала рукой рот, чтобы скрыть от Гарри зевок.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Не выспалась, — ответила я. — Прости, из меня сегодня плохой собеседник.
— Ты посмотрела воспоминания?
Я кивнула.
— И чьи они? — сдержанно спросил Гарри, но я-то прекрасно видела, что ему не терпится узнать, что это за воспоминания.
— Арманда Малфоя, — ответила я и замолчала.
— Гермиона, — многозначительно сказал Гарри.
— Прости, — покачала я головой. — Я не могу рассказать.
— Гермиона, это не честно, если не сказать, что не по-дружески, — упрекнул меня друг.
— Гарри, я в самом деле не могу.
— Почему?
— Почему ты никому, даже нам с Роном, не позволил увидеть те воспоминания профессора Снейпа, которые касались его отношений с твоей матерью? — ответила я вопросом на вопрос.
— Те воспоминания очень личные! — воскликнул Гарри.
— Эти тоже, — сказала я.
С минуту Гарри смотрел на меня, затем согласно кивнул: мой мотив был ему близок, а потому понятен.
Некоторое время прошло в молчании. Я чувствовала вину перед другом, поэтому мысленно перебирала в голове возможные темы для разговоров, чтобы прервать затянувшееся молчание, но Гарри опередил меня:
— Я привёз тебе сюрприз.
Я с интересом посмотрела на него.
— Держи, — сказал он мне, передавая три стеклянных флакона с клубившейся внутри них серебристой субстанцией.
— Что это? — спросила я. То, что это были воспоминания, я поняла, но не могла понять, зачем и чьи воспоминания отдал мне Гарри.
— Воспоминания. Мои, Рона и Джинни. О всех наших встречах с членами твоей семьи со времени твоего отъезда. Джинни ещё добавила рассказы Джеймса о Николасе и Оливии в Хогвартсе.
— Гарри! — потрясённо прошептала я. — И почему мы раньше не додумались до этого?
— Омута памяти не было, — усмехнулся он. — Согласись, никому в голову не придёт заказывать его просто ради того, чтобы он был, что называется, «на всякий случай». К тому же стоит он немало. Твоё хранилище в Гринготсе изрядно опустело.
— Неважно! — с улыбкой ответила я. — Совсем неважно. Гарри, Гарри! — воскликнула я, будучи не в силах словами выразить всю свою радость от такого подарка друзей.
С того дня моя тоска по детям и Люциусу не уменьшилась, но как-то притупилась. Уложив Лайнуса спать, я отправлялась в свою комнату, выливала в омут памяти очередное воспоминание и на некоторое время словно оказывалась рядом со своей семьёй. В общем-то я не узнала почти ничего нового — друзья в самом деле рассказывали мне обо всём. Однако всё же их рассказы отражали их собственное восприятие событий. Теперь же я могла увидеть воочию происходящее и составить своё собственное мнение.
Дети, как и рассказывала Джинни, поначалу были действительно подавлены. Отцовские уроки поведения всё же дали свои плоды, поэтому на людях и Николас, и Оливия своих переживаний старались не показывать. Однако они всё же были ещё детьми и постоянно контролировать свои эмоции не могли. В такие минуты Гарри, Рон и особенно Джинни старались их подбодрить.
Однако Джинни могла общаться с моими детьми довольно редко. Во-первых, у неё была своя семья и свои заботы, а во-вторых... Во-вторых, Люциус ограничил общение двойняшек с Поттерами и Уизли. Насколько я смогла понять, таким образом он словно рассчитывался с ними за отказ рассказать что-либо обо мне. Совсем запрещать детям общаться с семьями Гарри и Рона он не стал — как бы там ни было, но наши дети дружили с детства, и столь резкий разрыв связей сделал бы двойняшек несчастными. Но тем не менее, с момента моего отъезда в доме на площади Гриммо дети бывали в лучшем случае раз или два в месяц против обычных встреч несколько раз каждую неделю, как это было раньше. В Малфой-мэноре же со дня моего отъезда мои друзья не бывали ни разу.
Не знаю, что было бы с моими детьми, если бы в то время рядом с ними не было Астории. Яркая, образованная, рассудительная, она могла бы сделать головокружительную карьеру, но, выйдя замуж, никогда не стремилась играть первую скрипку — ни в их жизни с Драко, ни вообще в семье Малфоев. Живя бок о бок в имении, мы проводили вместе достаточно времени, однако нельзя сказать, что мы были очень близки — никогда с Асторией я не могла разговаривать о чём угодно, как это было с Джинни, Гарри или Роном. Но если кому я и могла в нашей семье довериться с закрытыми глазами, то только ей. Она взяла моих детей под своё крыло, и я всегда буду ей за это благодарна. Люциус никому в семье не рассказывал, что ему удалось выяснить о моём отъезде, но Астория, догадавшись, что Джинни каким-то образом поддерживает со мной связь, при каждой их встрече словно невзначай рассказывала о том, что происходит в имении. Не обо всём, конечно, но о детях — обязательно. Просматривая воспоминания друзей о довольно редких встречах с моими детьми, я заметила, что со временем они стали менее подавленными, и как позже я выяснила, в значительной степени это случилось благодаря Астории. Увидев, какими они были в первые месяцы после моего отъезда, я едва не сорвалась, чтобы тут же не отправиться в Уилтшир, на какие-то секунды забыв, что может последовать за моим возвращением. На какие-то секунды я поверила, что не мог Арманд Малфой быть так жесток: ведь, обрекая на смерть своим проклятьем Люциуса, он обрекал на страдания и его детей — а ведь они тоже были Малфоями, тоже были его потомками! Но тут мой взгляд упал на глиняный кувшинчик из тайника — и я сама себе возразила: мог.
Я заставила себя просмотреть оставшиеся воспоминания. Со временем дети стали выглядеть лучше — жизнь брала своё. Конечно, мне было больно от того, что они постепенно стали забывать меня — но важнее для меня было то, что их боль немного притупилась. Иногда мне даже хотелось, чтобы они возненавидели и презирали меня — лишь бы смогли смириться с моим отсутствием, лишь бы им было легче. Впрочем, так оно, наверное, и произошло — мои дети были не только моими, но и Люциуса, и сейчас они были с ним. Уж кто-кто, а он наверняка постарался, чтобы дети забыли обо мне. Те воспоминания, которые относились к совсем недавнему времени, казалось, подтверждали это — при встречах с Джинни они всё чаще избегали разговоров обо мне. Однако в одном из воспоминаний я увидела кое-что.
Когда однажды дети пришли в гости к Гарри и Джинни, внимание моей подруги привлекла тонкая цепочка на шее Оливии.
— Что это? — спросила она мою дочь.
— Кулон, — поспешно ответила Оливия.
Мне оказалось достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что это был за кулон: тот самый медальон с моей колдографией, который я оставила дочери перед отъездом — цепочка была именно той, которую я заказала к медальону.
— Амулет. Семейная реликвия, — не моргнув глазом, солгал Николас.
Джинни кивнула и не стала ничего больше спрашивать.
Но я ещё раз убедилась: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Даже если бы Джинни и рассказала мне об этом случае, вряд ли из её рассказа я смогла бы сделать те выводы, которые сделала, увидев эту сцену. А выводы эти были крайне важны. Насколько я знала, Люциус запретил детям разговаривать обо мне. Мне оставалось только догадываться, что он ещё говорил детям, но из того, что я видела, я поняла, что постепенно они впитали его слова и стали вести себя достаточно сдержанно и избегали разговоров обо мне с кем бы то ни было. Но увиденное мною доказывало: это было только внешнее проявление подчинения воле Люциуса. Впервые в жизни я возблагодарила судьбу за то, что мои дети унаследовали качество Малфоев: они не перечили открыто отцу, но при этом нашли способ обойти его запрет. Мои дети помнили меня и не собирались отказываться от памяти обо мне. Оливия носила с собой мой прощальный подарок — насколько я могла судить, носила постоянно: вряд ли она стала бы снимать его и одевать только для визита к друзьям, да ещё так, чтобы его никто не увидел. О том, что Оливия носит кулон, знал Николас и, по всей видимости, одобрял это — иначе он убедил бы сестру не рисковать отношениями с отцом. Кроме того, увидев, что Оливия растерялась от неожиданного вопроса Джинни, он выдал объяснение, после которого не следовало ожидать дополнительных расспросов: об амулетах, да ещё семейных, правила хорошего тона расспрашивать не позволяли. А зная сына лучше, чем кто бы то ни было, я готова была голову на отсечение дать: под одеждой сам он тоже постоянно носил медальон, который я оставила ему.
Впервые за долгое время у меня появилась надежда — надежда, что когда-нибудь я всё-таки увижу детей и буду с ними общаться. Как же мне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее! Однако действовать всё же нужно было не спеша и всё хорошо продумав: я не имела права из-за желания общаться с детьми стать причиной раздора между ними и Люциусом и не имела права ошибиться, потому что моя ошибка наверняка бы привела к тому, что Люциус наложил на детей более жёсткий запрет, чем запрет говорить обо мне, но такой, чтобы у них не было возможности его обойти. Тем более того, что происходило с Люциусом, я не могла понять.
Почти все встречи с Люциусом, воспоминания о которых передавали мне друзья, происходили в обществе. И глядя на мужа, я вновь видела перед собой того человека, которого не видела уже давно, которым он давно перестал быть для меня: высокомерного, презирающего всех вокруг чистокровного волшебника. Осуждать его за такое поведение я не могла — моё внезапное исчезновение вызвало столько пересудов в обществе, поэтому Люциус использовал те способы защиты, которыми он владел в совершенстве. Тем более что других вариантов защиты я ему фактически не оставила, исчезнув, ничего при этом не объяснив, тем самым вынудив его действовать вслепую.
Однако среди всех этих воспоминаний были два о встречах наедине. Одно из них — о самой первой встрече Люциуса и Гарри после моего отъезда. Я, наконец, смогла понять, почему об этой встрече Гарри рассказывал мне так неохотно, не вдаваясь в подробности.
Люциус появился в доме на площади Гриммо в тот же день, когда Гарри вернулся из Франции. Я знаю, что Гарри не очень нравилось это, но ради меня он позволил Люциусу появляться в его доме в любое время. Хотя сам Люциус разрешением Гарри не пользовался ни разу — до той самой встречи.
По поведению и лицу Люциуса, как обычно, нельзя было понять, что он чувствует и что задумывает. Он вежливо перекинулся парой слов с Джинни, встретившей его, спокойно прошёл за Гарри к кабинету. Но когда Гарри, пропустивший Люциуса вперёд, закрыл за собой дверь, Люциус резко развернулся. Гарри не успел остановить его, и, толкнув моего друга, Люциус левой рукой придавил его к стене, а правой — приставил к его горлу палочку.
— Где моя жена? — со злостью спросил он. — Я знаю, что вы отвезли её в дом родителей, но там её нет. Где она?
— Не рассчитывайте, что я буду разговаривать с вами об этом, пока вы мне угрожаете, — холодно ответил Гарри.
Люциус сильнее надавил на шею Гарри, но затем резко отпустил и сделал шаг назад. С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Гарри жестом предложил Люциусу присесть. Презрительно посмотрев на него, Люциус отошёл к окну.
— Признаюсь, когда Гермиона говорила, что вы любите её, я ей не верил, — сказал Гарри, усаживаясь за рабочий стол. — Но сейчас вижу, что она права.
Люциус повернулся к нему, и уголок его губ едва заметно насмешливо дёрнулся:
— Мне казалось, что в вашем возрасте верить в любовь, а тем более говорить о ней, несколько... наивно.
На лицо Гарри набежала лёгкая тень.
— Если бы я не верил в любовь, я не дожил бы до сегодняшнего дня, — ответил он. — К тому же любовь существует независимо от того, говорят о ней или нет.
— Так где она? — резко прервал его Люциус.
Гарри ответил не сразу.
— Она уехала, — наконец, сказал он. — Навсегда. Вы больше её не увидите.
На несколько секунд Люциус опешил. Но, быстро вернув самообладание, подошёл к столу и, оперевшись на него руками, навис над Гарри.
— Поттер, — процедил он, — передай своей подруге, что я даю ей неделю для того, чтобы она вернулась домой. Если через неделю она не появится в Малфой-мэноре, она об этом сильно пожалеет.
Прежде чем ответить, Гарри медленно поднялся — так, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами Люциуса.
— Мистер Малфой, я уже сказал вам, что Гермиона уехала навсегда. Я понимаю, что смириться с такой ситуацией тяжело, а вам, наверное, особенно, но другого выхода у вас нет, поверьте.
— Ваша подруга исчезает из дома, когда её муж находится в тяжелейшем состоянии, фактически при смерти, бросает детей — вам не кажется, что я имею право по меньшей мере на объяснение с её стороны?
— Несомненно, — кивнул Гарри.
— Тогда, может быть, вы объясните мне причину её исчезновения? — выпрямляясь, едко спросил Люциус.
— Нет, не объясню. Я обещал Гермионе не делать этого.
— В таком случае незачем говорить, что мне нужно смириться. И я найду её, с вашей помощью или без неё, — холодно сказал Люциус.
— Искать Гермиону я вам запретить не могу, — пожал плечами Гарри. — Просто предупреждаю, что это бесполезно.
— Посмотрим, — надменно усмехнулся Люциус и повернулся, чтобы уйти.
— Мистер Малфой, ещё пару слов, — окликнул его Гарри и, когда Люциус обернулся, продолжил: — Гермиона предполагала, что после её отъезда вы станете настраивать против неё детей. Помешать этому я, к сожалению, не могу. Сделаете вы ваших детей несчастными или нет — пусть это будет на вашей совести. Но я в курсе того, что на Гермиону наложена родовая печать. Я хочу вас предупредить: если хоть раз вы используете это заклинание против Гермионы — вы об этом пожалеете. Рядом с ней находятся верные мне люди, и я узнаю об этом, я вам гарантирую. И тогда я обязательно найду способ упечь вас в Азкабан. Как бы мне не было неприятно причинять боль вашим с Гермионой детям, но если это единственный способ защитить от вас близкого мне человека, я даже раздумывать не буду, воспользоваться им или нет.
Люциус ещё раз холодно презрительно усмехнулся и, не попрощавшись, вышел.
Второе воспоминание было о свадьбе моей сестры. Это было единственное воспоминание о пребывании моих друзей в Малфой-мэноре. В «Ежедневном пророке», в рубрике, посвящённой светской жизни, сообщение о свадьбе Мелиссы и Майкла публиковалось. Однако там напечатали одну-единственную колдографию молодожёнов, да и статья о самой свадьбе была небольшой, поэтому для меня это воспоминание было особенно дорого: и потому, что я смогла оказаться на свадьбе сестры, и потому, что я снова оказалась дома.
Дорожки, живые изгороди, кусты, цветы, скамьи и фонтаны — всё это казалось таким родным. Лужайка почти в самом центре парка — любимое место Мелиссы в имении — была празднично оформлена. На одной её половине были расставлены столики, на другой проводилась торжественная церемония, и здесь же потом устроили танцы. Приглашённых, как я и предполагала, было не очень много: близкие друзья Майкла и Мелиссы, вся наша большая семья и, конечно, Поттеры и все-все Уизли. К Энни Линделл, матери Майкла, теперь, после рассказов Маргарет, я относилась немного иначе, чем раньше, и с облегчением заметила, что она, посвятившая всю жизнь своему сыну, не отнеслась к моей сестре ревниво и приняла Мелиссу как дочь. Я очень боялась, что сестра станет чужой в семье Линделлов — ведь это именно из-за их обвинений Мелисса когда-то едва не оказалась изгнанной из волшебного мира. Правда, когда мы познакомились с Линделлами, я узнала, что главным инициатором обвинений в той давней истории был дядя Майкла, брат его покойного отца. Но ко времени свадьбы Энни и Майкл стали с ним меньше общаться, и доказательством этому служило отсутствие дяди Майкла на свадьбе. Поэтому мои опасения, что Мелиссу будут унижать в новой семье, развеялись. Впрочем, мне и волноваться не следовало — несмотря на свой неконфликтный характер, моя сестра всегда умела постоять за себя. Да и Драко никому не позволил бы её обидеть.
Мелисса, как любая невеста в день своей свадьбы, была красавицей. С лёгкой улыбкой она шла рядом с Люциусом по направлению к жениху, пару раз подняв взгляд на моего мужа. Когда я их увидела, на мои глаза навернулись слёзы. Я заметила, что глаза Джинни тоже поблёскивают, а миссис Уизли и Энни Линделл уже не сдерживают слёз. Мелисса была счастлива, а Люциус... Он был каким-то... другим. Каким-то, каким я его ещё ни разу не видела. Невозмутимый внешне, он шёл как-то степенно... торжественно. Внезапно я поняла, что именно так он будет выглядеть, когда придёт время и он поведёт под венец наших дочерей — поведёт, гордясь ими. Вспомнив про дочерей, я оглянулась в поисках детей. Они сидели не в первом ряду, но рядом с проходом, по которому шли Люциус с Мелиссой. Николаса с Оливией я уже видела в воспоминаниях Джинни, поэтому всё моё внимание привлекла Патрисия — ведь моя младшая дочь почти всё время находилась в имении. Гарри говорил, что случалось, что Люциус брал её с собой в Косой переулок, но никому из моих друзей встретиться в это время с ними не удалось, а потому они не могли даже описать, как она выглядит. Я присела перед стулом Патрисии и, не сдерживая слёз, с жадностью разглядывала её. Она и вправду была похожа на меня — мне даже показалось, что я вижу себя — такой, какой я выглядела на одной из своих детских фотографий. Только волосы у неё были чуть светлее моих и не так сильно вились. Она была такой живой, подвижной — даже Оливия в её возрасте такой не была. Как только Мелисса с Люциусом прошли мимо нас, Патрисия встала в проходе, глядя им вслед.
— Патрисия! — шёпотом строго позвала её Оливия, и малышка тут же послушно села на своё место, вложив свою ладошку в ладонь старшей сестры.
Сидевший слева от Оливии Николас перегнулся через сестру и шепнул на ухо Патрисии:
— Вставать нельзя, но наклониться, не вставая со стула, тебе никто не мешает.
Патрисия последовала совету брата и наклонилась вбок так сильно, что Оливии пришлось держать её за обе руки, чтобы она не упала. По-прежнему наблюдая за Патрисией, я с облегчением подумала о том, что по крайней мере здесь всё хорошо: Николас и Оливия заботились не только друг о друге, но и о младшей сестре.
— Ливи, смотри, как красиво! — повернулась Патрисия к Оливии, а я посмотрела на Мелиссу. Оказывается, пока я разглядывала дочь, церемония уже прошла, и теперь Мелисса и Майкл стояли рядом, а на них из палочки министерского работника, проводившего церемонию, завиваясь по спирали вокруг молодожёнов, сыпались серебристые звёзды. На свадьбах волшебников я бывала довольно часто, но каждый раз это зрелище буквально завораживало меня.
А дальше шло обычное празднество, поздравления и танцы. Я ходила между гостями, рассматривая дорогих мне людей, которых я не видела уже несколько лет. Видно было, что у них всё хорошо — и меня это порадовало. Хотя на какую-то секунду чувство горечи всё же у меня появилось — по всей видимости, никто из них не ощущал моего отсутствия и не жалел о нём. Но винить в этом я не могла никого, кроме себя самой. Поэтому я продолжала наблюдать за всем происходящим.
Внезапно воспоминание сменилось: я увидела Гарри, сидевшего на скамейке в одной из ниш, образованных живой изгородью. Место было довольно укромным, поэтому я решила, что он хочет немного отдохнуть от шумной компании. Никого в пределах видимости не наблюдалось, и я удивилась: зачем Гарри решил передать мне это воспоминание? Но тут послышался звук быстрых шагов, и я услышала голос сестры:
— Мистер Малфой!
Отойдя немного в ту сторону, откуда послышался голос, я вышла на дорожку и оказалась рядом с Люциусом и Мелиссой.
— У меня не получилось сделать этого раньше, сэр, но я хочу поблагодарить вас, — продолжила моя сестра. — Спасибо за то, что заменили моего папу, и за то, что предложили устроить свадьбу в Малфой-мэноре.
Люциус слегка улыбнулся и наклонил голову:
— Не за что, юная леди.
— Не сочтите за дерзость, сэр, но я хотела бы попросить вас сделать мне ещё один подарок. В честь моей свадьбы.
Лёгким кивком Люциус выразил своё согласие:
— Если это в моих силах.
— Я прошу вас выслушать меня и не сердиться, сэр, — Мелисса явно чувствовала себя очень неуверенно, но всё же продолжила: — Я знаю, что вы не разрешаете говорить о Гермионе, но она очень любила вас...
При этих словах Люциус, до того стоявший, расслабившись, выпрямился и перестал улыбаться, а его взгляд стал ледяным:
— Я выслушал вас, юная леди.
— Прошу вас, сэр, — с жаром торопливо продолжала Мелисса, — я знаю, как много вы для неё значили, и я не верю, что она могла вот так просто оставить вас. Наверняка случилось что-то серьёзное, иначе она никогда...
— Мисс Грейнджер! — резко прервал её Люциус. — Точнее, миссис Линделл. Что бы вы ни сказали, это не имеет никакого значения. Я знаю, почему ваша сестра уехала!
От его слов Мелисса растерялась, а Люциус развернулся и быстро пошёл прочь. Я бросилась вслед за ним, но тут воспоминание закончилось, и меня выкинуло из омута памяти.
— Гермиона, милая, что случилось? — ворвался в моё сознание голос Маргарет. — Ты на себя в зеркало смотрела?
— Добрый вечер, Маргарет. — С трудом оторвав голову от подушки, я села на кровати. — Я совсем забыла, что вы должны приехать сегодня.
— Глядя на тебя, не скажешь, что вечер добрый, — ответила она, садясь рядом со мной на кровать и протягивая мне зеркальце.
— Так плохо выгляжу? — спросила я, заглядывая в зеркало.
— Ужасно, — покачала головой она.
Выглядела я в самом деле ужасно: покрасневшие от рыданий глаза, нос и щёки, распухшие губы, прилипшие к лицу пряди волос.
— Ты просматривала воспоминания? — спросила Маргарет. — Что ты увидела?
Я кивнула и рассказала о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Но ведь твоя сестра вышла замуж два года назад, — задумчиво сказала она. — Почему мистер Поттер не рассказал тебе о нём раньше?
— Я тоже хотела узнать это, — гневно ответила я. — Я сразу попыталась связаться с Гарри, но, как назло, ни он, ни Джинни, ни Рон не ответили мне.
Маргарет успокаивающе похлопала меня по руке:
— Ну, не сердись. Он твой друг и вряд ли сделал это, чтобы причинить вред. Возможно, он пытался что-то узнать за это время? Посуди сама — хоть он и занимает высокий пост, ему всё же нужно действовать осторожно.
Всё моё негодование испарилось в один миг.
— Согласна. Просто в первое мгновенье я так рассердилась! Гарри не ответил, и я металась по комнате, как зверь в клетке, не знала, как справиться с гневом.
— А потом расплакалась, — понимающе улыбнулась Маргарет.
Я кивнула.
— И наверняка что-то надумала, — продолжила она. — Скажи мне.
— Не знаю, Маргарет. Я уже не знаю, что и думать.
— Для начала ответь: ты уверена, что твой муж знает о проклятье? — спросила Маргарет. — Может быть, он просто сказал это твоей сестре, чтобы прекратить неприятный ему разговор?
Я покачала головой:
— Нет. Я бы предположила это, веди он себя иначе. Но... Нет, это не отговорка.
— И ты предполагаешь, что именно поэтому он прекратил твои поиски? Потому что узнал о проклятье? — после недолгих размышлений спросила Маргарет.
— В этом даже сомнений нет, — ответила я. — Но он говорил так... — я замолчала, подыскивая нужное слово. — Он... он ненавидит меня. За то, что его любовь ко мне стала причиной активации проклятья. Снова ненавидит, — уже тише с горечью пробормотала я.
— Гермиона, ты сама послушай, что ты говоришь! — повысила голос Маргарет. — Как можно ненавидеть того, кого любишь?
— Вы не знаете Люциуса, — устало ответила я. — В чувствах для него нет полутонов. Есть только чёрное и белое.
Некоторое время прошло в молчании.
— Что ж, ты знаешь своего мужа лучше, — прервала его Маргарет. — Что ты собираешься делать дальше? Ты решила?
— Хочу поговорить с сэром Генри. Он особо подчёркивал, что Люциус ничего не должен знать о проклятье, иначе умрёт. Хочу, чтобы призрак объяснил мне, что происходит.
— И как ты это сделаешь? Отправишься в Малфой-мэнор?
Я покачала головой:
— Нет. Как бы там ни было, я не могу исключать и вероятности того, что моё возвращение причинит вред Люциусу. Во всяком случае, пока я не буду уверена в том, что это не так, я не появлюсь даже на территории Британии.
— Тогда как?
— Дети, — ответила я. — Точнее, Николас. Я напишу ему письмо. Правда, с этим придётся немного подождать, пока не закончатся каникулы. Но я ждала столько времени — пару месяцев могу ещё подождать. Если он ответит мне, то я расскажу ему всю правду и...
— Почему не Оливии? Или не обоим детям?
— Мы с сыном всегда понимали друг друга лучше, чем с дочерью. Кроме того, Оливия очень эмоциональна — она не сможет скрыть волнения. По крайней мере, сразу. Николас в этом плане больше похож на Люциуса — хладнокровия ему не занимать. Он будет лгать, глядя вам прямо в глаза, и вы ни за что не догадаетесь об этом.
— Одним словом, слизеринец, — сказала Маргарет.
— Одним словом — Малфой, — с улыбкой поправила я её. — И вы не представляете, насколько я рада этому.
Время до начала учебного года тянулось невыразимо долго. Письмо я писать не начинала, но мысленно уже делала его наброски и гадала, ответит мне на него Николас или нет.
Однако в конце августа в моей жизни появилась загадка, размышления о которой отодвинули на второй план даже моё стремление связаться как можно скорей с детьми.
Последняя неделя лета выдалась на удивление жаркой. Поддавшись на уговоры непоседливого сына, я отправилась с ним на ту самую поляну, где ограничивающие поместье чары давали сбой. За прошедшие годы я убедилась, что ничего страшного на этом месте ни мне, ни сыну в самом деле не грозит. А эту поляну Лайнус очень любил, и она была, пожалуй, самым красивым местом в Малфуа: окружённая со всех сторон лесом, она цвела почти круглый год — одни растения отцветали, на смену им распускались другие. По краю поляны протекала речушка, впадавшая в озеро, находившееся в глубине поместья. Речка была небольшая, но она мало чем отличалась от той, что я видела в воспоминаниях Арманда Малфоя. За десять веков она должна была если не высохнуть, то хотя бы зарасти и превратиться в подобие болота. Однако вода в ней по-прежнему была чиста и прозрачна, прибрежную полосу по-прежнему покрывал мягий песок, а глубина — достаточна, чтобы в речке можно было искупаться даже мне. Конечно, с помощью магии сохранить речку в таком состоянии было проще, чем при помощи физического труда, но страшно даже представить, сколько магических сил отняло у эльфов сохранение этого кусочка поместья в первозданном виде.
Вода была уже достаточно холодной, чтобы купаться, однако погода стояла настолько жаркая, что я разрешила сыну походить босиком по самой кромке воды. Обрадовавшись, Лайнус вприпрыжку побежал к речке. Я видела, как он остановился на том месте, где обычно мы располагались, и уже собрался скинуть ботиночки, как вдруг резко обернулся, и я услышала, как он спросил:
— Почему ты плачешь?
Испугавшись, я бросилась вперёд и, оказавшись возле сына, увидела маленькую девочку — ровесницу Лайнуса. Девочка сидела на песке, спрятавшись в небольшой нише в обрыве, который отделял поляну от мягкого прибрежного песка. Она была очень напугана, букально вся сжалась в комочек, а по её лицу было видно, что она очень долго плакала.
— Привет, малышка, — стараясь не напугать её ещё больше, сказала я. — Как тебя зовут?
Девочка перевела на меня взгляд, а потом в один миг переместилась ко мне и, обняв меня, заплакала ещё сильнее.
— Ну, всё-всё! Тш-ш-ш, — гладя по голове, успокаивала я её. — Лайнус, смочи мне платок, — велела я сыну и протянула ему платок.
— Почему девочка плачет? — спросил меня Лайнус, возвращая носовой платок, который он окунул в речку.
— Не знаю, — ответила я, выжимая ткань и начиная вытирать заплаканное лицо малышки. — Она чем-то напугана, а вот чем, мы сейчас узнаем — как только она успокоиться и всё нам расскажет. Правда? — улыбнулась я ей.
Девочка плакать ещё не перестала, но кивнула.
— Ну и замечательно, — сказала я. — Лайнус, достань из корзинки сок, — попросила я сына. — Вот, попей немного, — протянула я ей стаканчик с соком. — Может быть, ты хочешь кушать? — спросила я, и когда малышка кивнула, достала из корзинки пирожки, которые приготовила нам с собой Латару, и протянула один ей, а один сыну. — Ну вот, перекусите немного.
Пока дети жевали пирожки, запивая их соком, я разглядывала девочку и размышляла. Одета она была в маггловскую одежду. Ближайшая маггловская деревня находилась минутах в десяти езды на автомобиле, но чтобы оказаться от неё так далеко, такой малышке понадобилось бы идти не меньше часа. Я сомневалась, что девочка хоть что-то сможет рассказать мне о себе, и раздумывала, как мне лучше поступить: отправиться пешком в маггловскую деревню и сообщить в полицию, что я нашла девочку в лесу, или вернуться быстро в поместье и, связавшись с Маргарет с помощью сквозного зеркала, спросить её, не ищут ли в маггловском мире похожего ребёнка. Можно было бы, конечно, забрать её в дом и уже там решить, как действовать дальше, но показывать Малфуа кому бы то ни было не хотелось: до сего дня поместье служило мне надёжным пристанищем, и приглашать в дом кого-либо, тем более маггла, рискуя тем самым привлечь внимание французского министерства магии и лишиться этого укрытия, мне не хотелось. Но и оставить ребёнка в беде я тоже не могла.
— Ну что, перекусили? — спросила я детей. Они кивнули. — Меня зовут Катрин, это мой сын Лайнус. А тебя? — обратилась я к девочке.
— Адель, — уверенно ответила девочка.
— Красивое имя, — улыбнулась я. — А фамилию свою ты знаешь?
— Адель Оберон, мадам, — снова ответила девочка.
— Очень хорошо, Адель, — похвалила я её. — А здесь в лесу ты была одна?
Адель погрустнела и кивнула.
— А как ты здесь оказалась? Ты помнишь?
— Я... я испугалась, мадам. Я хотела пойти к маме, но белая дама не дала мне этого сделать. Я побежала от неё, а она за мной. Я снова побежала от неё, а она снова за мной. А потом я хотела вернуться домой, но не знала, куда идти.
— А белая дама — это кто? — спросила я.
— Белая дама — это привидение в нашем поместье.
Слова Адель о привидении я пропустила мимо ушей — уж кто-кто, а я прекрасно знала, что не все привидения, о которых говорят магглы, существуют на самом деле. Вполне возможно, что девочка слышала предание о живущем в их доме привидении, ей что-то показалась, и она испугалась. Однако она сказала, что живёт в поместье — вот это была уже какая-то стоящая информация. В таком возрасте дом поместьем ребёнок мог назвать только если его постоянно так называли окружающие взрослые люди. Значит, девочка жила в большом доме. По совету Гарри я довольно подробно изучила окружавшие заповедник маггловские селения и уверенно могла сказать, что ни в одном из них не было большого поместья под названием Оберон. Однако часто бывало так, что название поместья и фамилия его владельцев не совпадали. Поэтому я попросила малышку описать, как выглядит её дом.
Судя по всему, она действительно жила в большом поместье. Она описывала комнаты в доме, широкие каменные лестницы между этажами, парк, по которому её папа любит кататься на лошади и что она очень любит, когда папа сажает её впереди себя в седло. И когда она упомянула дугообразную буковую аллею, я поняла, где нужно искать дом девочки. На окраине заповедника действительно находилось большое поместье. Владельцы его, насколько я знала, были довольно нелюдимы. Во всяком случае, никто из местных жителей на территории поместья не бывал, насколько можно было услышать это в их разговорах, когда я ездила в деревеньку за молочными продуктами. Я много раз проезжала мимо этого поместья, ворота которых были всегда наглухо закрыты. Но сквозь решетчатую ограду можно было заметить буковую аллею, посаженную именно полукругом.
Если выйти на дорогу, на которую я выезжала из Малфуа, то на автомобиле мне можно было добраться до поместья Адель минут за двадцать. Я бы, скорее всего, так и сделала — вместе с детьми зашла бы в Малфуа и взяла бы машину, а потом поехала с девочкой к её дому. Я сделала бы так, если бы дом выглядел чуть более современно. Однако явно средневековый облик дома привлечёт к себе внимание даже такой малышки, как Адель, поэтому я решила выйти на дорогу и пойти по ней с детьми пешком: погода была чудесная, часа за два-два с небольшим мы дошли бы всё равно. К тому же по пути нам могла встретиться машина, водитель которой смог бы нас подбросить. А обратно я вполне могла трансгрессировать вместе с сыном из укромного места.
С попутной машиной нам действительно повезло: грузовичок, принадлежащий местному фермеру, как раз ехал в нужную нам деревеньку, поэтому на месте мы были меньше чем через час.
— Вот мой дом! — закричала Адель, как только мы проехали мимо закрытых ворот. Водитель тут же остановился. Поблагодарив его, мы вылезли из машины и направились к входу.
— Вон там звонок, только я до него не достану, — сказала Адель, показывая на кнопку звонка.
Я позвонила.
— Слушаю вас, — раздался в динамик раздражённый мужской голос.
Я только собралась ответить, как Адель закричала:
— Папа, папочка, это я!
— Адель! — в голосе мужчины послышались радость и явное облегчение. — Я открываю дверь.
Одна из створок почти беззвучно отъехала. Адель взяла меня за руку и потянула внутрь. Я в любом случае должна была удостовериться, что малышка в безопасности, поэтому не сопротивлялась, и вместе с сыном вошла внутрь. Тут же ворота за нами закрылись. Мы пошли вперёд по дороге, которая, сделав пару поворотов, превратилась в прямую аллею, ведущую прямо к дому. Я увидела, как от дома по направлению к нам бежит мужчина. Увидев его, Адель отпустила мою руку и бросилась ему навстречу.
— Адель! — подхватив на руки дочь, господин Оберон крепко прижал её к себе. — Адель, я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и мне сказали, что ты пропала. Где ты была? — спросил он, с малышкой на руках шагая в нашу сторону, но всё ещё не сводя глаз с Адель.
Я убедилась, что с девочкой всё хорошо, поэтому собиралась вежливо раскланяться и вернуться домой.
— Я потерялась в лесу, но тётя Катрин и Лайнус меня нашли и привели домой, — ответила Адель, соскальзывая с рук отца.
— Тётя Катрин и Лайнус? — переводя взгляд на меня, переспросил господин Оберон и удивлённо добавил: — Мадам Малфой?
читать дальшеТолько какое-то время спустя я огляделась и поняла, что нахожусь в своей комнате. Тогда я встала и снова подошла к омуту памяти, чтобы собрать воспоминания. Удалось мне это не сразу, так как мои руки дрожали, но я собрала все до единой серебристые ниточки в кувшин, запечатала его воском и вновь уменьшила. Затем я прошла в библиотеку, чтобы вернуть воспоминания в тайник немедленно — там им было самое место. Однако открыть тайник я не смогла, как ни пыталась — по-видимому, Гарри оказался прав, и открыть тайник действительно мог только кровный родственник Арманда Малфоя. Вернувшись в свою комнату, я убрала кувшинчик на верхнюю полку плательного шкафа.
Заснуть в ту ночь мне так и не удалось: как только я проваливалась в сон, мне начинало сниться пожарище, и я просыпалась. Поэтому за завтраком я вяло поддерживала беседу и то и дело прикрывала рукой рот, чтобы скрыть от Гарри зевок.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Не выспалась, — ответила я. — Прости, из меня сегодня плохой собеседник.
— Ты посмотрела воспоминания?
Я кивнула.
— И чьи они? — сдержанно спросил Гарри, но я-то прекрасно видела, что ему не терпится узнать, что это за воспоминания.
— Арманда Малфоя, — ответила я и замолчала.
— Гермиона, — многозначительно сказал Гарри.
— Прости, — покачала я головой. — Я не могу рассказать.
— Гермиона, это не честно, если не сказать, что не по-дружески, — упрекнул меня друг.
— Гарри, я в самом деле не могу.
— Почему?
— Почему ты никому, даже нам с Роном, не позволил увидеть те воспоминания профессора Снейпа, которые касались его отношений с твоей матерью? — ответила я вопросом на вопрос.
— Те воспоминания очень личные! — воскликнул Гарри.
— Эти тоже, — сказала я.
С минуту Гарри смотрел на меня, затем согласно кивнул: мой мотив был ему близок, а потому понятен.
Некоторое время прошло в молчании. Я чувствовала вину перед другом, поэтому мысленно перебирала в голове возможные темы для разговоров, чтобы прервать затянувшееся молчание, но Гарри опередил меня:
— Я привёз тебе сюрприз.
Я с интересом посмотрела на него.
— Держи, — сказал он мне, передавая три стеклянных флакона с клубившейся внутри них серебристой субстанцией.
— Что это? — спросила я. То, что это были воспоминания, я поняла, но не могла понять, зачем и чьи воспоминания отдал мне Гарри.
— Воспоминания. Мои, Рона и Джинни. О всех наших встречах с членами твоей семьи со времени твоего отъезда. Джинни ещё добавила рассказы Джеймса о Николасе и Оливии в Хогвартсе.
— Гарри! — потрясённо прошептала я. — И почему мы раньше не додумались до этого?
— Омута памяти не было, — усмехнулся он. — Согласись, никому в голову не придёт заказывать его просто ради того, чтобы он был, что называется, «на всякий случай». К тому же стоит он немало. Твоё хранилище в Гринготсе изрядно опустело.
— Неважно! — с улыбкой ответила я. — Совсем неважно. Гарри, Гарри! — воскликнула я, будучи не в силах словами выразить всю свою радость от такого подарка друзей.
* * *
С того дня моя тоска по детям и Люциусу не уменьшилась, но как-то притупилась. Уложив Лайнуса спать, я отправлялась в свою комнату, выливала в омут памяти очередное воспоминание и на некоторое время словно оказывалась рядом со своей семьёй. В общем-то я не узнала почти ничего нового — друзья в самом деле рассказывали мне обо всём. Однако всё же их рассказы отражали их собственное восприятие событий. Теперь же я могла увидеть воочию происходящее и составить своё собственное мнение.
Дети, как и рассказывала Джинни, поначалу были действительно подавлены. Отцовские уроки поведения всё же дали свои плоды, поэтому на людях и Николас, и Оливия своих переживаний старались не показывать. Однако они всё же были ещё детьми и постоянно контролировать свои эмоции не могли. В такие минуты Гарри, Рон и особенно Джинни старались их подбодрить.
Однако Джинни могла общаться с моими детьми довольно редко. Во-первых, у неё была своя семья и свои заботы, а во-вторых... Во-вторых, Люциус ограничил общение двойняшек с Поттерами и Уизли. Насколько я смогла понять, таким образом он словно рассчитывался с ними за отказ рассказать что-либо обо мне. Совсем запрещать детям общаться с семьями Гарри и Рона он не стал — как бы там ни было, но наши дети дружили с детства, и столь резкий разрыв связей сделал бы двойняшек несчастными. Но тем не менее, с момента моего отъезда в доме на площади Гриммо дети бывали в лучшем случае раз или два в месяц против обычных встреч несколько раз каждую неделю, как это было раньше. В Малфой-мэноре же со дня моего отъезда мои друзья не бывали ни разу.
Не знаю, что было бы с моими детьми, если бы в то время рядом с ними не было Астории. Яркая, образованная, рассудительная, она могла бы сделать головокружительную карьеру, но, выйдя замуж, никогда не стремилась играть первую скрипку — ни в их жизни с Драко, ни вообще в семье Малфоев. Живя бок о бок в имении, мы проводили вместе достаточно времени, однако нельзя сказать, что мы были очень близки — никогда с Асторией я не могла разговаривать о чём угодно, как это было с Джинни, Гарри или Роном. Но если кому я и могла в нашей семье довериться с закрытыми глазами, то только ей. Она взяла моих детей под своё крыло, и я всегда буду ей за это благодарна. Люциус никому в семье не рассказывал, что ему удалось выяснить о моём отъезде, но Астория, догадавшись, что Джинни каким-то образом поддерживает со мной связь, при каждой их встрече словно невзначай рассказывала о том, что происходит в имении. Не обо всём, конечно, но о детях — обязательно. Просматривая воспоминания друзей о довольно редких встречах с моими детьми, я заметила, что со временем они стали менее подавленными, и как позже я выяснила, в значительной степени это случилось благодаря Астории. Увидев, какими они были в первые месяцы после моего отъезда, я едва не сорвалась, чтобы тут же не отправиться в Уилтшир, на какие-то секунды забыв, что может последовать за моим возвращением. На какие-то секунды я поверила, что не мог Арманд Малфой быть так жесток: ведь, обрекая на смерть своим проклятьем Люциуса, он обрекал на страдания и его детей — а ведь они тоже были Малфоями, тоже были его потомками! Но тут мой взгляд упал на глиняный кувшинчик из тайника — и я сама себе возразила: мог.
Я заставила себя просмотреть оставшиеся воспоминания. Со временем дети стали выглядеть лучше — жизнь брала своё. Конечно, мне было больно от того, что они постепенно стали забывать меня — но важнее для меня было то, что их боль немного притупилась. Иногда мне даже хотелось, чтобы они возненавидели и презирали меня — лишь бы смогли смириться с моим отсутствием, лишь бы им было легче. Впрочем, так оно, наверное, и произошло — мои дети были не только моими, но и Люциуса, и сейчас они были с ним. Уж кто-кто, а он наверняка постарался, чтобы дети забыли обо мне. Те воспоминания, которые относились к совсем недавнему времени, казалось, подтверждали это — при встречах с Джинни они всё чаще избегали разговоров обо мне. Однако в одном из воспоминаний я увидела кое-что.
Когда однажды дети пришли в гости к Гарри и Джинни, внимание моей подруги привлекла тонкая цепочка на шее Оливии.
— Что это? — спросила она мою дочь.
— Кулон, — поспешно ответила Оливия.
Мне оказалось достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что это был за кулон: тот самый медальон с моей колдографией, который я оставила дочери перед отъездом — цепочка была именно той, которую я заказала к медальону.
— Амулет. Семейная реликвия, — не моргнув глазом, солгал Николас.
Джинни кивнула и не стала ничего больше спрашивать.
Но я ещё раз убедилась: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Даже если бы Джинни и рассказала мне об этом случае, вряд ли из её рассказа я смогла бы сделать те выводы, которые сделала, увидев эту сцену. А выводы эти были крайне важны. Насколько я знала, Люциус запретил детям разговаривать обо мне. Мне оставалось только догадываться, что он ещё говорил детям, но из того, что я видела, я поняла, что постепенно они впитали его слова и стали вести себя достаточно сдержанно и избегали разговоров обо мне с кем бы то ни было. Но увиденное мною доказывало: это было только внешнее проявление подчинения воле Люциуса. Впервые в жизни я возблагодарила судьбу за то, что мои дети унаследовали качество Малфоев: они не перечили открыто отцу, но при этом нашли способ обойти его запрет. Мои дети помнили меня и не собирались отказываться от памяти обо мне. Оливия носила с собой мой прощальный подарок — насколько я могла судить, носила постоянно: вряд ли она стала бы снимать его и одевать только для визита к друзьям, да ещё так, чтобы его никто не увидел. О том, что Оливия носит кулон, знал Николас и, по всей видимости, одобрял это — иначе он убедил бы сестру не рисковать отношениями с отцом. Кроме того, увидев, что Оливия растерялась от неожиданного вопроса Джинни, он выдал объяснение, после которого не следовало ожидать дополнительных расспросов: об амулетах, да ещё семейных, правила хорошего тона расспрашивать не позволяли. А зная сына лучше, чем кто бы то ни было, я готова была голову на отсечение дать: под одеждой сам он тоже постоянно носил медальон, который я оставила ему.
Впервые за долгое время у меня появилась надежда — надежда, что когда-нибудь я всё-таки увижу детей и буду с ними общаться. Как же мне хотелось, чтобы это произошло как можно быстрее! Однако действовать всё же нужно было не спеша и всё хорошо продумав: я не имела права из-за желания общаться с детьми стать причиной раздора между ними и Люциусом и не имела права ошибиться, потому что моя ошибка наверняка бы привела к тому, что Люциус наложил на детей более жёсткий запрет, чем запрет говорить обо мне, но такой, чтобы у них не было возможности его обойти. Тем более того, что происходило с Люциусом, я не могла понять.
Почти все встречи с Люциусом, воспоминания о которых передавали мне друзья, происходили в обществе. И глядя на мужа, я вновь видела перед собой того человека, которого не видела уже давно, которым он давно перестал быть для меня: высокомерного, презирающего всех вокруг чистокровного волшебника. Осуждать его за такое поведение я не могла — моё внезапное исчезновение вызвало столько пересудов в обществе, поэтому Люциус использовал те способы защиты, которыми он владел в совершенстве. Тем более что других вариантов защиты я ему фактически не оставила, исчезнув, ничего при этом не объяснив, тем самым вынудив его действовать вслепую.
Однако среди всех этих воспоминаний были два о встречах наедине. Одно из них — о самой первой встрече Люциуса и Гарри после моего отъезда. Я, наконец, смогла понять, почему об этой встрече Гарри рассказывал мне так неохотно, не вдаваясь в подробности.
Люциус появился в доме на площади Гриммо в тот же день, когда Гарри вернулся из Франции. Я знаю, что Гарри не очень нравилось это, но ради меня он позволил Люциусу появляться в его доме в любое время. Хотя сам Люциус разрешением Гарри не пользовался ни разу — до той самой встречи.
По поведению и лицу Люциуса, как обычно, нельзя было понять, что он чувствует и что задумывает. Он вежливо перекинулся парой слов с Джинни, встретившей его, спокойно прошёл за Гарри к кабинету. Но когда Гарри, пропустивший Люциуса вперёд, закрыл за собой дверь, Люциус резко развернулся. Гарри не успел остановить его, и, толкнув моего друга, Люциус левой рукой придавил его к стене, а правой — приставил к его горлу палочку.
— Где моя жена? — со злостью спросил он. — Я знаю, что вы отвезли её в дом родителей, но там её нет. Где она?
— Не рассчитывайте, что я буду разговаривать с вами об этом, пока вы мне угрожаете, — холодно ответил Гарри.
Люциус сильнее надавил на шею Гарри, но затем резко отпустил и сделал шаг назад. С минуту они сверлили друг друга взглядами, затем Гарри жестом предложил Люциусу присесть. Презрительно посмотрев на него, Люциус отошёл к окну.
— Признаюсь, когда Гермиона говорила, что вы любите её, я ей не верил, — сказал Гарри, усаживаясь за рабочий стол. — Но сейчас вижу, что она права.
Люциус повернулся к нему, и уголок его губ едва заметно насмешливо дёрнулся:
— Мне казалось, что в вашем возрасте верить в любовь, а тем более говорить о ней, несколько... наивно.
На лицо Гарри набежала лёгкая тень.
— Если бы я не верил в любовь, я не дожил бы до сегодняшнего дня, — ответил он. — К тому же любовь существует независимо от того, говорят о ней или нет.
— Так где она? — резко прервал его Люциус.
Гарри ответил не сразу.
— Она уехала, — наконец, сказал он. — Навсегда. Вы больше её не увидите.
На несколько секунд Люциус опешил. Но, быстро вернув самообладание, подошёл к столу и, оперевшись на него руками, навис над Гарри.
— Поттер, — процедил он, — передай своей подруге, что я даю ей неделю для того, чтобы она вернулась домой. Если через неделю она не появится в Малфой-мэноре, она об этом сильно пожалеет.
Прежде чем ответить, Гарри медленно поднялся — так, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами Люциуса.
— Мистер Малфой, я уже сказал вам, что Гермиона уехала навсегда. Я понимаю, что смириться с такой ситуацией тяжело, а вам, наверное, особенно, но другого выхода у вас нет, поверьте.
— Ваша подруга исчезает из дома, когда её муж находится в тяжелейшем состоянии, фактически при смерти, бросает детей — вам не кажется, что я имею право по меньшей мере на объяснение с её стороны?
— Несомненно, — кивнул Гарри.
— Тогда, может быть, вы объясните мне причину её исчезновения? — выпрямляясь, едко спросил Люциус.
— Нет, не объясню. Я обещал Гермионе не делать этого.
— В таком случае незачем говорить, что мне нужно смириться. И я найду её, с вашей помощью или без неё, — холодно сказал Люциус.
— Искать Гермиону я вам запретить не могу, — пожал плечами Гарри. — Просто предупреждаю, что это бесполезно.
— Посмотрим, — надменно усмехнулся Люциус и повернулся, чтобы уйти.
— Мистер Малфой, ещё пару слов, — окликнул его Гарри и, когда Люциус обернулся, продолжил: — Гермиона предполагала, что после её отъезда вы станете настраивать против неё детей. Помешать этому я, к сожалению, не могу. Сделаете вы ваших детей несчастными или нет — пусть это будет на вашей совести. Но я в курсе того, что на Гермиону наложена родовая печать. Я хочу вас предупредить: если хоть раз вы используете это заклинание против Гермионы — вы об этом пожалеете. Рядом с ней находятся верные мне люди, и я узнаю об этом, я вам гарантирую. И тогда я обязательно найду способ упечь вас в Азкабан. Как бы мне не было неприятно причинять боль вашим с Гермионой детям, но если это единственный способ защитить от вас близкого мне человека, я даже раздумывать не буду, воспользоваться им или нет.
Люциус ещё раз холодно презрительно усмехнулся и, не попрощавшись, вышел.
Второе воспоминание было о свадьбе моей сестры. Это было единственное воспоминание о пребывании моих друзей в Малфой-мэноре. В «Ежедневном пророке», в рубрике, посвящённой светской жизни, сообщение о свадьбе Мелиссы и Майкла публиковалось. Однако там напечатали одну-единственную колдографию молодожёнов, да и статья о самой свадьбе была небольшой, поэтому для меня это воспоминание было особенно дорого: и потому, что я смогла оказаться на свадьбе сестры, и потому, что я снова оказалась дома.
Дорожки, живые изгороди, кусты, цветы, скамьи и фонтаны — всё это казалось таким родным. Лужайка почти в самом центре парка — любимое место Мелиссы в имении — была празднично оформлена. На одной её половине были расставлены столики, на другой проводилась торжественная церемония, и здесь же потом устроили танцы. Приглашённых, как я и предполагала, было не очень много: близкие друзья Майкла и Мелиссы, вся наша большая семья и, конечно, Поттеры и все-все Уизли. К Энни Линделл, матери Майкла, теперь, после рассказов Маргарет, я относилась немного иначе, чем раньше, и с облегчением заметила, что она, посвятившая всю жизнь своему сыну, не отнеслась к моей сестре ревниво и приняла Мелиссу как дочь. Я очень боялась, что сестра станет чужой в семье Линделлов — ведь это именно из-за их обвинений Мелисса когда-то едва не оказалась изгнанной из волшебного мира. Правда, когда мы познакомились с Линделлами, я узнала, что главным инициатором обвинений в той давней истории был дядя Майкла, брат его покойного отца. Но ко времени свадьбы Энни и Майкл стали с ним меньше общаться, и доказательством этому служило отсутствие дяди Майкла на свадьбе. Поэтому мои опасения, что Мелиссу будут унижать в новой семье, развеялись. Впрочем, мне и волноваться не следовало — несмотря на свой неконфликтный характер, моя сестра всегда умела постоять за себя. Да и Драко никому не позволил бы её обидеть.
Мелисса, как любая невеста в день своей свадьбы, была красавицей. С лёгкой улыбкой она шла рядом с Люциусом по направлению к жениху, пару раз подняв взгляд на моего мужа. Когда я их увидела, на мои глаза навернулись слёзы. Я заметила, что глаза Джинни тоже поблёскивают, а миссис Уизли и Энни Линделл уже не сдерживают слёз. Мелисса была счастлива, а Люциус... Он был каким-то... другим. Каким-то, каким я его ещё ни разу не видела. Невозмутимый внешне, он шёл как-то степенно... торжественно. Внезапно я поняла, что именно так он будет выглядеть, когда придёт время и он поведёт под венец наших дочерей — поведёт, гордясь ими. Вспомнив про дочерей, я оглянулась в поисках детей. Они сидели не в первом ряду, но рядом с проходом, по которому шли Люциус с Мелиссой. Николаса с Оливией я уже видела в воспоминаниях Джинни, поэтому всё моё внимание привлекла Патрисия — ведь моя младшая дочь почти всё время находилась в имении. Гарри говорил, что случалось, что Люциус брал её с собой в Косой переулок, но никому из моих друзей встретиться в это время с ними не удалось, а потому они не могли даже описать, как она выглядит. Я присела перед стулом Патрисии и, не сдерживая слёз, с жадностью разглядывала её. Она и вправду была похожа на меня — мне даже показалось, что я вижу себя — такой, какой я выглядела на одной из своих детских фотографий. Только волосы у неё были чуть светлее моих и не так сильно вились. Она была такой живой, подвижной — даже Оливия в её возрасте такой не была. Как только Мелисса с Люциусом прошли мимо нас, Патрисия встала в проходе, глядя им вслед.
— Патрисия! — шёпотом строго позвала её Оливия, и малышка тут же послушно села на своё место, вложив свою ладошку в ладонь старшей сестры.
Сидевший слева от Оливии Николас перегнулся через сестру и шепнул на ухо Патрисии:
— Вставать нельзя, но наклониться, не вставая со стула, тебе никто не мешает.
Патрисия последовала совету брата и наклонилась вбок так сильно, что Оливии пришлось держать её за обе руки, чтобы она не упала. По-прежнему наблюдая за Патрисией, я с облегчением подумала о том, что по крайней мере здесь всё хорошо: Николас и Оливия заботились не только друг о друге, но и о младшей сестре.
— Ливи, смотри, как красиво! — повернулась Патрисия к Оливии, а я посмотрела на Мелиссу. Оказывается, пока я разглядывала дочь, церемония уже прошла, и теперь Мелисса и Майкл стояли рядом, а на них из палочки министерского работника, проводившего церемонию, завиваясь по спирали вокруг молодожёнов, сыпались серебристые звёзды. На свадьбах волшебников я бывала довольно часто, но каждый раз это зрелище буквально завораживало меня.
А дальше шло обычное празднество, поздравления и танцы. Я ходила между гостями, рассматривая дорогих мне людей, которых я не видела уже несколько лет. Видно было, что у них всё хорошо — и меня это порадовало. Хотя на какую-то секунду чувство горечи всё же у меня появилось — по всей видимости, никто из них не ощущал моего отсутствия и не жалел о нём. Но винить в этом я не могла никого, кроме себя самой. Поэтому я продолжала наблюдать за всем происходящим.
Внезапно воспоминание сменилось: я увидела Гарри, сидевшего на скамейке в одной из ниш, образованных живой изгородью. Место было довольно укромным, поэтому я решила, что он хочет немного отдохнуть от шумной компании. Никого в пределах видимости не наблюдалось, и я удивилась: зачем Гарри решил передать мне это воспоминание? Но тут послышался звук быстрых шагов, и я услышала голос сестры:
— Мистер Малфой!
Отойдя немного в ту сторону, откуда послышался голос, я вышла на дорожку и оказалась рядом с Люциусом и Мелиссой.
— У меня не получилось сделать этого раньше, сэр, но я хочу поблагодарить вас, — продолжила моя сестра. — Спасибо за то, что заменили моего папу, и за то, что предложили устроить свадьбу в Малфой-мэноре.
Люциус слегка улыбнулся и наклонил голову:
— Не за что, юная леди.
— Не сочтите за дерзость, сэр, но я хотела бы попросить вас сделать мне ещё один подарок. В честь моей свадьбы.
Лёгким кивком Люциус выразил своё согласие:
— Если это в моих силах.
— Я прошу вас выслушать меня и не сердиться, сэр, — Мелисса явно чувствовала себя очень неуверенно, но всё же продолжила: — Я знаю, что вы не разрешаете говорить о Гермионе, но она очень любила вас...
При этих словах Люциус, до того стоявший, расслабившись, выпрямился и перестал улыбаться, а его взгляд стал ледяным:
— Я выслушал вас, юная леди.
— Прошу вас, сэр, — с жаром торопливо продолжала Мелисса, — я знаю, как много вы для неё значили, и я не верю, что она могла вот так просто оставить вас. Наверняка случилось что-то серьёзное, иначе она никогда...
— Мисс Грейнджер! — резко прервал её Люциус. — Точнее, миссис Линделл. Что бы вы ни сказали, это не имеет никакого значения. Я знаю, почему ваша сестра уехала!
От его слов Мелисса растерялась, а Люциус развернулся и быстро пошёл прочь. Я бросилась вслед за ним, но тут воспоминание закончилось, и меня выкинуло из омута памяти.
* * *
— Гермиона, милая, что случилось? — ворвался в моё сознание голос Маргарет. — Ты на себя в зеркало смотрела?
— Добрый вечер, Маргарет. — С трудом оторвав голову от подушки, я села на кровати. — Я совсем забыла, что вы должны приехать сегодня.
— Глядя на тебя, не скажешь, что вечер добрый, — ответила она, садясь рядом со мной на кровать и протягивая мне зеркальце.
— Так плохо выгляжу? — спросила я, заглядывая в зеркало.
— Ужасно, — покачала головой она.
Выглядела я в самом деле ужасно: покрасневшие от рыданий глаза, нос и щёки, распухшие губы, прилипшие к лицу пряди волос.
— Ты просматривала воспоминания? — спросила Маргарет. — Что ты увидела?
Я кивнула и рассказала о разговоре Люциуса и Мелиссы.
— Но ведь твоя сестра вышла замуж два года назад, — задумчиво сказала она. — Почему мистер Поттер не рассказал тебе о нём раньше?
— Я тоже хотела узнать это, — гневно ответила я. — Я сразу попыталась связаться с Гарри, но, как назло, ни он, ни Джинни, ни Рон не ответили мне.
Маргарет успокаивающе похлопала меня по руке:
— Ну, не сердись. Он твой друг и вряд ли сделал это, чтобы причинить вред. Возможно, он пытался что-то узнать за это время? Посуди сама — хоть он и занимает высокий пост, ему всё же нужно действовать осторожно.
Всё моё негодование испарилось в один миг.
— Согласна. Просто в первое мгновенье я так рассердилась! Гарри не ответил, и я металась по комнате, как зверь в клетке, не знала, как справиться с гневом.
— А потом расплакалась, — понимающе улыбнулась Маргарет.
Я кивнула.
— И наверняка что-то надумала, — продолжила она. — Скажи мне.
— Не знаю, Маргарет. Я уже не знаю, что и думать.
— Для начала ответь: ты уверена, что твой муж знает о проклятье? — спросила Маргарет. — Может быть, он просто сказал это твоей сестре, чтобы прекратить неприятный ему разговор?
Я покачала головой:
— Нет. Я бы предположила это, веди он себя иначе. Но... Нет, это не отговорка.
— И ты предполагаешь, что именно поэтому он прекратил твои поиски? Потому что узнал о проклятье? — после недолгих размышлений спросила Маргарет.
— В этом даже сомнений нет, — ответила я. — Но он говорил так... — я замолчала, подыскивая нужное слово. — Он... он ненавидит меня. За то, что его любовь ко мне стала причиной активации проклятья. Снова ненавидит, — уже тише с горечью пробормотала я.
— Гермиона, ты сама послушай, что ты говоришь! — повысила голос Маргарет. — Как можно ненавидеть того, кого любишь?
— Вы не знаете Люциуса, — устало ответила я. — В чувствах для него нет полутонов. Есть только чёрное и белое.
Некоторое время прошло в молчании.
— Что ж, ты знаешь своего мужа лучше, — прервала его Маргарет. — Что ты собираешься делать дальше? Ты решила?
— Хочу поговорить с сэром Генри. Он особо подчёркивал, что Люциус ничего не должен знать о проклятье, иначе умрёт. Хочу, чтобы призрак объяснил мне, что происходит.
— И как ты это сделаешь? Отправишься в Малфой-мэнор?
Я покачала головой:
— Нет. Как бы там ни было, я не могу исключать и вероятности того, что моё возвращение причинит вред Люциусу. Во всяком случае, пока я не буду уверена в том, что это не так, я не появлюсь даже на территории Британии.
— Тогда как?
— Дети, — ответила я. — Точнее, Николас. Я напишу ему письмо. Правда, с этим придётся немного подождать, пока не закончатся каникулы. Но я ждала столько времени — пару месяцев могу ещё подождать. Если он ответит мне, то я расскажу ему всю правду и...
— Почему не Оливии? Или не обоим детям?
— Мы с сыном всегда понимали друг друга лучше, чем с дочерью. Кроме того, Оливия очень эмоциональна — она не сможет скрыть волнения. По крайней мере, сразу. Николас в этом плане больше похож на Люциуса — хладнокровия ему не занимать. Он будет лгать, глядя вам прямо в глаза, и вы ни за что не догадаетесь об этом.
— Одним словом, слизеринец, — сказала Маргарет.
— Одним словом — Малфой, — с улыбкой поправила я её. — И вы не представляете, насколько я рада этому.
Время до начала учебного года тянулось невыразимо долго. Письмо я писать не начинала, но мысленно уже делала его наброски и гадала, ответит мне на него Николас или нет.
Однако в конце августа в моей жизни появилась загадка, размышления о которой отодвинули на второй план даже моё стремление связаться как можно скорей с детьми.
* * *
Последняя неделя лета выдалась на удивление жаркой. Поддавшись на уговоры непоседливого сына, я отправилась с ним на ту самую поляну, где ограничивающие поместье чары давали сбой. За прошедшие годы я убедилась, что ничего страшного на этом месте ни мне, ни сыну в самом деле не грозит. А эту поляну Лайнус очень любил, и она была, пожалуй, самым красивым местом в Малфуа: окружённая со всех сторон лесом, она цвела почти круглый год — одни растения отцветали, на смену им распускались другие. По краю поляны протекала речушка, впадавшая в озеро, находившееся в глубине поместья. Речка была небольшая, но она мало чем отличалась от той, что я видела в воспоминаниях Арманда Малфоя. За десять веков она должна была если не высохнуть, то хотя бы зарасти и превратиться в подобие болота. Однако вода в ней по-прежнему была чиста и прозрачна, прибрежную полосу по-прежнему покрывал мягий песок, а глубина — достаточна, чтобы в речке можно было искупаться даже мне. Конечно, с помощью магии сохранить речку в таком состоянии было проще, чем при помощи физического труда, но страшно даже представить, сколько магических сил отняло у эльфов сохранение этого кусочка поместья в первозданном виде.
Вода была уже достаточно холодной, чтобы купаться, однако погода стояла настолько жаркая, что я разрешила сыну походить босиком по самой кромке воды. Обрадовавшись, Лайнус вприпрыжку побежал к речке. Я видела, как он остановился на том месте, где обычно мы располагались, и уже собрался скинуть ботиночки, как вдруг резко обернулся, и я услышала, как он спросил:
— Почему ты плачешь?
Испугавшись, я бросилась вперёд и, оказавшись возле сына, увидела маленькую девочку — ровесницу Лайнуса. Девочка сидела на песке, спрятавшись в небольшой нише в обрыве, который отделял поляну от мягкого прибрежного песка. Она была очень напугана, букально вся сжалась в комочек, а по её лицу было видно, что она очень долго плакала.
— Привет, малышка, — стараясь не напугать её ещё больше, сказала я. — Как тебя зовут?
Девочка перевела на меня взгляд, а потом в один миг переместилась ко мне и, обняв меня, заплакала ещё сильнее.
— Ну, всё-всё! Тш-ш-ш, — гладя по голове, успокаивала я её. — Лайнус, смочи мне платок, — велела я сыну и протянула ему платок.
— Почему девочка плачет? — спросил меня Лайнус, возвращая носовой платок, который он окунул в речку.
— Не знаю, — ответила я, выжимая ткань и начиная вытирать заплаканное лицо малышки. — Она чем-то напугана, а вот чем, мы сейчас узнаем — как только она успокоиться и всё нам расскажет. Правда? — улыбнулась я ей.
Девочка плакать ещё не перестала, но кивнула.
— Ну и замечательно, — сказала я. — Лайнус, достань из корзинки сок, — попросила я сына. — Вот, попей немного, — протянула я ей стаканчик с соком. — Может быть, ты хочешь кушать? — спросила я, и когда малышка кивнула, достала из корзинки пирожки, которые приготовила нам с собой Латару, и протянула один ей, а один сыну. — Ну вот, перекусите немного.
Пока дети жевали пирожки, запивая их соком, я разглядывала девочку и размышляла. Одета она была в маггловскую одежду. Ближайшая маггловская деревня находилась минутах в десяти езды на автомобиле, но чтобы оказаться от неё так далеко, такой малышке понадобилось бы идти не меньше часа. Я сомневалась, что девочка хоть что-то сможет рассказать мне о себе, и раздумывала, как мне лучше поступить: отправиться пешком в маггловскую деревню и сообщить в полицию, что я нашла девочку в лесу, или вернуться быстро в поместье и, связавшись с Маргарет с помощью сквозного зеркала, спросить её, не ищут ли в маггловском мире похожего ребёнка. Можно было бы, конечно, забрать её в дом и уже там решить, как действовать дальше, но показывать Малфуа кому бы то ни было не хотелось: до сего дня поместье служило мне надёжным пристанищем, и приглашать в дом кого-либо, тем более маггла, рискуя тем самым привлечь внимание французского министерства магии и лишиться этого укрытия, мне не хотелось. Но и оставить ребёнка в беде я тоже не могла.
— Ну что, перекусили? — спросила я детей. Они кивнули. — Меня зовут Катрин, это мой сын Лайнус. А тебя? — обратилась я к девочке.
— Адель, — уверенно ответила девочка.
— Красивое имя, — улыбнулась я. — А фамилию свою ты знаешь?
— Адель Оберон, мадам, — снова ответила девочка.
— Очень хорошо, Адель, — похвалила я её. — А здесь в лесу ты была одна?
Адель погрустнела и кивнула.
— А как ты здесь оказалась? Ты помнишь?
— Я... я испугалась, мадам. Я хотела пойти к маме, но белая дама не дала мне этого сделать. Я побежала от неё, а она за мной. Я снова побежала от неё, а она снова за мной. А потом я хотела вернуться домой, но не знала, куда идти.
— А белая дама — это кто? — спросила я.
— Белая дама — это привидение в нашем поместье.
Слова Адель о привидении я пропустила мимо ушей — уж кто-кто, а я прекрасно знала, что не все привидения, о которых говорят магглы, существуют на самом деле. Вполне возможно, что девочка слышала предание о живущем в их доме привидении, ей что-то показалась, и она испугалась. Однако она сказала, что живёт в поместье — вот это была уже какая-то стоящая информация. В таком возрасте дом поместьем ребёнок мог назвать только если его постоянно так называли окружающие взрослые люди. Значит, девочка жила в большом доме. По совету Гарри я довольно подробно изучила окружавшие заповедник маггловские селения и уверенно могла сказать, что ни в одном из них не было большого поместья под названием Оберон. Однако часто бывало так, что название поместья и фамилия его владельцев не совпадали. Поэтому я попросила малышку описать, как выглядит её дом.
Судя по всему, она действительно жила в большом поместье. Она описывала комнаты в доме, широкие каменные лестницы между этажами, парк, по которому её папа любит кататься на лошади и что она очень любит, когда папа сажает её впереди себя в седло. И когда она упомянула дугообразную буковую аллею, я поняла, где нужно искать дом девочки. На окраине заповедника действительно находилось большое поместье. Владельцы его, насколько я знала, были довольно нелюдимы. Во всяком случае, никто из местных жителей на территории поместья не бывал, насколько можно было услышать это в их разговорах, когда я ездила в деревеньку за молочными продуктами. Я много раз проезжала мимо этого поместья, ворота которых были всегда наглухо закрыты. Но сквозь решетчатую ограду можно было заметить буковую аллею, посаженную именно полукругом.
Если выйти на дорогу, на которую я выезжала из Малфуа, то на автомобиле мне можно было добраться до поместья Адель минут за двадцать. Я бы, скорее всего, так и сделала — вместе с детьми зашла бы в Малфуа и взяла бы машину, а потом поехала с девочкой к её дому. Я сделала бы так, если бы дом выглядел чуть более современно. Однако явно средневековый облик дома привлечёт к себе внимание даже такой малышки, как Адель, поэтому я решила выйти на дорогу и пойти по ней с детьми пешком: погода была чудесная, часа за два-два с небольшим мы дошли бы всё равно. К тому же по пути нам могла встретиться машина, водитель которой смог бы нас подбросить. А обратно я вполне могла трансгрессировать вместе с сыном из укромного места.
С попутной машиной нам действительно повезло: грузовичок, принадлежащий местному фермеру, как раз ехал в нужную нам деревеньку, поэтому на месте мы были меньше чем через час.
— Вот мой дом! — закричала Адель, как только мы проехали мимо закрытых ворот. Водитель тут же остановился. Поблагодарив его, мы вылезли из машины и направились к входу.
— Вон там звонок, только я до него не достану, — сказала Адель, показывая на кнопку звонка.
Я позвонила.
— Слушаю вас, — раздался в динамик раздражённый мужской голос.
Я только собралась ответить, как Адель закричала:
— Папа, папочка, это я!
— Адель! — в голосе мужчины послышались радость и явное облегчение. — Я открываю дверь.
Одна из створок почти беззвучно отъехала. Адель взяла меня за руку и потянула внутрь. Я в любом случае должна была удостовериться, что малышка в безопасности, поэтому не сопротивлялась, и вместе с сыном вошла внутрь. Тут же ворота за нами закрылись. Мы пошли вперёд по дороге, которая, сделав пару поворотов, превратилась в прямую аллею, ведущую прямо к дому. Я увидела, как от дома по направлению к нам бежит мужчина. Увидев его, Адель отпустила мою руку и бросилась ему навстречу.
— Адель! — подхватив на руки дочь, господин Оберон крепко прижал её к себе. — Адель, я чуть с ума не сошёл, когда вернулся и мне сказали, что ты пропала. Где ты была? — спросил он, с малышкой на руках шагая в нашу сторону, но всё ещё не сводя глаз с Адель.
Я убедилась, что с девочкой всё хорошо, поэтому собиралась вежливо раскланяться и вернуться домой.
— Я потерялась в лесу, но тётя Катрин и Лайнус меня нашли и привели домой, — ответила Адель, соскальзывая с рук отца.
— Тётя Катрин и Лайнус? — переводя взгляд на меня, переспросил господин Оберон и удивлённо добавил: — Мадам Малфой?
суббота, 24 мая 2014
Глава десятая
Следующие два с половиной года моя жизнь больше напоминала тоскливое существование, лишь немного оживившееся с рождением сына. Но обо всём по порядку.
читать дальшеВо-первых, нужно сказать о том, что Маргарет согласилась наблюдать мою беременность. Сразу же после возвращения из Франции Гарри навёл справки о миссис Крейтон. Маргарет рассказала нам правду: она действительно раньше была колдомедиком и уехала из Британии в девяносто седьмом году.
— И она очень скромный человек, — сказал мне Гарри, когда мы разговаривали с ним через сквозное зеркало. — Она оказалась не просто колдомедиком — она работала целителем в больнице Святого Мунго. А ты сама знаешь, что целителями становятся лучшие из лучших. Авроров и невыразимцев, если они поподают в больницу, лечат только проверенные целители, так что я переговорил с некоторыми из них. Так вот, несколько человек, в том числе и целитель Макдафф, считают себя в какой-то мере её учениками и до сих пор сожалеют, что она оставила работу. Так что, думаю, тебе действительно стоит попросить её наблюдать тебя.
Вот так и вышло, что Маргарет Крейтон поселилась со мной в Малфуа. Хотя говорить «поселилась», конечно же, неправильно. Она то приезжала ко мне в гости, то уезжала к себе, так как за домом нужно было приглядывать, да и обязательства перед кафе, которому она продавала выращиваемые пряности, тоже нужно было выполнять. Но ближе ко времени родов, а также первые месяцы после появления малыша на свет она жила со мной в поместье.
Очень быстро мы узнали друг о друге почти всё. Мы были очень похожи. Маргарет училась на Пуффендуе, но так же, как я, всегда стремилась к знаниям и так же, как я, сдала все ТРИТОНы с отметкой «превосходно». Когда она рассказала мне об этом, я вспомнила список учеников школы, закочивших её с отличием: когда-то я интересовалась этим. Список, к слову, был не таким уж большим, но учениц с именем Маргарет было всего две, и только одна была моей современницей. Когда я назвала её девичью фамилию, Маргарет лишь улыбнулась, но видно было, что ей приятно. Она оказалась вторым человеком в моём ближайшем окружении после Люциуса, чей уровень знаний был равен моему и с которым было приятно беседовать и при этом не стесняться показывать свои знания. Но не это было главной причиной нашего быстрого сближения. Узнав её, я поняла, почему Энни Линделл относилась к ней как к матери: Маргарет как будто окружала невидимая аура материнской любви, которую она готова была дарить всем окружающим. В её компании я чувствовала себя так же, как в обществе Молли Уизли, всегда относившейся ко мне как к ещё одной своей дочери и заменившей мне мать после гибели родителей.
Маргарет вообще была удивительной женщиной. Магглорождённые волшебники, отучившись в Хогвартсе, большей частью уже не покидали волшебный мир. А если им и приходилось жить в мире магглов (чаще всего это были женщины), то, как правило, работать они не работали, занимаясь только семьёй, а если средства не позволяли этого, то могли найти только низкооплачиваемую работу. Однако Маргарет, возвращаясь на каникулы из Хогвартса, вместо отдыха упорно изучала маггловские школьные предметы. После окончания школы волшебства она сдала экзамены в маггловской школе, а затем получила и маггловское медицинское образование. И только после этого стала учиться колдомедицине. Ещё в академии её заприметил тогдашний главный целитель больницы Святого Мунго и сразу же после окончания обучения предложил ей работу. Судя по тому, что рассказывал мне Гарри, со временем она могла стать одним из светил колдомедицины. Жизнь распорядилась иначе.
Именно благодаря Маргарет моя беременность прошла относительно легко, а малыш родился здоровым. Токсикоз, как она мне объяснила, на столь раннем сроке при третьей беременности был действительно тревожным признаком. К счастью, вызван он был только нервным перенапряжением в первые недели моей беременности. Как только моя жизнь стала более-менее спокойной, я стала чувствовать себя лучше.
Мой младший сын родился в Рождество. Роды, хоть и были уже для меня третьими по счёту, всё же оказались достаточно тяжёлыми. Но со мной была Маргарет, которая предупредила меня о возможных осложнениях, поэтому благодаря ей я заранее сумела настроиться на то, что что бы не происходило, я должна делать всё, как она мне говорит.
— Крупненький, — сказала она, увидев, как я разглядываю спящего рядом со мной на кровати малыша. — Как ты решила его назвать?
— Лайнус, — ответила я.
— Лев? — отозвалась Маргарет. — Почему?
— Когда мы ждали Патрисию, Люциус разрешил детям придумать имена, как они хотели бы назвать брата или сестру. Родилась девочка. А Николас хотел именно сестру, и Патрисия было единственным именем, которое он предложил. А Оливия хотела больше брата, и имя Лайнус нравилось ей больше всех. Ну, раз Патрисия получила имя благодаря Николасу, то сейчас пришла очередь Оливии.
— Справедливо, — улыбнулась Маргарет.
Конечно же, забота о новорождённом сыне было главным, что занимало меня в то время. Впрочем, как бы я не старалась заполнить свои дни делами, отвлечься от мыслей об оставленных муже и детях я так и не смогла.
Не скажу, что я очень нуждалась в деньгах (по моим расчётам, я могла бы жить, не испытывая материальных проблем по крайней мере несколько лет), но через год с небольшим после того, как я приехала во Францию, я купила книжный магазин. Рано или поздно, мне предстояло вновь осваиваться в мире магглов, и мне казалось, что занятие, имеющее отношение к книгам, поможет мне восстановить эту порванную связь — ведь именно чтение и любовь к книгам перенесла я когда-то из маггловского в магический мир. Это было первой причиной, по которой я решила поторопиться с приобретением бизнеса. А второй причиной — конечно же, стремление оставить себе как можно меньше времени на размышления о семье. Покупая магазин, я действительно собиралась работать в нём. Однако я ошиблась. Магазин, который я приобрела, был достаточно успешным предприятием, но у владельца возникли финансовые трудности, и для того, чтобы преодолеть их, он решил продать часть бизнеса. Сделка была весьма выгодной: владелец получал источник значительного и практически бесплатного финансирования в моём лице, я же — управляющего, чувствующего себя в книжном предпринимательстве как рыба в воде. Забегая вперёд, скажу, что это сотрудничество оказалось успешным, хотя того, ради чего я покупала магазин, так и не произошло: увлечься делом настолько, чтобы забыть обо всем на свете, мне не удалось, и, как следствие, мир магглов по-прежнему оставался для меня чужим.
Пожалуй, немного отвлечься от неприятных раздумий мне помогло занятие, которое я нашла как раз в замке. Даже два занятия.
Во-первых, я постаралась обустроить свой быт более привычными для меня вещами. Это оказалось достаточно трудной и интересной задачей. Замок действительно был уникален. Он возводился частями, башня появилась позже дома, к которому её присоединили, и по всем моим расчётам получалось, что дом был даже старше Хогвартса. Поэтому вполне ествественно, что мне хотелось сохранить поместье именно в том виде, в котором его оставил Арманд Малфой. Так что я очень тщательно продумывала всё, что касалось изменений в доме. Многое менять я не решилась — всего лишь добавила более удобную мебель и придумала лучший способ хранения свитков в библиотеке: каждый свиток мы с Маргарет, которая с удовольствием мне помогала в этом, поместили в специальный футляр, где при помощи чар поддерживалась определённая влажность, и на футляре сделали надписи о том, какая информация содержится в свитке.
Второе занятие, которое поглотило все мои мысли, было связано с эльфами. Не до конца поверив, что в мире ещё остались эльфы, умеющие не только говорить, но и писать на своём языке, я попросила Мири, чтобы он научил меня ему. Моими главными наставниками стали Мири и Латару, потому что общалась я в основном с ними. Затем я стала интересоваться обычаями и нравами эльфов, и Латару с удовольствием рассказывала мне о них. Со временем, когда сведений об этом стало так много, что я не смогла всё запоминать, я стала делать небольшие записи. Увидев их, Маргарет предложила мне собрать все записи в книгу и опубликовать. Я и сама подумывала об этом, тем более что предания, обычаи и нравы эльфов того стоили.
Из всех магических народов эльфы были, пожалуй, самым миролюбивым и доверчивым. И именно эти их качества позволили волшебникам довольно-таки легко из свободных эльфов сделать рабов. Ещё в школе мне временами приходило в голову, что о магических народах, живущих бок о бок с нами, мы знаем очень мало. И это относилось не только к тому, что изучалось на уроках истории магии, но и к той литературе, которую я читала за пределами школьного курса. А всё, что было известно, рассказывалось с точки зрения волшебников. Впрочем, узнать что-то о других народах с их точки зрения всё равно было практически невозможно — каждый народ оберегал свою жизнь от вторжения любопытствующих извне. Поэтому согласие эльфов рассказать о себе было тем более ценно. Я тщательно продумывала каждый вопрос, чтобы невзначай не обидеть их и в особенности не задеть их чувства случайным упоминанием об унизительном положении большей части их братьев. Но однажды в разговоре со мной Мири произнёс слова об эльфах, «которые пошли служить волшебникам».
— То есть вы знаете, что большая часть эльфов стала служить волшебникам? — потрясённо спросила я. Из наших предыдущих разговоров я сделала выводы, что, живя в Малфуа, эльфы тем самым находились в своеобразной изоляции от всего остального мира.
— Разумеется, госпожа.
— И... вы знаете, что эта служба фактически стала рабством? — осторожно спросила я и затаила дыхание, опасаясь взрыва возмущения со стороны Мири.
Однако на лицо эльфа набежала только лёгкая тень.
— Они знали, к чему может привести их обещание служить, потому что волшебники всегда были самым хитрым и властолюбивым народом из всех. Но это был выбор самих эльфов.
С того времени я стала задавать вопросы смелее. Среди преданий эльфов сохранилась легенда о том, что когда-то эльфы и гоблины были одним народом, живущим в предгорье Пиренеев. Со временем они разделились: те, кто предпочитал жить в мире и быть частью природы, стали эльфами, а те, кто предпочёл богатства — гоблинами. На протяжении веков эльфы и гоблины враждовали друг с другом, но гоблины оказались хитрее и постепенно выживали эльфов с их земель. Когда Арман Малфуа заключил договор, охранять поместье стало несколько десятков эльфов. Но в каждом новом поколении эльфы на какое-то время возвращались на земли своих предков, чтобы найти себе пару. Однако однажды, отправившись туда в очередной раз, они не обнаружили в тех местах эльфов — там были только гоблины. Что произошло, почему эльфы покинули свои земли, Мири рассказать не мог или не хотел. К счастью, среди хранителей Малфуа не все были связаны кровными узами. Арман Малфуа заключил договор с одним эльфом, и его прямые потомки в течение всего времени действия договора несли ответственность перед потомками Армана за выполнение своих обязательств. Однако для выполнения этих обязательств они имели право привлекать других эльфов, не обязательно своих родственников, — главное, чтобы им можно было доверять и чтобы из-за них обещание, данное Арману, не оказалось нарушенным. Поэтому больше эльфы не отправлялись на земли предков, чтобы найти там спутника жизни, а выбирали себе пару среди тех, кто жил в Малфуа. Но постепенно их стало меньше: от нескольких десятков осталось всего семеро.
— Но госпожа вернулась в поместье до того, как наш род прервался, а значит, благодаря госпоже наш род не оказался покрыт позором из-за того, что мы не выполнили своё обещание, — закончил свой рассказ Мири.
Я посмотрела на него в изумлении: больше, чем исчезновение рода, Мири волновало то, что его род мог оказаться опозоренным за невыполнение своего обещания — хотя кто мог бы узнать об этом, если за пределами поместья они ни с кем не общались? Но тогда мне стало ясно, почему домовые эльфы, те, что служили в семьях волшебников, считали неприемлемым для себя брать плату за свою работу или получить одежду в знак освобождения: их чувство ответственности просто гипертрофировалось под бременем благодарности за приют, который обездоленные эльфы получили от волшебников. И именно поэтому домовые эльфы перестали говорить «я» о себе и «вы» при обращении к собеседнику: говорить о себе или о собеседнике в третьем лице для эльфов было способом выразить уважение. Раздумывая над этим их обычаем, я в конце концов согласилась с ними: если говорить о себе в третьем лице, твоя значимость словно принижается, в то время как значимость собеседника, если говорить с ним о нём, употребляя его имя в третьем лице, как бы повышается. Временами такое обращение проскальзывало в разговорах с эльфами, и слышать его было очень приятно, ведь сомневаться в их искренности не приходилось — эльфы были искренни всегда. Хотя для волшебников такой способ выражения уважения со стороны эльфов стал ещё одним способом закрепить свою власть над ними, играя на их чувстве благодарности. Вот так, постепенно, мне открывались всё новые и новые интересные подробности жизни эльфов — той, которая была у них до их порабощения волшебниками.
Вот чем я занималась в то время в поместье. Хотя нет. Самым главным, что занимало меня тогда — это чтение свитков и фолиантов в библиотеке в поисках сведений о проклятье, наложенном Армандом Малфоем.
Поначалу, когда я только поселилась в поместье, я взялась за чтение свитков с воодушевлением — я была совершенно уверена, что найду в Малфуа сведения об этом заклинании. Однако время шло, непрочитанных свитков и книг становилось всё меньше, а я так ничего и не находила. После того, как последний фолиант был закрыт и поставлен на полку, я несколько недель находилась в подавленном состоянии. Именно тогда меня всё чаще и чаще начала посещать мысль о том, что раз это заклинание, безусловно, относится к тёмной магии, то и сведения о нём нужно искать в книгах по тёмной магии. И всё чаще и чаще я подумывала о том, чтобы просмотреть те свитки, которые я по настоянию Гарри убрала на отдельную полку и защитила специальными чарами. Эта мысль настолько овладела моим сознанием, что однажды я не удержалась и сняла наложенные мною защитные заклинания. Я уже протянула руку, чтобы взять с полки первый свиток, но в этот миг произошло две странные вещи. «Милая, — раздался в моих ушах насмешливый голос Люциуса, — тёмная магия не прощает дилетантов». Не знаю, что случилось — я до сих пор не помню, говорил ли мне Люциус что-то похожее, чтобы я могла внезапно просто вспомнить об этом. Но его голос прозвучал так явно! И сразу вслед за этим раздался истошное (другого слова не подобрать) мяуканье Живоглота. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась. Кот сидел возле входа, а в дверях библиотеки стоял Лайнус и протягивал ко мне ручки. А на меня нашло какое-то странное оцепенение. В одну секунду в моей памяти вспыхнуло воспоминание о судьбе матери Полумны Лавгуд, которая очень любила экспериментировать с магией и в результате погибла на глазах дочери. Это воспоминание настолько поглотило мои мысли, что я не поняла сразу, что сынишка, проснувшись, в первый раз сам, без моей помощи, спустился со второго этажа. Очнувшись, я опустилась на колени и крепко прижала подбежавшего сына, а сама с облегчением думала о том, что едва не совершила, возможно, непоправимое. Вновь наложив защитные чары, я больше никогда не снимала их. Даже если с Люциусом мы не могли быть вместе, но до тех пор, пока я жива, у меня оставалась возможность когда-нибудь встретиться с детьми.
Оглядываясь назад, я понимаю, что никогда моя жизнь не была такой устоявшейся, как в то время. Я бы даже назвала её безоблачной, если бы она не проходила вдали от тех, кого я любила больше всех на свете.
Первые новости о Люциусе я получила в тот же день, когда Гарри и Рон вернулись домой, оставив меня в Малфуа. Как я и предполагала, Люциус бросил все свои силы на мои поиски. Но произошло это не сразу. Узнав от своего соглядатая, что я уехала с Гарри и Роном в дом родителей, он пришёл в Нору в то время, когда друзья находились со мной во Франции, чтобы узнать, где я. Однако ничего не зная о том, куда мы уехали, Уизли не могли ему ничего сказать. Единственный, кто подтвердил слова человека Люциуса о том, что я уехала с друзьями, была Джинни, но и она не могла сказать ему ничего важного, потому что, опасаясь причинить мне вред, сама не стала ничего спрашивать. Как только Гарри и Рон вернулись, Люциус пришёл в дом на площади Гриммо, требуя сказать, где я и почему уехала. Об этом разговоре Гарри рассказывал как-то неохотно, не вдаваясь в детали. «Как ты и предполагала, он не смирится с твоим отъездом. Но я прямо ему сказал, что если он хоть раз попробует применить родовую печать, то рядом с тобой находятся мои люди, которые тут же расскажут об этом мне. И тогда ему не поздоровится. Думаю, я был убедителен, и он не понял, что я блефовал. Будем надеяться, что мои слова он расценит как намёк, что ты находишься в магическом мире, и в мире магглов искать твои следы не будет», — это была единственная подробность, которой я смогла от него добиться.
Через несколько недель в газетах появились слухи о моём исчезновении — то, чего я боялась больше всего. Что судачат люди, мне было безразлично. Но сердце сжималось каждый раз, когда я замечала, как эти слухи отражаются на моей семье. Как только это произошло, Люциус запретил двойняшкам покидать поместье, ограждая их от назойливого внимания. Джинни со слов Астории смогла сказать только то, что они подавлены. Долгое время Люциус предпочитал не давать никаких комментариев, и от этого я испытывала ещё большее чувство вины. Я оставила семью, причинив тем самым им боль, но при этом ещё ничего и не объяснила — это было хуже всего. Я даже представить не могла, как себя чувствует в таком положении Люциус. Я была не единственным человеком, который был ему дорог — но я стала единственной, кому он доверял. Поэтому для него мой поступок был равносилен удару в спину — так, во всяком случае, он расценил его. Я знала его, как никто другой, поэтому была убеждена, что права.
Наконец, ещё после нескольких недель Люциус впервые прокомментировал моё исчезновение, сказав, что мы поссорились, и я уехала после этой ссоры. Узнав об этом, я попросила Гарри и Рона поддержать версию Люциуса. Мою просьбу они выполнили, подтвердив, что мы с Люциусом Малфоем очень серьёзно поссорились и я решила уехать. Тут же появились другие слухи — на этот раз предположения, какова могла быть причина нашей ссоры, что из-за неё я уехала, фактически бросив детей. И в этот раз снова на выручку пришли Гарри с Роном, сказав, что я никогда не поступила бы так, если не была бы уверена, что их отец будет хорошо заботиться о них. Поддержка от моих друзей, по всей видимости, стала для него неожиданностью, потому что Люциус снова пришёл к Гарри и снова попросил сказать ему, где я нахожусь — поступок для Люциуса просто немыслимый! Получив отказ, он продолжил мои поиски через своих людей, обещая детям обязательно найти меня — так говорила Астория Джинни, а Джинни рассказывала мне.
А потом всё закончилось — буквально в один миг. Люциус отозвал всех своих людей разом, дал последнее интервью газетам, в котором сообщил, что я решила не возвращаться, что он это моё решение уважает и что это последний раз, когда он разговаривает с газетчиками на эту тему. Я робко понадеялась, что он действительно нашёл в себе силы смириться, но моя надежда рухнула тут же: когда мне стало известно, что за семейным ужином Люциус объявил всей семье, что не желает слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер.
Со страхом я ждала известий о том, что моя сестра покинула Малфой-мэнор — это было бы последним доказательством, что Люциус окончательно вычеркнул меня из своей жизни. Однако я в очередной раз ошиблась в муже: Мелисса покинула поместье, но совсем иначе — в качестве жены Майкла Линделла. Как и обещал, Люциус заменил на её свадьбе нашего отца.
Долгие месяцы я нетерпеливо ждала каждый выпуск «Еждневного пророка», жадно выискивая в нём любые заметки о Люциусе, жадно слушая рассказы Джинни о моей семье — то, что ей удавалось узнать от Астории, и о двойняшках, об их успехах, об их поведении в школе — то, что ей удавалось узнать от своих детей и от детей Рона. И когда тоска от разлуки стала почти невыносима, судьба, наконец, немного смилостивилась надо мной.
Детских книг в библиотеке Малфуа не было, поэтому Лайнусу я покупала маггловские книги. А чтобы сын с раннего возраста привыкал к чтению, все его книги я составила на нижнюю полку шкафа в библиотеке, чтобы он мог сам доставать их, если захочет посмотреть. Меня всегда забавляло, когда Лайнус старался достать книги из шкафа — обычно одновременно он брался за корешки стольких книжек, сколько мог схватить своей маленькой ручкой, но вытащить их все у него сил не хватало. А так как понять, что удобней будет вытащить все эти книжки, разделив их на маленькие части, он ещё не мог, то упорно старался выдернуть всю стопку, сначала кряхтя и пытаясь сделать всё сам, а потом начиная похныкивать, тем самым показывая, что ждёт моей помощи.
Вот и в этот раз, услышав его кряхтенье, я оторвалась от своих записей об эльфах и повернулась, чтобы понаблюдать за сыном. Лайнус был очень похож на Люциуса — даже волосики у него были светлые, и это было удивительно, потому что и у двойняшек, и у Патрисии волосы были хоть и светлее, чем у меня, но всё же не светлые, а каштановые. Однако в отличие от сдержанного отца Лайнус был очень живым и... упрямым. Когда я смотрела на него, мне почему-то казалось, что именно таким был маленький Драко — до того, как над ним начало довлеть малфоевское воспитание.
Всё произошло так быстро, что я не успела среагировать. Но внезапно сын, уже начавший сердиться от того, что не может достать книги, выдернул все книжки, которые находились в его ручке, и упал вместе с ними на спину, стукнувшись головой о пол, и заплакал. Вскочив, я подбежала к нему и обняла, успокаивая. Возле шкафа я расстелила большой тёплый ковёр, чтобы малыш играл на нём, поэтому удар был смягчён ковром. Лайнус заплакал, но не от боли, а от испуга. Лежавший на краю ковра Живоглот тоже встал, и, подойдя, начал тереться головой о ножки Лайнуса, привлекая к себе внимание. Как правило, Живоглот не подпускал к себе моего сына, да и сам к нему не подходил, предпочитая располагаться поближе ко мне. Если же Лайнус начинал излишне допекать кота попытками поиграть с ним, Живоглот прятался от него или вовсе убегал на улицу. Но вот в такие моменты, когда Лайнус не капризничал, а плакал именно от боли или от обиды, кот подходил к нему сам и старался привлечь к себе внимание. В таких случаях Лайнус успокаивался довольно быстро. Как только всхлипыванья сына стали реже, я предложила ему выбрать несколько книжек, которые он будет смотреть, а остальные собралась убрать обратно в шкаф. Но когда я перевела взгляд на книжную полку, то замерла в изумлении: за книжной полкой виднелась стена — та самая её часть, где я обнаружила тайник, и сейчас этот тайник был открыт! Я осветила пространство внутри: тайник был совсем маленьким, по размерам как раз одного камня, из которого были сложены стены библиотеки. Я проверила тайник при помощи специальных чар из арсенала авроров, которому меня научили Гарри и Рон. Никакой опасностью оттуда не повеяло, и, освободив пространство внутри от многовековой паутины, я извлекла оттуда маленькй глиняный кувшинчик, запечатанный воском.
Удивлённая и заинтригованная, я закрыла тайник, чтобы сынишка, начавший смотреть книги, вдруг не вздумал залезть в него. Затем поставила кувшинчик на стол и ещё раз проверила его на предмет наложенных чар. Никакой опасности не было, но я всё же не решилась открывать его при сыне. Позвав Латару, я попросила её присмотреть за малышом, а сама вышла во двор. Хотя небо уже начало темнеть, всё же я смогла разглядеть кувшинчик получше. Он был сделан из глины, без каких-либо украшений или надписей на стенках, не более трёх дюймов высотой, и сквозь его узкое горлышко, после того, как я освободила его от воска, я не смогла разглядеть, что находится внутри. Тогда я применила заклинание увеличения. Судя по скорости, с которой кувшин изменил свой размер, он был сначала чем-то заполнен, а потом уменьшен настолько, чтобы можно было его поместить в нишу в стене.
Гадая, что и кому нужно было помещать в тайник, я заглянула в кувшин. Серебристый блеск подсказал мне, что это может быть. При помощи палочки я подцепила и вытянула из кувшина полупрозрачную ниточку воспоминания. Заинтригованная ещё больше, я позвала Латару и спросила, нет ли в поместье омута памяти. В общем-то, я предполагала, что его нет, потому что за два с половиной года исследовала все уголки дома и омута памяти не находила. Услышав, что ничего похожего на то, что я описывала, в доме никогда не было, вечером я связалась с Гарри и попросила его привезти мне омут памяти, рассказав о своей находке. Я надеялась, что Гарри каким-то образом сможет позаимствовать один из служебных омутов, которые наверняка были в аврорате, — мне ведь необходимо было просмотреть всего лишь то, что находилось в кувшине. Гарри даже не нужно было бы оставлять омут мне, и он сразу же, как я просмотрела бы всё, забрал бы его с собой. Однако мой друг сказал, что это невозможно. Единственный выход, который он предложил — это заказать омут памяти специально для меня.
Мне не оставалось ничего иного, как ждать омут памяти. Ждать почти три месяца, потому что это был один из самых сложных в изготовлении магических предметов. Стоил он довольно дорого, но деньги меня не волновали. Наконец, Гарри привёз мне омут. Как бы мне ни хотелось узнать, что за воспоминания были спрятаны в тайнике, всё же по другу я соскучилась больше. Уложив Лайнуса спать, я вернулась в гостиную, и мы с Гарри допоздна просидели за разговором. Уже за полночь я попрощалась с другом и ещё раз зашла взглянуть на сына. Затем, отлевитировав омут памяти на стол в моей комнате, я вылила в него серебристые нити из кувшинчика и, сделав глубокий вдох, погрузилась в воспоминания Арманда Малфоя.
читать дальшеВо-первых, нужно сказать о том, что Маргарет согласилась наблюдать мою беременность. Сразу же после возвращения из Франции Гарри навёл справки о миссис Крейтон. Маргарет рассказала нам правду: она действительно раньше была колдомедиком и уехала из Британии в девяносто седьмом году.
— И она очень скромный человек, — сказал мне Гарри, когда мы разговаривали с ним через сквозное зеркало. — Она оказалась не просто колдомедиком — она работала целителем в больнице Святого Мунго. А ты сама знаешь, что целителями становятся лучшие из лучших. Авроров и невыразимцев, если они поподают в больницу, лечат только проверенные целители, так что я переговорил с некоторыми из них. Так вот, несколько человек, в том числе и целитель Макдафф, считают себя в какой-то мере её учениками и до сих пор сожалеют, что она оставила работу. Так что, думаю, тебе действительно стоит попросить её наблюдать тебя.
Вот так и вышло, что Маргарет Крейтон поселилась со мной в Малфуа. Хотя говорить «поселилась», конечно же, неправильно. Она то приезжала ко мне в гости, то уезжала к себе, так как за домом нужно было приглядывать, да и обязательства перед кафе, которому она продавала выращиваемые пряности, тоже нужно было выполнять. Но ближе ко времени родов, а также первые месяцы после появления малыша на свет она жила со мной в поместье.
Очень быстро мы узнали друг о друге почти всё. Мы были очень похожи. Маргарет училась на Пуффендуе, но так же, как я, всегда стремилась к знаниям и так же, как я, сдала все ТРИТОНы с отметкой «превосходно». Когда она рассказала мне об этом, я вспомнила список учеников школы, закочивших её с отличием: когда-то я интересовалась этим. Список, к слову, был не таким уж большим, но учениц с именем Маргарет было всего две, и только одна была моей современницей. Когда я назвала её девичью фамилию, Маргарет лишь улыбнулась, но видно было, что ей приятно. Она оказалась вторым человеком в моём ближайшем окружении после Люциуса, чей уровень знаний был равен моему и с которым было приятно беседовать и при этом не стесняться показывать свои знания. Но не это было главной причиной нашего быстрого сближения. Узнав её, я поняла, почему Энни Линделл относилась к ней как к матери: Маргарет как будто окружала невидимая аура материнской любви, которую она готова была дарить всем окружающим. В её компании я чувствовала себя так же, как в обществе Молли Уизли, всегда относившейся ко мне как к ещё одной своей дочери и заменившей мне мать после гибели родителей.
Маргарет вообще была удивительной женщиной. Магглорождённые волшебники, отучившись в Хогвартсе, большей частью уже не покидали волшебный мир. А если им и приходилось жить в мире магглов (чаще всего это были женщины), то, как правило, работать они не работали, занимаясь только семьёй, а если средства не позволяли этого, то могли найти только низкооплачиваемую работу. Однако Маргарет, возвращаясь на каникулы из Хогвартса, вместо отдыха упорно изучала маггловские школьные предметы. После окончания школы волшебства она сдала экзамены в маггловской школе, а затем получила и маггловское медицинское образование. И только после этого стала учиться колдомедицине. Ещё в академии её заприметил тогдашний главный целитель больницы Святого Мунго и сразу же после окончания обучения предложил ей работу. Судя по тому, что рассказывал мне Гарри, со временем она могла стать одним из светил колдомедицины. Жизнь распорядилась иначе.
Именно благодаря Маргарет моя беременность прошла относительно легко, а малыш родился здоровым. Токсикоз, как она мне объяснила, на столь раннем сроке при третьей беременности был действительно тревожным признаком. К счастью, вызван он был только нервным перенапряжением в первые недели моей беременности. Как только моя жизнь стала более-менее спокойной, я стала чувствовать себя лучше.
Мой младший сын родился в Рождество. Роды, хоть и были уже для меня третьими по счёту, всё же оказались достаточно тяжёлыми. Но со мной была Маргарет, которая предупредила меня о возможных осложнениях, поэтому благодаря ей я заранее сумела настроиться на то, что что бы не происходило, я должна делать всё, как она мне говорит.
— Крупненький, — сказала она, увидев, как я разглядываю спящего рядом со мной на кровати малыша. — Как ты решила его назвать?
— Лайнус, — ответила я.
— Лев? — отозвалась Маргарет. — Почему?
— Когда мы ждали Патрисию, Люциус разрешил детям придумать имена, как они хотели бы назвать брата или сестру. Родилась девочка. А Николас хотел именно сестру, и Патрисия было единственным именем, которое он предложил. А Оливия хотела больше брата, и имя Лайнус нравилось ей больше всех. Ну, раз Патрисия получила имя благодаря Николасу, то сейчас пришла очередь Оливии.
— Справедливо, — улыбнулась Маргарет.
* * *
Конечно же, забота о новорождённом сыне было главным, что занимало меня в то время. Впрочем, как бы я не старалась заполнить свои дни делами, отвлечься от мыслей об оставленных муже и детях я так и не смогла.
Не скажу, что я очень нуждалась в деньгах (по моим расчётам, я могла бы жить, не испытывая материальных проблем по крайней мере несколько лет), но через год с небольшим после того, как я приехала во Францию, я купила книжный магазин. Рано или поздно, мне предстояло вновь осваиваться в мире магглов, и мне казалось, что занятие, имеющее отношение к книгам, поможет мне восстановить эту порванную связь — ведь именно чтение и любовь к книгам перенесла я когда-то из маггловского в магический мир. Это было первой причиной, по которой я решила поторопиться с приобретением бизнеса. А второй причиной — конечно же, стремление оставить себе как можно меньше времени на размышления о семье. Покупая магазин, я действительно собиралась работать в нём. Однако я ошиблась. Магазин, который я приобрела, был достаточно успешным предприятием, но у владельца возникли финансовые трудности, и для того, чтобы преодолеть их, он решил продать часть бизнеса. Сделка была весьма выгодной: владелец получал источник значительного и практически бесплатного финансирования в моём лице, я же — управляющего, чувствующего себя в книжном предпринимательстве как рыба в воде. Забегая вперёд, скажу, что это сотрудничество оказалось успешным, хотя того, ради чего я покупала магазин, так и не произошло: увлечься делом настолько, чтобы забыть обо всем на свете, мне не удалось, и, как следствие, мир магглов по-прежнему оставался для меня чужим.
Пожалуй, немного отвлечься от неприятных раздумий мне помогло занятие, которое я нашла как раз в замке. Даже два занятия.
Во-первых, я постаралась обустроить свой быт более привычными для меня вещами. Это оказалось достаточно трудной и интересной задачей. Замок действительно был уникален. Он возводился частями, башня появилась позже дома, к которому её присоединили, и по всем моим расчётам получалось, что дом был даже старше Хогвартса. Поэтому вполне ествественно, что мне хотелось сохранить поместье именно в том виде, в котором его оставил Арманд Малфой. Так что я очень тщательно продумывала всё, что касалось изменений в доме. Многое менять я не решилась — всего лишь добавила более удобную мебель и придумала лучший способ хранения свитков в библиотеке: каждый свиток мы с Маргарет, которая с удовольствием мне помогала в этом, поместили в специальный футляр, где при помощи чар поддерживалась определённая влажность, и на футляре сделали надписи о том, какая информация содержится в свитке.
Второе занятие, которое поглотило все мои мысли, было связано с эльфами. Не до конца поверив, что в мире ещё остались эльфы, умеющие не только говорить, но и писать на своём языке, я попросила Мири, чтобы он научил меня ему. Моими главными наставниками стали Мири и Латару, потому что общалась я в основном с ними. Затем я стала интересоваться обычаями и нравами эльфов, и Латару с удовольствием рассказывала мне о них. Со временем, когда сведений об этом стало так много, что я не смогла всё запоминать, я стала делать небольшие записи. Увидев их, Маргарет предложила мне собрать все записи в книгу и опубликовать. Я и сама подумывала об этом, тем более что предания, обычаи и нравы эльфов того стоили.
Из всех магических народов эльфы были, пожалуй, самым миролюбивым и доверчивым. И именно эти их качества позволили волшебникам довольно-таки легко из свободных эльфов сделать рабов. Ещё в школе мне временами приходило в голову, что о магических народах, живущих бок о бок с нами, мы знаем очень мало. И это относилось не только к тому, что изучалось на уроках истории магии, но и к той литературе, которую я читала за пределами школьного курса. А всё, что было известно, рассказывалось с точки зрения волшебников. Впрочем, узнать что-то о других народах с их точки зрения всё равно было практически невозможно — каждый народ оберегал свою жизнь от вторжения любопытствующих извне. Поэтому согласие эльфов рассказать о себе было тем более ценно. Я тщательно продумывала каждый вопрос, чтобы невзначай не обидеть их и в особенности не задеть их чувства случайным упоминанием об унизительном положении большей части их братьев. Но однажды в разговоре со мной Мири произнёс слова об эльфах, «которые пошли служить волшебникам».
— То есть вы знаете, что большая часть эльфов стала служить волшебникам? — потрясённо спросила я. Из наших предыдущих разговоров я сделала выводы, что, живя в Малфуа, эльфы тем самым находились в своеобразной изоляции от всего остального мира.
— Разумеется, госпожа.
— И... вы знаете, что эта служба фактически стала рабством? — осторожно спросила я и затаила дыхание, опасаясь взрыва возмущения со стороны Мири.
Однако на лицо эльфа набежала только лёгкая тень.
— Они знали, к чему может привести их обещание служить, потому что волшебники всегда были самым хитрым и властолюбивым народом из всех. Но это был выбор самих эльфов.
С того времени я стала задавать вопросы смелее. Среди преданий эльфов сохранилась легенда о том, что когда-то эльфы и гоблины были одним народом, живущим в предгорье Пиренеев. Со временем они разделились: те, кто предпочитал жить в мире и быть частью природы, стали эльфами, а те, кто предпочёл богатства — гоблинами. На протяжении веков эльфы и гоблины враждовали друг с другом, но гоблины оказались хитрее и постепенно выживали эльфов с их земель. Когда Арман Малфуа заключил договор, охранять поместье стало несколько десятков эльфов. Но в каждом новом поколении эльфы на какое-то время возвращались на земли своих предков, чтобы найти себе пару. Однако однажды, отправившись туда в очередной раз, они не обнаружили в тех местах эльфов — там были только гоблины. Что произошло, почему эльфы покинули свои земли, Мири рассказать не мог или не хотел. К счастью, среди хранителей Малфуа не все были связаны кровными узами. Арман Малфуа заключил договор с одним эльфом, и его прямые потомки в течение всего времени действия договора несли ответственность перед потомками Армана за выполнение своих обязательств. Однако для выполнения этих обязательств они имели право привлекать других эльфов, не обязательно своих родственников, — главное, чтобы им можно было доверять и чтобы из-за них обещание, данное Арману, не оказалось нарушенным. Поэтому больше эльфы не отправлялись на земли предков, чтобы найти там спутника жизни, а выбирали себе пару среди тех, кто жил в Малфуа. Но постепенно их стало меньше: от нескольких десятков осталось всего семеро.
— Но госпожа вернулась в поместье до того, как наш род прервался, а значит, благодаря госпоже наш род не оказался покрыт позором из-за того, что мы не выполнили своё обещание, — закончил свой рассказ Мири.
Я посмотрела на него в изумлении: больше, чем исчезновение рода, Мири волновало то, что его род мог оказаться опозоренным за невыполнение своего обещания — хотя кто мог бы узнать об этом, если за пределами поместья они ни с кем не общались? Но тогда мне стало ясно, почему домовые эльфы, те, что служили в семьях волшебников, считали неприемлемым для себя брать плату за свою работу или получить одежду в знак освобождения: их чувство ответственности просто гипертрофировалось под бременем благодарности за приют, который обездоленные эльфы получили от волшебников. И именно поэтому домовые эльфы перестали говорить «я» о себе и «вы» при обращении к собеседнику: говорить о себе или о собеседнике в третьем лице для эльфов было способом выразить уважение. Раздумывая над этим их обычаем, я в конце концов согласилась с ними: если говорить о себе в третьем лице, твоя значимость словно принижается, в то время как значимость собеседника, если говорить с ним о нём, употребляя его имя в третьем лице, как бы повышается. Временами такое обращение проскальзывало в разговорах с эльфами, и слышать его было очень приятно, ведь сомневаться в их искренности не приходилось — эльфы были искренни всегда. Хотя для волшебников такой способ выражения уважения со стороны эльфов стал ещё одним способом закрепить свою власть над ними, играя на их чувстве благодарности. Вот так, постепенно, мне открывались всё новые и новые интересные подробности жизни эльфов — той, которая была у них до их порабощения волшебниками.
Вот чем я занималась в то время в поместье. Хотя нет. Самым главным, что занимало меня тогда — это чтение свитков и фолиантов в библиотеке в поисках сведений о проклятье, наложенном Армандом Малфоем.
Поначалу, когда я только поселилась в поместье, я взялась за чтение свитков с воодушевлением — я была совершенно уверена, что найду в Малфуа сведения об этом заклинании. Однако время шло, непрочитанных свитков и книг становилось всё меньше, а я так ничего и не находила. После того, как последний фолиант был закрыт и поставлен на полку, я несколько недель находилась в подавленном состоянии. Именно тогда меня всё чаще и чаще начала посещать мысль о том, что раз это заклинание, безусловно, относится к тёмной магии, то и сведения о нём нужно искать в книгах по тёмной магии. И всё чаще и чаще я подумывала о том, чтобы просмотреть те свитки, которые я по настоянию Гарри убрала на отдельную полку и защитила специальными чарами. Эта мысль настолько овладела моим сознанием, что однажды я не удержалась и сняла наложенные мною защитные заклинания. Я уже протянула руку, чтобы взять с полки первый свиток, но в этот миг произошло две странные вещи. «Милая, — раздался в моих ушах насмешливый голос Люциуса, — тёмная магия не прощает дилетантов». Не знаю, что случилось — я до сих пор не помню, говорил ли мне Люциус что-то похожее, чтобы я могла внезапно просто вспомнить об этом. Но его голос прозвучал так явно! И сразу вслед за этим раздался истошное (другого слова не подобрать) мяуканье Живоглота. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась. Кот сидел возле входа, а в дверях библиотеки стоял Лайнус и протягивал ко мне ручки. А на меня нашло какое-то странное оцепенение. В одну секунду в моей памяти вспыхнуло воспоминание о судьбе матери Полумны Лавгуд, которая очень любила экспериментировать с магией и в результате погибла на глазах дочери. Это воспоминание настолько поглотило мои мысли, что я не поняла сразу, что сынишка, проснувшись, в первый раз сам, без моей помощи, спустился со второго этажа. Очнувшись, я опустилась на колени и крепко прижала подбежавшего сына, а сама с облегчением думала о том, что едва не совершила, возможно, непоправимое. Вновь наложив защитные чары, я больше никогда не снимала их. Даже если с Люциусом мы не могли быть вместе, но до тех пор, пока я жива, у меня оставалась возможность когда-нибудь встретиться с детьми.
* * *
Оглядываясь назад, я понимаю, что никогда моя жизнь не была такой устоявшейся, как в то время. Я бы даже назвала её безоблачной, если бы она не проходила вдали от тех, кого я любила больше всех на свете.
Первые новости о Люциусе я получила в тот же день, когда Гарри и Рон вернулись домой, оставив меня в Малфуа. Как я и предполагала, Люциус бросил все свои силы на мои поиски. Но произошло это не сразу. Узнав от своего соглядатая, что я уехала с Гарри и Роном в дом родителей, он пришёл в Нору в то время, когда друзья находились со мной во Франции, чтобы узнать, где я. Однако ничего не зная о том, куда мы уехали, Уизли не могли ему ничего сказать. Единственный, кто подтвердил слова человека Люциуса о том, что я уехала с друзьями, была Джинни, но и она не могла сказать ему ничего важного, потому что, опасаясь причинить мне вред, сама не стала ничего спрашивать. Как только Гарри и Рон вернулись, Люциус пришёл в дом на площади Гриммо, требуя сказать, где я и почему уехала. Об этом разговоре Гарри рассказывал как-то неохотно, не вдаваясь в детали. «Как ты и предполагала, он не смирится с твоим отъездом. Но я прямо ему сказал, что если он хоть раз попробует применить родовую печать, то рядом с тобой находятся мои люди, которые тут же расскажут об этом мне. И тогда ему не поздоровится. Думаю, я был убедителен, и он не понял, что я блефовал. Будем надеяться, что мои слова он расценит как намёк, что ты находишься в магическом мире, и в мире магглов искать твои следы не будет», — это была единственная подробность, которой я смогла от него добиться.
Через несколько недель в газетах появились слухи о моём исчезновении — то, чего я боялась больше всего. Что судачат люди, мне было безразлично. Но сердце сжималось каждый раз, когда я замечала, как эти слухи отражаются на моей семье. Как только это произошло, Люциус запретил двойняшкам покидать поместье, ограждая их от назойливого внимания. Джинни со слов Астории смогла сказать только то, что они подавлены. Долгое время Люциус предпочитал не давать никаких комментариев, и от этого я испытывала ещё большее чувство вины. Я оставила семью, причинив тем самым им боль, но при этом ещё ничего и не объяснила — это было хуже всего. Я даже представить не могла, как себя чувствует в таком положении Люциус. Я была не единственным человеком, который был ему дорог — но я стала единственной, кому он доверял. Поэтому для него мой поступок был равносилен удару в спину — так, во всяком случае, он расценил его. Я знала его, как никто другой, поэтому была убеждена, что права.
Наконец, ещё после нескольких недель Люциус впервые прокомментировал моё исчезновение, сказав, что мы поссорились, и я уехала после этой ссоры. Узнав об этом, я попросила Гарри и Рона поддержать версию Люциуса. Мою просьбу они выполнили, подтвердив, что мы с Люциусом Малфоем очень серьёзно поссорились и я решила уехать. Тут же появились другие слухи — на этот раз предположения, какова могла быть причина нашей ссоры, что из-за неё я уехала, фактически бросив детей. И в этот раз снова на выручку пришли Гарри с Роном, сказав, что я никогда не поступила бы так, если не была бы уверена, что их отец будет хорошо заботиться о них. Поддержка от моих друзей, по всей видимости, стала для него неожиданностью, потому что Люциус снова пришёл к Гарри и снова попросил сказать ему, где я нахожусь — поступок для Люциуса просто немыслимый! Получив отказ, он продолжил мои поиски через своих людей, обещая детям обязательно найти меня — так говорила Астория Джинни, а Джинни рассказывала мне.
А потом всё закончилось — буквально в один миг. Люциус отозвал всех своих людей разом, дал последнее интервью газетам, в котором сообщил, что я решила не возвращаться, что он это моё решение уважает и что это последний раз, когда он разговаривает с газетчиками на эту тему. Я робко понадеялась, что он действительно нашёл в себе силы смириться, но моя надежда рухнула тут же: когда мне стало известно, что за семейным ужином Люциус объявил всей семье, что не желает слышать в своём доме имя Гермионы Грейнджер.
Со страхом я ждала известий о том, что моя сестра покинула Малфой-мэнор — это было бы последним доказательством, что Люциус окончательно вычеркнул меня из своей жизни. Однако я в очередной раз ошиблась в муже: Мелисса покинула поместье, но совсем иначе — в качестве жены Майкла Линделла. Как и обещал, Люциус заменил на её свадьбе нашего отца.
Долгие месяцы я нетерпеливо ждала каждый выпуск «Еждневного пророка», жадно выискивая в нём любые заметки о Люциусе, жадно слушая рассказы Джинни о моей семье — то, что ей удавалось узнать от Астории, и о двойняшках, об их успехах, об их поведении в школе — то, что ей удавалось узнать от своих детей и от детей Рона. И когда тоска от разлуки стала почти невыносима, судьба, наконец, немного смилостивилась надо мной.
* * *
Детских книг в библиотеке Малфуа не было, поэтому Лайнусу я покупала маггловские книги. А чтобы сын с раннего возраста привыкал к чтению, все его книги я составила на нижнюю полку шкафа в библиотеке, чтобы он мог сам доставать их, если захочет посмотреть. Меня всегда забавляло, когда Лайнус старался достать книги из шкафа — обычно одновременно он брался за корешки стольких книжек, сколько мог схватить своей маленькой ручкой, но вытащить их все у него сил не хватало. А так как понять, что удобней будет вытащить все эти книжки, разделив их на маленькие части, он ещё не мог, то упорно старался выдернуть всю стопку, сначала кряхтя и пытаясь сделать всё сам, а потом начиная похныкивать, тем самым показывая, что ждёт моей помощи.
Вот и в этот раз, услышав его кряхтенье, я оторвалась от своих записей об эльфах и повернулась, чтобы понаблюдать за сыном. Лайнус был очень похож на Люциуса — даже волосики у него были светлые, и это было удивительно, потому что и у двойняшек, и у Патрисии волосы были хоть и светлее, чем у меня, но всё же не светлые, а каштановые. Однако в отличие от сдержанного отца Лайнус был очень живым и... упрямым. Когда я смотрела на него, мне почему-то казалось, что именно таким был маленький Драко — до того, как над ним начало довлеть малфоевское воспитание.
Всё произошло так быстро, что я не успела среагировать. Но внезапно сын, уже начавший сердиться от того, что не может достать книги, выдернул все книжки, которые находились в его ручке, и упал вместе с ними на спину, стукнувшись головой о пол, и заплакал. Вскочив, я подбежала к нему и обняла, успокаивая. Возле шкафа я расстелила большой тёплый ковёр, чтобы малыш играл на нём, поэтому удар был смягчён ковром. Лайнус заплакал, но не от боли, а от испуга. Лежавший на краю ковра Живоглот тоже встал, и, подойдя, начал тереться головой о ножки Лайнуса, привлекая к себе внимание. Как правило, Живоглот не подпускал к себе моего сына, да и сам к нему не подходил, предпочитая располагаться поближе ко мне. Если же Лайнус начинал излишне допекать кота попытками поиграть с ним, Живоглот прятался от него или вовсе убегал на улицу. Но вот в такие моменты, когда Лайнус не капризничал, а плакал именно от боли или от обиды, кот подходил к нему сам и старался привлечь к себе внимание. В таких случаях Лайнус успокаивался довольно быстро. Как только всхлипыванья сына стали реже, я предложила ему выбрать несколько книжек, которые он будет смотреть, а остальные собралась убрать обратно в шкаф. Но когда я перевела взгляд на книжную полку, то замерла в изумлении: за книжной полкой виднелась стена — та самая её часть, где я обнаружила тайник, и сейчас этот тайник был открыт! Я осветила пространство внутри: тайник был совсем маленьким, по размерам как раз одного камня, из которого были сложены стены библиотеки. Я проверила тайник при помощи специальных чар из арсенала авроров, которому меня научили Гарри и Рон. Никакой опасностью оттуда не повеяло, и, освободив пространство внутри от многовековой паутины, я извлекла оттуда маленькй глиняный кувшинчик, запечатанный воском.
Удивлённая и заинтригованная, я закрыла тайник, чтобы сынишка, начавший смотреть книги, вдруг не вздумал залезть в него. Затем поставила кувшинчик на стол и ещё раз проверила его на предмет наложенных чар. Никакой опасности не было, но я всё же не решилась открывать его при сыне. Позвав Латару, я попросила её присмотреть за малышом, а сама вышла во двор. Хотя небо уже начало темнеть, всё же я смогла разглядеть кувшинчик получше. Он был сделан из глины, без каких-либо украшений или надписей на стенках, не более трёх дюймов высотой, и сквозь его узкое горлышко, после того, как я освободила его от воска, я не смогла разглядеть, что находится внутри. Тогда я применила заклинание увеличения. Судя по скорости, с которой кувшин изменил свой размер, он был сначала чем-то заполнен, а потом уменьшен настолько, чтобы можно было его поместить в нишу в стене.
Гадая, что и кому нужно было помещать в тайник, я заглянула в кувшин. Серебристый блеск подсказал мне, что это может быть. При помощи палочки я подцепила и вытянула из кувшина полупрозрачную ниточку воспоминания. Заинтригованная ещё больше, я позвала Латару и спросила, нет ли в поместье омута памяти. В общем-то, я предполагала, что его нет, потому что за два с половиной года исследовала все уголки дома и омута памяти не находила. Услышав, что ничего похожего на то, что я описывала, в доме никогда не было, вечером я связалась с Гарри и попросила его привезти мне омут памяти, рассказав о своей находке. Я надеялась, что Гарри каким-то образом сможет позаимствовать один из служебных омутов, которые наверняка были в аврорате, — мне ведь необходимо было просмотреть всего лишь то, что находилось в кувшине. Гарри даже не нужно было бы оставлять омут мне, и он сразу же, как я просмотрела бы всё, забрал бы его с собой. Однако мой друг сказал, что это невозможно. Единственный выход, который он предложил — это заказать омут памяти специально для меня.
Мне не оставалось ничего иного, как ждать омут памяти. Ждать почти три месяца, потому что это был один из самых сложных в изготовлении магических предметов. Стоил он довольно дорого, но деньги меня не волновали. Наконец, Гарри привёз мне омут. Как бы мне ни хотелось узнать, что за воспоминания были спрятаны в тайнике, всё же по другу я соскучилась больше. Уложив Лайнуса спать, я вернулась в гостиную, и мы с Гарри допоздна просидели за разговором. Уже за полночь я попрощалась с другом и ещё раз зашла взглянуть на сына. Затем, отлевитировав омут памяти на стол в моей комнате, я вылила в него серебристые нити из кувшинчика и, сделав глубокий вдох, погрузилась в воспоминания Арманда Малфоя.
среда, 14 мая 2014
Наступил садово-огородный период. И, как обычно, в выходные дни на тех маршрутах, какими садоводы добираются до своих садов, вместо 15-17 машин, которые полупустыми ходят с понедельника по пятницу, остаётся от 4 до 6 машин (этой логики, кстати, не понимаю уже который год: тратят время и бензин в рабочие дни, при этом ничего не зарабатывая, и не выходят на линию в выходные хотя бы на 2 часа утром и 2 часа вечером, когда бабки можно грести лопатой и при этом не ездить по всему маршруту - можно наворачивать круги только по одному району). В общем, раз маршрутки долго нет, а людей много, то набиваются пассажиры в салон, как селёдки в бочку - и с этим ничего не поделаешь, реалии жизни. И вот в такой маршрутке одна особо нервная пассажирка возмущается:
- Что это такое?! Штрафовать нужно водителя за то, что правила нарушает! Столько народу сажает! (Народа и в самом деле много - человек 30 или около того против положенных 15).
И тут же требует у водителя, чтобы он остановился около здания, которое располагается посередине между двумя остановками.
С одной стороны, согласно ГОСТ, маршрутное такси обязано останавливаться по требованию пассажира, если такая остановка не грозит возникновением ДТП. С другой - наши местные законодатели утвердили такой порядок движения и пользования городским общественным транспортом, что там чёрным по белому написано: посадка и высадка пассажиров разрешается только на остановках. На этом основании у нас хорошо в своё время повзимали штрафы с водителей - сама была свидетелем.
Сейчас очень актуальна тема применения двойных стандартов. Получается, не только в политике...
- Что это такое?! Штрафовать нужно водителя за то, что правила нарушает! Столько народу сажает! (Народа и в самом деле много - человек 30 или около того против положенных 15).
И тут же требует у водителя, чтобы он остановился около здания, которое располагается посередине между двумя остановками.
С одной стороны, согласно ГОСТ, маршрутное такси обязано останавливаться по требованию пассажира, если такая остановка не грозит возникновением ДТП. С другой - наши местные законодатели утвердили такой порядок движения и пользования городским общественным транспортом, что там чёрным по белому написано: посадка и высадка пассажиров разрешается только на остановках. На этом основании у нас хорошо в своё время повзимали штрафы с водителей - сама была свидетелем.
Сейчас очень актуальна тема применения двойных стандартов. Получается, не только в политике...
четверг, 08 мая 2014
Глава девятая
— Ну и денёк вчера выдался! — сказал на следующее утро Рон, когда мы завтракали.
читать дальше— Точно, — поддержал его Гарри. — Гермиона, о чём ты думаешь? — спросил он меня.
Я покачала головой:
— Как там они? Что делают? Что думают? Гарри, тебе не должны случайно доставлять сюда «Пророк»?
— Ну, я предполагаю, что твой муж как можно дольше будет скрывать от общества твоё исчезновение.
— Я тоже так думаю, — ответила я. — Тем более, что благовидный предлог для этого у него есть: уход за Патрисией.
Гарри кивнул:
— Именно поэтому из «Пророка» ты, скорее всего, ничего не узнаешь. Как только я вернусь в Англию, я сразу напишу тебе обо всём, что узнаю — даже о том, какие шаги предпринимает твой муж, чтобы тебя найти. Но пока мы ещё здесь, давай сосредоточимся на том, чтобы позаботиться о тебе — когда мы с Роном уедем, мы хотим быть уверены, что ты ни в чём не нуждаешься.
При этих словах мне стало стыдно: друзья и в самом деле ради меня отказались от возможности побыть со своими семьями. Поэтому я тряхнула головой, отгоняя грустные мысли, и сказала:
— Да, вчера перед сном я набросала себе список того, что нужно сделать. Во-первых, нужно осмотреть поместье. После завтрака, не возражаете?
Гарри и Рон согласно кивнули.
— Затем, наверное, нужно будет съездить в Руан.
— Зачем? — удивился Рон.
— Ну, я вчера размышляла и подумала вот о чём: Малфуа — это дом волшебников, и это очень хорошо, потому что я вроде как не покину магический мир совсем, как боялась. Но всё же жить здесь в одиночестве, пусть даже в компании с эльфами, я не смогу. Волшебный мир мне посещать нельзя, поэтому остаётся только мир магглов. Ближе находится та деревня, в которой мы переночевали вчера. Но это маленькая деревня, там моё частое появление наверняка не останется незамеченным, и люди заинтересуются, где я живу. А Руан — большой город, в нём быть незаметным легче.
— Логично, — согласился Гарри.
— Ну так вот, — продолжила я, — если ездить в Руан более-менее регулярно, то мне понадобится автомобиль. Так что нужно будет купить мне машину. Маленькую, примерно как у миссис Крейтон. Лишь бы ездить на ней было можно.
— Машину купить нетрудно, — усмехнулся Гарри. — Только как быть с правами?
— Заодно узнаем и про курсы водителей, — ответила я. — Курсы длятся всего несколько месяцев, так что на это время мне, наверное, нужно будет поселиться в городе. Вообще-то когда я училась в академии, мы с одной однокурсницей, тоже из семьи магглов, решили научиться вождению и сдать экзамен. Так что водить машину я умею. Ездить, я, правда, с тех пор не ездила. Но вспомню всё быстро. А когда получу права, то поселюсь уже здесь.
— Хорошо, тогда завтра едем в Руан, — согласился Гарри.
— Ещё я вспомнила о том, что миссис Крейтон посоветовала мне наблюдаться у врача. Сначала я хотела найти врача в Руане, но потом подумала: если она сама работала акушером, может быть, она согласиться наблюдать меня? В частном порядке? Если она знакома и с маггловской, и с магической медициной, то лучшего варианта, наверное, и не найти.
Пару минут Гарри раздумывал, затем сказал:
— Давай сделам так: я наведу справки о миссис Крейтон, и если меня ничего не насторожит, то тогда ты её попросишь. Если она не согласится, тогда мы с Роном ещё раз приедем и найдём тебе маггловского врача. Ну, а если согласится...
— Тогда я буду ездить к ней, — перебив друга, сказала я. — Или даже приглашу её жить здесь — возможно, так ей будет удобнее.
— Тоже выход, — согласился он. — Причём, пожалуй, лучший.
— И нам ещё нужно просмотреть оставшиеся свитки в библиотеке, — напомнил Рон.
— Вот и отлично. Сейчас осматриваем поместье, а после обеда занимаемся библиотекой, — сказала я, вставая из-за стола.
Я не ошиблась, предположив, что Малфуа является не просто домом, а целым поместьем. Палисадом была огорожена только территория, прилегавшая непосредственно к дому. Но нашу экскурсию Мири начал не с неё, а с тех самых наклоненных друг к другу деревьев, которые местные жители прозвали сатанинскими воротами. Оказавшись вновь на том месте, мы с Гарри и Роном не поверили своим глазам: перед нами были не деревья, а ворота — обычные деревянные ворота.
— Почему мы их не видели вчера, когда пошли за Живоглотом? — удивилась я, когда несколько раз вышла и зашла. — По идее, если это зачарованные ворота, то мы, как волшебники, должны были увидеть их ещё позавчера, когда только оказались здесь.
— Думаю, это другое заклинание, — ответил мне Гарри. — А увидеть ворота мы смогли только потому, что побывали в доме, не так ли, Мири?
— Совершенно верно, господин, — ответил эльф. — В дом могут попасть только члены семьи Малфуа и те, кого они захотят видеть в этом доме. И только для тех, кто побывал в доме, все наложенные чары становятся видимыми.
— Скажите, а вот все эти исчезновения людей — это ваших рук дело? — спросил Рон. — И сколько человек вам пришлось убить, чтобы немного отвадить людей от этого места?
— Нет-нет, господин, — замотал головой головой Мири. — Мы никого ни разу не убили. Мы просто перемещали людей подальше от этого места и заставляли их забыть то, что они видели.
— А пропажа или гибель скота? — спросила я.
— Только в крайнем случае, госпожа. Когда люди портили ворота. Прошу вас, — пригласил он.
Поместье и в самом деле было большим. Показывая его границы, Мири сказал, что для меня они должны выглядеть как полупрозрачный занавес. Приглядевшись внимательнее, я в самом деле увидела некую пелену, то исчезавшую, то вновь становившуюся явной. Впрочем, большую часть территории поместья с той стороны, откуда попали в дом мы, занимал лес. Но вот противоположная сторона от дома, когда нас туда провёл Мири, была интереснее: там было озеро. Насколько я помнила маггловскую карту, которой пользовался Гарри, когда мы ехали из Кокеля, на этом месте был сплошной лес. Значит, магглы не знали об этом озере? Либо озеро, так же, как дом, было ненаносимым, либо магглы никогда не попадали на территорию поместья. Я спросила об этом Мири.
— Нет, госпожа, до озера посторонние, как правило, не доходили, мы успевали встретить их раньше, — ответил он, помрачнев. — Но вот с той стороны есть поляна, на которой можно встретить непрошеных гостей довольно часто. Поляна находится на территории поместья, но почему-то чары, очерчивающие границу, часто не действуют, и нам приходится ставить дополнительное заграждение с этой стороны, чтобы дальше поляны вглубь поместья проникнуть было невозможно.
— Почему чары дают сбой? — тут же повернулся к нему Гарри.
— Не знаю, господин, — сказал Мири. — Но так было всё время, пока мы охраняем этот дом. С той стороны место есть одно. Нехорошее место. Отец говорил, что оттуда идёт какая-то сила, которая и нарушает чары.
— Ещё одно нехорошее место, — многозначительно заметил Рон.
— А что там находится? — спросил Гарри эльфа.
— Ничего особенного, господин. Сплошной лес. Только отец мне рассказывал, а ему рассказывал его отец, что когда наш род начал охранять дом Малфуа, то там было пепелище.
— Пепелище? — переспросила я.
— Да, госпожа, огромное пепелище.
— Пожалуй, Рон, нам нужно с тобой туда наведаться, — сказал Гарри. — Гермиона, тебя мы не возьмём, — предупредил он меня. — Мири, послезавтра вы нас проводите на то место?
— Как скажете, господин, — ответил Мири.
Мы повернули в сторону дома и некоторое время шли молча.
— Гермиона, как ты думаешь, что это может быть? — спросил Рон. — Что это могло быть за пепелище?
Я покачала головой:
— Не знаю. У меня, правда, есть одно предположение.
— Какое? — спросил меня Гарри.
— В Нормандии долгое время господствовали викинги, а у них была своя религия. Возможно, на том месте было какое-то языческое святилище. Только...
Я задумалась.
— Что — только? — спросил меня Рон.
— Мири, — обратилась я к эльфу. — А вы, случайно, не знаете, как звали последнего волшебника, жившего здесь?
— Знаю, госпожа. Арман Малфуа.
От неожиданности я даже остановилась. Надежда, которая уже почти было погасла за два дня до этого, начала разгораться во мне с новой силой. Гарри говорил, что если я и смогу найти что-то о проклятье, то только дома. Но в Малфой-мэноре сведения об Арманде были весьма скудными. Возможно, здесь, в доме, где он жил до этого, я всё же смогу что-то найти?
— Гермиона, что с тобой? — обернувшись, окликнул меня Гарри.
— Вспоминаю родословную Малфоев, — ответила я. — Если волшебника, заключившего договор с эльфами, звали Арман Малфуа — скорее всего, это был Арманд Малфой. Других волшебников с похожим именем я не припомню. Если это был Арманд, то он поселился в Англии во второй половине одиннадцатого века. Значит, пепелище появилось незадолго до его отъезда. Ведь сколько времени будут сохраняться следы пожара, пусть даже огромного? Несколько лет, не больше, раз их увидели эльфы. Тогда языческое святилище здесь вряд ли могло быть.
— Почему?
— Потому что к середине одиннадцатого века Франция уже была полностью христианской страной. К этому времени здесь не могло остаться ничего, что хоть как-то относилось к язычеству.
— Если при этом оно не имело отношения к магии, — заметил Гарри.
— Ты имеешь в виду сейды? — обдумав его слова, спросила я.
— Ну, как вариант.
— Но сейды не сгорели бы в огне, — возразила я.
— Именно, — кивнул Гарри. — Если они там были, то они есть там до сих пор.
— И ты считаешь, что это из-за них перестают действовать чары на границе поместья? — догадалась я.
— Если сейды там есть, то это вероятнее всего. В любом случае, нам с Роном нужно туда наведаться. Но только после того, как исследуем библиотеку.
Всю вторую половину дня мы просидели в библиотеке, сумев разобрать шкафы ещё у двух стен. А на следующее утро поехали в Руан — но не купили машину, как я хотела. Вместо этого я купила маленький домик на тихой улочке довольно близко к центру города. Я считала, что в таком большом городе, как Руан, таких и найти-то нельзя. Но — удивительное дело — Гарри заранее нанял какого-то агента по недвижимости, и к тому времени, когда мы появились на пороге его офиса, у того наготове были несколько вариантов. Вообще же, глядя на своих друзей, я впервые за долгие годы заметила, насколько они изменились. Особенно Гарри. За прошедшие годы наша дружба не только не ослабла, но как будто стала ещё крепче. Иной стала наша жизнь, и когда мы встречались, то это происходило в кругу родных и близких. Разговаривать мы по-прежнему могли на любую тему — от плача детей по ночам до проектов законов министерства магии. Однако перемены, случившиеся с нами под воздействием обстановки, в которой мы не были все вместе, друг в друге мы не видели. И я с удивлением заметила, какие качества развила в Гарри работа в должности главного аврора. Он стал не только стратегом, но и превосходным тактиком, предусматривавшим всё до мельчайших деталей. Порой мне кажется, что даже я, с моим пристрастием продумывать всё до мелочей, не смогла бы лучше организовать свой отъезд, если бы занималась этим сама. Однако тогда я не могла думать об этом — все мои силы уходили на то, чтобы поддерживать свою решимость расстаться с семьёй.
Хотя мне всё равно пришлось бы трудно: я была уверена в том, что мне необходимо покинуть магический мир и Британию, но я уже давно не принадлежала миру магглов — поэтому даже не представляла, с чем мне придётся столкнуться, чтобы вновь стать его частью. Разумеется, разработать безупречный план я смогла бы — но вряд ли для этого мне хватило бы месяца, если учитывать, что, прежде чем его разработать, мне многое нужно было бы узнать и при этом всё сохранить втайне от Драко и Астории. Это было нереально. Но Гарри справился с этим превосходно. И я не могла не согласиться с ним, когда он объяснял мне, зачем мне нужен собственный дом в мире магглов. Денег, лежавших в моём сейфе в Гринготсе, на которые я рассчитывала жить, мне должно было хватить на несколько лет. Однако их было всё же не так много, чтобы я могла жить до конца жизни без материальных забот. Рано или поздно мне нужно было бы начать работать, а для этого следовало осесть во Франции на законных основаниях. Гарри был прав: постоянно пользоваться волшебством, чтобы подделывать все документы, необходимые в маггловском мире, или отводить магглам глаза, было неразумно. В Британии таким образом Люциусу легче лёгкого было бы напасть на мой след. Поэтому единственное, для чего воспользовался своим положением Гарри — это для того, чтобы у меня появился другой паспорт с новым именем. Всё прочее должно было делаться уже по маггловским законам маггловскими учреждениями: страховка, банковские карты — это были настоящие документы. Такими же настоящими должны были быть и права, и вид на жительство, и все прочие документы.
К вечеру того дня мы сумели разобрать последние шкафы в библиотеке. Половину из них занимали свитки, а вторую — фолианты. Начав расставлять проверенные друзьями фолианты по местам, я уронила один из них. Когда я наклонилась, чтобы его поднять, мой взгляд упал на заднюю стенку шкафа на одной из нижних полок. Вернее, не стенку шкафа, а стену, возле которой стоял шкаф, потому что шкаф был стеллажом, прикреплённым к стене. Моё внимание привлекла едва заметная щель. Стена была выложена из камней, и пространство между ними было тщательно заполнено раствором. Но между двумя камнями раствора не было. Щель была едва заметна, но, когда я прикоснулась к одному из камней, он как будто слегка сдвинулся под моей рукой. Я провела пальцами по краям камня, делая более видимыми его очертания, затем попробовала слегка пошевелить его и вытащить, но у меня это не получилось. Я всегда по возможности обращалась с книгами без магии, поэтому моя палочка лежала на столе. Взяв её, я попыталась вытащить камень сначала при помощи манящих чар, а потом отпирающего заклинания.
— Интересно, — пробормотала я.
— Что? — тут же откликнулись Гарри и Рон.
— А вот посмотрите, — ответила я, снова подходя к стеллажу и жестом позвав за собой друзей. — Здесь какой-то тайник.
— Может быть, это просто камень неровно положен? — спросил Рон, когда попытался открыть его теми же способами, что и я.
Я покачала головой:
— Нет, это тайник. Посмотрите, где он расположен. Я бы даже не заметила его, если бы книга не упала. И камень сдвинулся немного, когда я начала очищать его.
— Гарри, тогда попробуй ты, — сказал Рон.
— Думаю, это бесполезно, — ответил Гарри, но на всякий случай попытался. — Если Гермионе не удалось, нам вряд ли удастся. Здесь все заклинания наложены таким образом, что преодолеть их могут только члены семьи Малфоев, а это, похоже, завязано вообще на кровном родстве. Вспомни, Рон, у нас был похожий случай, когда мы только начали работать в аврорате.
— Тогда действительно бесполезно, — согласился Рон.
— Значит, не будем тратить время на то, чтобы открыть его. Ну что, вы закончили? — спросила я.
— Закончили, — подтвердил Гарри.
Мы разложили все неопасные книги по местам. Для тех, что требовали повышенного внимания, я выделила отдельный шкаф. А те, на передаче аврорату которых настаивал Гарри, я убрала на самый верх этого шкафа. К счастью, всего их оказалось не так уж много, около двадцати, поэтому все они поместились на одной полке. Как и обещала, я наложила на шкаф специальное заклинание.
— Ну вот, теперь никто, кроме меня и Люциуса, не сможет взять с этих полок что-либо, — сказала я, отходя от шкафа, чтобы проверить, всё ли я сделала правильно. После взмаха палочкой защита, поставленная мною, стала видимой, и я убедилась, что заклинание наложено правильно: светящимся узором были закрыты все полки от края до края и сверху донизу.
— Где ты узнала про это заклинание? — с любопытством спросил Гарри.
— Люциус научил, — ответила я.
— Вот как? — насмешливо сказал Рон. — Никогда бы не подумал, что он захочет тебя чему-то учить. И многому он тебя научил?
— Многому, — подтвердила я. — Например, старофранцузскому языку.
Старофранцузский я начала учить для того, чтобы суметь прочитать книгу родовых заклинаний. Сначала я попросила Люциуса просто перевести мне текст. Вместо этого он нашёл мне в библиотеке старинную книгу и сказал, чтобы я попробовала поначалу разобраться сама. Французский язык к тому времени я знала неплохо, поэтому разобраться в отличиях старофранцузского от современного французского языка для меня оказалось довольно легко. Сюрпризом для меня стало то, что через какое-то время Люциус часто стал разговаривать со мной на старофранцузском, поправляя, если я допускала какую-то грамматическую ошибку, и объясняя, в чём она состоит. Самым удивительным было то, что всё это происходило в самый сложный период нашей совместной жизни — после наложения родовой печати. Однако понять причину такого внимания с его стороны мне оказалось несложно: ненависть ненавистью, но он поддерживал любое моё начинание, если это могло лишний раз продемонстрировать превосходство Малфоев. Жена Малфоя должна была блистать, и не только одеждой, но и манерами, и образованием, а знание полузабытого языка — это было то, чем я могла блеснуть в обществе.
— А французскому — само собой разумеется, раз его предки были из Франции, — язвительно продолжил Рон.
— Нет, французский я начала учить ещё в школе. Но когда Мелисса поселилась в имении, дел, которыми она могла заниматься, было не так уж много — ведь тогда мы ещё не знали, что она тоже волшебница. И тогда Драко начал учить её французскому языку, а я составляла ей компанию. Ну, и так получилось, что Драко научил Мелиссу, а мне поставил произношение. А благодаря Люциусу я научилась немного говорить по-итальянски и довольно сносно по-испански.
Слёзы подступили к моим глазам, когда я вспомнила об уроках французского с Мелиссой и о том, как я благодаря Люциусу выучила испанский язык. Как я уже говорила, с Люциусом я объездила полмира. Большей частью все эти путешествия происходили в те счастливые годы после поступления Мелиссы в Хогвартс. За полгода до поездки в Испанию Люциус сказал мне, что если я хочу поехать с ним, то должна за эти полгода выучить достаточно хорошо испанский язык. Насколько я узнала к тому времени мужа, подобное предложение означало, что мне придётся встретиться с чем-то крайне интересным, поэтому я с энтузиазмом взялась за дело. Как обычно, заранее рассказывать мне Люциус ничего не стал, но те две недели, которые мы провели вдвоём в небольшом доме в лесу Ирати, были одним из самых лучших моих воспоминаний. Я столкнулась с ожившими преданиями, о которых я никогда даже не слышала и которые так отличались от преданий Британии, уходящих корнями в кельтское прошлое острова. Своеобразной платой за это волшебство оказалась необходимость все две недели разговаривать с мужем по-испански. Если я начинала говорить по-английски, Люциус словно не слышал меня. Поначалу меня это злило, но недолго — моё недовольство всё равно не оказывало никакого воздействия на мужа. Однако все выгоды такого его поведения я поняла только по возвращении, когда на очередном приёме Люциус познакомил меня со своим новым деловым партнёром, который поначалу был уверен, что кто-то из моих родителей был родом из Испании — настолько бегло я говорила на его родном языке. А узнав, что ошибся, рассыпался в комплиментах, восхищённый коротким сроком, за который мне удалось добиться таких успехов. Иностранные языки, как я потом узнала, этому испанцу не давались вовсе, поэтому возможность общаться с людьми на своём родном языке в чужой стране была для него настоящим подарком. Итогом такого подарка оказалось то, что крайне выгодная Люциусу сделка была заключена очень быстро. И когда муж объявил мне о том, что всё моё обучение испанскому языку было исключительно для обработки вот этого делового партнёра, я не смогла рассердиться на него даже немного: я-то в процессе изучения языка получила тройную выгоду!
— Удивительно, — пробормотал Рон.
— Ничего удивительного, — весело сказала я, усилием воли отогнав столь дорогие мне воспоминания. — Вы-то тоже многому научились. Особенно Гарри. И, как я вижу, не только в магическом мире. План моего отъезда разработан просто превосходно. Видимо, должность главного аврора обязывает много знать не только о волшебном мире, но и о мире магглов.
— Эх, Гермиона, если бы на последнем курсе ты могла предположить, сколь многому нам придётся научиться в школе авроров и в аврорате, ты бы заранее начала гордиться нами, — шутливо ответил мне Гарри.
— Я и горжусь, — с улыбкой, но совершенно серьёзно ответила я, глядя на друзей, и после небольшой паузы добавила: — Мы хорошо потрудились, так что пойдёмте ужинать.
На следующий день Гарри и Рон отправились на ту поляну, где ограничивающие территорию поместья чары давали сбой. Я хотела отправиться с ними, но Гарри попросил меня остаться, напомнив, что я им обещала не рисковать.
Хотя я и не считала поход в ту сторону поместья большим риском, но обещание я действительно дала, поэтому нужно было его выполнять. Слегка обидевшись на друзей, я попросила Латару показать мне дом и прилегающую к нему территорию, огороженную частоколом.
В Малфой-мэноре всю работу выполняли домашние эльфы, и хоть дело своё они знали превосходно, всё же в качестве хозяйки большого поместья мне пришлось во многом разобраться. Поэтому вопросы, которые я задавала Латару, касались многих мелочей, с которыми наверняка никогда не сталкивался владелец небольшого домика. От ворот палисада до дома вела вымощенная камнем дорога, вдоль которой были посажены цветы. И хотя ничего необычного вроде бы в этом не было, всё же настроение, создаваемое ими, было иным, чем, например, от созерцания цветов в том же Малфой-мэноре: здешние цветы были хоть и очень красивыми, но мелкими — сразу видно, что руки цветоводов-селекционеров их не касались. Это были дикие растения, пересаженные на клумбы, и, наверное, поэтому появлялось ощущение некоего единства с природой.
За домом тоже располагались клумбы, но на них росли уже не цветы, а овощи и пряные растения. Эльфы, как выяснилось, питались исключительно растительной пищей, собирая то, что выращивали сами.
За огородом располагался маленький домик.
— Что это? — спросила я удивлённо.
— Это наш дом, госпожа, — ответила мне Латару. — Все хранители имения живут в нём. Волшебник, который заключил с нами договор, разрешил нам создать свой дом.
— Все? — переспросила я. — Но разве вас не двое всего — вы и Мири?
— Нет, госпожа, — ответила эльфийка. — Нас семеро.
— Семеро?! — изумилась я и повернулась к Латару. — Как же вы живёте в таком маленьком доме? Он и для одного-то мал...
— О нет, госпожа, — перебила меня Латару. — Он мал только внешне — внутри наложены специальные чары. Так же, как в вашем доме. Поэтому у каждого из нас есть своя комната, а ещё несколько общих комнат.
Но это было ещё не всё, что вызвало моё удивление. Дом Малфуа, как оказалось, был построен не при помощи магии — это был обычный маггловский господский дом, какие строили в Западной Европе в девятом — одиннадцатом веках. Всё, что было для него чужеродного — было создано при помощи магии. При помощи магии было расширено внутреннее пространство дома. При помощи магии дом защищался от разрушения. Но та часть быта, в которой можно было обойтись без магии, обустроена была без неё. Так, вода в дом поступала из озера по специальным трубам, проложенным под землёй. За тысячу лет эта система ни разу не дала сбоя — требовалось лишь ухаживать за ней надлежащим образом. Баня, например, нагревалась тоже не при помощи волшебства, а по тому же принципу, что и термы в Древнем Риме — при помощи горячего пара, пропущенного под полом. Латару показала мне весь дом и попросила разрешения пойти на кухню — время близилось к обеду.
Я уже собралась было отпустить её, но заметила ещё одну дверь в стене, возле которой мы стояли.
— А это что? — спросила я Латару.
— Не знаю, госпожа. Никто из эльфов ни разу не бывал в той комнате. Никто не может туда войти.
— Откуда же вы знаете, что там комната?
— Мы не знаем, госпожа. Но между собой мы всегда называем то, что за этой дверью, комнатой. Я думаю, наш предок, заключивший договор с волшебником из этого дома, знал, что там комната.
— Хорошо. Спасибо, Латару, — отпустила я её.
Входить одной в потайную комнату было очень неразумно, но внутренний голос упрямо шептал, что я должна сделать эта одна. Как только Латару исчезла, я прикоснулась к двери, не до конца веря, что смогу её открыть. Но едва мои пальцы коснулись двери, она гостеприимно распахнулась. Я потихоньку вошла, и комната тут же оказалась освещённой. И как только я увидела то, что было в ней сокрыто, я с облегчением возблагодарила судьбу, не позволившую мне настоять на том, чтобы я отправилась сегодня вместе с друзьями к границе поместья. Потому что если бы я сделала это, то, скорее всего, дом мы осматривали бы вместе, и тогда в эту комнату мы тоже вошли бы вместе. А того, что было в ней, нельзя было показывать никому. В этой комнате через всю стену напротив входа располагался гобелен с родословной Малфоев. Но он был совсем иным, чем в Малфой-мэноре. На нём не было волшебных портретов, были лишь имена. Но самое главное — родословная начиналась не с Арманда Малфоя. У меня мелькнула мысль о том, что, увидев этот гобелен, Люциус наверняка будет очень доволен — потому что это было доказательством, что корни чистокровных Малфоев уходят ещё на тысячу лет в глубь веков. Их предком был Перегрин, живший, насколько я смогла просчитать, ещё в эпоху Древнего Рима. Да и сам гобелен представлял собой не ткань, а выделанные шкуры животных, сшитые между собой. С интересом и удивлением я смотрела на явно римские имена, написанные на латыни. Увидев имя «Франциск», я подумала, что, по-видимому, имена всё же давались со значением. Потому что после Франциска следовало несколько франкских имён. Через несколько поколений впервые под именем появилась фамилия Малфуа, написанная на старофранцузском. Начиная с Армана Малфуа, ветви родословного дерева повторяли тот же рисунок, что был в Малфой-мэноре. От Армана Малфуа протянулась одна-единственная веточка к имени Анри Малфуа, от Анри — к его двум детям, рождённым в браке, и к ещё одному имени — Максимилиан. Фамилии под именем Максимилиана не было, потому что он был незаконнорождённым сыном; но сам факт того, что его имя появилось на гобелене, лишний раз убедил меня, что для магии гобеленов главное значение имеет признание родственной связи членами семьи. По всей видимости, сэр Генри в глубине души не верил, что ребёнок, которого ждала Гвинет, был не его, но, ослеплённый гневом и болью, сам не сознавал этого. Через несколько надписей фамилия Малфуа сменилась фамилией Малфой, а все последующие надписи были вытканы уже по-английски. Со странной жадностью я смотрела на имена Нарциссы, Драко, Астории и Скорпиуса, Николаса, Оливии и Патрисии. В последнюю очередь я прочитала имя Люциуса и наконец, проследив глазами двойные нити, своё имя. Надпись была той же, что в Малфой-мэноре: «Гермиона Джин Грейнджер Малфой». Не было лишь подписи «Магглорождённая».
Услышав шум, донёсшийся из гостиной, я поспешно вышла из комнаты и наложила то же заклинание, что и на шкаф в библиотеке. Увидев, что сеточка узора, показавшая, какую область защищают чары, погасла, я прошла к друзьям.
— Нет там сейдов, — сказал Гарри за обедом, когда я спросила его, что они нашли на том месте, где было пепелище. — Нет и не было никогда.
— Тогда что это за помехи?
— Мы не смогли понять. Сейчас там лес. Но, насколько я могу судить, раньше его там не было, а была равнина. Но никаких магических артефактов там никогда не находилось. Хотя какие-то выбросы магии от того места чувствуются.
— Насколько это опасно? — с беспокойством спросила я.
— Неопасно, — уверенно ответил Гарри. — Единственный вред, который они могут нанести — это как раз нарушение границ. Но Мири рассказал нам о том, как они восстанавливают границы, поэтому беспокоиться об этом не стоит. К этому участку приставлен один из эльфов, который проверяет эту поляну несколько раз за день. Поэтому они в самом деле успевают поставить дополнительное заграждение раньше, чем на территории поместья окажутся чужаки. Думаю, беспокоиться тебе не о чем.
— А ты чем занималась? — немного погодя спросил меня Рон.
— Осмотрела весь дом. Эльфы великолепно выполнили свои обязательства, всё в прекрасном состоянии. Жить здесь можно, ни в чём не зная недостатка.
— Замечательно, — кивнул Гарри. — Тогда с завтрашнего дня занимаемся только проблемами в мире магглов. Завтра снова едем в Руан.
Однако на следующее утро меня поджидал немного неприятный сюрприз.
Солнце ещё не взошло, когда меня очень осторожно разбудила Латару.
— Что случилось? — испуганно спросила я.
— Ничего страшного, госпожа. Вам не стоит беспокоиться. Но Мири просит вас спуститься в гостиную, — ответила она.
Накинув халат и слегка пригладив волосы, я, зевая, спустилась в гостиную, где меня поджидали семь эльфов во главе с Мири.
— Желаем госпоже доброго утра, — немного вразнобой сказали они.
— И вам доброго утра, — ответила я. — Что случилось?
— Мы пришли попрощаться, госпожа, — слегка поклонился Мири. — Волшебница из рода Малфуа вернулась жить в этот дом и вчера сочла, что мы свои обязательства выполнили хорошо — это значит, что договор, который заключили наши предки, исполнен.
Это заявление подействовало на меня как холодный душ, и я села на диван, обдумывая только что услышанное.
— Согласно нашим обычаям, заключение и расторжение договора происходит на рассвете, — продолжал Мири. — Как только взойдёт солнце, мы покинем Малфуа. Но мы не могли уйти, не попрощавшись с госпожой.
Я спешно соображала: конечно, я собиралась выяснить, на каких условиях эльфы охраняли поместье, и если от меня это зависело бы, по возможности, улучшить их. Однако Мири и Латару вели себя довольно уверенно, поэтому я решила, что условия договора не так уж и плохи, и хотела отложить разговор с эльфами до того времени, пока поместье не покинут Гарри и Рон — моё обустройство в мире магглов было сейчас важнее. Поэтому известие о том, что их служба закончена, стало для меня полной неожиданностью.
— Подождите-подождите, — остановила я Мири. — Но куда вы пойдёте?
— В южных горах есть место, где жили наши предки, — ответил он. — Мы поселимся там.
— Но ведь насколько я понимаю, родились вы все здесь, в этом доме. Бывали ли вы в тех горах?
— Никогда, госпожа, — ответил эльф. — Но больше нам идти некуда. Поэтому мы найдём это место.
— А если вам никуда не уходить? — после минутного молчания спросила я. — Ведь раз вы родились и всю жизнь прожили здесь, это и ваш дом тоже. И кроме того, одна я с таким огромным поместьем не справлюсь, мне всё равно нужно будет кого-то нанимать. Вы знаете здесь всё лучше, чем кто-либо. А зачем мне нанимать кого-то ещё, если я могу нанять вас? Я хотела бы узнать подробно, на каких условиях заключил договор с вами Арман Малфуа, но сразу же скажу, что если вас они устраивают, то я соглашусь на них все.
Мири щёлкнул пальцами, и в его руках тут же оказался свиток, который он протянул мне.
Я развернула свиток: это был записанный на пергаменте магический контракт, согласно которому эльфы обещали охранять поместье Малфуа и содержать его в состоянии, пригодном для житья, взамен чего получали право жить на территории поместья и пользоваться всем, что им неоходимо для повседневной жизни — еда, одежда, отдельный дом и тому подобное. Договор действовал до тех пор, пока в поместье не поселится кто-то из рода Малфуа и не сочтёт их обязательства выполненными. Контракт был написан на старофранцузском и ещё одном, неизвестном мне языке.
— Что это за язык? — спросила я Мири.
— Эльфийский, госпожа, — ответил он.
— И вы можете прочитать, что здесь написано? — недоверчиво спросила я.
— Конечно, госпожа. Но вы можете не беспокоиться — текст на эльфийском языке и на языке волшебника одинаковы.
— Я уверена в этом, — наклонила я голову в знак согласия. — Итак, что вы скажете?
Мири переглянулся с остальными эльфами.
— Если говорить откровенно, госпожа, то мы надеялись, что вы позволите нам остаться.
— Вот и славно, — улыбнулась я. — Есть ещё какие-то условия, которые вы хотели бы внести в контракт? Может быть, вам нужно подумать?
— Нет, госпожа, — ответил Мири. — Нас всё устраивает.
Я подумала ещё пару минут, а потом сказала:
— Хорошо. Тогда я хочу внести некоторые изменения. Во-первых, помимо тех условий, что указаны в прежнем контракте, я буду платить вам — каждому по одному галеону в неделю. Надеюсь, этого достаточно?
— О, госпожа, это более чем щедро, — улыбнулся Мири и поклонился.
— Второе условие — в случае, если меня или вас перестанут устраивать какие-либо условия, мы всегда сможем их обсудить и пересмотреть.
— Это благородно с вашей стороны, госпожа, — снова поклонился Мири.
— Ну, и последнее условие — наш договор действует только до тех пор, пока единственной хозяйкой поместья являюсь я. Через несколько лет хозяином этого поместья станет мой муж, и тогда наш договор перестаёт действовать. И не буду вас обманывать: я не уверена, что он захочет продлевать наш контракт, — сказала я вслух. А про себя подумала, что если всё будет так, как я рассчитываю, то к тому времени, когда эльфы останутся без работы, у них будет достаточно средств, чтобы остаться независимыми в волшебном мире.
— Благодарим вас за честность, госпожа.
— Итак, что мне нужно сделать? — спросила я.
— Просто впишите ваши условия в контракт с той стороны, где подписывался Арман Малфуа.
Сотворив перо и чернила, я вписала свои условия в контракт и подписалась под ними. Вслед за мной в контракт со своей стороны условия вписал Мири.
— И что дальше? — с любопытством спросила я.
— Сейчас взойдёт солнце, госпожа, — ответил Мири.
Солнце в самом деле взошло через пару минут, и я увидела, как написанный текст на несколько секунд засветился.
— Договор заключён, госпожа, — сказал Мири. — Как только вы захотите на него взглянуть, я предоставлю его вам. — Мири щёлкнул пальцами, и пергамент исчез.
— Ну, раз так, то, наверное, нам следует познакомиться? — вопросительно посмотрела я на тех эльфов, которых видела в первый раз.
Гарри взял отпуск на две недели, из которых прошла уже почти половина. Рон мог распоряжаться своим временем смелее, но и он пообещал Джорджу отсутствовать не более двух недель. Поэтому оставшееся до отъезда друзей время у нас было крайне насыщенным.
В день отбытия друзей за завтраком Гарри протянул мне и Рону по двойному карманному зеркальцу.
— Что это? — хором спросили мы его.
— Помните то зачарованное зеркало, которое подарил мне Сириус? — спросил он нас.
Разумеется, о таком забыть мы не могли: благодаря ему мы избежали смерти, находясь от неё на волосок.
— В своё время я перерыл всю библиотеку Блэков в поисках этого заклинания, но не нашёл. А потом как-то охладел к своей затее. Но когда мы с Роном проверяли здешнюю библиотеку, в одном из фолиантов я наткнулся на это заклинание. Ну, и вот результат. Мы сможем разговаривать друг с другом практически в любое время. И даже если это зеркало попадёт в руки посторонних, узнать о том, где ты находишься, Гермиона, будет практически невозможно. При помощи одного зеркала ты можешь разговаривать со мной, при помощи другого — с Роном.
— Гарри! — восхищённо выдохнула я. Что сказать ещё, я не нашлась, хотя это было и не нужно: мы давно уже понимали друг друга без слов.
— Вечером и опробуем их, — сказал Гарри. — Я свяжусь с тобой, когда вернусь домой. Расскажу, что мне удастся узнать к тому времени.
читать дальше— Точно, — поддержал его Гарри. — Гермиона, о чём ты думаешь? — спросил он меня.
Я покачала головой:
— Как там они? Что делают? Что думают? Гарри, тебе не должны случайно доставлять сюда «Пророк»?
— Ну, я предполагаю, что твой муж как можно дольше будет скрывать от общества твоё исчезновение.
— Я тоже так думаю, — ответила я. — Тем более, что благовидный предлог для этого у него есть: уход за Патрисией.
Гарри кивнул:
— Именно поэтому из «Пророка» ты, скорее всего, ничего не узнаешь. Как только я вернусь в Англию, я сразу напишу тебе обо всём, что узнаю — даже о том, какие шаги предпринимает твой муж, чтобы тебя найти. Но пока мы ещё здесь, давай сосредоточимся на том, чтобы позаботиться о тебе — когда мы с Роном уедем, мы хотим быть уверены, что ты ни в чём не нуждаешься.
При этих словах мне стало стыдно: друзья и в самом деле ради меня отказались от возможности побыть со своими семьями. Поэтому я тряхнула головой, отгоняя грустные мысли, и сказала:
— Да, вчера перед сном я набросала себе список того, что нужно сделать. Во-первых, нужно осмотреть поместье. После завтрака, не возражаете?
Гарри и Рон согласно кивнули.
— Затем, наверное, нужно будет съездить в Руан.
— Зачем? — удивился Рон.
— Ну, я вчера размышляла и подумала вот о чём: Малфуа — это дом волшебников, и это очень хорошо, потому что я вроде как не покину магический мир совсем, как боялась. Но всё же жить здесь в одиночестве, пусть даже в компании с эльфами, я не смогу. Волшебный мир мне посещать нельзя, поэтому остаётся только мир магглов. Ближе находится та деревня, в которой мы переночевали вчера. Но это маленькая деревня, там моё частое появление наверняка не останется незамеченным, и люди заинтересуются, где я живу. А Руан — большой город, в нём быть незаметным легче.
— Логично, — согласился Гарри.
— Ну так вот, — продолжила я, — если ездить в Руан более-менее регулярно, то мне понадобится автомобиль. Так что нужно будет купить мне машину. Маленькую, примерно как у миссис Крейтон. Лишь бы ездить на ней было можно.
— Машину купить нетрудно, — усмехнулся Гарри. — Только как быть с правами?
— Заодно узнаем и про курсы водителей, — ответила я. — Курсы длятся всего несколько месяцев, так что на это время мне, наверное, нужно будет поселиться в городе. Вообще-то когда я училась в академии, мы с одной однокурсницей, тоже из семьи магглов, решили научиться вождению и сдать экзамен. Так что водить машину я умею. Ездить, я, правда, с тех пор не ездила. Но вспомню всё быстро. А когда получу права, то поселюсь уже здесь.
— Хорошо, тогда завтра едем в Руан, — согласился Гарри.
— Ещё я вспомнила о том, что миссис Крейтон посоветовала мне наблюдаться у врача. Сначала я хотела найти врача в Руане, но потом подумала: если она сама работала акушером, может быть, она согласиться наблюдать меня? В частном порядке? Если она знакома и с маггловской, и с магической медициной, то лучшего варианта, наверное, и не найти.
Пару минут Гарри раздумывал, затем сказал:
— Давай сделам так: я наведу справки о миссис Крейтон, и если меня ничего не насторожит, то тогда ты её попросишь. Если она не согласится, тогда мы с Роном ещё раз приедем и найдём тебе маггловского врача. Ну, а если согласится...
— Тогда я буду ездить к ней, — перебив друга, сказала я. — Или даже приглашу её жить здесь — возможно, так ей будет удобнее.
— Тоже выход, — согласился он. — Причём, пожалуй, лучший.
— И нам ещё нужно просмотреть оставшиеся свитки в библиотеке, — напомнил Рон.
— Вот и отлично. Сейчас осматриваем поместье, а после обеда занимаемся библиотекой, — сказала я, вставая из-за стола.
* * *
Я не ошиблась, предположив, что Малфуа является не просто домом, а целым поместьем. Палисадом была огорожена только территория, прилегавшая непосредственно к дому. Но нашу экскурсию Мири начал не с неё, а с тех самых наклоненных друг к другу деревьев, которые местные жители прозвали сатанинскими воротами. Оказавшись вновь на том месте, мы с Гарри и Роном не поверили своим глазам: перед нами были не деревья, а ворота — обычные деревянные ворота.
— Почему мы их не видели вчера, когда пошли за Живоглотом? — удивилась я, когда несколько раз вышла и зашла. — По идее, если это зачарованные ворота, то мы, как волшебники, должны были увидеть их ещё позавчера, когда только оказались здесь.
— Думаю, это другое заклинание, — ответил мне Гарри. — А увидеть ворота мы смогли только потому, что побывали в доме, не так ли, Мири?
— Совершенно верно, господин, — ответил эльф. — В дом могут попасть только члены семьи Малфуа и те, кого они захотят видеть в этом доме. И только для тех, кто побывал в доме, все наложенные чары становятся видимыми.
— Скажите, а вот все эти исчезновения людей — это ваших рук дело? — спросил Рон. — И сколько человек вам пришлось убить, чтобы немного отвадить людей от этого места?
— Нет-нет, господин, — замотал головой головой Мири. — Мы никого ни разу не убили. Мы просто перемещали людей подальше от этого места и заставляли их забыть то, что они видели.
— А пропажа или гибель скота? — спросила я.
— Только в крайнем случае, госпожа. Когда люди портили ворота. Прошу вас, — пригласил он.
Поместье и в самом деле было большим. Показывая его границы, Мири сказал, что для меня они должны выглядеть как полупрозрачный занавес. Приглядевшись внимательнее, я в самом деле увидела некую пелену, то исчезавшую, то вновь становившуюся явной. Впрочем, большую часть территории поместья с той стороны, откуда попали в дом мы, занимал лес. Но вот противоположная сторона от дома, когда нас туда провёл Мири, была интереснее: там было озеро. Насколько я помнила маггловскую карту, которой пользовался Гарри, когда мы ехали из Кокеля, на этом месте был сплошной лес. Значит, магглы не знали об этом озере? Либо озеро, так же, как дом, было ненаносимым, либо магглы никогда не попадали на территорию поместья. Я спросила об этом Мири.
— Нет, госпожа, до озера посторонние, как правило, не доходили, мы успевали встретить их раньше, — ответил он, помрачнев. — Но вот с той стороны есть поляна, на которой можно встретить непрошеных гостей довольно часто. Поляна находится на территории поместья, но почему-то чары, очерчивающие границу, часто не действуют, и нам приходится ставить дополнительное заграждение с этой стороны, чтобы дальше поляны вглубь поместья проникнуть было невозможно.
— Почему чары дают сбой? — тут же повернулся к нему Гарри.
— Не знаю, господин, — сказал Мири. — Но так было всё время, пока мы охраняем этот дом. С той стороны место есть одно. Нехорошее место. Отец говорил, что оттуда идёт какая-то сила, которая и нарушает чары.
— Ещё одно нехорошее место, — многозначительно заметил Рон.
— А что там находится? — спросил Гарри эльфа.
— Ничего особенного, господин. Сплошной лес. Только отец мне рассказывал, а ему рассказывал его отец, что когда наш род начал охранять дом Малфуа, то там было пепелище.
— Пепелище? — переспросила я.
— Да, госпожа, огромное пепелище.
— Пожалуй, Рон, нам нужно с тобой туда наведаться, — сказал Гарри. — Гермиона, тебя мы не возьмём, — предупредил он меня. — Мири, послезавтра вы нас проводите на то место?
— Как скажете, господин, — ответил Мири.
Мы повернули в сторону дома и некоторое время шли молча.
— Гермиона, как ты думаешь, что это может быть? — спросил Рон. — Что это могло быть за пепелище?
Я покачала головой:
— Не знаю. У меня, правда, есть одно предположение.
— Какое? — спросил меня Гарри.
— В Нормандии долгое время господствовали викинги, а у них была своя религия. Возможно, на том месте было какое-то языческое святилище. Только...
Я задумалась.
— Что — только? — спросил меня Рон.
— Мири, — обратилась я к эльфу. — А вы, случайно, не знаете, как звали последнего волшебника, жившего здесь?
— Знаю, госпожа. Арман Малфуа.
От неожиданности я даже остановилась. Надежда, которая уже почти было погасла за два дня до этого, начала разгораться во мне с новой силой. Гарри говорил, что если я и смогу найти что-то о проклятье, то только дома. Но в Малфой-мэноре сведения об Арманде были весьма скудными. Возможно, здесь, в доме, где он жил до этого, я всё же смогу что-то найти?
— Гермиона, что с тобой? — обернувшись, окликнул меня Гарри.
— Вспоминаю родословную Малфоев, — ответила я. — Если волшебника, заключившего договор с эльфами, звали Арман Малфуа — скорее всего, это был Арманд Малфой. Других волшебников с похожим именем я не припомню. Если это был Арманд, то он поселился в Англии во второй половине одиннадцатого века. Значит, пепелище появилось незадолго до его отъезда. Ведь сколько времени будут сохраняться следы пожара, пусть даже огромного? Несколько лет, не больше, раз их увидели эльфы. Тогда языческое святилище здесь вряд ли могло быть.
— Почему?
— Потому что к середине одиннадцатого века Франция уже была полностью христианской страной. К этому времени здесь не могло остаться ничего, что хоть как-то относилось к язычеству.
— Если при этом оно не имело отношения к магии, — заметил Гарри.
— Ты имеешь в виду сейды? — обдумав его слова, спросила я.
— Ну, как вариант.
— Но сейды не сгорели бы в огне, — возразила я.
— Именно, — кивнул Гарри. — Если они там были, то они есть там до сих пор.
— И ты считаешь, что это из-за них перестают действовать чары на границе поместья? — догадалась я.
— Если сейды там есть, то это вероятнее всего. В любом случае, нам с Роном нужно туда наведаться. Но только после того, как исследуем библиотеку.
Всю вторую половину дня мы просидели в библиотеке, сумев разобрать шкафы ещё у двух стен. А на следующее утро поехали в Руан — но не купили машину, как я хотела. Вместо этого я купила маленький домик на тихой улочке довольно близко к центру города. Я считала, что в таком большом городе, как Руан, таких и найти-то нельзя. Но — удивительное дело — Гарри заранее нанял какого-то агента по недвижимости, и к тому времени, когда мы появились на пороге его офиса, у того наготове были несколько вариантов. Вообще же, глядя на своих друзей, я впервые за долгие годы заметила, насколько они изменились. Особенно Гарри. За прошедшие годы наша дружба не только не ослабла, но как будто стала ещё крепче. Иной стала наша жизнь, и когда мы встречались, то это происходило в кругу родных и близких. Разговаривать мы по-прежнему могли на любую тему — от плача детей по ночам до проектов законов министерства магии. Однако перемены, случившиеся с нами под воздействием обстановки, в которой мы не были все вместе, друг в друге мы не видели. И я с удивлением заметила, какие качества развила в Гарри работа в должности главного аврора. Он стал не только стратегом, но и превосходным тактиком, предусматривавшим всё до мельчайших деталей. Порой мне кажется, что даже я, с моим пристрастием продумывать всё до мелочей, не смогла бы лучше организовать свой отъезд, если бы занималась этим сама. Однако тогда я не могла думать об этом — все мои силы уходили на то, чтобы поддерживать свою решимость расстаться с семьёй.
Хотя мне всё равно пришлось бы трудно: я была уверена в том, что мне необходимо покинуть магический мир и Британию, но я уже давно не принадлежала миру магглов — поэтому даже не представляла, с чем мне придётся столкнуться, чтобы вновь стать его частью. Разумеется, разработать безупречный план я смогла бы — но вряд ли для этого мне хватило бы месяца, если учитывать, что, прежде чем его разработать, мне многое нужно было бы узнать и при этом всё сохранить втайне от Драко и Астории. Это было нереально. Но Гарри справился с этим превосходно. И я не могла не согласиться с ним, когда он объяснял мне, зачем мне нужен собственный дом в мире магглов. Денег, лежавших в моём сейфе в Гринготсе, на которые я рассчитывала жить, мне должно было хватить на несколько лет. Однако их было всё же не так много, чтобы я могла жить до конца жизни без материальных забот. Рано или поздно мне нужно было бы начать работать, а для этого следовало осесть во Франции на законных основаниях. Гарри был прав: постоянно пользоваться волшебством, чтобы подделывать все документы, необходимые в маггловском мире, или отводить магглам глаза, было неразумно. В Британии таким образом Люциусу легче лёгкого было бы напасть на мой след. Поэтому единственное, для чего воспользовался своим положением Гарри — это для того, чтобы у меня появился другой паспорт с новым именем. Всё прочее должно было делаться уже по маггловским законам маггловскими учреждениями: страховка, банковские карты — это были настоящие документы. Такими же настоящими должны были быть и права, и вид на жительство, и все прочие документы.
* * *
К вечеру того дня мы сумели разобрать последние шкафы в библиотеке. Половину из них занимали свитки, а вторую — фолианты. Начав расставлять проверенные друзьями фолианты по местам, я уронила один из них. Когда я наклонилась, чтобы его поднять, мой взгляд упал на заднюю стенку шкафа на одной из нижних полок. Вернее, не стенку шкафа, а стену, возле которой стоял шкаф, потому что шкаф был стеллажом, прикреплённым к стене. Моё внимание привлекла едва заметная щель. Стена была выложена из камней, и пространство между ними было тщательно заполнено раствором. Но между двумя камнями раствора не было. Щель была едва заметна, но, когда я прикоснулась к одному из камней, он как будто слегка сдвинулся под моей рукой. Я провела пальцами по краям камня, делая более видимыми его очертания, затем попробовала слегка пошевелить его и вытащить, но у меня это не получилось. Я всегда по возможности обращалась с книгами без магии, поэтому моя палочка лежала на столе. Взяв её, я попыталась вытащить камень сначала при помощи манящих чар, а потом отпирающего заклинания.
— Интересно, — пробормотала я.
— Что? — тут же откликнулись Гарри и Рон.
— А вот посмотрите, — ответила я, снова подходя к стеллажу и жестом позвав за собой друзей. — Здесь какой-то тайник.
— Может быть, это просто камень неровно положен? — спросил Рон, когда попытался открыть его теми же способами, что и я.
Я покачала головой:
— Нет, это тайник. Посмотрите, где он расположен. Я бы даже не заметила его, если бы книга не упала. И камень сдвинулся немного, когда я начала очищать его.
— Гарри, тогда попробуй ты, — сказал Рон.
— Думаю, это бесполезно, — ответил Гарри, но на всякий случай попытался. — Если Гермионе не удалось, нам вряд ли удастся. Здесь все заклинания наложены таким образом, что преодолеть их могут только члены семьи Малфоев, а это, похоже, завязано вообще на кровном родстве. Вспомни, Рон, у нас был похожий случай, когда мы только начали работать в аврорате.
— Тогда действительно бесполезно, — согласился Рон.
— Значит, не будем тратить время на то, чтобы открыть его. Ну что, вы закончили? — спросила я.
— Закончили, — подтвердил Гарри.
Мы разложили все неопасные книги по местам. Для тех, что требовали повышенного внимания, я выделила отдельный шкаф. А те, на передаче аврорату которых настаивал Гарри, я убрала на самый верх этого шкафа. К счастью, всего их оказалось не так уж много, около двадцати, поэтому все они поместились на одной полке. Как и обещала, я наложила на шкаф специальное заклинание.
— Ну вот, теперь никто, кроме меня и Люциуса, не сможет взять с этих полок что-либо, — сказала я, отходя от шкафа, чтобы проверить, всё ли я сделала правильно. После взмаха палочкой защита, поставленная мною, стала видимой, и я убедилась, что заклинание наложено правильно: светящимся узором были закрыты все полки от края до края и сверху донизу.
— Где ты узнала про это заклинание? — с любопытством спросил Гарри.
— Люциус научил, — ответила я.
— Вот как? — насмешливо сказал Рон. — Никогда бы не подумал, что он захочет тебя чему-то учить. И многому он тебя научил?
— Многому, — подтвердила я. — Например, старофранцузскому языку.
Старофранцузский я начала учить для того, чтобы суметь прочитать книгу родовых заклинаний. Сначала я попросила Люциуса просто перевести мне текст. Вместо этого он нашёл мне в библиотеке старинную книгу и сказал, чтобы я попробовала поначалу разобраться сама. Французский язык к тому времени я знала неплохо, поэтому разобраться в отличиях старофранцузского от современного французского языка для меня оказалось довольно легко. Сюрпризом для меня стало то, что через какое-то время Люциус часто стал разговаривать со мной на старофранцузском, поправляя, если я допускала какую-то грамматическую ошибку, и объясняя, в чём она состоит. Самым удивительным было то, что всё это происходило в самый сложный период нашей совместной жизни — после наложения родовой печати. Однако понять причину такого внимания с его стороны мне оказалось несложно: ненависть ненавистью, но он поддерживал любое моё начинание, если это могло лишний раз продемонстрировать превосходство Малфоев. Жена Малфоя должна была блистать, и не только одеждой, но и манерами, и образованием, а знание полузабытого языка — это было то, чем я могла блеснуть в обществе.
— А французскому — само собой разумеется, раз его предки были из Франции, — язвительно продолжил Рон.
— Нет, французский я начала учить ещё в школе. Но когда Мелисса поселилась в имении, дел, которыми она могла заниматься, было не так уж много — ведь тогда мы ещё не знали, что она тоже волшебница. И тогда Драко начал учить её французскому языку, а я составляла ей компанию. Ну, и так получилось, что Драко научил Мелиссу, а мне поставил произношение. А благодаря Люциусу я научилась немного говорить по-итальянски и довольно сносно по-испански.
Слёзы подступили к моим глазам, когда я вспомнила об уроках французского с Мелиссой и о том, как я благодаря Люциусу выучила испанский язык. Как я уже говорила, с Люциусом я объездила полмира. Большей частью все эти путешествия происходили в те счастливые годы после поступления Мелиссы в Хогвартс. За полгода до поездки в Испанию Люциус сказал мне, что если я хочу поехать с ним, то должна за эти полгода выучить достаточно хорошо испанский язык. Насколько я узнала к тому времени мужа, подобное предложение означало, что мне придётся встретиться с чем-то крайне интересным, поэтому я с энтузиазмом взялась за дело. Как обычно, заранее рассказывать мне Люциус ничего не стал, но те две недели, которые мы провели вдвоём в небольшом доме в лесу Ирати, были одним из самых лучших моих воспоминаний. Я столкнулась с ожившими преданиями, о которых я никогда даже не слышала и которые так отличались от преданий Британии, уходящих корнями в кельтское прошлое острова. Своеобразной платой за это волшебство оказалась необходимость все две недели разговаривать с мужем по-испански. Если я начинала говорить по-английски, Люциус словно не слышал меня. Поначалу меня это злило, но недолго — моё недовольство всё равно не оказывало никакого воздействия на мужа. Однако все выгоды такого его поведения я поняла только по возвращении, когда на очередном приёме Люциус познакомил меня со своим новым деловым партнёром, который поначалу был уверен, что кто-то из моих родителей был родом из Испании — настолько бегло я говорила на его родном языке. А узнав, что ошибся, рассыпался в комплиментах, восхищённый коротким сроком, за который мне удалось добиться таких успехов. Иностранные языки, как я потом узнала, этому испанцу не давались вовсе, поэтому возможность общаться с людьми на своём родном языке в чужой стране была для него настоящим подарком. Итогом такого подарка оказалось то, что крайне выгодная Люциусу сделка была заключена очень быстро. И когда муж объявил мне о том, что всё моё обучение испанскому языку было исключительно для обработки вот этого делового партнёра, я не смогла рассердиться на него даже немного: я-то в процессе изучения языка получила тройную выгоду!
— Удивительно, — пробормотал Рон.
— Ничего удивительного, — весело сказала я, усилием воли отогнав столь дорогие мне воспоминания. — Вы-то тоже многому научились. Особенно Гарри. И, как я вижу, не только в магическом мире. План моего отъезда разработан просто превосходно. Видимо, должность главного аврора обязывает много знать не только о волшебном мире, но и о мире магглов.
— Эх, Гермиона, если бы на последнем курсе ты могла предположить, сколь многому нам придётся научиться в школе авроров и в аврорате, ты бы заранее начала гордиться нами, — шутливо ответил мне Гарри.
— Я и горжусь, — с улыбкой, но совершенно серьёзно ответила я, глядя на друзей, и после небольшой паузы добавила: — Мы хорошо потрудились, так что пойдёмте ужинать.
* * *
На следующий день Гарри и Рон отправились на ту поляну, где ограничивающие территорию поместья чары давали сбой. Я хотела отправиться с ними, но Гарри попросил меня остаться, напомнив, что я им обещала не рисковать.
Хотя я и не считала поход в ту сторону поместья большим риском, но обещание я действительно дала, поэтому нужно было его выполнять. Слегка обидевшись на друзей, я попросила Латару показать мне дом и прилегающую к нему территорию, огороженную частоколом.
В Малфой-мэноре всю работу выполняли домашние эльфы, и хоть дело своё они знали превосходно, всё же в качестве хозяйки большого поместья мне пришлось во многом разобраться. Поэтому вопросы, которые я задавала Латару, касались многих мелочей, с которыми наверняка никогда не сталкивался владелец небольшого домика. От ворот палисада до дома вела вымощенная камнем дорога, вдоль которой были посажены цветы. И хотя ничего необычного вроде бы в этом не было, всё же настроение, создаваемое ими, было иным, чем, например, от созерцания цветов в том же Малфой-мэноре: здешние цветы были хоть и очень красивыми, но мелкими — сразу видно, что руки цветоводов-селекционеров их не касались. Это были дикие растения, пересаженные на клумбы, и, наверное, поэтому появлялось ощущение некоего единства с природой.
За домом тоже располагались клумбы, но на них росли уже не цветы, а овощи и пряные растения. Эльфы, как выяснилось, питались исключительно растительной пищей, собирая то, что выращивали сами.
За огородом располагался маленький домик.
— Что это? — спросила я удивлённо.
— Это наш дом, госпожа, — ответила мне Латару. — Все хранители имения живут в нём. Волшебник, который заключил с нами договор, разрешил нам создать свой дом.
— Все? — переспросила я. — Но разве вас не двое всего — вы и Мири?
— Нет, госпожа, — ответила эльфийка. — Нас семеро.
— Семеро?! — изумилась я и повернулась к Латару. — Как же вы живёте в таком маленьком доме? Он и для одного-то мал...
— О нет, госпожа, — перебила меня Латару. — Он мал только внешне — внутри наложены специальные чары. Так же, как в вашем доме. Поэтому у каждого из нас есть своя комната, а ещё несколько общих комнат.
Но это было ещё не всё, что вызвало моё удивление. Дом Малфуа, как оказалось, был построен не при помощи магии — это был обычный маггловский господский дом, какие строили в Западной Европе в девятом — одиннадцатом веках. Всё, что было для него чужеродного — было создано при помощи магии. При помощи магии было расширено внутреннее пространство дома. При помощи магии дом защищался от разрушения. Но та часть быта, в которой можно было обойтись без магии, обустроена была без неё. Так, вода в дом поступала из озера по специальным трубам, проложенным под землёй. За тысячу лет эта система ни разу не дала сбоя — требовалось лишь ухаживать за ней надлежащим образом. Баня, например, нагревалась тоже не при помощи волшебства, а по тому же принципу, что и термы в Древнем Риме — при помощи горячего пара, пропущенного под полом. Латару показала мне весь дом и попросила разрешения пойти на кухню — время близилось к обеду.
Я уже собралась было отпустить её, но заметила ещё одну дверь в стене, возле которой мы стояли.
— А это что? — спросила я Латару.
— Не знаю, госпожа. Никто из эльфов ни разу не бывал в той комнате. Никто не может туда войти.
— Откуда же вы знаете, что там комната?
— Мы не знаем, госпожа. Но между собой мы всегда называем то, что за этой дверью, комнатой. Я думаю, наш предок, заключивший договор с волшебником из этого дома, знал, что там комната.
— Хорошо. Спасибо, Латару, — отпустила я её.
Входить одной в потайную комнату было очень неразумно, но внутренний голос упрямо шептал, что я должна сделать эта одна. Как только Латару исчезла, я прикоснулась к двери, не до конца веря, что смогу её открыть. Но едва мои пальцы коснулись двери, она гостеприимно распахнулась. Я потихоньку вошла, и комната тут же оказалась освещённой. И как только я увидела то, что было в ней сокрыто, я с облегчением возблагодарила судьбу, не позволившую мне настоять на том, чтобы я отправилась сегодня вместе с друзьями к границе поместья. Потому что если бы я сделала это, то, скорее всего, дом мы осматривали бы вместе, и тогда в эту комнату мы тоже вошли бы вместе. А того, что было в ней, нельзя было показывать никому. В этой комнате через всю стену напротив входа располагался гобелен с родословной Малфоев. Но он был совсем иным, чем в Малфой-мэноре. На нём не было волшебных портретов, были лишь имена. Но самое главное — родословная начиналась не с Арманда Малфоя. У меня мелькнула мысль о том, что, увидев этот гобелен, Люциус наверняка будет очень доволен — потому что это было доказательством, что корни чистокровных Малфоев уходят ещё на тысячу лет в глубь веков. Их предком был Перегрин, живший, насколько я смогла просчитать, ещё в эпоху Древнего Рима. Да и сам гобелен представлял собой не ткань, а выделанные шкуры животных, сшитые между собой. С интересом и удивлением я смотрела на явно римские имена, написанные на латыни. Увидев имя «Франциск», я подумала, что, по-видимому, имена всё же давались со значением. Потому что после Франциска следовало несколько франкских имён. Через несколько поколений впервые под именем появилась фамилия Малфуа, написанная на старофранцузском. Начиная с Армана Малфуа, ветви родословного дерева повторяли тот же рисунок, что был в Малфой-мэноре. От Армана Малфуа протянулась одна-единственная веточка к имени Анри Малфуа, от Анри — к его двум детям, рождённым в браке, и к ещё одному имени — Максимилиан. Фамилии под именем Максимилиана не было, потому что он был незаконнорождённым сыном; но сам факт того, что его имя появилось на гобелене, лишний раз убедил меня, что для магии гобеленов главное значение имеет признание родственной связи членами семьи. По всей видимости, сэр Генри в глубине души не верил, что ребёнок, которого ждала Гвинет, был не его, но, ослеплённый гневом и болью, сам не сознавал этого. Через несколько надписей фамилия Малфуа сменилась фамилией Малфой, а все последующие надписи были вытканы уже по-английски. Со странной жадностью я смотрела на имена Нарциссы, Драко, Астории и Скорпиуса, Николаса, Оливии и Патрисии. В последнюю очередь я прочитала имя Люциуса и наконец, проследив глазами двойные нити, своё имя. Надпись была той же, что в Малфой-мэноре: «Гермиона Джин Грейнджер Малфой». Не было лишь подписи «Магглорождённая».
Услышав шум, донёсшийся из гостиной, я поспешно вышла из комнаты и наложила то же заклинание, что и на шкаф в библиотеке. Увидев, что сеточка узора, показавшая, какую область защищают чары, погасла, я прошла к друзьям.
* * *
— Нет там сейдов, — сказал Гарри за обедом, когда я спросила его, что они нашли на том месте, где было пепелище. — Нет и не было никогда.
— Тогда что это за помехи?
— Мы не смогли понять. Сейчас там лес. Но, насколько я могу судить, раньше его там не было, а была равнина. Но никаких магических артефактов там никогда не находилось. Хотя какие-то выбросы магии от того места чувствуются.
— Насколько это опасно? — с беспокойством спросила я.
— Неопасно, — уверенно ответил Гарри. — Единственный вред, который они могут нанести — это как раз нарушение границ. Но Мири рассказал нам о том, как они восстанавливают границы, поэтому беспокоиться об этом не стоит. К этому участку приставлен один из эльфов, который проверяет эту поляну несколько раз за день. Поэтому они в самом деле успевают поставить дополнительное заграждение раньше, чем на территории поместья окажутся чужаки. Думаю, беспокоиться тебе не о чем.
— А ты чем занималась? — немного погодя спросил меня Рон.
— Осмотрела весь дом. Эльфы великолепно выполнили свои обязательства, всё в прекрасном состоянии. Жить здесь можно, ни в чём не зная недостатка.
— Замечательно, — кивнул Гарри. — Тогда с завтрашнего дня занимаемся только проблемами в мире магглов. Завтра снова едем в Руан.
Однако на следующее утро меня поджидал немного неприятный сюрприз.
* * *
Солнце ещё не взошло, когда меня очень осторожно разбудила Латару.
— Что случилось? — испуганно спросила я.
— Ничего страшного, госпожа. Вам не стоит беспокоиться. Но Мири просит вас спуститься в гостиную, — ответила она.
Накинув халат и слегка пригладив волосы, я, зевая, спустилась в гостиную, где меня поджидали семь эльфов во главе с Мири.
— Желаем госпоже доброго утра, — немного вразнобой сказали они.
— И вам доброго утра, — ответила я. — Что случилось?
— Мы пришли попрощаться, госпожа, — слегка поклонился Мири. — Волшебница из рода Малфуа вернулась жить в этот дом и вчера сочла, что мы свои обязательства выполнили хорошо — это значит, что договор, который заключили наши предки, исполнен.
Это заявление подействовало на меня как холодный душ, и я села на диван, обдумывая только что услышанное.
— Согласно нашим обычаям, заключение и расторжение договора происходит на рассвете, — продолжал Мири. — Как только взойдёт солнце, мы покинем Малфуа. Но мы не могли уйти, не попрощавшись с госпожой.
Я спешно соображала: конечно, я собиралась выяснить, на каких условиях эльфы охраняли поместье, и если от меня это зависело бы, по возможности, улучшить их. Однако Мири и Латару вели себя довольно уверенно, поэтому я решила, что условия договора не так уж и плохи, и хотела отложить разговор с эльфами до того времени, пока поместье не покинут Гарри и Рон — моё обустройство в мире магглов было сейчас важнее. Поэтому известие о том, что их служба закончена, стало для меня полной неожиданностью.
— Подождите-подождите, — остановила я Мири. — Но куда вы пойдёте?
— В южных горах есть место, где жили наши предки, — ответил он. — Мы поселимся там.
— Но ведь насколько я понимаю, родились вы все здесь, в этом доме. Бывали ли вы в тех горах?
— Никогда, госпожа, — ответил эльф. — Но больше нам идти некуда. Поэтому мы найдём это место.
— А если вам никуда не уходить? — после минутного молчания спросила я. — Ведь раз вы родились и всю жизнь прожили здесь, это и ваш дом тоже. И кроме того, одна я с таким огромным поместьем не справлюсь, мне всё равно нужно будет кого-то нанимать. Вы знаете здесь всё лучше, чем кто-либо. А зачем мне нанимать кого-то ещё, если я могу нанять вас? Я хотела бы узнать подробно, на каких условиях заключил договор с вами Арман Малфуа, но сразу же скажу, что если вас они устраивают, то я соглашусь на них все.
Мири щёлкнул пальцами, и в его руках тут же оказался свиток, который он протянул мне.
Я развернула свиток: это был записанный на пергаменте магический контракт, согласно которому эльфы обещали охранять поместье Малфуа и содержать его в состоянии, пригодном для житья, взамен чего получали право жить на территории поместья и пользоваться всем, что им неоходимо для повседневной жизни — еда, одежда, отдельный дом и тому подобное. Договор действовал до тех пор, пока в поместье не поселится кто-то из рода Малфуа и не сочтёт их обязательства выполненными. Контракт был написан на старофранцузском и ещё одном, неизвестном мне языке.
— Что это за язык? — спросила я Мири.
— Эльфийский, госпожа, — ответил он.
— И вы можете прочитать, что здесь написано? — недоверчиво спросила я.
— Конечно, госпожа. Но вы можете не беспокоиться — текст на эльфийском языке и на языке волшебника одинаковы.
— Я уверена в этом, — наклонила я голову в знак согласия. — Итак, что вы скажете?
Мири переглянулся с остальными эльфами.
— Если говорить откровенно, госпожа, то мы надеялись, что вы позволите нам остаться.
— Вот и славно, — улыбнулась я. — Есть ещё какие-то условия, которые вы хотели бы внести в контракт? Может быть, вам нужно подумать?
— Нет, госпожа, — ответил Мири. — Нас всё устраивает.
Я подумала ещё пару минут, а потом сказала:
— Хорошо. Тогда я хочу внести некоторые изменения. Во-первых, помимо тех условий, что указаны в прежнем контракте, я буду платить вам — каждому по одному галеону в неделю. Надеюсь, этого достаточно?
— О, госпожа, это более чем щедро, — улыбнулся Мири и поклонился.
— Второе условие — в случае, если меня или вас перестанут устраивать какие-либо условия, мы всегда сможем их обсудить и пересмотреть.
— Это благородно с вашей стороны, госпожа, — снова поклонился Мири.
— Ну, и последнее условие — наш договор действует только до тех пор, пока единственной хозяйкой поместья являюсь я. Через несколько лет хозяином этого поместья станет мой муж, и тогда наш договор перестаёт действовать. И не буду вас обманывать: я не уверена, что он захочет продлевать наш контракт, — сказала я вслух. А про себя подумала, что если всё будет так, как я рассчитываю, то к тому времени, когда эльфы останутся без работы, у них будет достаточно средств, чтобы остаться независимыми в волшебном мире.
— Благодарим вас за честность, госпожа.
— Итак, что мне нужно сделать? — спросила я.
— Просто впишите ваши условия в контракт с той стороны, где подписывался Арман Малфуа.
Сотворив перо и чернила, я вписала свои условия в контракт и подписалась под ними. Вслед за мной в контракт со своей стороны условия вписал Мири.
— И что дальше? — с любопытством спросила я.
— Сейчас взойдёт солнце, госпожа, — ответил Мири.
Солнце в самом деле взошло через пару минут, и я увидела, как написанный текст на несколько секунд засветился.
— Договор заключён, госпожа, — сказал Мири. — Как только вы захотите на него взглянуть, я предоставлю его вам. — Мири щёлкнул пальцами, и пергамент исчез.
— Ну, раз так, то, наверное, нам следует познакомиться? — вопросительно посмотрела я на тех эльфов, которых видела в первый раз.
* * *
Гарри взял отпуск на две недели, из которых прошла уже почти половина. Рон мог распоряжаться своим временем смелее, но и он пообещал Джорджу отсутствовать не более двух недель. Поэтому оставшееся до отъезда друзей время у нас было крайне насыщенным.
В день отбытия друзей за завтраком Гарри протянул мне и Рону по двойному карманному зеркальцу.
— Что это? — хором спросили мы его.
— Помните то зачарованное зеркало, которое подарил мне Сириус? — спросил он нас.
Разумеется, о таком забыть мы не могли: благодаря ему мы избежали смерти, находясь от неё на волосок.
— В своё время я перерыл всю библиотеку Блэков в поисках этого заклинания, но не нашёл. А потом как-то охладел к своей затее. Но когда мы с Роном проверяли здешнюю библиотеку, в одном из фолиантов я наткнулся на это заклинание. Ну, и вот результат. Мы сможем разговаривать друг с другом практически в любое время. И даже если это зеркало попадёт в руки посторонних, узнать о том, где ты находишься, Гермиона, будет практически невозможно. При помощи одного зеркала ты можешь разговаривать со мной, при помощи другого — с Роном.
— Гарри! — восхищённо выдохнула я. Что сказать ещё, я не нашлась, хотя это было и не нужно: мы давно уже понимали друг друга без слов.
— Вечером и опробуем их, — сказал Гарри. — Я свяжусь с тобой, когда вернусь домой. Расскажу, что мне удастся узнать к тому времени.
воскресенье, 20 апреля 2014
Глава восьмая
В первую минуту я растерялась:
— В моём доме?
читать дальшеВсё так же величаво эльф кивнул:
— Да, в вашем доме, госпожа.
— Где мои друзья? — спросила я. Беспокойство за Гарри и Рона добавило настойчивости моему голосу.
— О, так те два человека всё-таки друзья госпожи? Мы связали их и оставили внизу, чтобы госпожа сама решила, как с ними поступить.
— Что? — я резко села. Голова закружилась, и я вцепилась в край кровати. Постепенно приходя в себя, я попыталась осмыслить происходящее. Мне хотелось как можно быстрее понять, что здесь происходит, что это за странное место и почему столь необычный домовик называет меня хозяйкой. Однако здравомыслие взяло верх: уж кто-кто, а мои друзья владели магией виртуозно и при этом обладали достаточным опытом, чтобы вот так оказаться связанными и беспомощными. По всей видимости, мы столкнулись с магией настолько мощной и необычной, что всего их опыта и сил не хватило, чтобы противостоять ей. Однако если это на самом деле было так, то в первую очередь нужно было позаботиться о друзьях: во-первых, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке, а во-вторых, противостоять опасности втроём было всё же легче, чем мне одной, когда выяснится, что всё это ошибка.
— Проводите меня к ним, пожалуйста, — попросила я, постаравшись, чтобы моя просьба прозвучала уверенно и доброжелательно.
Мири слегка наклонил голову:
— Прошу следовать за мной, госпожа.
Мы вышли из комнаты. Я быстро огляделась, стараясь на всякий случай запомнить обстановку, которая, к слову, была довольно-таки проста: длинный коридор, с каждой стороны от которого располагалось по несколько дверей. В одном конце этого коридора находилось высокое окно, в другом — лестница, ведущая на первый этаж. Спустившись по ней, мы оказались в той самой комнате, в которой мы были с Гарри и Роном. Мои друзья действительно лежали связанными на полу. Увидев их, я подбежала и опустилась между ними на колени.
— Гарри! Рон! — позвала я, безуспешно пытаясь развязать их и привести в чувство: мои заклинания не действовали ни на верёвки, ни на потерявших сознание друзей. — Гарри! Рон! — в отчаяньи повторила я.
Краем глаза я заметила, как Мири щёлкнул пальцами, и в ту же секунду мои друзья оказались свободны.
— Латару! — негромко сказал эльф, и в комнате появилась эльфийка. — Приведи господ в чувство.
Латару кивнула и исчезла, но через несколько мгновений появилась снова, держа в руках какой-то комочек, от которого шёл хоть и сильный, но приятный аромат. Этот комочек она поднесла сначала к носу Гарри, потом провела им над лицом Рона, и оба мои друга пришли в себя.
— Гарри, Рон, — сквозь слёзы пробормотала я, крепко обняв их обоих.
— Моя голова, — простонал Рон, когда я отпустила их, и обхватил руками затылок.
Гарри промолчал, только, поморщившись, потер лоб.
— Им долго будет так плохо? — спросила я Мири.
— Нет, пусть сядут на скамью и откинут головы назад. Скоро всё пройдёт, — ответил мне эльф.
Я заставила друзей сесть на скамью и велела им сделать так, как сказал Мири. Минут через пять оба они окончательно пришли в себя.
— С кем ты разговаривала? — спросил меня Гарри.
— С домовым эльфом, — ответила я. — Вообще здесь происходит что-то странное. Он не один, и он называет меня хозяйкой этого дома. И сам он очень странный. Он не похож на тех эльфов, с которыми мы общались до сих пор. Посмотрите на него, думаю, вы сами это поймёте. Я попытаюсь выяснить, что здесь происходит, но вы постарайтесь пока сидеть молча и, самое главное, не проявлять никакой агрессии. Мы столкнулись с чем-то весьма необычным, — торопливо объясняла я друзьям на английском языке, опасаясь, что слишком долгий разговор на непонятном эльфам языке они воспримут как обсуждение злого умысла с нашей стороны против них.
— Мири, — начала было я, но эльф меня прервал:
— Прошу прощения, но не будет ли угодно госпоже и её друзьям пообедать? Латару приготовила обед, пока госпожа была наверху.
Первым моим порывом было отказаться, но при мысли о еде мой желудок тихонько заурчал.
— С удовольствием, — кивнула я.
— Ты с ума сошла? — спросил меня Рон, когда я объяснила друзьям, что эльфы приглашают нас обедать. — Откуда ты знаешь, что нам в еду не добавят какую-нибудь отраву?
— Рон, ты можешь и не садиться за стол, если боишься, — раздражённо ответила я. — А мне надо питаться регулярно. А если бы они собирались причинить нам зло, то уже давно сделали бы это: вы с Гарри были в их полной власти, поверь.
Через несколько минут стол был уставлен яствами. Возле стола оказалось всего три стула.
— А вы? — обратилась я к Мири. — Вы разве не будете обедать?
— Благодарю за оказанную честь, госпожа, — слегка поклонился эльф. — Но негоже хранителю садиться за стол с тем, чей дом он охраняет.
Опасаясь сделать что-то не так, настаивать я не стала.
Обед был настолько превосходным, что я попросила Мири позвать Латару и поблагодарила её лично.
— Благодарю за похвалу, госпожа, — пискнула смущённая эльфийка и, поклонившись, исчезла.
Во время обеда я раздумывала, как лучше построить разговор, чтобы узнать, где мы оказались и почему эльфы так уважительны с нами. В конце концов, я решила, что лучше всего быть просто откровенной.
— Я прошу прощения, Мири, — сказала я, когда после обеда мы расположились возле камина, где Мири расставил стулья с высокими спинками и подлокотниками со словами, что там нам будет удобнее. — Но боюсь, что возникло какое-то недоразумение. Я не могу быть хозяйкой этого дома.
— Как? — изумился эльф. — Разве кольцо на вашей руке принадлежит не вам, госпожа?
Я опустила взгляд на подарок Люциуса.
— Мне, — прошептала я, начиная догадываться, что происходит. Помолчав несколько секунд, в течение которых я смогла подавить отчаянье, нахлынувшее на меня при воспоминании о том, каким образом это кольцо стало моим и какие слова при этом мне сказал Люциус. — Мой муж подарил его мне, — громче и увереннее продолжила я. — Оно передаётся в его роду на протяжении уже нескольких поколений.
— Значит, всё правильно, госпожа, — кивнул эльф.
— Что за кольцо? — хором спросили меня друзья.
— Люциус подарил мне его в честь рождения Патрисии, — негромко ответила я и показала перстень. — Печатка с гербом семьи, таким, каким он был до того, как Малфои перебрались в Англию. Подожите, — воскликнула я, когда сообразила, что Гарри и Рон поняли, о чём мы разговаривали с эльфом. — Вы что, знаете старофранцузский?
— Не знаем, — поправил меня Гарри. — Понимаем. И я, и Рон говорим по-французски, ты сама это знаешь, поэтому поняли, о чём вы говорили с эльфом. Но сказать что-то самим... Я точно не смогу.
— А я тем более, — усмехнулся Рон.
— Мири, вы понимаете, что я говорю? — спросила я эльфа по-французски.
— Понимаю, госпожа, но сказать что-то на этом языке не смогу, — ответил мне эльф.
— И не нужно, — ответила я, улыбнувшись. — Просто мои друзья тоже понимают, что говорите вы, но говорить на вашем языке тоже не могут. Я хочу предложить, чтобы мои друзья говорили с вами и в вашем присутствии на французском языке. Друг друга вы поймёте, а мне не будет необходимости служить переводчиком между вами.
Мои друзья согласно кивнули, а Мири вежливо поклонился:
— Как вам будет угодно, госпожа.
— Так что там с кольцом? — вернулся к нашему разговору Рон.
— Герб, изображённый на кольце госпожи, принадлежит роду, владеющему этим домом, — ответил ему Мири.
— Вы уверены? — недоверчиво переспросил Рон.
— Прошу следовать за мной, — пригласил нас эльф.
Мы прошли вслед за ним ещё по какому-то коридорчику и оказались в большой комнате, все четыре стены которой занимали шкафы от пола до потолка, а на полках шкафов хранились... Нет, не книги. Свитки! Часть полок была заставлена фолиантами, довольно древними, насколько я могла судить, но всё же большую часть библиотеки занимали свитки. Богатейшее собрание свитков! Однако долго предаваться восхищению у меня не получилось: Мири показал нам на герб, висевший на стене напротив входа в библиотеку. Он был точно таким, какой был изображён на моём перстне.
— Ничего себе! — Рон даже присвистнул от неожиданности. — Это что, дом Малфоев?
— Малфуа, господин, — поправил его Мири. — Этот герб и этот дом принадлежат роду Малфуа.
— И всё же я не понимаю, — начал Рон, когда мы, вернулись в зал. — Каким образом мы оказались здесь? То есть почему?
Я немного помолчала, собираясь с мыслями, а потом ответила:
— Точно не могу сказать, могу только предположить. Всё дело в этом кольце. По преданию, оно способно помочь своему владельцу в самый трудный час. Так, во всяком случае, сказал Люциус, когда дарил мне его. А ещё... Он хотел быть уверен, что сделал всё возможное для того, чтобы я была в безопасности, если его не будет рядом.
Сказав последнюю фразу, я закрыла лицо руками, пытясь не закричать. Уже несколько раз за сегодняшний день я усилием воли подавляла слёзы, подступавшие к горлу при воспоминании о том вечере. Но если с краткими вспышками воспоминаний о моем доме и семье справиться удавалось, то теперь, проговорив вслух все те слова, что тогда сказал мне Люциус, я уже не смогла сдержаться.. Как только я замолчала, возле меня оказался Гарри. Он обнял меня и тихонько прошептал мне на ухо:
— Поплачь. Если тебе от этого станет легче, поплачь. Кричи, если нужно. Только не держи всё в себе.
Я прижалась лицом к его груди и одной рукой со всей силы буквально вцепилась в его плечо. И закричала. Нет, я даже не закричала — я завыла. Я выла от тоски, внезапно особенно остро почувствовав, от чего я отказалась. Больше не будет семейных трапез, довольно церемонных внешне, но во время которых я каждой клеточкой своего тела ощущала, что все сидящие за столом — моя семья. Не будет плача Патрисии по ночам, когда у неё начнёт резаться очередной зубик. Не будет нетерпеливого ожидания писем от Николаса и Оливии из Хогвартса. Не будет откровенных разговоров с сыном перед сном во время каникул. Не будет похода в магазин за свадебным платьем для Мелиссы. Не будет ещё целой кучи важных мелочей, делавших мою жизнь счастливой. Не будет ночей, наполненных страстью. Не будет ежесекундного ощущения, что я — единственная для любимого мужчины. Больше никогда не будет чувства абсолютной уверенности, что пока рядом со мной Люциус, ничего плохого в моей жизни не произойдёт.
Тоска не прошла, но слёз больше не осталось, и постепенно я затихла. Гарри, до этого легонько гладивший меня по спине, немного отодвинулся и заглянул мне в лицо:
— Всё хорошо?
Я кивнула.
— Гермиона, — окликнул меня Рон, протягивая наколдованный стакан с водой. Я взяла его и залпом выпила.
— Простите, — извинилась я перед друзьями, — накатило.
— Может быть, вернёмся? — осторожно предложил Гарри. — С мужем, возможно, ты видеться и не сможешь, но, по крайней мере, с детьми будешь общаться.
— Нет, — решительно ответила я. — От Люциуса наши встречи вряд ли удастся скрыть, а он никогда не согласится с решением, которое ему не по нраву. Ему придётся рассказать правду. А сэр Генри сказал, что Люциус ничего не должен знать, поэтому рисковать я не буду.
— Почему ты так доверяешь этому призраку? — с сомнением спросил Рон. — Не забывай, он Малфой...
— Я знаю, — устало согласилась я. — Но всё, что он говорил мне до сих пор, оказалось правдой. Поэтому я не могу сомневаться и в остальном. Вы не переживайте, — посмотрела я на друзей. — Я справлюсь. Больше такого не повторится.
— Может быть, успокоительное зелье? Или отвар какой-нибудь? У эльфов, думаю, найдётся что-то такое.
— Нет, — отказалась я. — Все зелья и лекарства — только по назначению медика. Рисковать ребёнком я не буду.
Несколько минут прошло в молчании, а затем я вернулась к своему рассказу:
— Так вот, сэр Генри сказал, что, возможно, слова Люциуса стали своеобразным ключом к перстню, активировавшим его магию. Именно ту магию, которая способна помочь владельцу кольца. Вот и получается, что то, что мы оказались здесь, в доме предков Люциуса — это помощь перстня. Ведь самое большее, что мне сейчас нужно — это новый дом. И хотя бы тоненькая ниточка, связывающая меня с семьёй. Этот дом — и то, и другое.
— Но привёл-то нас к дому не перстень, а Живоглот, — возразил Рон.
— Вы же знаете, что он полуниззл. Он тоже обладает магическими способностями. Какими именно — мы точно не знаем. Почему из всех домов, вдоль которых мы вчера прогуливались, он забежал в дом миссис Крейтон? Наверное, потому что почувствовал, что там живёт волшебница. Думаю, и здесь так же: он почувствовал магическую связь между кольцом и этим домом.
— Я тоже так подумал, — согласился со мной Гарри. — Но, честно говоря, мне не терпится понять, что здесь происходит.
— Да, это занимательно, — немного воодушевилась я и позвала: — Мири!
Эльф тут же появился.
— Мири, вы не могли бы рассказать о доме? К сожалению, мне о нём ничего неизвестно.
— Конечно, госпожа, — поклонился эльф. Затем он сел на стул напротив нас, и мне понравилось, что он не стал спрашивать моего разрешения для этого.
— Так вот, госпожа, как я уже сказал, этот дом и земля вокруг принадлежат роду Малфуа. Сам я, правда, никогда не встречался ни с одним из хозяев этого дома. Много лет назад мой предок заключил договор с последним волшебником Малфуа, жившим здесь. По договору с волшебником мой предок и его потомки обязались охранять дом до того времени, когда здесь снова поселится кто-то из рода волшебника. Однако время шло, а никто из Малфуа не возвращался. Мой предок умер, и дом продолжил охранять его сын, а после его смерти — сын его сына. Я — потомок того эльфа, с которым волшебник заключил договор. И, честно говоря, я не думал, что уже встречу кого-то из рода Малфуа. Но когда сегодня утром мы увидели, как вы открыли ворота, госпожа...
— Вы видели? — изумилась я.
— Конечно же, госпожа, — ответил Мири, и мне показалось, что он даже немного оскорбился. — Наш долг — охранять имущество, которое нам доверили, поэтому мы следим за всем, что здесь происходит. Так вот, когда я увидел, что от вашего прикосновения ворота распахнулись, я понял, что кто-то из хозяев вернулся. Я решил посмотреть, что будет дальше. И когда убедился, что вы смогли попасть и в дом, то решил поприветствовать хозяйку. К несчастью, ваши друзья не проявили дружелюбия, и мы вынуждены были защищаться.
— Вы — защищаться?! — возмутился Рон. — Это мы защищались! Мы увидели, что Живоглот испугался, и всего лишь применили защитные чары.
— Вы применили магию против хранителей дома, господин, — вежливо объяснил Мири. — Это проявление недружелюбных намерений. Однако вы встали перед госпожой, закрыв её собой, и я засомневался, действительно ли вы пришли сюда не с добром, как я решил вначале. Поэтому мы не стали нападать, а всего лишь оттолкнули ваши заклинания.
— Что вы сделали?! — потрясённо спросил Гарри.
— Оттолкнули ваши заклинания. Повернули их вспять, — пояснил Мири.
Услышав эти слова, я испытала облегчение и, не сумев сдержаться, от радости рассмеялась. Друзья с недоумением посмотрели на меня.
— Представляете, когда Мири сказал мне, что вы лежите связанные без сознания, я испугалась, — сквозь смех пояснила я. — Испугалась, что мы столкнулись с магией, против которой не можете выстоять даже вы, со всем вашим опытом и знаниями. А сейчас оказывается, что пострадали вы от собственных заклинаний.
— И что тут смешного? — недовольно спросил Рон.
— Ну, посудите сами, если бы не этот случай, смогли бы вы узнать наверняка, какова сила вашей магии?
Пару секунд друзья молчали, а потом тоже весело рассмеялись.
— Госпожа, я хотел бы попросить вас и ваших друзей выбрать комнаты, где вы будете жить. Латару скоро закончит приготовление ужина и займётся ими. Приближается ночь, а завтра я покажу вам поместье и подробно расскажу о нём.
Мы с Гарри и Роном поднялись на второй этаж. Там было десять комнат, по пять с каждой стороны от коридора. Осмотрев их все, я выбрала одну, соединённую дверью с соседней, в которой я решила устроить детскую. Гарри и Рон выбрали комнаты напротив моей. Чтобы осмотреть всю территорию, прилегавшую к дому, как сказал Мири, вечера не хватило бы. Но дом он нам показал. Оказалось, что помещений в нём много больше, чем можно было предположить, глядя на него снаружи — на внутреннее пространство были наложены чары незримого расширения.
После ужина — не менее вкусного, чем обед, — я решила посмотреть книги и свитки в библиотеке: лучшего времяпрепровождения до отхода ко сну, пожалуй, было не придумать. Моим друзьям просматривать все эти свитки было неинтересно, но нам нужно было посидеть втроём и обсудить и всё, что произошло, и всё, что нужно было сделать до отъезда друзей. Шкафы со свитками располагались вдоль стен, поэтому в центре комнаты стоял большой круглый стол и резные стулья или кресла — я не знаю, как их назвать правильно: они были полностью деревянными, но с высокими спинками и подлокотниками. Гарри и Рон сели за стол, а я подошла к ближайшему стеллажу и взяла наугад несколько свитков. Читать я их не собиралась, хотела только просмотреть, что в них. Положив свитки на стол, я села напротив друзей и начала разворачивать первый попавшийся.
— А эльфы неплохо заботились о библиотеке, — сказала я друзьям. — Смотрите, свитки почти не ссохлись, их спокойно можно разворачивать и не бояться, что они рассыпятся в руках. Нужно будет узнать, как им это удалось.
Я развернула свиток почти до середины, как вдруг прямо из пергамента раздался ужасающий вой. От неожиданности я разжала пальцы, и свиток быстро свернулся, и как только это произошло, вой тут же прекратился.
— Дьявол, — выругался сквозь зубы Гарри и вскочил с кресла. — Гермиона, пока ни к чему не прикасайся. Рон, это твоё, — сказал он нашему другу, одновременно подтолкнув к нему половину свитков. Рон, всё поняв без слов, тут же вытащил волшебную палочку, и вдвоём с Гарри они начали просматривать каждый свиток, предварительно проверяя его с помощью какого-то специального заклинания. Я поразилась переменам, произошедшим с Гарри и Роном прямо на моих глазах: передо мной были уже не мои друзья — передо мной стояли два аврора, сосредоточенно выполняющие свою работу. Объяснять мне они ничего не стали, впрочем, это было и не нужно — я поняла, что среди свитков были те, которые относились к тёмной магии. Расширив заклинанием стол, я начала переносить с помощью левитации партиями другие свитки, а Гарри и Рон их просматривали, а затем раскладывали на три кучки.
— Гермиона, вот эти можешь убирать на место, — показал мне на свитки слева от себя Гарри, когда левая кучка стала весьма внушительной и класть в неё новые свитки оказалось затруднительно.
— И эти тоже, — показал мне на свитки, находившиеся слева от него, Рон.
По-видимому, так работать их научили в школе авроров: неопасное — слева, очень опасное — справа. Посередине — нечто среднее между неопасным и очень опасным. Я начала потихоньку возвращать свитки на только что освобождённые полки, время от времени заглядывая в некоторые из них. Я не стала дожидаться, когда возле Гарри и Рона скопятся свитки — просто забирала их, как только они клали их слева от себя.
К вечеру шкафы возле одной стены были разобраны.
— Ну вот, завтра-послезавтра разберём остальные, — сказал Гарри, откладывая последний свиток. — Смотри, Гермиона: те свитки, что ты уже убрала, не содержат ничего опасного или противозаконного. Вот эти, — показал он на среднюю кучку возле себя и возле Рона, — тоже не противозаконны, но в них содержится информация о заклинаниях или зельях, которые могут причинить вред при неправильном применении этой информации, поэтому я советую тебе их убрать куда подальше. Пользоваться ими ты можешь, но прими меры предосторожности, чтобы они не попали в руки не того человека. А вот эти, — указал Гарри на свою правую кучку и присоединяя к ней правую кучку свитков Рона, — противозаконны. Даже за хранение некоторых из них предусмотрено тюремное заключение. Я вынужден их забрать...
— Нет, — твёрдо сказала я.
Друзья взглянули на меня с изумлением.
— Гермиона, — начал было Гарри, — ты что, не поняла, что я только что сказал?
— Я поняла, — ответила я, — но я не могу позволить тебе их забрать.
— Ну хорошо, я понимаю, что я здесь не представитель власти, — постаравшись скрыть обиду, сказал мой друг, — но поверь, законы относительно тёмной магии одинаковы что в Британии, что во Франции. Если ты не считаешь правильным, чтобы их забрал я, я сообщу во французский аврорат, и тогда их заберут они.
— Ты сдашь меня французскому аврорату? — язвительно спросила я.
— Конечно, нет! — воскликнул Гарри. — Я скажу, что ты сама хочешь избавиться от этих свитков, но у тебя нет возможности доставить их в министерство.
— Дело не в том, что ты не имеешь власти во Франции, Гарри, — покачала я головой. — Я не имею права распоряжаться этими свитками. Всё, что здесь находится, тем более, такое ценное, как старинные свитки, принадлежит семье Люциуса. Принять такое решение вправе только он. Давай сделаем так, — мягко предложила я, — ты оставишь эти свитки здесь, я их уберу подальше, чтобы никто, кроме меня и Люциуса, не смог их даже в руки взять. А когда придёт время и Люциус узнает об этом поместье, он сам передаст эти свитки аврорату, — это я тебе обещаю.
— Ты что, собираешься рассказать ему об этом доме?
— Да, — ответила я. — Когда Люциус узнает о ребёнке, он узнает и об этом доме.
— Я думал, ты собралась здесь жить до конца своих дней, — сказал Рон.
— Нет, — сказала я. — Узнав о ребёнке, Люциус не отпустит его больше ко мне, по крайней мере, пока я не расскажу ему всю правду. А поскольку правду я рассказывать ему не буду, то мне придётся снова куда-то уезжать. Не от меня, так от малыша Люциус всё равно узнает об этом доме. Только к тому времени я оборву все связи с семьёй, поэтому мне будет абсолютно всё равно, где жить.
Наверное, к тому времени я успела выплеснуть всю боль и всё отчаянье, потому что сама поразилась, с каким спокойствием я сказала эти слова и как спокойно я восприняла такое развитие дальнейших событий моей жизни.
— Ты уверена, что сможешь его убедить передать свитки аврорату? — спросил меня Гарри.
— Уверена, — кивнула я.
— Хорошо, тогда пусть они пока будут в этом доме, — согласился он. — Но сделай так, чтобы они были в безопасности и никто не смог бы воспользоваться ими.
— Обязательно, — пообещала я.
Латару постаралась на славу, и когда я вошла в свою комнату, я её не узнала — так разительно отличалась она от того, что я увидела в первый раз: всё сверкало чистотой, кровать была застелена свежим постельным бельём, над кроватью был повешен новый балдахин, да и в целом стены, пол и потолок стали как будто ярче. И в воздухе витал успокаивающий аромат трав.
— Я приготовила баню, — сказала эльфийка. — Господа сказали, что подождут, пока госпожа приготовится ко сну.
— Баня? — в изумлении повернулаясь я к ней. — Я думала, здесь есть ванная комната.
— Латару неизвестно, что такое ванная комната, госпожа, — извиняющимся тоном сказала эльфийка. — Но если госпоже нужна ванная комната, она может объяснить, что это такое, и мы можем сделать такую комнату для госпожи.
— Нет-нет, — поспешно воскликнула я. — Я с удовольствием схожу в баню.
— Прошу следовать за мной, госпожа, — пригласила меня Латару.
Мы спустились на первый этаж, и из гостиной она повела меня по какому-то новому коридору, несколько раз сворачивая то направо, то налево. Наконец, мы оказались перед нужной дверью. Открыв её, я застыла от изумления и восхищения: комната, в которой мы оказались, представляла собой нечто, напоминающее одновременно восточные бани и древнеримские термы. Всё помещение, включая потолок, было отделано светлым мрамором. Оно состояло из двух частей, отделённых друг от друга аркой. Маленькая комната выполняла роль аподитерия в римских банях. В большой комнате посередине был бассейн: плавать в нём не позволял ни размер, ни глубина. Скорее, это был бассейн для последнего омовения чистой водой, и Латару подтвердила моё предположение. Чуть подальше возле стен выступали две каменные скамьи. Между ними располагались три каменных чаши, соединённые между собой: крайние были заполнены горячей и холодной водой, и от них под лёгким уклоном шли желобки к третьей чаше, по которым стекала вода, если открыть краники над желобками на крайних чашах. Этакий своеобразный смеситель, позволявший в средней чаше создать воду комфортной температуры, не прилагая при этом особых усилий. Для того, чтобы обливаться водой, видимо, предназначались чашки различных размеров, с ручками или без, висевшие на стене. Что вызвало у меня улыбку — то, что чаши были сделаны из дерева. При том, что баня была оборудавана в доме тех времён, когда частое мытьё считалось почти что преступлением, при такой поразительной предусмотрительности в мелочах, которую проявил человек, оборудовавший баню, столь простые вещи, как обычные деревянные чаши, казались здесь совсем неуместными. Однако после минутного размышления я поняла, что это именно то, что нужно: о пластике в то время люди ещё ничего не слышали, а другие материалы, известные им, были либо очень хрупкими, либо очень тяжёлыми.
— Скоро будет очень жарко, госпожа, — сказала Латару. — Я не стала сразу нагревать всё помещение, чтобы можно было всё здесь показать госпоже.
— Вы правы, — кивнула я. Капельки пота уже начали выступать на моём лбу, и я поспешила выйти в маленькую комнату.
— Пусть госпожа позовёт меня, когда нужно будет проводить её обратно. — Подав мне полотенце, эльфийка слегка поклонилась и исчезла.
Никогда не получала я такого удовольствия от душа или ванны. «С тех пор как зодчие стали возводить здания, они не создали ничего лучше, чем баня», — вспомнилась мне фраза из старинной восточной книги. Только сейчас я смогла оценить всю глубину этой мысли. В бане невозможно было торопиться: здесь всё как будто само собой делалось не спеша. И когда я уже одевалась, собираясь вернуться в свою комнату, я подумала о том, что за всё время, пока я была в бане, меня ни разу не посетили грустные мысли.
— Желаю, чтобы госпоже приснились приятные сны, — сказала Латару, когда проводила меня обратно до спальни: сама я эту дорогу точно бы не нашла.
— Спасибо, — поблагодарила я её. — И вам доброй ночи, Латару.
Латару поклонилась и исчезла.
Оставшись одна, я достала из сумочки одежду, взятую из Малфой-мэнора и косметику. Однако только когда я собралась повесить одежду, поняла, что в моей комнате не было ни гардеробной, ни даже просто шкафа: для хранения одежды в ней стоял огромный сундук. Латару и здесь постаралась: внутри сундук был тщательно вычищен и вымыт, поэтому я аккуратно сложила одежду в него. Мысленно взяв себе на заметку, что для хранения одежды нужно будет сделать что-то более привычное, я подумала о том, насколько всё-таки интересен был человек, обустроивший этот дом: он настолько опередил своё время в сложных вещах и в то же время почему-то не додумался до такой простой, как вертикальное хранение одежды. Впрочем, возможно, он и додумался, просто одежда тогда была такова, что хранить её можно было только в горизонтальном положении: ведь в средние века отрезы ткани тоже считались богатством и могли передаваться в семье на протяжении нескольких поколений как некое вложение денег. Поэтому одежду вполне могли сшить из ткани лет через сто после того, как она была выткана. Что за эти сто лет становилось с нитями, из которых делалась эта ткань, оставалось только догадываться.
За этими размышлениями я легла в постель и положила палочку на прикроватный столик, роль которого выполнял маленький сундучок. Мой взгляд упал на бисерную сумочку, лежавшую рядом. И я не смогла (да и не очень-то и хотела) удержаться: взяла сумочку и достала из неё две колдографии в рамках. Одна из них была нашей общей семейной. Её сделал Майкл Линделл, когда приехал к нам на следующий день после Рождества, чтобы поздравить Мелиссу: хоть они и были помолвлены, но Мелисса пока ещё была членом нашей семьи. Я, возможно, и позволила бы сестре встретить праздник с друзьями, но Люциус был непреклонен: Рождество — семейный праздник, поэтому вся семья должна быть в этот день вместе. На колдографии в центре стояли мы с Люциусом; справа от него находился Драко, обнимавший Асторию. Скорпиус, Николас и Оливия расположились перед нами. Слева от меня встала Мелисса. Патрисия сидела у меня на руках, но внезапно она протянула ручку и схватила за волосы старшую сестру. Не ожидавшая этого Оливия вскрикнула, и все посмотрели на неё. Именно эту сценку поймал Майкл.
Я перевела взгляд на вторую колдографию. На ней были мы с Люциусом. Со временем он стал позволять себе (я же склонна думать, что он просто научился) не проявлять сдержанность, если мы были наедине. Эта колдография тоже была сделана в последние рождественские каникулы, но на сей раз Николасом. Люциус подарил сыну фотоаппарат, и Николас сразу же начал делать снимки. Мне в это Рождество муж подарил очень редкую книгу за авторством Райса Кавендиша. В это время я как раз работала над переводом текста, трудного настолько, что я выполняла работу долго, как никогда. Те словари, которыми я обычно пользовалась, в этот раз мало мне помогали. Книга Райса Кавендиша оказалась как нельзя кстати: помимо того, что она одна могла заменить большинство моих словарей, в ней были собраны ещё и малоупотребительные обороты, как раз те, которые часто встречались в переводимом тексте. Перевод благодаря подарку Люциуса я закончила в течение трёх дней после отъезда двойняшек в Хогвартс, но в само Рождество я не смогла удержаться, и когда Люциус вышел из гостиной, я вышла вслед за ним и бросилась ему на шею, благодаря за столь нужный и своевременный подарок. Мы были одни, и поэтому муж не стал сдерживать лёгкой улыбки, обняв меня в ответ и коснувшись губами моих волос. Николаса, стоявшего в дверях гостиной, мы заметили только тогда, когда сверкнула вспышка фотоаппарата. Люциус пригрозил сыну тем, что заберёт у него подарок, если тот ещё раз повторит подобное. Мужу, чтобы защитить сына, я тогда возражать не стала, но когда Николас показал мне готовый снимок, я забрала его себе. Это была моя любимая колдография. Моего лица на ней видно не было, было видно лишь то, что Люциус зарывался губами в мои волосы — но нашему сыну удалось запечатлеть тот редкий момент, когда муж не скрывал своих чувств. «Почему тебе так нравится эта колдография?» — спросил меня Люциус, когда увидел, что я очень долго разглядываю её. «Посмотри на неё и сам поймёшь», — отшутилась я тогда.
Не сразу я осознала, что по моим щекам вновь потекли слёзы, а когда осознала, то решительно поставила обе колдографии на столик и улеглась, укрывшись одеялом. Живоглот, сидевший у меня в ногах, поняв, что я уже точно собралась спать, подобрался ко мне ближе и улёгся у меня под боком. Под его громкое мурлыканье я, отогнав все мысли о том, что происходит сейчас в Малфой-мэноре и знают ли уже дети о моём исчезновении, заставила себя думать о более насущных вещах: о том, как сделать шкаф в моей комнате, потому что использование сундука для хранения одежды меня категорически не устраивало; о том, что нужно узнать, как звали того волшебника, который последним жил в этом доме; осмотреть всю территорию, относящуюся к дому — если судить по словам Мири, то это был не просто дом, а целое поместье. Ещё я вспомнила совет миссис Крейтон о том, что во время беременности мне следует наблюдаться у медика. Так, составляя себе список задач, которые мне нужно было решить на следующий день, я не заметила, как заснула.
— В моём доме?
читать дальшеВсё так же величаво эльф кивнул:
— Да, в вашем доме, госпожа.
— Где мои друзья? — спросила я. Беспокойство за Гарри и Рона добавило настойчивости моему голосу.
— О, так те два человека всё-таки друзья госпожи? Мы связали их и оставили внизу, чтобы госпожа сама решила, как с ними поступить.
— Что? — я резко села. Голова закружилась, и я вцепилась в край кровати. Постепенно приходя в себя, я попыталась осмыслить происходящее. Мне хотелось как можно быстрее понять, что здесь происходит, что это за странное место и почему столь необычный домовик называет меня хозяйкой. Однако здравомыслие взяло верх: уж кто-кто, а мои друзья владели магией виртуозно и при этом обладали достаточным опытом, чтобы вот так оказаться связанными и беспомощными. По всей видимости, мы столкнулись с магией настолько мощной и необычной, что всего их опыта и сил не хватило, чтобы противостоять ей. Однако если это на самом деле было так, то в первую очередь нужно было позаботиться о друзьях: во-первых, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке, а во-вторых, противостоять опасности втроём было всё же легче, чем мне одной, когда выяснится, что всё это ошибка.
— Проводите меня к ним, пожалуйста, — попросила я, постаравшись, чтобы моя просьба прозвучала уверенно и доброжелательно.
Мири слегка наклонил голову:
— Прошу следовать за мной, госпожа.
Мы вышли из комнаты. Я быстро огляделась, стараясь на всякий случай запомнить обстановку, которая, к слову, была довольно-таки проста: длинный коридор, с каждой стороны от которого располагалось по несколько дверей. В одном конце этого коридора находилось высокое окно, в другом — лестница, ведущая на первый этаж. Спустившись по ней, мы оказались в той самой комнате, в которой мы были с Гарри и Роном. Мои друзья действительно лежали связанными на полу. Увидев их, я подбежала и опустилась между ними на колени.
— Гарри! Рон! — позвала я, безуспешно пытаясь развязать их и привести в чувство: мои заклинания не действовали ни на верёвки, ни на потерявших сознание друзей. — Гарри! Рон! — в отчаяньи повторила я.
Краем глаза я заметила, как Мири щёлкнул пальцами, и в ту же секунду мои друзья оказались свободны.
— Латару! — негромко сказал эльф, и в комнате появилась эльфийка. — Приведи господ в чувство.
Латару кивнула и исчезла, но через несколько мгновений появилась снова, держа в руках какой-то комочек, от которого шёл хоть и сильный, но приятный аромат. Этот комочек она поднесла сначала к носу Гарри, потом провела им над лицом Рона, и оба мои друга пришли в себя.
— Гарри, Рон, — сквозь слёзы пробормотала я, крепко обняв их обоих.
— Моя голова, — простонал Рон, когда я отпустила их, и обхватил руками затылок.
Гарри промолчал, только, поморщившись, потер лоб.
— Им долго будет так плохо? — спросила я Мири.
— Нет, пусть сядут на скамью и откинут головы назад. Скоро всё пройдёт, — ответил мне эльф.
Я заставила друзей сесть на скамью и велела им сделать так, как сказал Мири. Минут через пять оба они окончательно пришли в себя.
— С кем ты разговаривала? — спросил меня Гарри.
— С домовым эльфом, — ответила я. — Вообще здесь происходит что-то странное. Он не один, и он называет меня хозяйкой этого дома. И сам он очень странный. Он не похож на тех эльфов, с которыми мы общались до сих пор. Посмотрите на него, думаю, вы сами это поймёте. Я попытаюсь выяснить, что здесь происходит, но вы постарайтесь пока сидеть молча и, самое главное, не проявлять никакой агрессии. Мы столкнулись с чем-то весьма необычным, — торопливо объясняла я друзьям на английском языке, опасаясь, что слишком долгий разговор на непонятном эльфам языке они воспримут как обсуждение злого умысла с нашей стороны против них.
— Мири, — начала было я, но эльф меня прервал:
— Прошу прощения, но не будет ли угодно госпоже и её друзьям пообедать? Латару приготовила обед, пока госпожа была наверху.
Первым моим порывом было отказаться, но при мысли о еде мой желудок тихонько заурчал.
— С удовольствием, — кивнула я.
— Ты с ума сошла? — спросил меня Рон, когда я объяснила друзьям, что эльфы приглашают нас обедать. — Откуда ты знаешь, что нам в еду не добавят какую-нибудь отраву?
— Рон, ты можешь и не садиться за стол, если боишься, — раздражённо ответила я. — А мне надо питаться регулярно. А если бы они собирались причинить нам зло, то уже давно сделали бы это: вы с Гарри были в их полной власти, поверь.
Через несколько минут стол был уставлен яствами. Возле стола оказалось всего три стула.
— А вы? — обратилась я к Мири. — Вы разве не будете обедать?
— Благодарю за оказанную честь, госпожа, — слегка поклонился эльф. — Но негоже хранителю садиться за стол с тем, чей дом он охраняет.
Опасаясь сделать что-то не так, настаивать я не стала.
Обед был настолько превосходным, что я попросила Мири позвать Латару и поблагодарила её лично.
— Благодарю за похвалу, госпожа, — пискнула смущённая эльфийка и, поклонившись, исчезла.
* * *
Во время обеда я раздумывала, как лучше построить разговор, чтобы узнать, где мы оказались и почему эльфы так уважительны с нами. В конце концов, я решила, что лучше всего быть просто откровенной.
— Я прошу прощения, Мири, — сказала я, когда после обеда мы расположились возле камина, где Мири расставил стулья с высокими спинками и подлокотниками со словами, что там нам будет удобнее. — Но боюсь, что возникло какое-то недоразумение. Я не могу быть хозяйкой этого дома.
— Как? — изумился эльф. — Разве кольцо на вашей руке принадлежит не вам, госпожа?
Я опустила взгляд на подарок Люциуса.
— Мне, — прошептала я, начиная догадываться, что происходит. Помолчав несколько секунд, в течение которых я смогла подавить отчаянье, нахлынувшее на меня при воспоминании о том, каким образом это кольцо стало моим и какие слова при этом мне сказал Люциус. — Мой муж подарил его мне, — громче и увереннее продолжила я. — Оно передаётся в его роду на протяжении уже нескольких поколений.
— Значит, всё правильно, госпожа, — кивнул эльф.
— Что за кольцо? — хором спросили меня друзья.
— Люциус подарил мне его в честь рождения Патрисии, — негромко ответила я и показала перстень. — Печатка с гербом семьи, таким, каким он был до того, как Малфои перебрались в Англию. Подожите, — воскликнула я, когда сообразила, что Гарри и Рон поняли, о чём мы разговаривали с эльфом. — Вы что, знаете старофранцузский?
— Не знаем, — поправил меня Гарри. — Понимаем. И я, и Рон говорим по-французски, ты сама это знаешь, поэтому поняли, о чём вы говорили с эльфом. Но сказать что-то самим... Я точно не смогу.
— А я тем более, — усмехнулся Рон.
— Мири, вы понимаете, что я говорю? — спросила я эльфа по-французски.
— Понимаю, госпожа, но сказать что-то на этом языке не смогу, — ответил мне эльф.
— И не нужно, — ответила я, улыбнувшись. — Просто мои друзья тоже понимают, что говорите вы, но говорить на вашем языке тоже не могут. Я хочу предложить, чтобы мои друзья говорили с вами и в вашем присутствии на французском языке. Друг друга вы поймёте, а мне не будет необходимости служить переводчиком между вами.
Мои друзья согласно кивнули, а Мири вежливо поклонился:
— Как вам будет угодно, госпожа.
— Так что там с кольцом? — вернулся к нашему разговору Рон.
— Герб, изображённый на кольце госпожи, принадлежит роду, владеющему этим домом, — ответил ему Мири.
— Вы уверены? — недоверчиво переспросил Рон.
— Прошу следовать за мной, — пригласил нас эльф.
Мы прошли вслед за ним ещё по какому-то коридорчику и оказались в большой комнате, все четыре стены которой занимали шкафы от пола до потолка, а на полках шкафов хранились... Нет, не книги. Свитки! Часть полок была заставлена фолиантами, довольно древними, насколько я могла судить, но всё же большую часть библиотеки занимали свитки. Богатейшее собрание свитков! Однако долго предаваться восхищению у меня не получилось: Мири показал нам на герб, висевший на стене напротив входа в библиотеку. Он был точно таким, какой был изображён на моём перстне.
— Ничего себе! — Рон даже присвистнул от неожиданности. — Это что, дом Малфоев?
— Малфуа, господин, — поправил его Мири. — Этот герб и этот дом принадлежат роду Малфуа.
* * *
— И всё же я не понимаю, — начал Рон, когда мы, вернулись в зал. — Каким образом мы оказались здесь? То есть почему?
Я немного помолчала, собираясь с мыслями, а потом ответила:
— Точно не могу сказать, могу только предположить. Всё дело в этом кольце. По преданию, оно способно помочь своему владельцу в самый трудный час. Так, во всяком случае, сказал Люциус, когда дарил мне его. А ещё... Он хотел быть уверен, что сделал всё возможное для того, чтобы я была в безопасности, если его не будет рядом.
Сказав последнюю фразу, я закрыла лицо руками, пытясь не закричать. Уже несколько раз за сегодняшний день я усилием воли подавляла слёзы, подступавшие к горлу при воспоминании о том вечере. Но если с краткими вспышками воспоминаний о моем доме и семье справиться удавалось, то теперь, проговорив вслух все те слова, что тогда сказал мне Люциус, я уже не смогла сдержаться.. Как только я замолчала, возле меня оказался Гарри. Он обнял меня и тихонько прошептал мне на ухо:
— Поплачь. Если тебе от этого станет легче, поплачь. Кричи, если нужно. Только не держи всё в себе.
Я прижалась лицом к его груди и одной рукой со всей силы буквально вцепилась в его плечо. И закричала. Нет, я даже не закричала — я завыла. Я выла от тоски, внезапно особенно остро почувствовав, от чего я отказалась. Больше не будет семейных трапез, довольно церемонных внешне, но во время которых я каждой клеточкой своего тела ощущала, что все сидящие за столом — моя семья. Не будет плача Патрисии по ночам, когда у неё начнёт резаться очередной зубик. Не будет нетерпеливого ожидания писем от Николаса и Оливии из Хогвартса. Не будет откровенных разговоров с сыном перед сном во время каникул. Не будет похода в магазин за свадебным платьем для Мелиссы. Не будет ещё целой кучи важных мелочей, делавших мою жизнь счастливой. Не будет ночей, наполненных страстью. Не будет ежесекундного ощущения, что я — единственная для любимого мужчины. Больше никогда не будет чувства абсолютной уверенности, что пока рядом со мной Люциус, ничего плохого в моей жизни не произойдёт.
Тоска не прошла, но слёз больше не осталось, и постепенно я затихла. Гарри, до этого легонько гладивший меня по спине, немного отодвинулся и заглянул мне в лицо:
— Всё хорошо?
Я кивнула.
— Гермиона, — окликнул меня Рон, протягивая наколдованный стакан с водой. Я взяла его и залпом выпила.
— Простите, — извинилась я перед друзьями, — накатило.
— Может быть, вернёмся? — осторожно предложил Гарри. — С мужем, возможно, ты видеться и не сможешь, но, по крайней мере, с детьми будешь общаться.
— Нет, — решительно ответила я. — От Люциуса наши встречи вряд ли удастся скрыть, а он никогда не согласится с решением, которое ему не по нраву. Ему придётся рассказать правду. А сэр Генри сказал, что Люциус ничего не должен знать, поэтому рисковать я не буду.
— Почему ты так доверяешь этому призраку? — с сомнением спросил Рон. — Не забывай, он Малфой...
— Я знаю, — устало согласилась я. — Но всё, что он говорил мне до сих пор, оказалось правдой. Поэтому я не могу сомневаться и в остальном. Вы не переживайте, — посмотрела я на друзей. — Я справлюсь. Больше такого не повторится.
— Может быть, успокоительное зелье? Или отвар какой-нибудь? У эльфов, думаю, найдётся что-то такое.
— Нет, — отказалась я. — Все зелья и лекарства — только по назначению медика. Рисковать ребёнком я не буду.
Несколько минут прошло в молчании, а затем я вернулась к своему рассказу:
— Так вот, сэр Генри сказал, что, возможно, слова Люциуса стали своеобразным ключом к перстню, активировавшим его магию. Именно ту магию, которая способна помочь владельцу кольца. Вот и получается, что то, что мы оказались здесь, в доме предков Люциуса — это помощь перстня. Ведь самое большее, что мне сейчас нужно — это новый дом. И хотя бы тоненькая ниточка, связывающая меня с семьёй. Этот дом — и то, и другое.
— Но привёл-то нас к дому не перстень, а Живоглот, — возразил Рон.
— Вы же знаете, что он полуниззл. Он тоже обладает магическими способностями. Какими именно — мы точно не знаем. Почему из всех домов, вдоль которых мы вчера прогуливались, он забежал в дом миссис Крейтон? Наверное, потому что почувствовал, что там живёт волшебница. Думаю, и здесь так же: он почувствовал магическую связь между кольцом и этим домом.
— Я тоже так подумал, — согласился со мной Гарри. — Но, честно говоря, мне не терпится понять, что здесь происходит.
— Да, это занимательно, — немного воодушевилась я и позвала: — Мири!
Эльф тут же появился.
— Мири, вы не могли бы рассказать о доме? К сожалению, мне о нём ничего неизвестно.
— Конечно, госпожа, — поклонился эльф. Затем он сел на стул напротив нас, и мне понравилось, что он не стал спрашивать моего разрешения для этого.
— Так вот, госпожа, как я уже сказал, этот дом и земля вокруг принадлежат роду Малфуа. Сам я, правда, никогда не встречался ни с одним из хозяев этого дома. Много лет назад мой предок заключил договор с последним волшебником Малфуа, жившим здесь. По договору с волшебником мой предок и его потомки обязались охранять дом до того времени, когда здесь снова поселится кто-то из рода волшебника. Однако время шло, а никто из Малфуа не возвращался. Мой предок умер, и дом продолжил охранять его сын, а после его смерти — сын его сына. Я — потомок того эльфа, с которым волшебник заключил договор. И, честно говоря, я не думал, что уже встречу кого-то из рода Малфуа. Но когда сегодня утром мы увидели, как вы открыли ворота, госпожа...
— Вы видели? — изумилась я.
— Конечно же, госпожа, — ответил Мири, и мне показалось, что он даже немного оскорбился. — Наш долг — охранять имущество, которое нам доверили, поэтому мы следим за всем, что здесь происходит. Так вот, когда я увидел, что от вашего прикосновения ворота распахнулись, я понял, что кто-то из хозяев вернулся. Я решил посмотреть, что будет дальше. И когда убедился, что вы смогли попасть и в дом, то решил поприветствовать хозяйку. К несчастью, ваши друзья не проявили дружелюбия, и мы вынуждены были защищаться.
— Вы — защищаться?! — возмутился Рон. — Это мы защищались! Мы увидели, что Живоглот испугался, и всего лишь применили защитные чары.
— Вы применили магию против хранителей дома, господин, — вежливо объяснил Мири. — Это проявление недружелюбных намерений. Однако вы встали перед госпожой, закрыв её собой, и я засомневался, действительно ли вы пришли сюда не с добром, как я решил вначале. Поэтому мы не стали нападать, а всего лишь оттолкнули ваши заклинания.
— Что вы сделали?! — потрясённо спросил Гарри.
— Оттолкнули ваши заклинания. Повернули их вспять, — пояснил Мири.
Услышав эти слова, я испытала облегчение и, не сумев сдержаться, от радости рассмеялась. Друзья с недоумением посмотрели на меня.
— Представляете, когда Мири сказал мне, что вы лежите связанные без сознания, я испугалась, — сквозь смех пояснила я. — Испугалась, что мы столкнулись с магией, против которой не можете выстоять даже вы, со всем вашим опытом и знаниями. А сейчас оказывается, что пострадали вы от собственных заклинаний.
— И что тут смешного? — недовольно спросил Рон.
— Ну, посудите сами, если бы не этот случай, смогли бы вы узнать наверняка, какова сила вашей магии?
Пару секунд друзья молчали, а потом тоже весело рассмеялись.
— Госпожа, я хотел бы попросить вас и ваших друзей выбрать комнаты, где вы будете жить. Латару скоро закончит приготовление ужина и займётся ими. Приближается ночь, а завтра я покажу вам поместье и подробно расскажу о нём.
Мы с Гарри и Роном поднялись на второй этаж. Там было десять комнат, по пять с каждой стороны от коридора. Осмотрев их все, я выбрала одну, соединённую дверью с соседней, в которой я решила устроить детскую. Гарри и Рон выбрали комнаты напротив моей. Чтобы осмотреть всю территорию, прилегавшую к дому, как сказал Мири, вечера не хватило бы. Но дом он нам показал. Оказалось, что помещений в нём много больше, чем можно было предположить, глядя на него снаружи — на внутреннее пространство были наложены чары незримого расширения.
После ужина — не менее вкусного, чем обед, — я решила посмотреть книги и свитки в библиотеке: лучшего времяпрепровождения до отхода ко сну, пожалуй, было не придумать. Моим друзьям просматривать все эти свитки было неинтересно, но нам нужно было посидеть втроём и обсудить и всё, что произошло, и всё, что нужно было сделать до отъезда друзей. Шкафы со свитками располагались вдоль стен, поэтому в центре комнаты стоял большой круглый стол и резные стулья или кресла — я не знаю, как их назвать правильно: они были полностью деревянными, но с высокими спинками и подлокотниками. Гарри и Рон сели за стол, а я подошла к ближайшему стеллажу и взяла наугад несколько свитков. Читать я их не собиралась, хотела только просмотреть, что в них. Положив свитки на стол, я села напротив друзей и начала разворачивать первый попавшийся.
— А эльфы неплохо заботились о библиотеке, — сказала я друзьям. — Смотрите, свитки почти не ссохлись, их спокойно можно разворачивать и не бояться, что они рассыпятся в руках. Нужно будет узнать, как им это удалось.
Я развернула свиток почти до середины, как вдруг прямо из пергамента раздался ужасающий вой. От неожиданности я разжала пальцы, и свиток быстро свернулся, и как только это произошло, вой тут же прекратился.
— Дьявол, — выругался сквозь зубы Гарри и вскочил с кресла. — Гермиона, пока ни к чему не прикасайся. Рон, это твоё, — сказал он нашему другу, одновременно подтолкнув к нему половину свитков. Рон, всё поняв без слов, тут же вытащил волшебную палочку, и вдвоём с Гарри они начали просматривать каждый свиток, предварительно проверяя его с помощью какого-то специального заклинания. Я поразилась переменам, произошедшим с Гарри и Роном прямо на моих глазах: передо мной были уже не мои друзья — передо мной стояли два аврора, сосредоточенно выполняющие свою работу. Объяснять мне они ничего не стали, впрочем, это было и не нужно — я поняла, что среди свитков были те, которые относились к тёмной магии. Расширив заклинанием стол, я начала переносить с помощью левитации партиями другие свитки, а Гарри и Рон их просматривали, а затем раскладывали на три кучки.
— Гермиона, вот эти можешь убирать на место, — показал мне на свитки слева от себя Гарри, когда левая кучка стала весьма внушительной и класть в неё новые свитки оказалось затруднительно.
— И эти тоже, — показал мне на свитки, находившиеся слева от него, Рон.
По-видимому, так работать их научили в школе авроров: неопасное — слева, очень опасное — справа. Посередине — нечто среднее между неопасным и очень опасным. Я начала потихоньку возвращать свитки на только что освобождённые полки, время от времени заглядывая в некоторые из них. Я не стала дожидаться, когда возле Гарри и Рона скопятся свитки — просто забирала их, как только они клали их слева от себя.
К вечеру шкафы возле одной стены были разобраны.
— Ну вот, завтра-послезавтра разберём остальные, — сказал Гарри, откладывая последний свиток. — Смотри, Гермиона: те свитки, что ты уже убрала, не содержат ничего опасного или противозаконного. Вот эти, — показал он на среднюю кучку возле себя и возле Рона, — тоже не противозаконны, но в них содержится информация о заклинаниях или зельях, которые могут причинить вред при неправильном применении этой информации, поэтому я советую тебе их убрать куда подальше. Пользоваться ими ты можешь, но прими меры предосторожности, чтобы они не попали в руки не того человека. А вот эти, — указал Гарри на свою правую кучку и присоединяя к ней правую кучку свитков Рона, — противозаконны. Даже за хранение некоторых из них предусмотрено тюремное заключение. Я вынужден их забрать...
— Нет, — твёрдо сказала я.
Друзья взглянули на меня с изумлением.
— Гермиона, — начал было Гарри, — ты что, не поняла, что я только что сказал?
— Я поняла, — ответила я, — но я не могу позволить тебе их забрать.
— Ну хорошо, я понимаю, что я здесь не представитель власти, — постаравшись скрыть обиду, сказал мой друг, — но поверь, законы относительно тёмной магии одинаковы что в Британии, что во Франции. Если ты не считаешь правильным, чтобы их забрал я, я сообщу во французский аврорат, и тогда их заберут они.
— Ты сдашь меня французскому аврорату? — язвительно спросила я.
— Конечно, нет! — воскликнул Гарри. — Я скажу, что ты сама хочешь избавиться от этих свитков, но у тебя нет возможности доставить их в министерство.
— Дело не в том, что ты не имеешь власти во Франции, Гарри, — покачала я головой. — Я не имею права распоряжаться этими свитками. Всё, что здесь находится, тем более, такое ценное, как старинные свитки, принадлежит семье Люциуса. Принять такое решение вправе только он. Давай сделаем так, — мягко предложила я, — ты оставишь эти свитки здесь, я их уберу подальше, чтобы никто, кроме меня и Люциуса, не смог их даже в руки взять. А когда придёт время и Люциус узнает об этом поместье, он сам передаст эти свитки аврорату, — это я тебе обещаю.
— Ты что, собираешься рассказать ему об этом доме?
— Да, — ответила я. — Когда Люциус узнает о ребёнке, он узнает и об этом доме.
— Я думал, ты собралась здесь жить до конца своих дней, — сказал Рон.
— Нет, — сказала я. — Узнав о ребёнке, Люциус не отпустит его больше ко мне, по крайней мере, пока я не расскажу ему всю правду. А поскольку правду я рассказывать ему не буду, то мне придётся снова куда-то уезжать. Не от меня, так от малыша Люциус всё равно узнает об этом доме. Только к тому времени я оборву все связи с семьёй, поэтому мне будет абсолютно всё равно, где жить.
Наверное, к тому времени я успела выплеснуть всю боль и всё отчаянье, потому что сама поразилась, с каким спокойствием я сказала эти слова и как спокойно я восприняла такое развитие дальнейших событий моей жизни.
— Ты уверена, что сможешь его убедить передать свитки аврорату? — спросил меня Гарри.
— Уверена, — кивнула я.
— Хорошо, тогда пусть они пока будут в этом доме, — согласился он. — Но сделай так, чтобы они были в безопасности и никто не смог бы воспользоваться ими.
— Обязательно, — пообещала я.
* * *
Латару постаралась на славу, и когда я вошла в свою комнату, я её не узнала — так разительно отличалась она от того, что я увидела в первый раз: всё сверкало чистотой, кровать была застелена свежим постельным бельём, над кроватью был повешен новый балдахин, да и в целом стены, пол и потолок стали как будто ярче. И в воздухе витал успокаивающий аромат трав.
— Я приготовила баню, — сказала эльфийка. — Господа сказали, что подождут, пока госпожа приготовится ко сну.
— Баня? — в изумлении повернулаясь я к ней. — Я думала, здесь есть ванная комната.
— Латару неизвестно, что такое ванная комната, госпожа, — извиняющимся тоном сказала эльфийка. — Но если госпоже нужна ванная комната, она может объяснить, что это такое, и мы можем сделать такую комнату для госпожи.
— Нет-нет, — поспешно воскликнула я. — Я с удовольствием схожу в баню.
— Прошу следовать за мной, госпожа, — пригласила меня Латару.
Мы спустились на первый этаж, и из гостиной она повела меня по какому-то новому коридору, несколько раз сворачивая то направо, то налево. Наконец, мы оказались перед нужной дверью. Открыв её, я застыла от изумления и восхищения: комната, в которой мы оказались, представляла собой нечто, напоминающее одновременно восточные бани и древнеримские термы. Всё помещение, включая потолок, было отделано светлым мрамором. Оно состояло из двух частей, отделённых друг от друга аркой. Маленькая комната выполняла роль аподитерия в римских банях. В большой комнате посередине был бассейн: плавать в нём не позволял ни размер, ни глубина. Скорее, это был бассейн для последнего омовения чистой водой, и Латару подтвердила моё предположение. Чуть подальше возле стен выступали две каменные скамьи. Между ними располагались три каменных чаши, соединённые между собой: крайние были заполнены горячей и холодной водой, и от них под лёгким уклоном шли желобки к третьей чаше, по которым стекала вода, если открыть краники над желобками на крайних чашах. Этакий своеобразный смеситель, позволявший в средней чаше создать воду комфортной температуры, не прилагая при этом особых усилий. Для того, чтобы обливаться водой, видимо, предназначались чашки различных размеров, с ручками или без, висевшие на стене. Что вызвало у меня улыбку — то, что чаши были сделаны из дерева. При том, что баня была оборудавана в доме тех времён, когда частое мытьё считалось почти что преступлением, при такой поразительной предусмотрительности в мелочах, которую проявил человек, оборудовавший баню, столь простые вещи, как обычные деревянные чаши, казались здесь совсем неуместными. Однако после минутного размышления я поняла, что это именно то, что нужно: о пластике в то время люди ещё ничего не слышали, а другие материалы, известные им, были либо очень хрупкими, либо очень тяжёлыми.
— Скоро будет очень жарко, госпожа, — сказала Латару. — Я не стала сразу нагревать всё помещение, чтобы можно было всё здесь показать госпоже.
— Вы правы, — кивнула я. Капельки пота уже начали выступать на моём лбу, и я поспешила выйти в маленькую комнату.
— Пусть госпожа позовёт меня, когда нужно будет проводить её обратно. — Подав мне полотенце, эльфийка слегка поклонилась и исчезла.
Никогда не получала я такого удовольствия от душа или ванны. «С тех пор как зодчие стали возводить здания, они не создали ничего лучше, чем баня», — вспомнилась мне фраза из старинной восточной книги. Только сейчас я смогла оценить всю глубину этой мысли. В бане невозможно было торопиться: здесь всё как будто само собой делалось не спеша. И когда я уже одевалась, собираясь вернуться в свою комнату, я подумала о том, что за всё время, пока я была в бане, меня ни разу не посетили грустные мысли.
— Желаю, чтобы госпоже приснились приятные сны, — сказала Латару, когда проводила меня обратно до спальни: сама я эту дорогу точно бы не нашла.
— Спасибо, — поблагодарила я её. — И вам доброй ночи, Латару.
Латару поклонилась и исчезла.
Оставшись одна, я достала из сумочки одежду, взятую из Малфой-мэнора и косметику. Однако только когда я собралась повесить одежду, поняла, что в моей комнате не было ни гардеробной, ни даже просто шкафа: для хранения одежды в ней стоял огромный сундук. Латару и здесь постаралась: внутри сундук был тщательно вычищен и вымыт, поэтому я аккуратно сложила одежду в него. Мысленно взяв себе на заметку, что для хранения одежды нужно будет сделать что-то более привычное, я подумала о том, насколько всё-таки интересен был человек, обустроивший этот дом: он настолько опередил своё время в сложных вещах и в то же время почему-то не додумался до такой простой, как вертикальное хранение одежды. Впрочем, возможно, он и додумался, просто одежда тогда была такова, что хранить её можно было только в горизонтальном положении: ведь в средние века отрезы ткани тоже считались богатством и могли передаваться в семье на протяжении нескольких поколений как некое вложение денег. Поэтому одежду вполне могли сшить из ткани лет через сто после того, как она была выткана. Что за эти сто лет становилось с нитями, из которых делалась эта ткань, оставалось только догадываться.
За этими размышлениями я легла в постель и положила палочку на прикроватный столик, роль которого выполнял маленький сундучок. Мой взгляд упал на бисерную сумочку, лежавшую рядом. И я не смогла (да и не очень-то и хотела) удержаться: взяла сумочку и достала из неё две колдографии в рамках. Одна из них была нашей общей семейной. Её сделал Майкл Линделл, когда приехал к нам на следующий день после Рождества, чтобы поздравить Мелиссу: хоть они и были помолвлены, но Мелисса пока ещё была членом нашей семьи. Я, возможно, и позволила бы сестре встретить праздник с друзьями, но Люциус был непреклонен: Рождество — семейный праздник, поэтому вся семья должна быть в этот день вместе. На колдографии в центре стояли мы с Люциусом; справа от него находился Драко, обнимавший Асторию. Скорпиус, Николас и Оливия расположились перед нами. Слева от меня встала Мелисса. Патрисия сидела у меня на руках, но внезапно она протянула ручку и схватила за волосы старшую сестру. Не ожидавшая этого Оливия вскрикнула, и все посмотрели на неё. Именно эту сценку поймал Майкл.
Я перевела взгляд на вторую колдографию. На ней были мы с Люциусом. Со временем он стал позволять себе (я же склонна думать, что он просто научился) не проявлять сдержанность, если мы были наедине. Эта колдография тоже была сделана в последние рождественские каникулы, но на сей раз Николасом. Люциус подарил сыну фотоаппарат, и Николас сразу же начал делать снимки. Мне в это Рождество муж подарил очень редкую книгу за авторством Райса Кавендиша. В это время я как раз работала над переводом текста, трудного настолько, что я выполняла работу долго, как никогда. Те словари, которыми я обычно пользовалась, в этот раз мало мне помогали. Книга Райса Кавендиша оказалась как нельзя кстати: помимо того, что она одна могла заменить большинство моих словарей, в ней были собраны ещё и малоупотребительные обороты, как раз те, которые часто встречались в переводимом тексте. Перевод благодаря подарку Люциуса я закончила в течение трёх дней после отъезда двойняшек в Хогвартс, но в само Рождество я не смогла удержаться, и когда Люциус вышел из гостиной, я вышла вслед за ним и бросилась ему на шею, благодаря за столь нужный и своевременный подарок. Мы были одни, и поэтому муж не стал сдерживать лёгкой улыбки, обняв меня в ответ и коснувшись губами моих волос. Николаса, стоявшего в дверях гостиной, мы заметили только тогда, когда сверкнула вспышка фотоаппарата. Люциус пригрозил сыну тем, что заберёт у него подарок, если тот ещё раз повторит подобное. Мужу, чтобы защитить сына, я тогда возражать не стала, но когда Николас показал мне готовый снимок, я забрала его себе. Это была моя любимая колдография. Моего лица на ней видно не было, было видно лишь то, что Люциус зарывался губами в мои волосы — но нашему сыну удалось запечатлеть тот редкий момент, когда муж не скрывал своих чувств. «Почему тебе так нравится эта колдография?» — спросил меня Люциус, когда увидел, что я очень долго разглядываю её. «Посмотри на неё и сам поймёшь», — отшутилась я тогда.
Не сразу я осознала, что по моим щекам вновь потекли слёзы, а когда осознала, то решительно поставила обе колдографии на столик и улеглась, укрывшись одеялом. Живоглот, сидевший у меня в ногах, поняв, что я уже точно собралась спать, подобрался ко мне ближе и улёгся у меня под боком. Под его громкое мурлыканье я, отогнав все мысли о том, что происходит сейчас в Малфой-мэноре и знают ли уже дети о моём исчезновении, заставила себя думать о более насущных вещах: о том, как сделать шкаф в моей комнате, потому что использование сундука для хранения одежды меня категорически не устраивало; о том, что нужно узнать, как звали того волшебника, который последним жил в этом доме; осмотреть всю территорию, относящуюся к дому — если судить по словам Мири, то это был не просто дом, а целое поместье. Ещё я вспомнила совет миссис Крейтон о том, что во время беременности мне следует наблюдаться у медика. Так, составляя себе список задач, которые мне нужно было решить на следующий день, я не заметила, как заснула.
Глава седьмая
— Кто вы? — всё ещё не убирая палочку, спросил Гарри.
читать дальше— Меня зовут Маргарет Крейтон, но сомневаюсь, что моё имя вам о чём-нибудь скажет, — ответила хозяйка. — Я переехала во Францию больше двадцати лет назад.
— Если вы уехали больше двадцати лет назад, то откуда вы знаете, кто мы?
— Вы в самом деле считаете, что в магической Британии есть человек, который не знает Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермиону Грейнджер? — с насмешливой улыбкой спросила она. — Да, я покинула остров, но я до сих пор выписываю «Пророк». Правдивостью, конечно, эта газета не отличается, но чтобы иметь представление о том, что происходит в волшебном мире, её вполне достаточно.
— Вы так и не ответили на мой вопрос. Кто вы? — всё ещё не доверяя хозяйке дома, спросил Гарри.
Я сама не могла понять, но почему-то не чувствовала недоверия к женщине, хотя это и было крайне неразумно.
В это время Живоглот, умяв предложенную ему порцию, снова подошёл к стулу, на котором сидела миссис Крейтон, и, замурлыкав, уставился на неё просящим взглядом.
— Хочешь ещё, мой хороший? — ласково спросила она. — Прошу меня извинить, — сказала она нам, вставая и уходя на кухню за другой порцией лакомства.
— Гарри, Рон, — тихонько сказала я. — Если бы она хотела причинить нам вред, Живоглот не ластился бы к ней так.
Друзья согласно кивнули и спрятали палочки.
— Так вот, как я уже сказала, зовут меня Маргарет Крейтон, — сказала хозяйка после того, как, вернувшись с ещё одной чашкой еды для Живоглота, поставила её на пол и села за стол. — За год до конца войны мой сын настоял, чтобы я уехала из Англии. Я думаю, вы прекрасно понимаете, почему, — взглянула она на меня. Я кивнула. — К несчастью, мой сын погиб. Кроме него, у меня никого не было, поэтому возвращаться я не стала.
— Вашего сына звали Алекс Крейтон? — внезапно спросил Гарри. — Он был мракоборцем?
— Да, — удивлённо посмотрела на него Маргарет. — Не думала, что кто-то, кроме меня, на этом свете ещё помнит его имя.
— Когда я начал работать в аврорате, я просмотрел дела всех мракоборцев, погибших в войне с Волдемортом, — пояснил Гарри. — Его напарником был Вилмар Линделл, отец Майкла, — посмотрел он на меня. — Вместе они и погибли.
— Да, — сказала миссис Крейтон, и по её щеке потекла одинокая слеза, которую она быстро стёрла. — Узнала я об этом только после войны. Летом девяносто седьмого года сын пришёл ко мне и сказал, что хочет, чтобы я уехала во Францию. У меня дед родом из Франции был, я к нему часто ездила, вот сын и отправил меня к нему. Объяснил мне, что может случиться, если я не уеду. Я его просила, чтобы он со мной поехал, а он говорит: не могу. Если сейчас уеду — всю жизнь буду себя проклинать. Я, говорит, остаться должен. Должен бороться со злом. Я уехала, а он остался. Целый год ни одной весточки не было о нём, а когда я наконец её получила — это было сообщение о его смерти.
Маргарет замолчала. Мы тоже не осмеливались заговорить.
— Вот так и осталась я одна, — добавила миссис Крейтон, справившись с эмоциями. — Простите, не следовало мне рассказывать вам об этом, — извиняющимся тоном сказала она.
— Что же вы делали? Как жили после? — спросила я.
— Работала врачом, — ответила она. — Когда жила в магическом мире, я была колдомедиком. Одновременно смогла получить маггловское образование, тоже медицинское. Поэтому, покинув магический мир, стала работать в больнице. Ну а потом, когда работать стало тяжело, я поселилась здесь. Сейчас вот выращиваю зелень и пряности для продажи. Недалеко отсюда есть городок, и там в одном кафе у меня постоянно их покупают.
— Как же вы живёте? — удивилась я. — Насколько я понимаю, это деревня, где живут одни магглы, и волшебников в округе нет. Вам наверняка сложно.
— Нет, не сложно, — улыбнулась миссис Крейтон. — Собственно, магией я не часто пользуюсь. Физическая работа очень хорошо помогает отвлечься от неприятных мыслей, поэтому в саду я всё делаю без магии. Особо с соседями я не сближаюсь, поэтому гостей у меня не бывает. Вы заметили, что по периметру всего участка посажены деревья? Сквозь их кроны увидеть что-либо у меня в доме и около дома просто невозможно. Впрочем, магией я пользуюсь только в доме, и то лишь для того, чтобы сделать работу, которую я не в силах сделать руками — перенести тяжести, например. Так что я вполне довольна тем, как обустроена моя жизнь. Пейте чай, пока он не остыл, — закончила она.
Некоторое время прошло в молчании.
— Я прошу прощения, — прервала его хозяйка дома, — но мне показалось, что вы знакомы с семьёй Линделлов.
— Да, — ответила я, — моя сестра помолвлена с Майклом Линделлом.
— Правда? — улыбнулась миссис Крейтон, и чувствовалось, что она искренне рада. — Если мальчик похож на отца, то ваша сестра будет счастливейшей женщиной.
— Надеюсь, что так, — согласно кивнула я. — Я общалась с ним не очень часто, но у меня сложилось впечатление, что он пылинки с неё сдувает.
— Вот-вот, — поддержала меня Маргарет, — Вилмар тоже вёл себя так по отношению к жене. Это было очень трогательно. Он был чуть старше мого сына, поэтому Алекс относился к нему как к старшему брату. А жена Вилмара потеряла в раннем детстве мать, а незадолго до окончания Хогвартса — отца. Осталась круглой сиротой. Когда Алекс начал работать в аврорате, то познакомил меня с Линделлами. Мы сдружились, и я стала относиться к Энни как к дочери, а она ко мне — как к матери. Но когда я уехала, связь между нами оборвалась. После войны я попыталась найти её, но не смогла. Очень рада узнать, что она сумела вырастить сына похожим на отца. Простите, я утомила вас, — спохватилась она. — Просто я так давно не общалась с соотечественниками, а вы мне сделали настоящий подарок, рассказав о тех, кого я знаю. Дорогая, пойдёмте, я покажу вам, где ванная, — сказала она, вставая.
Как раз за секунду до этого мой желудок сжался, а горло неприятно обожгло, и я прикрыла рот рукой. Я с изумлением взглянула на хозяйку, нобез возражений последовала за ней.
— На каком вы сроке? — спросила меня миссис Крейтон, когда я вышла из ванной.
— Точно не знаю, но чуть больше месяца, — ответила я. Почему-то этот вопрос с её стороны не показался мне неожиданным и моего удивления не вызвал.
Она покачала головой, но ничего не сказала.
— Спасибо за гостеприимство, миссис Крейтон, — сказал Гарри, когда мы вернулись в гостиную, — но нам пора.
Миссис Крейтон улыбнулась в ответ, и мы направились в двери.
— Одну минуту, — остановила нас хозяйка. Подойдя к журнальному столику, она что-то быстро написала на листке бумаги. — Вот, — протянула она листок мне, — здесь мой адрес. Если у вас возникнут какие-то трудности или нужна будет помощь, напишите мне. Одной в чужой стране остаться очень тяжело, я это испытала на себе.
— Почему вы решили, что я останусь одна в чужой стране? — настороженно спросила я.
— Это трудно объяснить, — смущённо ответила она. — Просто некоторые умозаключения.
— Мне всегда было интересно, к каким выводам можно прийти, выстроив цепочку рассуждений, — сказала я, постаравшись, чтобы мой тон не был слишком настойчивым.
С полминуты миссис Крейтон молчала, затем ответила:
— Видите ли, я живу довольно замкнуто, а единственная связь с волшебным миром, которую я не разорвала — это «Ежедневный пророк». Правды там, конечно, маловато, но чтобы быть в курсе происходящего, его достаточно — я уже об этом говорила. Других источников информации у меня нет, поэтому я очень тщательно анализирую всё, что в нём написано. А о вас троих в газете пишут довольно часто. Так вот, у меня сложилось впечатление, что вы очень любите своего мужа. Кроме того, вы любите своих детей. Примерно с месяц назад ваш муж попал в больницу. Вчера он пришёл в себя, но вы находитесьв другой стране, в то время как должны быть вместе с семьёй. Вы не из тех людей, которые оставят близких в трудной ситуации. Что может заставить такого человека, как вы, поступить подобным образом? Вы уехали из дома, будучи беременной, путешествуете на маггловском автомобиле — я решила, что вы хотите исчезнуть из магического мира и при этом чтобы никто не мог вас найти.
— Почему вы решили, что это Гермиона хочет покинуть магический мир, а не я или Рон? — скептически спросил Гарри.
— Вы, мистер Поттер, — главный аврор, — чуть насмешливо ответила миссис Крейтон, — человек публичный, поэтому покинуть магический мир если и можете незаметно, то очень ненадолго. Мистер Уизли — из магической семьи, поэтому если он и захочет покинуть магическую Британию, то вряд ли переселится в маггловский мир. Скорее, это будет магический мир в другой стране. А вот миссис Малфой — она достаточно хорошо знает маггловский мир. И не в её характере быть где-то в другом месте в то время, когда в ней нуждается семья. Вот я и предположила, что случилось нечто, заставившее её так поступить.
— Это не значит, что я собралась покинуть магический мир навсегда, — возразила я.
Миссис Крейтон покачала головой.
— Маггловский транспорт — не самый быстрый способ перемещения. Трансгрессия вам противопоказана, но порталом или каминной сетью вы вполне можете пользоваться. Я же говорю, что вы не из тех людей, которые оставят семью в трудной ситуации. Если бы вы собирались вернуться, вы воспользовались бы камином или порталом, но никак не автомобилем. А вы никуда не спешите.
Я глубоко вздохнула.
— Не переживайте, дорогая, я не собираюсь допытываться, почему вы так поступили. Я предполагаю, что причина серьёзна. В конце концов, это ваша жизнь, и вы поступаете так, как считаете нужным. Но вот что я хотела вам сказать: я работала акушером, поэтому ваше состояние немного тревожит меня. Это не первая ваша беременность, поэтому токсикоз на таком сроке меня настораживает. Возможно, я не права, и это вызвано только нервным перенапряжением. Но всё же я рекомендую вам наблюдаться у врача — неважно, колдомедика или маггла. И ещё, — немного помолчав, добавила она, — если вам нужно спрятаться, то маггловский мир для этого подходит больше, чем магический. Но это, я думаю, вы и сами понимаете.
Я признательно улыбнулась.
— И не стесняйтесь попросить меня о помощи, если она вам понадобится, — сказала миссис Крейтон. — У меня такое чувство, что я встретила очень родного человека. Наверное, это всего лишь потому, что вы поведали мне хорошие новости о тех, кого я знаю. Но мне будет очень приятно, если я смогу вам чем-то помочь.
Я снова улыбнулась, и, попрощавшись, мы втроём направились к калитке. Живоглот величаво вышагивал впереди нас, и мне снова пришла в голову мысль, что его магические способности позволяли ему чувствовать намерения окружающих.
Закрыв за собой калитку, мы ещё раз кивнули хозяйке в знак прощания. Когда она повернулась, чтобы вернуться в дом, Гарри собрался достать палочку, чтобы наложить на Маргарет заклятие забвения, но я его остановила.
— Ты уверена? — с сомнением глядя на меня, спросил Гарри.
— Уверена, — кивнула я. — Я сама не могу объяснить, почему. Но она никому не расскажет, что видела нас. И я чувствую, что она искренне предложила свою помощь. Вы будете далеко. А мне будет намного легче, если рядом будет человек, к которому можно обратиться за помощью и при этом не лгать.
— Как скажешь, — кивнул Гарри. — Поехали.
В доме Маргарет мы задержались на час, но до Руана засветло добраться вполне успели бы. Гарри расспрашивал о моих планах по покупке квартиры или дома. Насколько я знала своего друга, на следующее утро после завтрака он предложил бы мне несколько вариантов на выбор, причём с учётом моих предпочтений.
Однако мои планы в очередной раз не совпали с планами моей судьбы.
Мы сделали довольно внушительный крюк, но когда въехали в очередной заповедник, Гарри пояснил, что после него начинался уже Руан. Внезапно Живоглот, мурлыкавший, развалившись на моих коленях, вскочил и заметался на заднем сиденье, громко мяукая.
— Что с ним? — спросил Рон.
— Не знаю, — растерянно ответила я. — Не припомню ничего похожего. Остановись на всякий случай.
Машина остановилась, и Живоглот встал на задние лапы, опираясь передними на дверь и выглядывая в окно, всем видом показывая, что его нужно выпустить. Я открыла дверь, и кот, выпрыгнув, тут же рванул по дороге назад, а затем свернул в лес — я успела увидеть только кончик его хвоста.
— Живоглот, — крикнула я и бросилась к тому месту, где он скрылся.
— Странный он, — проворчал Рон, когда они с Гарри оказались возле меня. — Уже второй раз за день убегает.
— Я пойду, посмотрю, — может, он ушёл недалеко, — подавляя подступающие слёзы, сказала я, собираясь зайти в лес. Но не успела я сделать и шага, как прямо над нами сверкнула молния и начался сильнейший ливень.
— Быстро в машину, — скомандовал Гарри, и мы со всех ног побежали обратно.
— Включи стеклоочиститель на задней двери, — попросила я Гарри после того, как мы высушили одежду и волосы при помощи чар. Повернувшись на заднем сиденье, я стала смотреть на дорогу, надеясь, что Живоглот побежит обратно к машине, и собираясь открыть ему дверь. Но, по всей видимости, кота испугала начавшаяся гроза, настолько сильная, что Гарри не рискнул двинуться с места даже для того, чтобы поставить машину под защиту деревьев с более густыми кронами, чем те, под которыми находились мы. Молнии сверкали прямо над нами и сопровождались внушительными раскатами грома. Постепенно гроза ушла в сторону, а затем прекратился и дождь.
— Если мы сейчас не поедем, то вряд ли успеем в Руан до темноты, — сказал Гарри.
— Я знаю, но без Живоглота я не поеду, — сквозь слёзы ответила я.
— Я так и подумал, — кивнул Гарри. — Тогда я предлагаю сделать так: сейчас мы вернёмся назад. Перед въездом в лес была большая деревня, и там я заметил что-то вроде отеля. Переночуем там, а завтра вернёмся сюда. Место приметное, а к утру, может быть, всё подсохнет, и мы сможем даже поискать его в лесу. Сейчас земля размыта настолько, что даже на автомобиле выехать будет трудно. Согласна?
— Согласна, — немного успокоившись от предложения Гарри, кивнула я.
Как и предполагал мой друг, выехать из леса нам действительно удалось с трудом — дождь был настолько сильным, что дорога превратилась в подобие хлюпающего болота.
— Не переживай, — взглянув на меня в зеркало заднего вида, подбодрил меня Гарри. — Живоглот всегда умным был. Вспомни, сколько раз он убегал от тебя в школе.
— То в школе, а то в чужой стране, — возразила я.
— Но он-то всё равно умным остался, — усмехнулся Гарри. — Думаю, он вполне может найти нас к утру сам. А если нет — то мы завтра сюда вернёмся.
В деревне действительно был мотель, и мы без проблем сняли номера на ночь. Из-за Живоглота у меня даже аппетит пропал, и, пожелав друзьям спокойной ночи, я довольно рано отправилась спать, молясь, чтобы к утру кот вернулся сам.
Однако к утру он не вернулся.
Кроме нас, в мотеле остановились ещё два человека, которые уехали рано утром, поэтому в зале, выполнявшем роль ресторанчика, были только мы и хозяин.
— Простите, — обратилась я к нему. — Вы наверняка знаете эти места. Вчера мой кот убежал в лес недалеко отсюда. Там такое место у дороги интересное, приметное: четыре дерева, и они наклонились попарно друг к другу, словно образовывая двойную арку.
Хозяин медленно кивнул:
— Я знаю это место.
— Правда? — обрадовалась я. — Не подскажете, что в той стороне?
— Ох, не надеялся бы я сильно на вашем месте, мадам, — снова покачал головой хозяин. — Нехорошее это место. Недоброе.
— Почему? — спросил Рон.
— Там что, есть что-то опасное? — стараясь не поддаться панике, спросила я. — Не знаю — болота, например.
— Не-ет, — протянул хозяин. — Болот у нас здесь нет точно. Лес и лес, небольшие подъёмы и спуски, но в основном всё на ровной поверхности. Но в нашей местности давно говорят, что это место проклято.
— Давно — это сколько? — попыталась я выяснить у хозяина нечто более конкретное.
— Давно. Я слышал рассказы об этом от своего деда, а он — от своего. Вот и считайте.
— Давненько, — согласилась я. — А почему оно считается проклятым?
— Говорят, что в старину там пропало много людей. Местные-то стараются его стороной обходить, а вот приезжие не особо в это верят. Вот и пропадают.
— Так что, и поныне пропадают люди? — уточнил Гарри.
— А как же! Говорят, правда, что потом их находили. Далеко отсюда находили.
— И что они рассказывали? Об этом месте? — спросил Рон.
— А ничего не рассказывали, — пожал плечами хозяин. — Память они потеряли. Всё помнят про себя: и кто они, и как детьми были, и как росли — всё помнят. А с того момента, как под сатанинскими воротами прошли — так всё и забыли.
— Сатанинскими воротами? — переспросил Рон.
— Ну да, деревья эти, наклоненные друг к другу. Мадам правильно сказала — словно арку образуют. Говорят, эти ворота здесь с незапамятных времён были. Предание говорит, что в средние века их уничтожить пытались. Срубали, жгли. Но на следующий день ворота появлялись снова. А у жителей во дворах после каждой такой попытки неприятности случались: то корова сдохнет, то овца, а то и две пропадут. Неприятности не сильно большие, но никто не знал, с кем беда случится в следующий раз. Люди возмущаться начали, и в конце концов ворота трогать перестали. Просто обходить стороной это место старались. Да и до сих пор стараются. Но с вашим котом, мадам, может быть, ничего и не случится — всё-таки он не человек. Кот-то приметный? — спросил он.
Я кивнула и описала Живоглота.
— Да, приметный. Такого не заметить невозможно будет. Вот что, позванивайте мне время от времени. Если я что-нибудь услышу — скажу вам об этом. Вот мой телефон, — протянул он мне визитную карточку.
Я признательно улыбнулась и взяла карточку.
— Но всё же я надеюсь, что смогу его найти, — добавила я.
— Дай бог, дай бог, — кивнул несколько раз хозяин.
Расплатившись, мы попрощались с хозяином и вышли на улицу.
— Ох, чувствую, что нас ждёт приключение, — с блеском в глазах проговорил Рон перед тем, как сесть в машину.
— Думаю, да, — согласился Гарри, — только я не очень-то рад этому. Ясно, что это место заколдовано, и всем этим людям стёрли память. Если, конечно, хозяин прав и нет естественных причин амнезии, типа неудачных падений и ударов головой. Только я не слышал ничего подобного. Вернее, по отдельности все эти действия можно объяснить, но в сумме получается какая-то закономерность, и вот о таком я никогда не слышал. А ты, Гермиона?
— Никогда, — ответила я.
— Вот это-то меня и настораживает. Был бы я один или мы с тобой вдвоём, Рон, — я бы не переживал. Но Гермиона беременна...
— Я пойду с вами, — решительно сказала я.
— Могла бы и не говорить, — усмехнулся Гарри. — Только при одном условии: в случае опасности рискуем мы с Роном, но не ты.
— А если я не соглашусь? — спросила я.
— Тогда мы не сдвинемся с места и будем сидеть в машине до тех пор, пока твой кот не найдётся сам. Или пока ты не согласишься, — насмешливо ответил Гарри.
— Согласна, — пробурчала я. — Поехали.
— Вот и славно, — сказал Гарри, трогаясь с места.
Меньше чем через десять минут мы подъехали к тому месту, откуда убежал кот. Живоглота я увидела издалека: он сидел на обочине и ждал нас.
— Живоглот! — радостно воскликнула я, выйдя из машины, и побежала к коту. Он замурлыкал, когда я взяла его на руки и крепко прижала к себе. — Ну и напугал ты меня! Пойдём, нам пора, — сказала я, повернувшись к машине.
Но не успела я сделать и пары шагов, как кот выпустил когти, чего не случалось с ним раньше, и, оттолкнувшись, спрыгнул на землю, оставив на моих руках глубокие царапины.
— Разбойник, — проборматала я, залечивая их заклинанием. — Ну, и что всё это значит? — посмотрела я на Живоглота.
Кот не спеша прошёл прямо к тем деревьям, а затем остановился и посмотрел на меня.
— Живоглот, — сказала я, сделав несколько шагов, намереваясь снова взять кота на руки. Но как только я прошла немного вперёд, он снова прошёл вперёд прямо под аркой и снова остановился, глядя на меня. Он явно хотел, чтобы я шла за ним.
— Гермиона! — в один голос воскликнули Гарри и Рон позади меня.
— Рон, останься на всякий случай здесь, — велел Гарри, трансгрессировав ко мне. Он схватил меня за руку, но напрасно: я даже и не думала идти под арку одна.
Увидев возле меня Гарри, Живоглот снова сделал ещё несколько шагов и снова остановился, глядя на нас и приглашая идти за ним.
— Держись за мной, — сказал Гарри, направив вперёд палочку и проходя под аркой. Я тоже достала палочку и приготовилась к тому, что нужно будет в любой момент защищаться.
Однако ничего не произошло. За аркой не было никакой явной опасности: вокруг был тот же лес, что мы видели с дороги. Мы огляделись.
— Смотри, Гарри, — сказала я, взглянув на землю. Одно отличие всё же было: прямо перед нами оказалась длинная, вымощенная камнем дорога. С той стороны арки она была не видна, но сейчас мы шагали прямо по заросшим травой камням. Складывалось ощущение, что дорогой этой давно не пользовались, и мы были первыми, кто ступил на этот путь за многие годы. Живоглот деловито вышагивал впереди, временами оглядываясь на нас, словно проверяя, следуем ли мы за ним.
— Рон! — громко сказал Гарри.
— Не кричи, я прекрасно слышу, — отозвался Рон.
— Это хорошо, — пробормотал Гарри. — Значит, ограничений звука нет. Рон, садись в машину и поезжай за нами, — сказал он чуть громче.
Мы потихоньку продвигались вперёд. Первым бежал Живоглот, время от времени останавливаясь и поджидая нас. Затем шли мы с Гарри с палочками наготове, а за нами на машине медленно ехал Рон.
Не знаю, какое расстояние мы прошли и сколько времени это продолжалось, но Живоглот наконец остановился и сел, глядя на небольшую поляну перед собой. Гарри сделал Рону знак присоединиться к нам, и Рон подошёл к нам, по пути доставая палочку. Втроём мы подошли к Живоглоту и стали смотреть в ту же сторону, что и он.
Что произошло, мы поняли не сразу. Но внезапно поляна на наших глазах словно стала расширяться, при этом деревья вокруг как будто не сдвинулись ни на дюйм. Постепенно центральная часть поляны начала возвышаться, а затем на ней появился частокол: высокий, выше человеческого роста раза в два — два с половиной, из толстых брёвен в несколько рядов.
— Что это? — прошептал Рон.
— Палисад, — тихонько ответила я. — В средние века его возводили вокруг военных укреплений как препятствие для нападающих. Однако палисад не мог защитить от противника, если тот пользовался огнём или осадными орудиями. Поэтому постепенно вместо палисада стали строить каменные стены, как более надёжную защиту. Но палисад продолжали возводить как временное укрепление на период постройки домов и сооружений. Если я не ошибаюсь, за частоколом должен быть дом, а возможно, даже несколько. И ещё, насколько я знаю, перед частоколом должен располагаться ров.
— Вот и ров, — откликнулся Гарри. Перед частоколом действительно начал появляться довольно широкий и достаточно глубокий ров, который словно сам по себе наполнился водой.
Наконец, прямо перед нами часть палисада превратилась в массивные ворота, и в последнюю очередь появился деревянный мост через ров, ведущий к ним.
— Ну что, идём вперёд? — спросил нас Гарри.
— Идём, — хором откликнулись мы с Роном.
Живоглот тем временем неторопливо прошествовал по мосту, подошёл прямо к воротам и уселся перед ними, время от времени поглядывая на нас. Вслед за ним перешли мост и мы. Остановившись, Гарри применил какое-то специальное заклинание.
— Вроде никаких чар и заклинаний не наложено, — сказал он. — Алохомора!
Но ворота и не подумали открываться.
— Алохомора! — вслед за Гарри попробовал открыть их Рон.
Всё осталось по-прежнему.
— Попробуй ты, Гермона, — посмотрели на меня друзья.
Но и моё заклинание не сработало.
— Не хотелось бы взрывать их, — пробормотал Гарри.
— Подожди, — остановила я друга. — Взорвать и сжечь мы всегда успеем. Это строение уникально и для маггловского, и для магического мира. Цельный палисад — такого во всём мире не найдёшь. А этот, по всей видимости, настоящий, средневековый. Давайте для начала просто посмотрим. Ну и, может быть, попробуем обойти его кругом.
Гарри согласно кивнул, и мы втроём подошли вплотную к воротам. Ничего необычного в них не было. Вернее, сами по себе они как раз и были необычны, но это было всего лишь обыкновенное дерево. Живоглот мяукнул и посмотрел на нас снизу вверх, а затем — на ворота.
— Посмотрим, — словно про себя пробормотал Гарри, кладя руки на дерево и ладонями изучая все неровности. Вслед за ним мы с Роном тоже прикоснулись к воротам.
Внезапно створки вздрогнули и с ужасным скрежетом начали распахиваться внутрь. Мы все тут же схватились за палочки и выставили их перед собой, ожидая нападения.
Но опять никакой опасности не было. Живоглот, как только ворота распахнулись полностью, неторопливо прошёл внутрь и, уже не оборачиваясь, пошёл прямо. Мы вошли вслед за ним.
Я огляделась. Частокол, насколько я могла видеть, ограждал круглую площадку внушительных размеров. Но что привлекло наше внимание в первую очередь — это большая круглая каменная башня, возвышавшаяся в центре этой площадки. Не скажу, что башня была высокой — и в Англии, и в Шотландии, и во Франции я видела гораздо более высокие башни в старинных замках. Но если судить по размерам её основания, сомневаться не приходилось — стены башни были достаточно мощными. Я снова огляделась: на той части площадки, которая была видна глазу, росли деревья и кусты, стояли небольшие хозяйственные постройки: навес над поленницей, сарай, ещё что-то, по виду напоминавшее конюшню (почему-то в голову мне пришло именно то, что это конюшня).
— Старинная башня? — услышала я Рона.
— Думаю, да, — кивнула я.
— Странно. Зачем на такой большой площадке размещать одну только башню? Жить же в ней нельзя.
— Да нет, Рон, — ответила я. — В какой-то период средневековья люди стали строить такие башни, которые служили одновременно и оборонительным сооружением, и жильём. На нижних этажах располагались складские помещения, на верхних — жилые. Несколько башен такого типа сохранились до наших дней. Мне кажется странным немного другое.
— Что именно? — оглядывая территорию, спросил Гарри.
— Мне кажется, что в такой башне жить не очень удобно. Она недостаточно высока для того, чтобы совмещать и служебные, и жилые этажи. Хотя стены наверняка очень толстые и для обороны подошли бы. Посмотрим, что с другой стороны? — предложила я друзьям.
От ворот к башне вела дорожка, тоже выложенная камнем, но видно было, что за ней ухаживают. Именно по ней, не спеша, вышагивал мой кот. Последовав за Живоглотом, мы обогнули башню и оказались возле двухэтажного дома, присоединённого к башне небольшим переходом.
— А вот это совсем уже странно, — пробормотала я.
— Что странно? — спросили Гарри и Рон.
— Дом, — ответила я. — Дом, соединённый с башней.
— Ну, ты же сама сказала, что в башне, по-твоему, жить неудобно. Видимо, живут здесь. Чем-то напоминает замок.
Тем временем Живоглот подошёл к двери, уселся возле неё и несколько раз мяукнул, привлекая к себе внимание.
— Попробуем зайти внутрь? — предложил Рон.
— Попробуем, — согласился Гарри. — Но сначала... Хозяева! — громко позвал он. — Есть кто дома?
Никто не отозвался в ответ.
Мы попробовали открыть дверь с помощью заклинаний, но ни заклинание Гарри, ни Рона, ни моё снова не сработали.
— Тогда попробуем так же как с воротами, — предложил Гарри, прикасаясь ладонями к двери.
Дверь исследовал сначала Гарри, затем Рон, но она по-прежнему оставалась закрытой. Но стоило мне только слегка коснуться её, как дверь тут же распахнулась.
Друзья с изумлением посмотрели на меня, но не сказали ни слова.
— Я вперёд, Гермиона за мной, ты последний, Рон, — скомандовал Гарри, и в таком порядке мы вошли в дом.
Мы оказались в большом зале. Я огляделась: окна располагались с одной стороны зала, у противоположной стены — камин. Несколько дверей и арка, под которой виднелся краешек лестницы, ведущей наверх — по-видимому, на второй этаж. Посреди зала стоял большой стол, а возле него — скамьи.
— Здесь никого нет, — сказал Гарри. — Но при этом дом явно обитаем.
— Я поняла, что в доме необычного, — через некоторое время, оглядевшись, сказала я.
— Что? — тут же повернулись ко мне друзья.
— Здесь совмещение довольно далёких друг от друга эпох, — ответила я. — Это действительно средневековый замок, но довольно раннего периода. Скорее, это прообраз привычного нам замка. Такие замки строили не позднее десятого века.
— Почему ты так решила? — с сомнением спросил Гарри.
— Дом двухэтажный, и вход только на уровне первого этажа. Сам дом представляет собой простейший прямоугольник, никаких сложных элементов. Первый этаж — каменный, второй — из дерева. Это те приметы, которые я могу точно назвать.
— Я привык к тому, что ты всё или почти всё знаешь о магии, — сказал Рон. — Но история развития маггловских замков... Когда ты успела её изучить?
— Вообще-то я многим интересовалась и до поступления в Хогвартс, — пожала плечами я. — История развития строительства замков невероятно увлекательна, если учесть, что по всей стране сохранились замки самых разных эпох, которые можно использовать как наглядные примеры.Так вот, — продолжила я свой рассказ, — этот дом —именно дом, он не предназначен для обороны.
— А что ты имела в виду, говоря о совмещении эпох? — спросил Гарри.
— Да, — продолжила я. — Во-первых, частокол. Не похоже, что он возводился как временная защита, которую затем должна была заменить постоянная каменная стена. Значит, частокол — это постоянное ограждение. А использовать частоколы как постоянную защиту перестали веке в десятом. Нет, в одиннадцатом, — немного подумав, поправилась я. — Во-вторых, башня. Если дом был построен в десятом или пусть даже в одиннадцатом веке, то башни здесь быть просто не должно. В то время башню строили за пределами двора. То есть вся эта площадка, которая огорожена палисадом, являлась домом с дворовыми постройками. За пределами двора насыпался высокий холм, на его вершине как раз и строилась башня. Вершина холма тоже огораживалась частоколом. А попасть туда можно было по подвесному мосту, который соединял холм с двором. В случае необходимости мост просто скидывался вниз, и защитники в такой башне могли выдерживать достаточно долгие осады. Когда я увидела одинокую башню за частоколом, я как раз и подумала о том, что она должна бы стоять на вершине холма, но никак не посреди леса. Переносить башни внутрь двора стали гораздо позже, уже веке в двенадцатом, когда стены замков стали строить полностью из камня. И совсем мне непонятно, почему дом соединён с башней переходом. О таком я никогда не слышала. Всё-таки такая пристройка значительно снижает обороноспособность башни. Я бы предположила, что дом построили позже, чем башню, когда необходимость обороняться в замках уже отпала, если бы не была уверена, что это не так. Ко всему прочему, — снова оглядев интерьер дома, продолжила я, — для того времени дом слишком удобно обустроен. Например, вход на второй этаж. В то время вход на второй этаж всегда делали снаружи. А здесь он находится внутри, да ещё довольно изящно вписан в интерьер, с помощью арки — кивнула я в сторону лестницы, видневшейся в боковом проходе.
— И чем, по-твоему, это можно объяснить? — не став слушать остальные примеры, спросил Гарри.
— Ясно, что мы в доме волшебника. А дальше два варианта: либо этот волшебник опередил своё время и создал дом по своим потребностям. Примерно так же, как в Хогвартсе — там тоже многое в обустройстве быта не соответствует времени постройки замка. Либо этот волшебник живёт сейчас здесь, но при этом ему удалось сохранить в неприкосновенности внешний старинный вид дома.
Неожиданно Живоглот, дотоле сидевший рядом с нами, вскочил, выгнул спину и зашипел, глядя в сторону двери. Его шерсть была вздыблена.
— Скорее всего, второй вариант, — настороженно сказал Гарри, поворачиваясь к двери. То, что произошло дальше, длилось всего пару секунд. Гарри громко окликнул Рона, и оба моих друга встали передо мной, закрыв меня собой и одновременно выставив щиты. Последнее, что я видела — это как Рон и Гарри пошатнулись от мощного удара и начали падать прямо на меня. Закричав, я попыталась их подхватить, но внезапно перестала что-либо видеть.
Сколько времени это продолжалось, я не знаю. Вокруг меня был сплошной свет. Белый свет, в котором ничего нельзя было разглядеть. Но при этом он не слепил и был комфортен для глаз. А ещё я не слышала ни звука, словно находилась в каком-то вакууме.
Когда я начала что-то слышать и видеть вокруг, то поняла, что лежу на мягкой кровати. Пытаясь понять, где нахожусь, я повернула голову. В нескольких шагах от меня стоял домовый эльф. Он выглядел очень старым и чем-то напомнил мне Кикимера. Но в отличие от Кикимера от него буквально веяло какой-то... уверенностью... Нет, даже не уверенностью, а сознанием собственного достоинства. Вы можете представить Кикимера, который так и излучает чувство собственного достоинства?
Увидев, что я смотрю на него, эльф подобрался и с тем же достоинством произнёс на старофранцузском:
— Мири рад наконец-то приветствовать хозяйку в её доме.
читать дальше— Меня зовут Маргарет Крейтон, но сомневаюсь, что моё имя вам о чём-нибудь скажет, — ответила хозяйка. — Я переехала во Францию больше двадцати лет назад.
— Если вы уехали больше двадцати лет назад, то откуда вы знаете, кто мы?
— Вы в самом деле считаете, что в магической Британии есть человек, который не знает Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермиону Грейнджер? — с насмешливой улыбкой спросила она. — Да, я покинула остров, но я до сих пор выписываю «Пророк». Правдивостью, конечно, эта газета не отличается, но чтобы иметь представление о том, что происходит в волшебном мире, её вполне достаточно.
— Вы так и не ответили на мой вопрос. Кто вы? — всё ещё не доверяя хозяйке дома, спросил Гарри.
Я сама не могла понять, но почему-то не чувствовала недоверия к женщине, хотя это и было крайне неразумно.
В это время Живоглот, умяв предложенную ему порцию, снова подошёл к стулу, на котором сидела миссис Крейтон, и, замурлыкав, уставился на неё просящим взглядом.
— Хочешь ещё, мой хороший? — ласково спросила она. — Прошу меня извинить, — сказала она нам, вставая и уходя на кухню за другой порцией лакомства.
— Гарри, Рон, — тихонько сказала я. — Если бы она хотела причинить нам вред, Живоглот не ластился бы к ней так.
Друзья согласно кивнули и спрятали палочки.
— Так вот, как я уже сказала, зовут меня Маргарет Крейтон, — сказала хозяйка после того, как, вернувшись с ещё одной чашкой еды для Живоглота, поставила её на пол и села за стол. — За год до конца войны мой сын настоял, чтобы я уехала из Англии. Я думаю, вы прекрасно понимаете, почему, — взглянула она на меня. Я кивнула. — К несчастью, мой сын погиб. Кроме него, у меня никого не было, поэтому возвращаться я не стала.
— Вашего сына звали Алекс Крейтон? — внезапно спросил Гарри. — Он был мракоборцем?
— Да, — удивлённо посмотрела на него Маргарет. — Не думала, что кто-то, кроме меня, на этом свете ещё помнит его имя.
— Когда я начал работать в аврорате, я просмотрел дела всех мракоборцев, погибших в войне с Волдемортом, — пояснил Гарри. — Его напарником был Вилмар Линделл, отец Майкла, — посмотрел он на меня. — Вместе они и погибли.
— Да, — сказала миссис Крейтон, и по её щеке потекла одинокая слеза, которую она быстро стёрла. — Узнала я об этом только после войны. Летом девяносто седьмого года сын пришёл ко мне и сказал, что хочет, чтобы я уехала во Францию. У меня дед родом из Франции был, я к нему часто ездила, вот сын и отправил меня к нему. Объяснил мне, что может случиться, если я не уеду. Я его просила, чтобы он со мной поехал, а он говорит: не могу. Если сейчас уеду — всю жизнь буду себя проклинать. Я, говорит, остаться должен. Должен бороться со злом. Я уехала, а он остался. Целый год ни одной весточки не было о нём, а когда я наконец её получила — это было сообщение о его смерти.
Маргарет замолчала. Мы тоже не осмеливались заговорить.
— Вот так и осталась я одна, — добавила миссис Крейтон, справившись с эмоциями. — Простите, не следовало мне рассказывать вам об этом, — извиняющимся тоном сказала она.
— Что же вы делали? Как жили после? — спросила я.
— Работала врачом, — ответила она. — Когда жила в магическом мире, я была колдомедиком. Одновременно смогла получить маггловское образование, тоже медицинское. Поэтому, покинув магический мир, стала работать в больнице. Ну а потом, когда работать стало тяжело, я поселилась здесь. Сейчас вот выращиваю зелень и пряности для продажи. Недалеко отсюда есть городок, и там в одном кафе у меня постоянно их покупают.
— Как же вы живёте? — удивилась я. — Насколько я понимаю, это деревня, где живут одни магглы, и волшебников в округе нет. Вам наверняка сложно.
— Нет, не сложно, — улыбнулась миссис Крейтон. — Собственно, магией я не часто пользуюсь. Физическая работа очень хорошо помогает отвлечься от неприятных мыслей, поэтому в саду я всё делаю без магии. Особо с соседями я не сближаюсь, поэтому гостей у меня не бывает. Вы заметили, что по периметру всего участка посажены деревья? Сквозь их кроны увидеть что-либо у меня в доме и около дома просто невозможно. Впрочем, магией я пользуюсь только в доме, и то лишь для того, чтобы сделать работу, которую я не в силах сделать руками — перенести тяжести, например. Так что я вполне довольна тем, как обустроена моя жизнь. Пейте чай, пока он не остыл, — закончила она.
Некоторое время прошло в молчании.
— Я прошу прощения, — прервала его хозяйка дома, — но мне показалось, что вы знакомы с семьёй Линделлов.
— Да, — ответила я, — моя сестра помолвлена с Майклом Линделлом.
— Правда? — улыбнулась миссис Крейтон, и чувствовалось, что она искренне рада. — Если мальчик похож на отца, то ваша сестра будет счастливейшей женщиной.
— Надеюсь, что так, — согласно кивнула я. — Я общалась с ним не очень часто, но у меня сложилось впечатление, что он пылинки с неё сдувает.
— Вот-вот, — поддержала меня Маргарет, — Вилмар тоже вёл себя так по отношению к жене. Это было очень трогательно. Он был чуть старше мого сына, поэтому Алекс относился к нему как к старшему брату. А жена Вилмара потеряла в раннем детстве мать, а незадолго до окончания Хогвартса — отца. Осталась круглой сиротой. Когда Алекс начал работать в аврорате, то познакомил меня с Линделлами. Мы сдружились, и я стала относиться к Энни как к дочери, а она ко мне — как к матери. Но когда я уехала, связь между нами оборвалась. После войны я попыталась найти её, но не смогла. Очень рада узнать, что она сумела вырастить сына похожим на отца. Простите, я утомила вас, — спохватилась она. — Просто я так давно не общалась с соотечественниками, а вы мне сделали настоящий подарок, рассказав о тех, кого я знаю. Дорогая, пойдёмте, я покажу вам, где ванная, — сказала она, вставая.
Как раз за секунду до этого мой желудок сжался, а горло неприятно обожгло, и я прикрыла рот рукой. Я с изумлением взглянула на хозяйку, нобез возражений последовала за ней.
— На каком вы сроке? — спросила меня миссис Крейтон, когда я вышла из ванной.
— Точно не знаю, но чуть больше месяца, — ответила я. Почему-то этот вопрос с её стороны не показался мне неожиданным и моего удивления не вызвал.
Она покачала головой, но ничего не сказала.
— Спасибо за гостеприимство, миссис Крейтон, — сказал Гарри, когда мы вернулись в гостиную, — но нам пора.
Миссис Крейтон улыбнулась в ответ, и мы направились в двери.
— Одну минуту, — остановила нас хозяйка. Подойдя к журнальному столику, она что-то быстро написала на листке бумаги. — Вот, — протянула она листок мне, — здесь мой адрес. Если у вас возникнут какие-то трудности или нужна будет помощь, напишите мне. Одной в чужой стране остаться очень тяжело, я это испытала на себе.
— Почему вы решили, что я останусь одна в чужой стране? — настороженно спросила я.
— Это трудно объяснить, — смущённо ответила она. — Просто некоторые умозаключения.
— Мне всегда было интересно, к каким выводам можно прийти, выстроив цепочку рассуждений, — сказала я, постаравшись, чтобы мой тон не был слишком настойчивым.
С полминуты миссис Крейтон молчала, затем ответила:
— Видите ли, я живу довольно замкнуто, а единственная связь с волшебным миром, которую я не разорвала — это «Ежедневный пророк». Правды там, конечно, маловато, но чтобы быть в курсе происходящего, его достаточно — я уже об этом говорила. Других источников информации у меня нет, поэтому я очень тщательно анализирую всё, что в нём написано. А о вас троих в газете пишут довольно часто. Так вот, у меня сложилось впечатление, что вы очень любите своего мужа. Кроме того, вы любите своих детей. Примерно с месяц назад ваш муж попал в больницу. Вчера он пришёл в себя, но вы находитесьв другой стране, в то время как должны быть вместе с семьёй. Вы не из тех людей, которые оставят близких в трудной ситуации. Что может заставить такого человека, как вы, поступить подобным образом? Вы уехали из дома, будучи беременной, путешествуете на маггловском автомобиле — я решила, что вы хотите исчезнуть из магического мира и при этом чтобы никто не мог вас найти.
— Почему вы решили, что это Гермиона хочет покинуть магический мир, а не я или Рон? — скептически спросил Гарри.
— Вы, мистер Поттер, — главный аврор, — чуть насмешливо ответила миссис Крейтон, — человек публичный, поэтому покинуть магический мир если и можете незаметно, то очень ненадолго. Мистер Уизли — из магической семьи, поэтому если он и захочет покинуть магическую Британию, то вряд ли переселится в маггловский мир. Скорее, это будет магический мир в другой стране. А вот миссис Малфой — она достаточно хорошо знает маггловский мир. И не в её характере быть где-то в другом месте в то время, когда в ней нуждается семья. Вот я и предположила, что случилось нечто, заставившее её так поступить.
— Это не значит, что я собралась покинуть магический мир навсегда, — возразила я.
Миссис Крейтон покачала головой.
— Маггловский транспорт — не самый быстрый способ перемещения. Трансгрессия вам противопоказана, но порталом или каминной сетью вы вполне можете пользоваться. Я же говорю, что вы не из тех людей, которые оставят семью в трудной ситуации. Если бы вы собирались вернуться, вы воспользовались бы камином или порталом, но никак не автомобилем. А вы никуда не спешите.
Я глубоко вздохнула.
— Не переживайте, дорогая, я не собираюсь допытываться, почему вы так поступили. Я предполагаю, что причина серьёзна. В конце концов, это ваша жизнь, и вы поступаете так, как считаете нужным. Но вот что я хотела вам сказать: я работала акушером, поэтому ваше состояние немного тревожит меня. Это не первая ваша беременность, поэтому токсикоз на таком сроке меня настораживает. Возможно, я не права, и это вызвано только нервным перенапряжением. Но всё же я рекомендую вам наблюдаться у врача — неважно, колдомедика или маггла. И ещё, — немного помолчав, добавила она, — если вам нужно спрятаться, то маггловский мир для этого подходит больше, чем магический. Но это, я думаю, вы и сами понимаете.
Я признательно улыбнулась.
— И не стесняйтесь попросить меня о помощи, если она вам понадобится, — сказала миссис Крейтон. — У меня такое чувство, что я встретила очень родного человека. Наверное, это всего лишь потому, что вы поведали мне хорошие новости о тех, кого я знаю. Но мне будет очень приятно, если я смогу вам чем-то помочь.
Я снова улыбнулась, и, попрощавшись, мы втроём направились к калитке. Живоглот величаво вышагивал впереди нас, и мне снова пришла в голову мысль, что его магические способности позволяли ему чувствовать намерения окружающих.
Закрыв за собой калитку, мы ещё раз кивнули хозяйке в знак прощания. Когда она повернулась, чтобы вернуться в дом, Гарри собрался достать палочку, чтобы наложить на Маргарет заклятие забвения, но я его остановила.
— Ты уверена? — с сомнением глядя на меня, спросил Гарри.
— Уверена, — кивнула я. — Я сама не могу объяснить, почему. Но она никому не расскажет, что видела нас. И я чувствую, что она искренне предложила свою помощь. Вы будете далеко. А мне будет намного легче, если рядом будет человек, к которому можно обратиться за помощью и при этом не лгать.
— Как скажешь, — кивнул Гарри. — Поехали.
В доме Маргарет мы задержались на час, но до Руана засветло добраться вполне успели бы. Гарри расспрашивал о моих планах по покупке квартиры или дома. Насколько я знала своего друга, на следующее утро после завтрака он предложил бы мне несколько вариантов на выбор, причём с учётом моих предпочтений.
Однако мои планы в очередной раз не совпали с планами моей судьбы.
* * *
Мы сделали довольно внушительный крюк, но когда въехали в очередной заповедник, Гарри пояснил, что после него начинался уже Руан. Внезапно Живоглот, мурлыкавший, развалившись на моих коленях, вскочил и заметался на заднем сиденье, громко мяукая.
— Что с ним? — спросил Рон.
— Не знаю, — растерянно ответила я. — Не припомню ничего похожего. Остановись на всякий случай.
Машина остановилась, и Живоглот встал на задние лапы, опираясь передними на дверь и выглядывая в окно, всем видом показывая, что его нужно выпустить. Я открыла дверь, и кот, выпрыгнув, тут же рванул по дороге назад, а затем свернул в лес — я успела увидеть только кончик его хвоста.
— Живоглот, — крикнула я и бросилась к тому месту, где он скрылся.
— Странный он, — проворчал Рон, когда они с Гарри оказались возле меня. — Уже второй раз за день убегает.
— Я пойду, посмотрю, — может, он ушёл недалеко, — подавляя подступающие слёзы, сказала я, собираясь зайти в лес. Но не успела я сделать и шага, как прямо над нами сверкнула молния и начался сильнейший ливень.
— Быстро в машину, — скомандовал Гарри, и мы со всех ног побежали обратно.
— Включи стеклоочиститель на задней двери, — попросила я Гарри после того, как мы высушили одежду и волосы при помощи чар. Повернувшись на заднем сиденье, я стала смотреть на дорогу, надеясь, что Живоглот побежит обратно к машине, и собираясь открыть ему дверь. Но, по всей видимости, кота испугала начавшаяся гроза, настолько сильная, что Гарри не рискнул двинуться с места даже для того, чтобы поставить машину под защиту деревьев с более густыми кронами, чем те, под которыми находились мы. Молнии сверкали прямо над нами и сопровождались внушительными раскатами грома. Постепенно гроза ушла в сторону, а затем прекратился и дождь.
— Если мы сейчас не поедем, то вряд ли успеем в Руан до темноты, — сказал Гарри.
— Я знаю, но без Живоглота я не поеду, — сквозь слёзы ответила я.
— Я так и подумал, — кивнул Гарри. — Тогда я предлагаю сделать так: сейчас мы вернёмся назад. Перед въездом в лес была большая деревня, и там я заметил что-то вроде отеля. Переночуем там, а завтра вернёмся сюда. Место приметное, а к утру, может быть, всё подсохнет, и мы сможем даже поискать его в лесу. Сейчас земля размыта настолько, что даже на автомобиле выехать будет трудно. Согласна?
— Согласна, — немного успокоившись от предложения Гарри, кивнула я.
Как и предполагал мой друг, выехать из леса нам действительно удалось с трудом — дождь был настолько сильным, что дорога превратилась в подобие хлюпающего болота.
— Не переживай, — взглянув на меня в зеркало заднего вида, подбодрил меня Гарри. — Живоглот всегда умным был. Вспомни, сколько раз он убегал от тебя в школе.
— То в школе, а то в чужой стране, — возразила я.
— Но он-то всё равно умным остался, — усмехнулся Гарри. — Думаю, он вполне может найти нас к утру сам. А если нет — то мы завтра сюда вернёмся.
В деревне действительно был мотель, и мы без проблем сняли номера на ночь. Из-за Живоглота у меня даже аппетит пропал, и, пожелав друзьям спокойной ночи, я довольно рано отправилась спать, молясь, чтобы к утру кот вернулся сам.
Однако к утру он не вернулся.
Кроме нас, в мотеле остановились ещё два человека, которые уехали рано утром, поэтому в зале, выполнявшем роль ресторанчика, были только мы и хозяин.
— Простите, — обратилась я к нему. — Вы наверняка знаете эти места. Вчера мой кот убежал в лес недалеко отсюда. Там такое место у дороги интересное, приметное: четыре дерева, и они наклонились попарно друг к другу, словно образовывая двойную арку.
Хозяин медленно кивнул:
— Я знаю это место.
— Правда? — обрадовалась я. — Не подскажете, что в той стороне?
— Ох, не надеялся бы я сильно на вашем месте, мадам, — снова покачал головой хозяин. — Нехорошее это место. Недоброе.
— Почему? — спросил Рон.
— Там что, есть что-то опасное? — стараясь не поддаться панике, спросила я. — Не знаю — болота, например.
— Не-ет, — протянул хозяин. — Болот у нас здесь нет точно. Лес и лес, небольшие подъёмы и спуски, но в основном всё на ровной поверхности. Но в нашей местности давно говорят, что это место проклято.
— Давно — это сколько? — попыталась я выяснить у хозяина нечто более конкретное.
— Давно. Я слышал рассказы об этом от своего деда, а он — от своего. Вот и считайте.
— Давненько, — согласилась я. — А почему оно считается проклятым?
— Говорят, что в старину там пропало много людей. Местные-то стараются его стороной обходить, а вот приезжие не особо в это верят. Вот и пропадают.
— Так что, и поныне пропадают люди? — уточнил Гарри.
— А как же! Говорят, правда, что потом их находили. Далеко отсюда находили.
— И что они рассказывали? Об этом месте? — спросил Рон.
— А ничего не рассказывали, — пожал плечами хозяин. — Память они потеряли. Всё помнят про себя: и кто они, и как детьми были, и как росли — всё помнят. А с того момента, как под сатанинскими воротами прошли — так всё и забыли.
— Сатанинскими воротами? — переспросил Рон.
— Ну да, деревья эти, наклоненные друг к другу. Мадам правильно сказала — словно арку образуют. Говорят, эти ворота здесь с незапамятных времён были. Предание говорит, что в средние века их уничтожить пытались. Срубали, жгли. Но на следующий день ворота появлялись снова. А у жителей во дворах после каждой такой попытки неприятности случались: то корова сдохнет, то овца, а то и две пропадут. Неприятности не сильно большие, но никто не знал, с кем беда случится в следующий раз. Люди возмущаться начали, и в конце концов ворота трогать перестали. Просто обходить стороной это место старались. Да и до сих пор стараются. Но с вашим котом, мадам, может быть, ничего и не случится — всё-таки он не человек. Кот-то приметный? — спросил он.
Я кивнула и описала Живоглота.
— Да, приметный. Такого не заметить невозможно будет. Вот что, позванивайте мне время от времени. Если я что-нибудь услышу — скажу вам об этом. Вот мой телефон, — протянул он мне визитную карточку.
Я признательно улыбнулась и взяла карточку.
— Но всё же я надеюсь, что смогу его найти, — добавила я.
— Дай бог, дай бог, — кивнул несколько раз хозяин.
Расплатившись, мы попрощались с хозяином и вышли на улицу.
— Ох, чувствую, что нас ждёт приключение, — с блеском в глазах проговорил Рон перед тем, как сесть в машину.
— Думаю, да, — согласился Гарри, — только я не очень-то рад этому. Ясно, что это место заколдовано, и всем этим людям стёрли память. Если, конечно, хозяин прав и нет естественных причин амнезии, типа неудачных падений и ударов головой. Только я не слышал ничего подобного. Вернее, по отдельности все эти действия можно объяснить, но в сумме получается какая-то закономерность, и вот о таком я никогда не слышал. А ты, Гермиона?
— Никогда, — ответила я.
— Вот это-то меня и настораживает. Был бы я один или мы с тобой вдвоём, Рон, — я бы не переживал. Но Гермиона беременна...
— Я пойду с вами, — решительно сказала я.
— Могла бы и не говорить, — усмехнулся Гарри. — Только при одном условии: в случае опасности рискуем мы с Роном, но не ты.
— А если я не соглашусь? — спросила я.
— Тогда мы не сдвинемся с места и будем сидеть в машине до тех пор, пока твой кот не найдётся сам. Или пока ты не согласишься, — насмешливо ответил Гарри.
— Согласна, — пробурчала я. — Поехали.
— Вот и славно, — сказал Гарри, трогаясь с места.
Меньше чем через десять минут мы подъехали к тому месту, откуда убежал кот. Живоглота я увидела издалека: он сидел на обочине и ждал нас.
— Живоглот! — радостно воскликнула я, выйдя из машины, и побежала к коту. Он замурлыкал, когда я взяла его на руки и крепко прижала к себе. — Ну и напугал ты меня! Пойдём, нам пора, — сказала я, повернувшись к машине.
Но не успела я сделать и пары шагов, как кот выпустил когти, чего не случалось с ним раньше, и, оттолкнувшись, спрыгнул на землю, оставив на моих руках глубокие царапины.
— Разбойник, — проборматала я, залечивая их заклинанием. — Ну, и что всё это значит? — посмотрела я на Живоглота.
Кот не спеша прошёл прямо к тем деревьям, а затем остановился и посмотрел на меня.
— Живоглот, — сказала я, сделав несколько шагов, намереваясь снова взять кота на руки. Но как только я прошла немного вперёд, он снова прошёл вперёд прямо под аркой и снова остановился, глядя на меня. Он явно хотел, чтобы я шла за ним.
— Гермиона! — в один голос воскликнули Гарри и Рон позади меня.
— Рон, останься на всякий случай здесь, — велел Гарри, трансгрессировав ко мне. Он схватил меня за руку, но напрасно: я даже и не думала идти под арку одна.
Увидев возле меня Гарри, Живоглот снова сделал ещё несколько шагов и снова остановился, глядя на нас и приглашая идти за ним.
— Держись за мной, — сказал Гарри, направив вперёд палочку и проходя под аркой. Я тоже достала палочку и приготовилась к тому, что нужно будет в любой момент защищаться.
Однако ничего не произошло. За аркой не было никакой явной опасности: вокруг был тот же лес, что мы видели с дороги. Мы огляделись.
— Смотри, Гарри, — сказала я, взглянув на землю. Одно отличие всё же было: прямо перед нами оказалась длинная, вымощенная камнем дорога. С той стороны арки она была не видна, но сейчас мы шагали прямо по заросшим травой камням. Складывалось ощущение, что дорогой этой давно не пользовались, и мы были первыми, кто ступил на этот путь за многие годы. Живоглот деловито вышагивал впереди, временами оглядываясь на нас, словно проверяя, следуем ли мы за ним.
— Рон! — громко сказал Гарри.
— Не кричи, я прекрасно слышу, — отозвался Рон.
— Это хорошо, — пробормотал Гарри. — Значит, ограничений звука нет. Рон, садись в машину и поезжай за нами, — сказал он чуть громче.
Мы потихоньку продвигались вперёд. Первым бежал Живоглот, время от времени останавливаясь и поджидая нас. Затем шли мы с Гарри с палочками наготове, а за нами на машине медленно ехал Рон.
Не знаю, какое расстояние мы прошли и сколько времени это продолжалось, но Живоглот наконец остановился и сел, глядя на небольшую поляну перед собой. Гарри сделал Рону знак присоединиться к нам, и Рон подошёл к нам, по пути доставая палочку. Втроём мы подошли к Живоглоту и стали смотреть в ту же сторону, что и он.
Что произошло, мы поняли не сразу. Но внезапно поляна на наших глазах словно стала расширяться, при этом деревья вокруг как будто не сдвинулись ни на дюйм. Постепенно центральная часть поляны начала возвышаться, а затем на ней появился частокол: высокий, выше человеческого роста раза в два — два с половиной, из толстых брёвен в несколько рядов.
— Что это? — прошептал Рон.
— Палисад, — тихонько ответила я. — В средние века его возводили вокруг военных укреплений как препятствие для нападающих. Однако палисад не мог защитить от противника, если тот пользовался огнём или осадными орудиями. Поэтому постепенно вместо палисада стали строить каменные стены, как более надёжную защиту. Но палисад продолжали возводить как временное укрепление на период постройки домов и сооружений. Если я не ошибаюсь, за частоколом должен быть дом, а возможно, даже несколько. И ещё, насколько я знаю, перед частоколом должен располагаться ров.
— Вот и ров, — откликнулся Гарри. Перед частоколом действительно начал появляться довольно широкий и достаточно глубокий ров, который словно сам по себе наполнился водой.
Наконец, прямо перед нами часть палисада превратилась в массивные ворота, и в последнюю очередь появился деревянный мост через ров, ведущий к ним.
— Ну что, идём вперёд? — спросил нас Гарри.
— Идём, — хором откликнулись мы с Роном.
Живоглот тем временем неторопливо прошествовал по мосту, подошёл прямо к воротам и уселся перед ними, время от времени поглядывая на нас. Вслед за ним перешли мост и мы. Остановившись, Гарри применил какое-то специальное заклинание.
— Вроде никаких чар и заклинаний не наложено, — сказал он. — Алохомора!
Но ворота и не подумали открываться.
— Алохомора! — вслед за Гарри попробовал открыть их Рон.
Всё осталось по-прежнему.
— Попробуй ты, Гермона, — посмотрели на меня друзья.
Но и моё заклинание не сработало.
— Не хотелось бы взрывать их, — пробормотал Гарри.
— Подожди, — остановила я друга. — Взорвать и сжечь мы всегда успеем. Это строение уникально и для маггловского, и для магического мира. Цельный палисад — такого во всём мире не найдёшь. А этот, по всей видимости, настоящий, средневековый. Давайте для начала просто посмотрим. Ну и, может быть, попробуем обойти его кругом.
Гарри согласно кивнул, и мы втроём подошли вплотную к воротам. Ничего необычного в них не было. Вернее, сами по себе они как раз и были необычны, но это было всего лишь обыкновенное дерево. Живоглот мяукнул и посмотрел на нас снизу вверх, а затем — на ворота.
— Посмотрим, — словно про себя пробормотал Гарри, кладя руки на дерево и ладонями изучая все неровности. Вслед за ним мы с Роном тоже прикоснулись к воротам.
Внезапно створки вздрогнули и с ужасным скрежетом начали распахиваться внутрь. Мы все тут же схватились за палочки и выставили их перед собой, ожидая нападения.
Но опять никакой опасности не было. Живоглот, как только ворота распахнулись полностью, неторопливо прошёл внутрь и, уже не оборачиваясь, пошёл прямо. Мы вошли вслед за ним.
Я огляделась. Частокол, насколько я могла видеть, ограждал круглую площадку внушительных размеров. Но что привлекло наше внимание в первую очередь — это большая круглая каменная башня, возвышавшаяся в центре этой площадки. Не скажу, что башня была высокой — и в Англии, и в Шотландии, и во Франции я видела гораздо более высокие башни в старинных замках. Но если судить по размерам её основания, сомневаться не приходилось — стены башни были достаточно мощными. Я снова огляделась: на той части площадки, которая была видна глазу, росли деревья и кусты, стояли небольшие хозяйственные постройки: навес над поленницей, сарай, ещё что-то, по виду напоминавшее конюшню (почему-то в голову мне пришло именно то, что это конюшня).
— Старинная башня? — услышала я Рона.
— Думаю, да, — кивнула я.
— Странно. Зачем на такой большой площадке размещать одну только башню? Жить же в ней нельзя.
— Да нет, Рон, — ответила я. — В какой-то период средневековья люди стали строить такие башни, которые служили одновременно и оборонительным сооружением, и жильём. На нижних этажах располагались складские помещения, на верхних — жилые. Несколько башен такого типа сохранились до наших дней. Мне кажется странным немного другое.
— Что именно? — оглядывая территорию, спросил Гарри.
— Мне кажется, что в такой башне жить не очень удобно. Она недостаточно высока для того, чтобы совмещать и служебные, и жилые этажи. Хотя стены наверняка очень толстые и для обороны подошли бы. Посмотрим, что с другой стороны? — предложила я друзьям.
От ворот к башне вела дорожка, тоже выложенная камнем, но видно было, что за ней ухаживают. Именно по ней, не спеша, вышагивал мой кот. Последовав за Живоглотом, мы обогнули башню и оказались возле двухэтажного дома, присоединённого к башне небольшим переходом.
— А вот это совсем уже странно, — пробормотала я.
— Что странно? — спросили Гарри и Рон.
— Дом, — ответила я. — Дом, соединённый с башней.
— Ну, ты же сама сказала, что в башне, по-твоему, жить неудобно. Видимо, живут здесь. Чем-то напоминает замок.
Тем временем Живоглот подошёл к двери, уселся возле неё и несколько раз мяукнул, привлекая к себе внимание.
— Попробуем зайти внутрь? — предложил Рон.
— Попробуем, — согласился Гарри. — Но сначала... Хозяева! — громко позвал он. — Есть кто дома?
Никто не отозвался в ответ.
Мы попробовали открыть дверь с помощью заклинаний, но ни заклинание Гарри, ни Рона, ни моё снова не сработали.
— Тогда попробуем так же как с воротами, — предложил Гарри, прикасаясь ладонями к двери.
Дверь исследовал сначала Гарри, затем Рон, но она по-прежнему оставалась закрытой. Но стоило мне только слегка коснуться её, как дверь тут же распахнулась.
Друзья с изумлением посмотрели на меня, но не сказали ни слова.
— Я вперёд, Гермиона за мной, ты последний, Рон, — скомандовал Гарри, и в таком порядке мы вошли в дом.
Мы оказались в большом зале. Я огляделась: окна располагались с одной стороны зала, у противоположной стены — камин. Несколько дверей и арка, под которой виднелся краешек лестницы, ведущей наверх — по-видимому, на второй этаж. Посреди зала стоял большой стол, а возле него — скамьи.
— Здесь никого нет, — сказал Гарри. — Но при этом дом явно обитаем.
— Я поняла, что в доме необычного, — через некоторое время, оглядевшись, сказала я.
— Что? — тут же повернулись ко мне друзья.
— Здесь совмещение довольно далёких друг от друга эпох, — ответила я. — Это действительно средневековый замок, но довольно раннего периода. Скорее, это прообраз привычного нам замка. Такие замки строили не позднее десятого века.
— Почему ты так решила? — с сомнением спросил Гарри.
— Дом двухэтажный, и вход только на уровне первого этажа. Сам дом представляет собой простейший прямоугольник, никаких сложных элементов. Первый этаж — каменный, второй — из дерева. Это те приметы, которые я могу точно назвать.
— Я привык к тому, что ты всё или почти всё знаешь о магии, — сказал Рон. — Но история развития маггловских замков... Когда ты успела её изучить?
— Вообще-то я многим интересовалась и до поступления в Хогвартс, — пожала плечами я. — История развития строительства замков невероятно увлекательна, если учесть, что по всей стране сохранились замки самых разных эпох, которые можно использовать как наглядные примеры.Так вот, — продолжила я свой рассказ, — этот дом —именно дом, он не предназначен для обороны.
— А что ты имела в виду, говоря о совмещении эпох? — спросил Гарри.
— Да, — продолжила я. — Во-первых, частокол. Не похоже, что он возводился как временная защита, которую затем должна была заменить постоянная каменная стена. Значит, частокол — это постоянное ограждение. А использовать частоколы как постоянную защиту перестали веке в десятом. Нет, в одиннадцатом, — немного подумав, поправилась я. — Во-вторых, башня. Если дом был построен в десятом или пусть даже в одиннадцатом веке, то башни здесь быть просто не должно. В то время башню строили за пределами двора. То есть вся эта площадка, которая огорожена палисадом, являлась домом с дворовыми постройками. За пределами двора насыпался высокий холм, на его вершине как раз и строилась башня. Вершина холма тоже огораживалась частоколом. А попасть туда можно было по подвесному мосту, который соединял холм с двором. В случае необходимости мост просто скидывался вниз, и защитники в такой башне могли выдерживать достаточно долгие осады. Когда я увидела одинокую башню за частоколом, я как раз и подумала о том, что она должна бы стоять на вершине холма, но никак не посреди леса. Переносить башни внутрь двора стали гораздо позже, уже веке в двенадцатом, когда стены замков стали строить полностью из камня. И совсем мне непонятно, почему дом соединён с башней переходом. О таком я никогда не слышала. Всё-таки такая пристройка значительно снижает обороноспособность башни. Я бы предположила, что дом построили позже, чем башню, когда необходимость обороняться в замках уже отпала, если бы не была уверена, что это не так. Ко всему прочему, — снова оглядев интерьер дома, продолжила я, — для того времени дом слишком удобно обустроен. Например, вход на второй этаж. В то время вход на второй этаж всегда делали снаружи. А здесь он находится внутри, да ещё довольно изящно вписан в интерьер, с помощью арки — кивнула я в сторону лестницы, видневшейся в боковом проходе.
— И чем, по-твоему, это можно объяснить? — не став слушать остальные примеры, спросил Гарри.
— Ясно, что мы в доме волшебника. А дальше два варианта: либо этот волшебник опередил своё время и создал дом по своим потребностям. Примерно так же, как в Хогвартсе — там тоже многое в обустройстве быта не соответствует времени постройки замка. Либо этот волшебник живёт сейчас здесь, но при этом ему удалось сохранить в неприкосновенности внешний старинный вид дома.
Неожиданно Живоглот, дотоле сидевший рядом с нами, вскочил, выгнул спину и зашипел, глядя в сторону двери. Его шерсть была вздыблена.
— Скорее всего, второй вариант, — настороженно сказал Гарри, поворачиваясь к двери. То, что произошло дальше, длилось всего пару секунд. Гарри громко окликнул Рона, и оба моих друга встали передо мной, закрыв меня собой и одновременно выставив щиты. Последнее, что я видела — это как Рон и Гарри пошатнулись от мощного удара и начали падать прямо на меня. Закричав, я попыталась их подхватить, но внезапно перестала что-либо видеть.
Сколько времени это продолжалось, я не знаю. Вокруг меня был сплошной свет. Белый свет, в котором ничего нельзя было разглядеть. Но при этом он не слепил и был комфортен для глаз. А ещё я не слышала ни звука, словно находилась в каком-то вакууме.
Когда я начала что-то слышать и видеть вокруг, то поняла, что лежу на мягкой кровати. Пытаясь понять, где нахожусь, я повернула голову. В нескольких шагах от меня стоял домовый эльф. Он выглядел очень старым и чем-то напомнил мне Кикимера. Но в отличие от Кикимера от него буквально веяло какой-то... уверенностью... Нет, даже не уверенностью, а сознанием собственного достоинства. Вы можете представить Кикимера, который так и излучает чувство собственного достоинства?
Увидев, что я смотрю на него, эльф подобрался и с тем же достоинством произнёс на старофранцузском:
— Мири рад наконец-то приветствовать хозяйку в её доме.
суббота, 19 апреля 2014
Глава шестая
Утром меня разбудил Гарри.
читать дальше— Я понимаю, что ты устала вчера, — сказал он, когда я открыла дверь на стук, — но уже время завтрака. Мы с Роном ждём тебя в ресторане.
Я нашла друзей на террасе — там стояло всего два столика, один из которых заняли мы, а второй оставался пустым.
— Прости, что не дал тебе поспать, — снова извинился Гарри, — но здесь не принято опаздывать на завтрак.
— Вставать всё равно было нужно, — пожала плечами я. — В машине посплю ещё.
Мы сделали заказ.
— Когда мы поедем? — спросила я.
— Мне нужно закончить одно дело, — ответил Гарри. — Это займёт не больше часа. А потом отправимся в Руан. Кстати, почему всё-таки Руан?
— Не знаю, — покачала я головой. — Просто когда ты спросил меня, где я хотела бы поселиться, я сразу подумала о Руане. Когда я в детстве путешествовала с родителями, мы бывали там. Этот город обладает какой-то особой притягательностью для меня. А потом я подумала о том, что и для вас, когда вы будете приезжать ко мне, дорога будет не очень долгой.
— Руан так Руан, — кивнул Гарри. — А насчёт долгой дороги можешь не беспокоиться. Как только ты устроишься и мы вернёмся в Лондон, то зарегистрируем портал.
— У Люциуса наверняка есть свои люди в Отделе магического транспорта, — сказала я, усомнившись в том, что идея моего друга удачна.
— Наверное, — пожал плечами Гарри. — Но портал зарегистрирует Рон на своё имя. Если принять во внимание то, что у него здесь целая куча родственников, с которыми он регулярно встречается, новый портал до Франции, зарегистрированный им, привлечь внимание твоего мужа не должен.
Я кивнула, соглашаясь.
Через час мы собрались в дорогу.
Проехав по улицам между небольшими частными домами, Гарри выехал на четыреста вторую автомагистраль. За окном мелькали засаженные поля, лесопасадки то здесь, то там. Время от времени вдали виднелись группы небольших домиков, чаще же попадались большие складские ангары или похожие на заводы ограждённые постройки. Довольно часто мы проезжали под мостами.
Прямой путь до Руана должен был занять не более двух часов, но Гарри на всякий случай, если вдруг Люциусу всё же удастся напасть на мой след, ведущий во Францию, решил сделать крюк. При первой же возможности он свернул на другую дорогу, и за окном замелькали совсем иные картины. Порой мы проезжали через небольшие городки, но чаще попадались фермерские хозяйства и деревеньки. Связывавший их путь лежал опять же через поля или лес, но расстояние между поселениями было небольшим, поэтому заросли папоротников и деревьев не успевали надоесть.
— Гермиона, ты проголодалась? — спросил меня Гарри.
— Пока нет, — ответила я. — Но скоро, кажется, проголодаюсь.
— Сейчас будет небольшой отель, да и время обеда приближается. Не успеем — придётся ждать горячую еду до ужина. А тебе нужно хорошо питаться, — пояснил Гарри. — Ох, даже не представляю, как ты будешь жить одна.
— Хватит уже напоминать мне о том, что я не умею готовить, — слегка обидевшись, проворчала я. — Я научусь. Ради малыша научусь.
Гарри и Рон рассмеялись.
— Посмотрим, где ты поселишься, — сказал Гарри. — Но, пожалуй, я в любом случае пришлю к тебе Кикимера, чтобы он тебя научил.
— Не надо, — процедила я, вызвав тем самым новый взрыв смеха у моих друзей.
Пообедав, мы снова тронулись в путь. Но, проехав совсем немного, Гарри внезапно свернул на обочину и остановился.
— Что случилось? — хором спросили мы с Роном.
— Сейчас, — ответил Гарри, выходя из машины. Вслед за ним вышли я и Рон.
— Я думал, мне показалось, — сказал Гарри, вытягивая вперёд руку, на которую тут же опустилась почтовая сова с письмом. — Она летела за нами от самого отеля.
Он расплатился с совой, затем вскрыл письмо. Прочитав его, он несколько секунд задумчиво глядел на меня, а потом протянул пергамент мне.
— Что это? — спросила я, беря письмо.
Гарри жестом показал мне, чтобы я прочитала, и я развернула пергамент. Вот что было в письме:
«Уважаемый мистер Поттер!
Как Вы и просили, сообщаю Вам, что вчера состояние мистера Люциуса Малфоя, находящегося в больнице Святого Мунго, изменилось. В 22 часа 44 минуты он пришёл в сознание, причём, согласно первым исследованиям, проклятие, воздействию которого он подвергся, не нанесло никакого ущерба его организму. Более точно я смогу это сказать после нескольких дней наблюдений за пациентом, хотя, опираясь на собственный опыт, почти с уверенностью могу утверждать, что это на самом деле так.
С уважением,
Колин Макдафф».
Прочитав это письмо, я неосознанно сжала кулаки, смяв пергамент. Люциус пришёл в себя! Пришёл в себя в ту самую минуту, когда я пересекла границу Британии! Не видя ничего перед собой из-за слёз, я спустилась от обочины в небольшую ложбинку у дороги и, оказавшись там, опустилась на колени в траву, закрыв рот руками, но уже не сдерживая рыданий. Во мне боролись два чувства: радость — от того, что моя жертва не оказалась напрасной, и отчаянье — от осознания, что я никогда больше не увижу детей и любимого мужчину.
Не знаю, сколько я так просидела, но спустя какое-то время я почувствовала, как кто-то обнял меня, и услышала голос Гарри:
— Гермиона, пойдём. Вот видишь, с ним всё хорошо. Ты же хотела этого больше всего на свете. Он жив. Но если ты будешь забывать о себе, то потеряешь то единственное, что у тебя ещё осталось. Пойдём, иначе простудишься.
Я не сопротивлялась и позволила Гарри поднять меня на ноги и увести к машине. Усадив меня на заднее сиденье, он сел рядом.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла отвлечься от своих мыслей и начать понимать, что происходит вокруг.
— Рон! — поражённо воскликнула я. — Когда ты научился водить машину?!
— Давно, — усмехнулся с водительского места Рон. — Правда, у меня это не очень хорошо получалось. Но когда мы с Гарри начали готовить твой побег, я стал усиленно тренироваться — на случай, если придётся на большой скорости удирать от того типа. Он и в самом деле уверенно чувствует себя в мире магглов.
— Да, кстати, каким образом он получил права — это отдельная история, — с усмешкой сказал Гарри.
— Расскажи, — понимая, что он заговорил об этом, чтобы отвлечь меня, попросила я. Откровенно говоря, мне было не до смешных историй. Но весь мой предыдущий опыт показывал, что нельзя позволять горю затягивать все мысли в свою пучину — чем дольше в ней пребывать, тем сложнее из неё выбираться. Я успею ещё оплакать и разлуку с Люциусом, и разлуку с детьми — для этого впереди было много времени. Возможно, целая жизнь. Но начну я это делать тогда, когда боль немного притупится. А пока, как напомнил мне Гарри, я могла потерять то единственное, что ещё осталось у меня от Люциуса, если стала бы забывать о себе. Никакие неприятные мысли, никакие чувства, даже если это была тоска по любимым людям, не должны были помешать родиться здоровому малышу. И если для этого мне нужно было на какое-то время запретить себе думать о муже и детях, я собиралась сделать это, как бы больно мне ни было, какое бы сильное чувство вины потом ни пришлось мне испытать. Поэтому уже увереннее я повторила: — Расскажи.
— Не поверишь, Рон поспорил с Габриель, сестрой Флёр. И проспорил ей, — начал Гарри. Я собралась и сумела сосредоточиться на его рассказе о том, как Габриель, поняв, что спор она проиграет, пустила в ход чары вейлы, которыми она, к слову, научилась неплохо управлять. Под конец рассказа я даже засмеялась.
— С тобой всё в порядке? — всё ещё тревожась, спросил меня Гарри.
Я уверенно кивнула, вытирая последние слёзы:
— Да. Изменить я всё равно ничего не могу, поэтому переживать — просто глупо.
— Узнаю прежнюю Гермиону, — ласково улыбнулся Гарри.
— Я тоже, — подмигнул мне в зеркало заднего вида Рон.
Глубоко вздохнув, я улыбнулась им в ответ. Новая жизнь для меня началась.
Наконец, мы въехали в маленькую деревушку. Увидев первый же дом, я спросила друзей:
— Вы не устали? Может быть, остановимся ненадолго? Чтобы размять ноги?
— Было бы неплохо, — пробормотал Рон, останавливаясь.
— Посмотрите, какая красота, — восхищённо сказала я, выйдя из машины и кивком указав на дом, напротив которого мы остановились. Светло-розовый цвет, в который были окрашены стены первого этажа, приятно сочетался с тёмно-коричневым цветом крыши. Стиль, в котором был построен домик, вызывал в памяти вид домов девятнадцатого века: окна — высокие французские на первом этаже и маленькие, под выступающими остроугольными крышами на втором; возле окон горшки с яркими цветами. Дом окружал подстриженный газон, кое-где на участке высились небольшие кусты. Но непосредственно возле дома располагалась площадка для отдыха — с качелями, столиком и несколькими креслами возле него. И снова — яркие цветы, на этот раз в больших вазонах. При взгляде на этот дом я ощутила какое-то умиротворение и обратилась к друзьям: — Я хочу пройтись, посмотреть другие дома.
— Только чтобы мы тебя видели, — одновременно сказали Гарри с Роном.
— Только до поворота, — кивнула я и направилась по улице. Дорога была прямой, и до поворота было довольно далеко.
Остальные дома были не менее красивы, чем первый: за аккуратно подстриженными живыми изгородями или средней высоты заборами располагались такие же аккуратные домики, как правило, двухэтажные, с ухоженными газонами. И всё же каждый дом был неповторим — в первую очередь, конечно же, своей архитектурой, но в большей степени ландшафтом участка: на одном росла необычайно высокая величественная раскидистая ива, возле другого была оборудована детская площадка — явное свидетельство того, что в доме есть маленький ребёнок. Я прошла больше половины дороги, когда, обернувшись, увидела, что Живоглот, потихоньку следовавший за мной, быстро пролез под калиткой одного из домов.
— Живоглот! — воскликнула я и бросилась к калитке. Калитка была заперта, и, остановившись возле неё, я успела увидеть только, как кот, пробежав по дорожке, ведущей к дому, обогнул его и скрылся за ним.
— Ну, и как будем его забирать? — спросил Рон, когда они с Гарри подбежали ко мне.
— Зайдём и объясним ситуацию, — ответил Гарри, решительно открывая калитку.
Оказавшись на участке, я огляделась. Домик был небольшим и, как и все остальные в деревне, двухэтажным. Светло-жёлтые стены пересекали тёмно-коричневые полосы балок. Под каждым окном красовались пышные цветы. Цветы были посажены и вдоль всей ведущей к дому дорожки, выложенной камнем. Тем же камнем была выложена и небольшая площадка перед домом, вернее, вокруг него. По периметру участка были посажены деревья, кроны которых соприкасались друг с другом, не позволяя увидеть что-либо извне. Это было первое бросившееся мне в глаза отличие от других домов на этой улице — там-то участки проглядывались насквозь. И в отличие от них большую часть участка занимала не лужайка, а цветники. Даже не цветники, а красиво посаженные зеленные растения и пряности. Под балконом второго этажа, настолько широком, что он образовывал своеобразный навес, стоял автомобиль. Глядя на всю эту обстановку, я почему-то решила, что в доме живёт одинокая женщина. Автомобиль был двухместным, причём перевозить в такой малютке какие-то крупногабаритные грузы было просто невозможно. Максимум, для чего он был пригоден — это для поездки за продуктами и мелкими покупками. Обычно такие автомобили приобретали как вторую машину в семье, для поездок налегке. Однако участок был настолько ухожен, что не было сомнений — владелец живёт здесь постоянно, а не приезжает для отдыха. Я уже собралась было обогнуть дом с той стороны, куда убежал Живоглот, но услышала женский голос:
— И откуда же ты взялся, мой хороший?
Через секунду женщина появилась перед нами. На вид ей было лет шестьдесят. На руках у неё сидел мой кот, мурлыча так громко, что я слышала его даже на расстоянии почти в семь футов.
— Добрый день, мадам, — поздоровалась я. — Прошу прощения за вторжение. Мы туристы, путешествуем на машине. Мы ненадолго остановились, чтобы отдохнуть, а мой кот забежал к вам. Живоглот, ты разбойник, — с упрёком сказала я, глядя на кота.
Женщина посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, так, что мне стало немного не по себе, затем перевела взгляд на Гарри и Рона.
— Добрый день, — наконец, сказала она, всё ещё не выпуская Живоглота. — Откуда же вы?
— Из Великобритании, мадам, — ответила я.
— Я так и подумала, — ответила хозяйка на чистейшем английском языке. — Я тоже родом оттуда. — А затем, улыбнувшись, добавила: — Я собиралась выпить чаю с пирогом. Не хотите составить мне компанию?
Я нерешительно посмотрела на друзей: на их лицах тоже отражалась сомнение.
— Право, мы не хотим доставлять вам хлопоты, — неуверенно ответила я.
— Перестаньте, — снова улыбнулась женщина. — Если бы это доставило мне хлопоты, я не пригласила бы вас. Вы наверняка проголодались. Проходите в дом, — сказала она и прошла ко входной двери. — А тебя, мой хороший, я сейчас угощу чем-то вкусненьким, — снова погладила она Живоглота.
— Странная она какая-то, — негромко сказал Рон.
— Странная, — согласился Гарри, внимательно оглядываясь вокруг.
Я тоже ощущала какое-то волнение, но не стала ничего говорить.
Войдя в дом, мы оказались в небольшой гостиной, совмещённой со столовой.
— Проходите и присаживайтесь, — раздался голос женщины из соседней комнаты, по-видимому, из кухни. — Я сейчас.
Через пару минут вошла хозяйка с подносом и пригласила нас к столу.
— И всё же мы причиняем вам неудобства, — снова сказала я.
— Перестаньте, никаких неудобств, — ответила мне хозяйка, ставя на пол чашку с лакомством и гладя подбежавшего Живоглота. — Давно я не общалась с соотечественниками. Ваш кот полуниззл, не так ли? — неожиданно спросила она.
Гарри и Рон тут же незаметно вытащили палочки, но спрятали руки с ними под стол. Первым моим порывом тоже было достать волшебную палочку, но что-то меня остановило.
— Вы — волшебница? — недоверчиво спросила я.
— Магглорождённая, как и вы, — подтвердила хозяйка. — О-о, можете спрятать ваши палочки, мистер Поттер, мистер Уизли. Я ничего не замышляю против вас.
читать дальше— Я понимаю, что ты устала вчера, — сказал он, когда я открыла дверь на стук, — но уже время завтрака. Мы с Роном ждём тебя в ресторане.
Я нашла друзей на террасе — там стояло всего два столика, один из которых заняли мы, а второй оставался пустым.
— Прости, что не дал тебе поспать, — снова извинился Гарри, — но здесь не принято опаздывать на завтрак.
— Вставать всё равно было нужно, — пожала плечами я. — В машине посплю ещё.
Мы сделали заказ.
— Когда мы поедем? — спросила я.
— Мне нужно закончить одно дело, — ответил Гарри. — Это займёт не больше часа. А потом отправимся в Руан. Кстати, почему всё-таки Руан?
— Не знаю, — покачала я головой. — Просто когда ты спросил меня, где я хотела бы поселиться, я сразу подумала о Руане. Когда я в детстве путешествовала с родителями, мы бывали там. Этот город обладает какой-то особой притягательностью для меня. А потом я подумала о том, что и для вас, когда вы будете приезжать ко мне, дорога будет не очень долгой.
— Руан так Руан, — кивнул Гарри. — А насчёт долгой дороги можешь не беспокоиться. Как только ты устроишься и мы вернёмся в Лондон, то зарегистрируем портал.
— У Люциуса наверняка есть свои люди в Отделе магического транспорта, — сказала я, усомнившись в том, что идея моего друга удачна.
— Наверное, — пожал плечами Гарри. — Но портал зарегистрирует Рон на своё имя. Если принять во внимание то, что у него здесь целая куча родственников, с которыми он регулярно встречается, новый портал до Франции, зарегистрированный им, привлечь внимание твоего мужа не должен.
Я кивнула, соглашаясь.
Через час мы собрались в дорогу.
Проехав по улицам между небольшими частными домами, Гарри выехал на четыреста вторую автомагистраль. За окном мелькали засаженные поля, лесопасадки то здесь, то там. Время от времени вдали виднелись группы небольших домиков, чаще же попадались большие складские ангары или похожие на заводы ограждённые постройки. Довольно часто мы проезжали под мостами.
Прямой путь до Руана должен был занять не более двух часов, но Гарри на всякий случай, если вдруг Люциусу всё же удастся напасть на мой след, ведущий во Францию, решил сделать крюк. При первой же возможности он свернул на другую дорогу, и за окном замелькали совсем иные картины. Порой мы проезжали через небольшие городки, но чаще попадались фермерские хозяйства и деревеньки. Связывавший их путь лежал опять же через поля или лес, но расстояние между поселениями было небольшим, поэтому заросли папоротников и деревьев не успевали надоесть.
— Гермиона, ты проголодалась? — спросил меня Гарри.
— Пока нет, — ответила я. — Но скоро, кажется, проголодаюсь.
— Сейчас будет небольшой отель, да и время обеда приближается. Не успеем — придётся ждать горячую еду до ужина. А тебе нужно хорошо питаться, — пояснил Гарри. — Ох, даже не представляю, как ты будешь жить одна.
— Хватит уже напоминать мне о том, что я не умею готовить, — слегка обидевшись, проворчала я. — Я научусь. Ради малыша научусь.
Гарри и Рон рассмеялись.
— Посмотрим, где ты поселишься, — сказал Гарри. — Но, пожалуй, я в любом случае пришлю к тебе Кикимера, чтобы он тебя научил.
— Не надо, — процедила я, вызвав тем самым новый взрыв смеха у моих друзей.
Пообедав, мы снова тронулись в путь. Но, проехав совсем немного, Гарри внезапно свернул на обочину и остановился.
— Что случилось? — хором спросили мы с Роном.
— Сейчас, — ответил Гарри, выходя из машины. Вслед за ним вышли я и Рон.
— Я думал, мне показалось, — сказал Гарри, вытягивая вперёд руку, на которую тут же опустилась почтовая сова с письмом. — Она летела за нами от самого отеля.
Он расплатился с совой, затем вскрыл письмо. Прочитав его, он несколько секунд задумчиво глядел на меня, а потом протянул пергамент мне.
— Что это? — спросила я, беря письмо.
Гарри жестом показал мне, чтобы я прочитала, и я развернула пергамент. Вот что было в письме:
«Уважаемый мистер Поттер!
Как Вы и просили, сообщаю Вам, что вчера состояние мистера Люциуса Малфоя, находящегося в больнице Святого Мунго, изменилось. В 22 часа 44 минуты он пришёл в сознание, причём, согласно первым исследованиям, проклятие, воздействию которого он подвергся, не нанесло никакого ущерба его организму. Более точно я смогу это сказать после нескольких дней наблюдений за пациентом, хотя, опираясь на собственный опыт, почти с уверенностью могу утверждать, что это на самом деле так.
С уважением,
Колин Макдафф».
Прочитав это письмо, я неосознанно сжала кулаки, смяв пергамент. Люциус пришёл в себя! Пришёл в себя в ту самую минуту, когда я пересекла границу Британии! Не видя ничего перед собой из-за слёз, я спустилась от обочины в небольшую ложбинку у дороги и, оказавшись там, опустилась на колени в траву, закрыв рот руками, но уже не сдерживая рыданий. Во мне боролись два чувства: радость — от того, что моя жертва не оказалась напрасной, и отчаянье — от осознания, что я никогда больше не увижу детей и любимого мужчину.
Не знаю, сколько я так просидела, но спустя какое-то время я почувствовала, как кто-то обнял меня, и услышала голос Гарри:
— Гермиона, пойдём. Вот видишь, с ним всё хорошо. Ты же хотела этого больше всего на свете. Он жив. Но если ты будешь забывать о себе, то потеряешь то единственное, что у тебя ещё осталось. Пойдём, иначе простудишься.
Я не сопротивлялась и позволила Гарри поднять меня на ноги и увести к машине. Усадив меня на заднее сиденье, он сел рядом.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла отвлечься от своих мыслей и начать понимать, что происходит вокруг.
— Рон! — поражённо воскликнула я. — Когда ты научился водить машину?!
— Давно, — усмехнулся с водительского места Рон. — Правда, у меня это не очень хорошо получалось. Но когда мы с Гарри начали готовить твой побег, я стал усиленно тренироваться — на случай, если придётся на большой скорости удирать от того типа. Он и в самом деле уверенно чувствует себя в мире магглов.
— Да, кстати, каким образом он получил права — это отдельная история, — с усмешкой сказал Гарри.
— Расскажи, — понимая, что он заговорил об этом, чтобы отвлечь меня, попросила я. Откровенно говоря, мне было не до смешных историй. Но весь мой предыдущий опыт показывал, что нельзя позволять горю затягивать все мысли в свою пучину — чем дольше в ней пребывать, тем сложнее из неё выбираться. Я успею ещё оплакать и разлуку с Люциусом, и разлуку с детьми — для этого впереди было много времени. Возможно, целая жизнь. Но начну я это делать тогда, когда боль немного притупится. А пока, как напомнил мне Гарри, я могла потерять то единственное, что ещё осталось у меня от Люциуса, если стала бы забывать о себе. Никакие неприятные мысли, никакие чувства, даже если это была тоска по любимым людям, не должны были помешать родиться здоровому малышу. И если для этого мне нужно было на какое-то время запретить себе думать о муже и детях, я собиралась сделать это, как бы больно мне ни было, какое бы сильное чувство вины потом ни пришлось мне испытать. Поэтому уже увереннее я повторила: — Расскажи.
— Не поверишь, Рон поспорил с Габриель, сестрой Флёр. И проспорил ей, — начал Гарри. Я собралась и сумела сосредоточиться на его рассказе о том, как Габриель, поняв, что спор она проиграет, пустила в ход чары вейлы, которыми она, к слову, научилась неплохо управлять. Под конец рассказа я даже засмеялась.
— С тобой всё в порядке? — всё ещё тревожась, спросил меня Гарри.
Я уверенно кивнула, вытирая последние слёзы:
— Да. Изменить я всё равно ничего не могу, поэтому переживать — просто глупо.
— Узнаю прежнюю Гермиону, — ласково улыбнулся Гарри.
— Я тоже, — подмигнул мне в зеркало заднего вида Рон.
Глубоко вздохнув, я улыбнулась им в ответ. Новая жизнь для меня началась.
* * *
Наконец, мы въехали в маленькую деревушку. Увидев первый же дом, я спросила друзей:
— Вы не устали? Может быть, остановимся ненадолго? Чтобы размять ноги?
— Было бы неплохо, — пробормотал Рон, останавливаясь.
— Посмотрите, какая красота, — восхищённо сказала я, выйдя из машины и кивком указав на дом, напротив которого мы остановились. Светло-розовый цвет, в который были окрашены стены первого этажа, приятно сочетался с тёмно-коричневым цветом крыши. Стиль, в котором был построен домик, вызывал в памяти вид домов девятнадцатого века: окна — высокие французские на первом этаже и маленькие, под выступающими остроугольными крышами на втором; возле окон горшки с яркими цветами. Дом окружал подстриженный газон, кое-где на участке высились небольшие кусты. Но непосредственно возле дома располагалась площадка для отдыха — с качелями, столиком и несколькими креслами возле него. И снова — яркие цветы, на этот раз в больших вазонах. При взгляде на этот дом я ощутила какое-то умиротворение и обратилась к друзьям: — Я хочу пройтись, посмотреть другие дома.
— Только чтобы мы тебя видели, — одновременно сказали Гарри с Роном.
— Только до поворота, — кивнула я и направилась по улице. Дорога была прямой, и до поворота было довольно далеко.
Остальные дома были не менее красивы, чем первый: за аккуратно подстриженными живыми изгородями или средней высоты заборами располагались такие же аккуратные домики, как правило, двухэтажные, с ухоженными газонами. И всё же каждый дом был неповторим — в первую очередь, конечно же, своей архитектурой, но в большей степени ландшафтом участка: на одном росла необычайно высокая величественная раскидистая ива, возле другого была оборудована детская площадка — явное свидетельство того, что в доме есть маленький ребёнок. Я прошла больше половины дороги, когда, обернувшись, увидела, что Живоглот, потихоньку следовавший за мной, быстро пролез под калиткой одного из домов.
— Живоглот! — воскликнула я и бросилась к калитке. Калитка была заперта, и, остановившись возле неё, я успела увидеть только, как кот, пробежав по дорожке, ведущей к дому, обогнул его и скрылся за ним.
— Ну, и как будем его забирать? — спросил Рон, когда они с Гарри подбежали ко мне.
— Зайдём и объясним ситуацию, — ответил Гарри, решительно открывая калитку.
Оказавшись на участке, я огляделась. Домик был небольшим и, как и все остальные в деревне, двухэтажным. Светло-жёлтые стены пересекали тёмно-коричневые полосы балок. Под каждым окном красовались пышные цветы. Цветы были посажены и вдоль всей ведущей к дому дорожки, выложенной камнем. Тем же камнем была выложена и небольшая площадка перед домом, вернее, вокруг него. По периметру участка были посажены деревья, кроны которых соприкасались друг с другом, не позволяя увидеть что-либо извне. Это было первое бросившееся мне в глаза отличие от других домов на этой улице — там-то участки проглядывались насквозь. И в отличие от них большую часть участка занимала не лужайка, а цветники. Даже не цветники, а красиво посаженные зеленные растения и пряности. Под балконом второго этажа, настолько широком, что он образовывал своеобразный навес, стоял автомобиль. Глядя на всю эту обстановку, я почему-то решила, что в доме живёт одинокая женщина. Автомобиль был двухместным, причём перевозить в такой малютке какие-то крупногабаритные грузы было просто невозможно. Максимум, для чего он был пригоден — это для поездки за продуктами и мелкими покупками. Обычно такие автомобили приобретали как вторую машину в семье, для поездок налегке. Однако участок был настолько ухожен, что не было сомнений — владелец живёт здесь постоянно, а не приезжает для отдыха. Я уже собралась было обогнуть дом с той стороны, куда убежал Живоглот, но услышала женский голос:
— И откуда же ты взялся, мой хороший?
Через секунду женщина появилась перед нами. На вид ей было лет шестьдесят. На руках у неё сидел мой кот, мурлыча так громко, что я слышала его даже на расстоянии почти в семь футов.
— Добрый день, мадам, — поздоровалась я. — Прошу прощения за вторжение. Мы туристы, путешествуем на машине. Мы ненадолго остановились, чтобы отдохнуть, а мой кот забежал к вам. Живоглот, ты разбойник, — с упрёком сказала я, глядя на кота.
Женщина посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, так, что мне стало немного не по себе, затем перевела взгляд на Гарри и Рона.
— Добрый день, — наконец, сказала она, всё ещё не выпуская Живоглота. — Откуда же вы?
— Из Великобритании, мадам, — ответила я.
— Я так и подумала, — ответила хозяйка на чистейшем английском языке. — Я тоже родом оттуда. — А затем, улыбнувшись, добавила: — Я собиралась выпить чаю с пирогом. Не хотите составить мне компанию?
Я нерешительно посмотрела на друзей: на их лицах тоже отражалась сомнение.
— Право, мы не хотим доставлять вам хлопоты, — неуверенно ответила я.
— Перестаньте, — снова улыбнулась женщина. — Если бы это доставило мне хлопоты, я не пригласила бы вас. Вы наверняка проголодались. Проходите в дом, — сказала она и прошла ко входной двери. — А тебя, мой хороший, я сейчас угощу чем-то вкусненьким, — снова погладила она Живоглота.
— Странная она какая-то, — негромко сказал Рон.
— Странная, — согласился Гарри, внимательно оглядываясь вокруг.
Я тоже ощущала какое-то волнение, но не стала ничего говорить.
Войдя в дом, мы оказались в небольшой гостиной, совмещённой со столовой.
— Проходите и присаживайтесь, — раздался голос женщины из соседней комнаты, по-видимому, из кухни. — Я сейчас.
Через пару минут вошла хозяйка с подносом и пригласила нас к столу.
— И всё же мы причиняем вам неудобства, — снова сказала я.
— Перестаньте, никаких неудобств, — ответила мне хозяйка, ставя на пол чашку с лакомством и гладя подбежавшего Живоглота. — Давно я не общалась с соотечественниками. Ваш кот полуниззл, не так ли? — неожиданно спросила она.
Гарри и Рон тут же незаметно вытащили палочки, но спрятали руки с ними под стол. Первым моим порывом тоже было достать волшебную палочку, но что-то меня остановило.
— Вы — волшебница? — недоверчиво спросила я.
— Магглорождённая, как и вы, — подтвердила хозяйка. — О-о, можете спрятать ваши палочки, мистер Поттер, мистер Уизли. Я ничего не замышляю против вас.
Подарок к этой главе от Леди Ровена и fulona:
">
вторник, 11 марта 2014
Обдумывая детали своего плана, я заснула довольно поздно, так что на следующее утро проснулась тоже поздно. Вот-вот должна была проснуться и Патрисия, а мне до этого времени ещё нужно было успеть принять душ и одеться. Я доверяла Лонки, но поскольку очень скоро мне предстояла разлука с дочерью, то сейчас я старалась проводить вместе с ней всё своё время, стремясь таким образом компенсировать будущую пустоту в своей жизни.
читать дальшеПриняв душ, я начала одеваться — и буквально взвизгнула от боли, когда ткань скользнула по моим соскам. Сжав ладонями грудь, я присела на край ванны. А когда боль отступила, на меня словно прозрение снизошло: со мной такое уже случалось, но всего лишь два раза в жизни! Боясь ошибиться, я бросилась в гардеробную: там, на одной из полок среди моих вещей хранилось несколько тестов на беременность. Когда в первую мою беременность я испытала эту боль, я, конечно же, ничего не заподозрила. Но во вторую беременность это случилось буквально через несколько дней после её наступления. Собственно, как раз вот это болезненное ощущение от прикосновения одежды к соскам и навело меня на мысль, что я снова жду ребёнка. Тогда я не стала обращаться к колдомедикам и просто купила несколько маггловских тестов на беременность. Часть из них хранилась у меня до сих пор. Конечно, времени прошло довольно много, но я всё-таки смогла найти тест, срок годности которого ещё не истёк. Всё так же, словно в тумане, я прошла снова в ванную. Я в буквальном смысле отсчитывала секунды, которые требовались для проявления результата. И когда я увидела две полоски... Присев на край ванны, я прижала ладонь ко рту, не зная, радоваться мне или плакать. Мне вспомнился один случай.
С рождения Патрисии прошло около двух месяцев, и после очередного осмотра семейный врач наконец сказал, что мы с Люциусом можем возобновить полноценные супружеские отношения.
— Вы хотите сказать мне что-то ещё? — спросила я, заметив, как неуверенно колдомедик смотрит на меня.
— Д-да, миссис Малфой, — нерешительно начал он. — Поймите меня правильно, я врач и должен предупреждать вас обо всех возможных последствиях. — Я кивнула, и он продолжил уже более уверенным тоном: — Вы молоды, но вам всё же уже не двадцать лет. Беременность и роды для вашего организма — это довольно тяжёлое испытание, и для того, чтобы организм восстановился, ему требуется продолжительное время. Это не значит, что вы не сможете или не должны больше рожать. Но пока, — врач сделал небольшую паузу, — я посоветовал бы вам тщательно предохраняться от новой беременности.
Я уже собралась ему ответить, как раздался голос Люцуса:
— Благодарю, Джонотан, уверен, мы с женой в состоянии решить этот вопрос.
Я удивлённо посмотрела на мужа. Я не слышала, как он вошёл, но его тон меня поразил: Люциус говорил очень холодно и надменно, да и смотрел на колдомедика так же. Услышав слова Люциуса, врач тут же пробормотал извинения и поспешил ретироваться. До тех пор, пока он не покинул комнату, муж не произнёс ни слова и даже не взглянул на меня.
— Люциус, — с укором сказала я, едва за врачом закрылась дверь, и положила ладонь ему на руку, — зачем...
Люциус резко развернулся и перехватил мою руку.
— Послушай, дорогая, — тем же холодным тоном сказал он. Его взгляд был полон гнева, и на какую-то секунду мне показалось, что он смотрит на меня, но при этом меня не видит. — Если ты забеременеешь, то ты этого ребёнка родишь! Надеюсь, ты меня поняла?
Пальцы Люциуса с такой силой сжали моё запястье, что я воскликнула:
— Люциус, ты делаешь мне больно!
Словно очнувшись, он посмотрел вниз, на мою руку, которую я сжала в кулак в попытке высвободить, затем отпустил её и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Растирая запястье, я с удивлением смотрела ему вслед и думала: неужели нежелание Нарциссы иметь второго ребёнка, да и мои слова о том же, когда-то сказанные в сердцах, настолько задели его? Хотя... Если и был на свете кто-то, кого Люциус любил бескорыстно, то это дети. Да, у него были какие-то свои планы и амбиции в отношении их будущего, но всё же он любил их, любил безусловно, любил просто потому, что они были его детьми. Когда он находился рядом с ними, от него словно шла какая-то энергия, которую я чувствовала. Она причиняла мне боль, когда маленькими были Николас и Оливия, и наполняла силой после рождения Патрисии.
По всей видимости, слова врача действительно задели Люциуса, потому что до самого вечера он не разговаривал со мной, ограничиваясь лишь фразами, которые диктовали правила приличия. К концу дня это начало меня тяготить.
Проверив в последний раз, как дела у заснувшей дочери, я вернулась в спальню, залезла в кровать и обняла мужа, при этом бесцеремонно закрыв и отложив в сторону книгу, которую он читал. Люциус съязвил что-то, но обнял меня в ответ. Некоторое время я просто лежала, наслаждаясь его близостью. Помню, что в тот миг мне пришла в голову мысль, насколько всё-таки для меня важны простые прикосновения мужа.
— Ты сильно рассердился на Джонотана? — наконец, спросила я. — Он был очень напуган.
— Он и должен быть напуган, — ответил Люциус. — В следующий раз хорошенько подумает, прежде чем совать свой нос в то, что его не касается.
— Люциус, — вздохнула я, — он всего лишь посоветовал мне избегать беременности, пока я ещё не восстановилась.
— Я слышал, — лаконично ответил он и замолчал.
— Скажи, — через некоторое время спросила я, — тебя только это рассердило?
— А что ещё меня могло рассердить? — предсказуемо ответил он вопросом на вопрос.
— Ну, мне показалось, — я села в постели и повернулась к Люциусу, — что тебя задели его слова по другой причине.
— Какой? — вопросительно посмотрел он на меня.
— Когда-то я сказала тебе, что не хотела бы от тебя детей. Мне показалось, что ты до сих пор считаешь, что это так.
— А разве нет? — тут же спросил он, и столь быстрый ответ не позволил мне понять, права я или нет.
— Конечно, нет! — воскликнула я, вновь обнимая его и прижимаясь к его груди. — Это никогда не было правдой.
— Вряд ли я из твоих слов я мог сделать вывод, что они неправдивы.
— Люциус, — слегка укоризненным тоном сказала я, — ну почему ты всегда думаешь о самом плохом?
Он не ответил.
— Почему ты не предположил что-нибудь другое? — после небольшой паузы продолжила я.
— Что, например?
— Например, то, что я думаю о будущем. У нас уже трое детей, но у тебя их четверо. Ты сам сказал, что Драко получит половину наследства. Меня это не особо волнует, но оставшаяся часть будет разделена на троих. Конечно, у меня тоже есть состояние, которое достанется нашим детям, но всё-таки между тем, что делится на троих, и тем, что делится на четверых, огромная разница. А это неминуемо, если у нас появится ещё один ребёнок.
Люциус рассмеялся:
— Никогда не подозревал, что ты столь меркантильна.
Улыбнувшись, я посмотрела на него и в тон ему ответила:
— Я бы не называла это меркантильностью. Скорее, это практичный взгляд на вещи.
Я снова положила голову ему на грудь и почувствовала, как он расслабился.
— Всё так, но поверь, состояние Малфоев достаточно велико, и каждый из моих детей будет обеспечен до конца жизни. Если, конечно, не промотает наследство. Но этого не случится. Так что если ты вновь забеременеешь, то ребёнка ты родишь. Но, конечно же, я не хочу, чтобы на твоём здоровье это как-то отразилось. Завтра скажу Драко, чтобы сварил противозачаточное зелье.
— Не надо! — поспешно воскликнула я, вновь поднимая голову, чтобы посмотреть на Люциуса. — Не хочу, чтобы каждый раз он понимающе ухмылялся. Я сама буду варить зелье. Хорошо, что Драко разрешает мне пользоваться его лабораторией.
— А по ингредиентам, которые ты будешь использовать, он не догадается, какое зелье ты варишь? — усмехнулся Люциус.
— Разумеется, догадается, — вздохнула я. — Но ухмыляться всё-таки будет меньше.
С тех пор каждый раз после близости с мужем я уходила в ванную, чтобы принять противозачаточное зелье. И теперь мне пришла в голову мысль: случайностью ли было то, что в последний раз, когда я собиралась выпить его, флакон выпал из моих рук и разбился вдребезги?
Надежда словно окрылила меня, и, выскочив из ванной, я позвала:
— Сэр Генри!
Призрак появился не сразу, но довольно быстро.
— Мада-ам! — с насмешкой и наигранным возмущением протянул он, придав своему лицу выражение крайнего удивления и нарочито медленно оглядывая меня.
От его взгляда я смутилась, только сейчас поняв, в каком виде предстала перед ним. Отвернувшись, я схватила лежавший на кровати халат и, только приведя себя в порядок, вновь повернулась.
— Да вы вся сияете, несмотря на то, что смущены, — заметил сэр Генри. — Неужели есть хорошие новости?
— Да. То есть, нет, — ответила я. — Если вы о Люциусе — то нет, он всё в том же состоянии. Но я кое-что узнала. — Я ненадолго замолчала, а потом выпалила на одном дыхании: — Я беременна.
С минуту призрак молча смотрел на меня.
— Мне очень жаль, мадам. Проклятье уже действует, поэтому остановить его можно только одним способом. Каким — вы знаете.
Я упала в кресло, закрыв одной рукой рот, чтобы подавить рыдание, а другой непроизвольно обняв живот.
— Вы не останетесь одна, — раздался над моим ухом голос сэра Генри. Я посмотрела на него: он снова просочился в пол настолько, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими. Его взгляд был полон сочувствия. — При жизни я мало об этом думал. Но восемьсот лет существования в качестве мыслящей субстанции располагают к философии. И сейчас я считаю, что этот ребёнок — награда вам за то, что вы нашли в себе силы отказаться от других детей ради жизни мужа.
— Спасибо, — прошептала я. — Вы поможете мне наложить чары на гобелен с родословной?
— Мадам... — начал было призрак, но я его прервала:
— Не пытайтесь убедить меня, что это невозможно. Вы упомянули, что пытались понять, на каком месте появится портрет вашего сына — значит, такое возможно. Кроме того — это, правда, только моё предположение — как вы сами сказали, восемьсот лет вашего существования в качестве призрака были невероятно скучными. Я не верю, что вы никоим образом не пытались развеять эту скуку.
— И вы считаете, что я развеивал эту скуку, стараясь предугадать, где на гобелене должен появиться портрет очередного наследника Малфоев? — рассмеялся он.
— Думаю, сэр, — ответила я, — вы не только развеивали скуку таким образом, но и достигли в этом определённого мастерства.
— Благодарю за комплимент, — слегка поклонился он, затем продолжил, немного запинаясь, словно подбирал слова: — Я не могу осуждать вас за стремление скрыть ребёнка от мужа, но...
— О! — Не сразу я поняла, что хотел сказать сэр Генри. — Я не собираюсь совсем скрывать ребёнка от Люциуса. Но вы сами понимаете, узнав о ребёнке, Люциус не успокоится до тех пор, пока не найдёт его, а значит, скрываться мне будет очень тяжело. Придёт время, и они обязательно встретятся. Но произойдёт это только тогда, когда я буду уверена, что этот ребёнок не забудет меня. Достаточно того, что, скорее всего, меня забудет Патрисия, — чуть тише сказала я. — Так что чары нужно наложить так же, как это сделали вы — чтобы имя малыша можно было увидеть при приближении зачарованного предмета.
— Благородно с вашей стороны, мадам, — довольно улыбнулся сэр Генри. — Вечером я покажу вам заклинание.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила я его и собралась идти к дочери.
— Мадам, — остановил меня сэр Генри. — Ваш план... Он продуман?
— Д-да, — с небольшой заминкой ответила я. — Основные пункты — да, нужно продумать детали. Этим мы займёмся с Гарри и Роном. Единственное, что я так и не могу решить: куда мне отправиться? В какую страну? Я почему-то всё чаще думаю о Южной Америке.
— Так далеко? — удивлённо спросил меня сэр Генри.
— Стараюсь максимально усложнить Люциусу задачу найти меня, — горько усмехнулась я.
Несколько раз призрак проплыл мимо меня.
— Ваш муж будет искать вас, поверьте, мадам. И для этого он перевернёт небо и землю — в этом я уверен. Где бы вы ни находились, вам в любом случае придётся приложить все усилия, чтобы он вас не нашёл. Так что думаю, вам нужно устроится так, чтобы не испытывать большого дискомфорта на новом месте жительства. Вы же знаете иностранные языки?
Я кивнула:
— Немного итальянский и немецкий. Французский и испанский — в совершенстве.
— Да, я слышал. Выберете Испанию или Францию. Знание языка поможет вам быстрее освоиться в любой из этих стран.
Задумавшись, я поглядела на призрака. А ведь он был прав. Только что выбрать? С Испанией меня связывали одни из лучших воспоминаний. Там я была счастлива. Но в маггловском мире в Испании я никогда не жила. Во Францию же я ездила и в детстве с родителями, и позднее, когда училась в Академии. А с Люциусом в магическом квартале Парижа мы бывали регулярно. Во Франции я знала и маггловский, и магический мир.
— Франция, — решила я.
Сэр Генри ободряюще улыбнулся.
— Спасибо, — улыбнулась я в ответ и прошла в сторону двери. Уже взявшись за ручку двери, чтобы открыть её, я обернулась: — Сэр! Я благодарна вам за помощь, но меня не покидает ощущение, что вы как будто чего-то не договариваете.
Некоторое время призрак молчал, потом ответил:
— Знаете, я никогда не задумывался о том, каково было Гвинет, когда она решалась оставить меня, чтобы спасти. Я впервые подумал об этом сейчас, когда увидел, как терзаетесь вы. Может быть, это наивно, но мне почему-то кажется, что, помогая вам, я хотя бы немного искупаю свою вину перед ней.
На следующий день я встретилась с Гарри и Роном. Выслушав мой рассказ, Рон долго молчал.
— Что вы уже решили? — наконец спросил он.
Гарри быстро вздёрнул брови, выразительно скосив глаза в сторону Рона, так, чтобы он не видел, словно говоря мне: «Ну вот, а ты боялась!» Такая спокойная реакция Рона подняла мне настроение, и я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
— Практически ничего. А то, что решили, всё равно нужно корректировать, — ответила я и рассказала друзьям о соглядатае Люциуса, своей беременности и о своём новом плане.
— Значит, ты предлагаешь пустить Малфоя по ложному следу? — спросил Гарри, когда я закончила.
— Нужно же как-то использовать эту ситуацию. Сначала я расстроилась — этот человек очень хорошо ориентируется в мире магглов и чувствует себя там довольно уверенно. Но сейчас думаю: а не лучше ли вместо того, чтобы стараться замести следы, просто дать Люциусу след, ведущий в никуда? Я стёрла этому человеку только воспоминание о нашем разговоре, и он по-прежнему следит за мной, так что Люциус ничего не заподозрит.
— И куда, по-твоему, должен вести ложный след? — спросил меня Гарри.
— Куда угодно. Лишь бы Люциус не понял, что мне помогаете вы. То есть, — поправилась я, — понять-то он поймёт наверняка, но если у него не будет об этом точных сведений, он не станет сильно вас беспокоить.
Несколько минут Гарри молчал, потом сказал:
— Хорошо, тогда моё предложение такое: я или Рон под оборотным зельем едем в дом твоих родителей, а оттуда аппарируем. Пусть твой муж убедится, что ты туда приехала, а куда ты делась потом — даже если он и поймёт, что это ложный след, то время, чтобы напасть на настоящий, уже будет потеряно. Рон, что ты думаешь?
— Думаю, есть ещё кое-что, что нужно обязательно учитывать, — ответил Рон. Всё время, пока мы разговаривали с Гарри, он был необычайно мрачен и молчалив.
— Что? — спросил его Гарри.
— На ней родовая печать, — кивнув в мою сторону, ответил Рон.
— Что?! — повернулся ко мне Гарри, с изумлением глядя на меня.
— Рон! — одновременно с Гарри воскликнула я.
— Гермиона, ты... — Не договорив, Гарри несколько раз прошёл мимо меня, затем остановился передо мной и спросил: — Я так понимаю, на обычном варианте, чтобы просто отвадить от тебя мужчин, Малфой вряд ли остановился?
Он пристально смотрел на меня, а лгать Гарри прямо в глаза я никогда не умела, поэтому отвела взгляд и ничего не ответила.
— Почему?! — сорвался Гарри на крик, и я даже вздрогнула: пожалуй, он не кричал на меня с того времени, как... да, пожалуй, никогда не кричал. — Почему ты ничего не рассказала?
— Гарри, — начала я, но он не дал мне договорить:
— Знай я об этом раньше, я бы ещё позавчера сказал тебе, что плевать я хотел на Малфоя! Умрёт — и пусть умирает! Я ни за что не согласился бы помогать тебе!
— Гарри! — воскликнула я, поднимаясь и изумлённо глядя на него. Гарри гневно посмотрел на меня и отвернулся к окну. Я перевела взгляд на Рона: мрачный, он по-прежнему сидел в кресле, не поднимая на меня глаз.
Впервые в жизни я почувствовала, что у меня словно почву из-под ног выбили. Закусив губу, чтобы не расплакаться от отчаянья, я взяла сумочку и мантию.
— Если вы отказываетесь мне помогать, то я справлюсь сама. Скажите мне только одно: а вы подумали о том, как мне жить, если я даже не попытаюсь спасти мужа?
Я накинула мантию и тут почувствовала, как Гарри обнял меня.
— Прости меня, — поцеловав меня в висок, сказал он, затем заставил меня сесть в кресло, а сам опустился передо мной на корточки, держа меня за руки. — Ты же знаешь, я не всегда могу контролировать гнев. Скажи мне только, почему ты не рассказала нам о родовой печати? И я, и Рон прекрасно знаем, что можно сделать с человеком при помощи этого заклинания. И я ни за что не поверю, что Малфой не воспользовался этой властью. Мне страшно даже думать, что ты пережила. Почему ты не сказала, Гермиона?
— Зачем? — покачала я головой. — Чем бы вы мне помогли?
Гарри немного растерялся. Быстро поднявшись, он снова отошёл к окну, затем ответил:
— Не знаю, чем именно. Но нашли бы возможность помочь.
От такого явного непонимания гнев одолел уже меня. Вскочив, я ответила, тоже повысив голос:
— Гарри, не обманывай себя! Вы ничем не помогли бы. Вам просто не позволили бы этого сделать! Ни Отдел тайн, ни даже Кингсли, как бы хорошо ни относился он к нам всем!
Гарри сжал губы и ничего не сказал.
— Гарри, — позвала я его, — я понимаю, что ты расстроен...
— Нет, ты не понимаешь, — покачал он головой. — Я не расстроен, Гермиона! Это гораздо хуже! — После недолгого молчания он повторил: — Это гораздо хуже. Чувствуешь себя... предателем.
Я быстро подошла к нему и попыталась взять его под руку, но Гарри выдернул свою руку из моей. Я сделала глубокий вздох и снова взяла его под руку, на этот раз настойчивее, а голову положила ему на плечо.
— Гарри, ну когда ты поймёшь, что не можешь защитить всех вокруг? — мягко сказала я.
— Гермиона, я не смог защитить не всех вокруг. Я не смог защитить тебя. И хуже всего то, что ты — ты сама! — скрывала всё. Друзья так не поступают.
Я подняла голову и сердито спросила:
— Скажи мне, когда в полночь первого мая девяносто восьмого года ты отправился в Запретный лес, не сказав нам ни слова, ты тоже поступил как друг?
— Тогда было всё по-другому, — ответил он. — Я не хотел, чтобы вы переживали.
— Я тоже не хотела, чтобы вы переживали.
— Знаешь, Гарри, — послышался голос Рона, — Гермиона права. Сделать мы ничего не смогли бы. Я узнал о заклинании несколько лет назад, и то, что ты испытываешь сейчас, чувствую уже не первый год. Гермиона защищала нас от этого — так, как считала нужным. Так, как могла.
Гарри не ответил, но по тому, как судорожно он вздохнул, я поняла, что он признаёт мою правоту.
— И после этого ты говоришь, что любишь его? — наконец, спросил он.
— Да, — без заминки ответила я.
— Скажи мне, — повернулся ко мне Гарри, — что помешает твоему мужу воспользоваться родовой печатью, когда ты уедешь? Ты же понимаешь, что помочь тебе мы не сможем, даже если будем находиться рядом.
— Пока я беременна, Люциус не сможет причинить мне вред.
— Ты настолько в этом уверена? — с сомнением спросил Гарри. — Почему?
Рон шумно вздохнул. Гарри удивлённо посмотрел на него, затем перевёл взгляд на меня.
— А-а... ну... да, — слегка запнувшись и покраснев, сказал он. — Но что будет, когда ребёнок родится?
— Я верю, что Люциус не станет использовать родовую магию, — после паузы ответила я. — Во всяком случае, пока я нахожусь далеко от него. — Гарри выжидающе смотрел на меня, и я пояснила: — При использовании родовой магии должны соблюдаться определённые правила. И правила эти таковы, что никто, кроме Люциуса, не сможет помочь мне, если мне будет плохо. Он это прекрасно знает.
«А если он и захочет меня убить, то так, чтобы он это видел», — мысленно закончила я.
Гарри ещё немного помолчал, а потом начал говорить уже другим, деловым тоном:
— Хорошо. Но мы сделаем по-другому. Мы пустим соглядатая по ложному следу, но сделаем так, чтобы Малфой знал, что это мы помогли тебе скрыться. Мы для него станем единственным источником информации о тебе. И вот когда он придёт к нам, чтобы выяснить, что с тобой, мы ясно дадим ему понять, что с рук ему использование родовой печати больше не сойдёт.
Тот месяц был для меня очень тяжёлым. Я пыталась собрать всю свою волю в кулак, но у меня не получилось. Всё же у каждого человека есть предел возможностей.
— Гермиона, ты нам доверяешь? — наконец, спросил Гарри, когда в очередной раз я не смогла быстро сосредоточиться на обсуждении деталей.
— Конечно, доверяю! — немного удивлённо воскликнула я.
— В таком случае мы с Роном сами подготовим твой отъезд. Побудь до отъезда с Патрисией, — мягко предложил он.
На мои глаза навернулись слёзы, и я благодарно кивнула.
Однако дома тоже было непросто. Почти всё время я проводила с Патрисией и каждый день по нескольку часов находилась возле Люциуса. Но было ещё кое-что. Несмотря на всё, что мне сказали сэр Генри, целитель и Гарри, где-то в глубине души я всё ещё не теряла надежды. Каждый день я подходила к гобелену с родословной и пыталась поговорить с портретом Арманда Малфоя, чтобы выяснить, возможно ли всё-таки снять проклятье. Это был его единственный портрет. Хотя «поговорить» — немного неправильное выражение. Портреты на гобелене отличались от обычных волшебных портретов тем, что не могли говорить. Но они всё понимали, что происходит в семье — это я знаю. Если бы Арманд подал хоть какой-то знак, я нашла бы возможность разобраться в том, что он сказал бы мне. Однако он упорно избегал смотреть на меня.
Но однажды мне всё же удалось встреться с ним глазами. Не замешкавшись ни на миг, я встала на колени, умоляюще глядя на него и одними губами прошептала: «Прошу вас, сэр!» В ответ его взгляд полыхнул такой ледяной ненавистью, какой я никогда не видела даже во взгляде Люциуса. Почувствовав себя совершенно бессильной перед обстоятельствами, я сжала ладони в кулаки и с силой ударила по полу. Не сумев сдержаться, я залилась слезами, сидя на коленях перед гобеленом.
— Не теряйте времени, — раздался рядом со мной голос сэра Генри. — Человек при жизни проклял единственного сына — вряд ли его интересует, что происходит после его смерти.
Наверное, подсознательно я понимала правоту сэра Генри. Вскочив, я убежала в спальню и упала на кровать. Весь вечер я проигрывала в памяти недолгую сцену возле гобелена. Тот взгляд Арманда Малфоя и его нежелание идти на контакт вызвали во мне такую злость, что я заснула с твёрдым намерением остаться: как бы там ни было, но чтобы вот так проклясть свой род, нужно было быть просто безумным. Однако когда на следующий день я утром пришла в больницу Святого Мунго, меня встретил крайне встревоженый целитель: ночью Люциусу стало хуже. Зайдя в его палату, я ужаснулась: настолько резок был контраст по сравнению с тем, как Люциус выглядел накануне. Кожа словно посерела, лицо осунулось, руки похудели. «Прости, прости меня, — прижав к губам его ладонь, мысленно сказала я, так как целитель находился в палате, — я не дам тебе умереть». Уже через несколько минут целитель облегчённо выдохнул: «Состояние стабилизировалось». С того дня ничто уже не могло поколебать моей решимости оставить Люциуса и семью.
Сэр Генри определил место, где должно было появиться имя малыша, и я наложила маскирующие чары. Предметом, при приближении которого чары развеивались, я сделала небольшую брошь в виде листка: когда Люциус узнает о ребёнке, он наверняка захочет, чтобы его имя было видно на гобелене постоянно. Брошь очень удобно было закрепить на ткани.
Месяц пролетел незаметно. Весь день накануне отъезда я провела рядом с Люциусом, ночь — в комнате Патрисии. Утром я зашла в комнату Николаса и положила ему под подушку медальон, медальоны для дочерей оставила под подушкой Оливии с запиской, что это для неё и Патрисии. Последнюю записку со словами «Прости меня» для Люциуса я положила на нашу кровать. А после по каминной сети переправилась в дом Гарри.
В доме на площади Гриммо меня, к моему не то что удивлению, а величайшему изумлению, встретила Джинни: с Гарри и Роном мы договаривались, что никто, кроме нас троих, о моём отъезде знать не должен.
— Джинни догадалась, — ответил Гарри на мой немой вопрос.
— Ты не волнуйся, — сказала мне подруга, беря меня за руку и уводя в гостиную. — Я сейчас уйду. Гарри объяснил мне, что твой муж владеет легиллименцией, поэтому я, даже не желая этого, могу случайно навредить тебе. С Гарри и Роном у него такой номер не пройдёт, они окклюменцией хорошо владеют. Я тоже владею немного, Гарри обучил меня. Не хорошо, но достаточно, чтобы скрыть вот этот наш разговор. Я не знаю и знать не хочу, почему и куда ты уезжаешь. Но я знаю, что если ты так поступаешь, то иначе нельзя. И детей ты никогда не оставила бы. Но я не могла не попрощаться с тобой.
На мои глаза навернулись слёзы, и я обняла Джинни.
— Спасибо, — сказала я. — С кем мне в жизни повезло, так это с друзьями. — Я немного помолчала, а потом добавила: — Раз уж так получилось... Я не знаю, что будет после моего отъезда, я не знаю, что Люциус будет говорить обо мне детям. Я даже не уверена, что Драко по-прежнему будет относиться ко мне как к другу. Но если получится — не допусти, чтобы мои дети забыли меня или стали плохо думать обо мне.
— Обещаю, — кивнула Джинни. — И как только это станет возможным — я приеду к тебе. Обязательно приеду.
Слёзы снова подкатили к моим глазам и, чтобы удержать их, я до боли прикусила губу.
— Всё, я ухожу, — ещё раз крепко обняв меня, сказала Джинни, а затем по каминной сети переместилась в Нору.
— Гермиона, иди сюда, — позвал меня Гарри, как только я осталась одна.
Я поднялась к друзьям на второй этаж. Гарри и Рон стояли возле окна, находящегся прямо над входной дверью.
— Вон, смотри. Видишь того типа в джинсах и клетчатой куртке, который читает газету?
Я кивнула.
— Так вот, это тот, кто следит за тобой.
— Ты уверен? — с сомнением спросила я.
— Уверен, — ответил Гарри. — Я заприметил его месяца четыре назад. Если тот человек не солгал тебе, то как раз в это время Малфой установил за тобой слежку. Поначалу я подумал, что он ведёт наблюдение за мной — меня насторожило его весьма внезапное появление и постоянное присутствие. Но он оставался на месте, когда я уходил куда-нибудь и один, и с семьёй, поэтому я перестал обращать на него внимание, решив, что это просто совпадение. Однако когда ты рассказала о том, что следят за тобой, я проверил его. Так и оказалось: как только ты выходила из моего дома, он следовал за тобой. Пойти отсюда можно только по двум дорогам, и вдоль каждой из них есть по паре мест, откуда можно аппарировать, не привлекая к себе внимания. Так что он шёл за тобой, и, как только ты где-то останавливалась, он аппарировал куда-то, и дальше за тобой следовал уже твой знакомый.
— Как ты всё это сумел выяснить? — удивилась я. После того, как я узнала о том, что беременна, я перестала пользоваться трансгрессией, и в дом Гарри попадала преимущественно через камин. Если же я хотела немного прогуляться, то от площади Гриммо добиралась пешком и на такси до «Дырявого котла» или до больницы Святого Мунго, а оттуда — опять же через камин — отправлялась домой. После того случая, когда я обнаружила слежку, я уходила от Гарри таким образом только два раза. Поэтому у меня и вызвало недоумение, что Гарри так уверенно описал, как действует согладатай.
— Профессиональная тайна, — хитро улыбнулся Гарри. — Ну так вот, — перешёл он к объяснению своего плана. Я этот план знала, но в общих чертах, без деталей. — Сейчас мы с Роном уводим его отсюда. Ты, как только он завернёт за угол, выходишь из дома и идёшь в противоположную сторону. Там садишься на такси и едешь вот по этому адресу, — Гарри протянул мне записку и ключ от дома. — На то, чтобы покинуть площадь, у тебя есть всего минуты три-четыре, не больше. Как только он передаёт эстафету, он возвращается сюда. Не вижу, правда, в этом смысла, но, видимо, это распоряжение твоего мужа. Так что будь порасторопней.
— Хорошо, — кивнула я.
— Когда приедешь по нужному адресу, зайдёшь в дом и будешь ждать нас. Можешь располагаться в любой комнате, но шторы на окнах не раздвигай, чтобы не было видно, что в доме кто-то есть. Свет тоже, по возможности, не включай. Ждать придётся несколько часов, кухня в твоём распоряжении, продукты есть. Аппарировать ни из дома, ни в дом нельзя, так что посторонние там появиться не могут. У нас есть ключи, так что в доме ты будешь в полной безопасности. Это я к тому, что можешь расслабиться и не прислушиваться к каждому шороху, — пояснил он, и это замечание вызвало у меня улыбку: насколько всё-таки хорошо знал меня Гарри. — Ну что? Пожалуй, пока это всё. Гермиона, давай свой волос. Рон, оборотное зелье, — протянул он Рону флакон.
— Больше не хочешь превращаться в меня? — усмехнулась я.
На пару секунд Гарри замер, а потом рассмеялся.
— Ну, я не сомневался, что ты догадаешься, — сказал он. — Но нужно же было мне как-то узнать порядок действий этого субчика.
Мы с Роном обменялись понимающими улыбками, но промолчали.
— Фу, — выпив оборотное зелье, поморщился Рон. — К этому вкусу привыкнуть просто нельзя.
Через минуту передо мной стояла моя копия. Я протянула ему свою одежду, которую принесла с собой.
— Ну что, пора, — когда Рон переоделся, сказал Гарри, открывая дверь. И прежде чем переступить через порог, не оглядываясь, напомнил мне: — Действуй как можно быстрее.
— Хорошо, — тихо ответила я.
Поднявшись на второй этаж, я смотрела, как Гарри и Рон в моём обличье прошли мимо человека Люциуса, как тот потихоньку двинулся вслед за ними. Спустившись на первый этаж, я приоткрыла дверь и, как только мой преследователь скрылся за поворотом, быстро вышла на улицу и направилась в противоположную сторону. К счастью, навстречу мне попалось такси, которое свернуло к тротуару, как только я махнула рукой. Мне казалось, что оно подъезжает нескончаемо медленно. Как только такси остановилось, я скользнула на заднее сиденье и закрыла за собой дверь. И вовремя, потому что человек, преследовавший Гарри и Рона, вынырнул из-за угла. Я назвала таксисту адрес и быстро накинула на голову шарф, чтобы меня нельзя было узнать с улицы, вздумай человек вглядываться в лицо пассажирки одинокого такси. То ли моя маскировка удалась, то ли согладатай не особо жаловал маггловские изобретения типа машин, но он снова уселся на своё место и уставился в ту сторону, где был дом Гарри — это я увидела, когда на повороте взглянула в сторону площади. Первая моя задача была выполнена.
Я думала, что дом, в котором мне придётся ждать друзей, будет похож на больницу Святого Мунго — замаскированное для магглов на вечном ремонте здание. Однако оказалось, что это был самый настоящий маггловский дом в Ричмонде, небольшой, ничем не отличающийся от таких же домов по соседству.
Ожидание тянулось нескончаемо долго. Я пару раз перекусила. Для того, чтобы читать, в комнате было довольно темно, а раз включать свет Гарри мне не разрешил, то единственное занятие, которое было мне доступно — это смотреть телевизор. Однако через какое-то время дала о себе знать бессонная ночь, которую я провела, не отпуская с рук Патрисию, и я уснула перед телевизором. Проснулась я от того, что меня за плечо тряс Гарри:
— Гермиона, пойдём поужинаем, а потом — в путь.
— Я перекусила, Гарри, — не в силах заставить себя открыть глаза, пробормотала я.
— Я видел, как ты перекусила. Пойдём, я приготовил спагетти.
Мысль о горячей еде немного разогнала сон, и я сумела поднять себя с дивана.
— Готовить ты так и не научилась, — поддразнил меня Гарри, когда я в буквальном смысле набросилась на приготовленные им спагетти.
— Не было необходимости, — смутилась я.
Гарри и Рон хмыкнули.
— Зато теперь мне наверняка придётся научиться, — насупившись, сказала я.
— Обязательно научишься, — поддержал меня Гарри. — Если хочешь, чтобы малыш родился здоровым.
— Ну, рассказывайте, — переключила я разговор на другую тему. — Вы пустили человека Люциуса по ложному следу?
— Пустили, — кивнул Гарри. — Ничего особо сложного здесь не было. Когда мы с Роном убедились, что он следит за нами, мы сели в автомобиль. Кстати, на оплату его услуг твой муж, похоже, не скупится, потому что сначала он следовал за нами на такси, а потом пересел на автомобиль, к слову, не сильно дорогой, но и не из дешёвых. И он очень хорошо ориентируется в мире магглов. Думаю, ему подогнали машину с какой-нибудь стоянки. Рон смотрел на него в зеркало, и ему показалось, что в такси он разговаривал по мобильному телефону. Даже удивительно, насколько бывший пожиратель освоился среди магглов.
Я замерла, не донеся чашку с чаем до рта.
— Вы в курсе, что он пожиратель?
— Разумеется, — пожал плечами Гарри.
— Тогда почему он не в Азкабане?
— Знаешь, есть несколько человек в Британии, которые стали пожирателями незадолго до конца войны. Запятнать себя убийствами они не успели, и первые два-три года, когда шли массовые аресты приспешников Волдеморта, они успешно скрывались. А потом волна арестов потихоньку сошла на нет, и было решено, что таких людей преследовать не будут. Для них страх, что окружающие могут узнать о их прошлом, и тогда они окажутся в Азкабане, стал гораздо большим наказанием, чем заключение как таковое. Поэтому они ни за что не будут ввязываться во что-то, связанное с тёмной магией. Обществу об этом говорить тогда не стали, но мы с Роном узнали об этом, когда начали работать в аврорате. За этими пожирателями, конечно, установлено наблюдение, но не было ещё ни одного случая, чтобы их заметили в чём-то более серьёзном, чем контрабанда. Правда, вот этот тип — он особенный. У меня сложилось впечатление, что он не боится аврората.
— Не боится, — подтвердила я.
— Странно, что ты умолчала о том, что он пожиратель, — сказал Гарри, пристально глядя на меня.
Я прекрасно поняла намёк, поэтому упрямо сжала губы и с вызовом посмотрела на друзей:
— Только не говорите, что не понимаете, почему я так поступила.
— Понимаем-понимаем, — примирительно сказал Гарри. — Только если он не боится мракоборцев, то чего он боится?
— Не чего, а кого, — ответила я. — Он боится Люциуса. До смерти боится.
— Ты уверена? — недоверчиво переспросил меня Рон.
Я кивнула:
— Когда мы с ним разгваривали, он назвал меня грязнокровкой. И стоило мне только сказать, что я расскажу мужу о том, как он разговаривал со мной, он побледнел и тут же извинился.
— Надо же, — удивился Гарри, — видимо, и в самом деле он боится Малфоя. Ну, ладно, может, когда-нибудь это и пригодится. — Я пристально смотрела на друга, и он добавил: — Не волнуйся, не буду я раскручивать это дело, так что твоему мужу ничего не угрожает. Но согласись, полезно знать о ниточках, за которые можно дёрнуть в случае необходимости. Ну что, вы поужинали? Тогда в дорогу.
Прибрав после себя кухню, мы спустились в гараж.
— Садись на заднее сиденье, — сказал Гарри. — Ты, похоже, не выспалась.
— Всю ночь не спускала Патрисию с рук, — подтвердила я.
— Тогда сможешь прилечь и вздремнуть, — сказал Гарри. — Мы с Роном сядем впереди.
Однако сон уже прошёл, и я просто села сзади.
— Так вы мне так и не досказали, как уводили слежку, — сказала я, когда Гарри выехал на улицу.
— Да ничего особенного, — ответил мне Рон, потому что Гарри сосредоточил всё своё внимание на дороге. — Ехали не торопясь, чтобы этот тип не потерял нас из виду. Доехали до дома твоих родителей, создали видимость того, что ты там собралась расположиться надолго. А потом Гарри вышел, и мы одновременно аппарировали, я — из дома, он — с улицы, чтобы не слышно было, что трансгрессия двойная. Гарри оставил Кикимера, чтобы он до вечера там пошумел, на случай, если этот тип не уедет сразу вслед за нами. Велел Кикимеру делать уборку, так тот, мне кажется, был на седьмом небе от счастья.
— Да, — усмехнулась я. — Уборки там много. Мы с Мелиссой не были в доме родителей года три.
— Ну да, — кивнул Рон. — А дальше ты знаешь.
— Понятно. Куда мы сейчас? — спросила я.
— В Фолкстоун, — ответил Гарри. — Кстати, Гермиона, изучи свою новую биографию. Рон, дай ей документы.
Рон протянул мне пакет с документами. Я раскрыла паспорт: моё новое имя было Кэтрин Мист. Я просмотрела остальные документы: страховой полис, банковские карты. Мне стало ясно, с какой целью Гарри превращался в меня при помощи оборотного зелья.
— Господи, Гарри, как тебе удалось сделать все эти документы?! — изумилась я.
— Не без волшебства, — усмехнулся он.
— Гарри, тебя могут обвинить в использовании служебного положения, — расстроилась я.
— Не обвинят, — Гарри улыбнулся мне в зеркало заднего вида. — Поверь мне на слово. Должность главного аврора имеет свои преимущества. Не переживай по пустякам. Ведь никому от моего поступка плохо не стало.
Я вздохнула и пробормотала:
— Если для торжества справедливости нужно солгать, то и ложь становится правдой.
— Правильно размышляешь, — услышал меня Гарри. — Ты увлеклась философией?
— Индийская мудрость, — ответила я, но больше не стала продолжать разговор на эту тему.
Я сама не ожидала, что путь до Фолкстоуна окажется настолько занимательным, что я смогу отвлечься от всех неприятных мыслей. С того времени, когда стало известно о магии Мелиссы, наши с ней посещения мира магглов постепенно сошли на нет. Каждый год в день гибели родителей мы бывали на кладбище, но этим всё и ограничивалось. Как и я в своё время, постепенно Мелисса стала принадлежать больше волшебному миру, чем маггловскому, так что если не считать коротких прогулок от дома Гарри до тайного укрытия, откуда я аппарировала, в мире магглов я не была, наверное, лет восемь. Да и до этого времени мы с Мелиссой никогда не бродили по улицам просто так, у нас всегда были какие-то конкретные цели: зоопарк, аттракционы, музеи, театры и тому подобные достопримечательности, одним словом, всё то, что, по моему мнению, должно было помочь Мелиссе чувствовать себя уверенно среди магглов после того, как ей исполнилось бы семнадцать лет. А если учесть, что довольно часто мы брали с собой и двойняшек, то времени, чтобы сравнивать окружавшую обстановку с воспоминаниями моего детства, у меня просто не было. А о том, что значит перемещаться на маггловском транспорте не то что в другую страну, но даже из одного города в другой, я вообще забыла. Нет, во Франции я бывала, и не только во Франции — с Люциусом я успела объездить без преувеличения полмира. Но разумеется, это была половина магического мира, и для перемещения мы пользовались порталами или каминной сетью. Когда я в детстве на каникулах ездила во Францию с родителями и потом, позже, когда уже училась в Академии, я пользовалась самолётом. По евротуннелю я не ездила никогда, поэтому для меня все эти развязки, постоянные повороты то направо, то налево, покупка билетов и паспортный контроль были не менее интересны, чем для Рона, тоже оказавшегося здесь в первый раз.
— Видимо, мы будем последними на втором ярусе, — сказал Гарри, когда сотрудник терминала сделал нам знак въезжать в первую открытую дверь поезда, в то время как автомобиль перед нами он отправил в следующую. — И это очень хорошо, меньше свидетелей.
Так оно и оказалось. Как только по знаку смотрителя Гарри подъехал ближе к автомобилю впереди нас, дверь в вагон за нами закрылась.
Ещё не стемнело, но когда Гарри въехал в «Евротоннель Шаттл», в машине стало довольно сумрачно: стекла были тонированы, окна поезда, небольшие и довольно редко расположенные, пропускали не так много света, а искуственное освещение от ламп, располагавшихся на потолке вдоль всего вагона, с естественным по яркости всё же сравниться не могло. Меня снова потянуло на сон, и я зевнула.
— Поспи, — сказал мне Гарри. — До отправления ещё целая куча времени, да и движения поезда ты тоже не заметишь. Мы с Роном совсем вышли бы из машины, чтобы тебе не мешать, но боюсь встретить знакомых: магглорождённые волшебники пользуются этим способом попасть на материк довольно часто.
— Если я смогу уснуть, то вы мне мешать не будете, — пробормотала я, укладываясь на заднее сиденье.
Я заснула довольно быстро, но сон был тревожным. Мне казалось, что я и не засыпала, но когда услышала звонок будильника, резко подскочила и едва не стукнулась головой о сиденье Рона.
— Что это? — спросила я, сфокусировав взгляд на часах, расположенных на приборной панели. — Время не ровное. Зачем будильник?
— Прости, — виновато сказал Гарри. — Совсем забыл про сигнальные чары. Мы выехали из Британии. Ну ничего, не больше часа — и ты будешь спать в мягкой постели, и не в шумном многонаселённом отеле, а в небольшой и по-домашнему уютной гостинице. В Кокеле есть одна такая, я пару раз останавливался, когда ездил по делам. Перед отъездом я забронировал номера, так что проволочек быть не должно. Потерпи немного.
— Угу, — прикрыв зевок рукой, ответила я. — Полежу ещё немного, а потом буду приводить себя в порядок.
Гарри кивнул, и они с Роном начали обсуждать квиддич — именно о нём, видимо, они и говорили, когда сработали сигнальные чары. Я прикрыла глаза и под негромкий разговор друзей стала снова засыпать.
Мне приснился какой-то сон. О чём он был, я забыла сразу же, как только проснулась, но проснулась я от того, что мне послышалось, как в моём сне кто-то мяукнул сначала один раз, а потом другой.
Когда я вынырнула из сна, мяуканье послышалось снова.
— Тише, — попросила я друзей. — Вы не слышите?
— Чего? — повернулись ко мне Гарри и Рон.
— Мне кажется, я слышала мяуканье, — ответила я.
Наступила тишина, и теперь «мяу» послышалось уже более отчётливо.
— Это вон из того угла, — кивнул Рон на то сиденье, куда я положила ноги. В углу стояла корзина с закусками, которые нам приготовила Джинни, и лежала моя бисерная сумочка.
Мы недоумённо уставились на сиденье, и в этот миг мяуканье раздалось снова, более требовательно.
— Не может быть, — прошептала я, озарённая догадкой. Я потихоньку открыла свою сумочку, и из неё высунулась рыжая кошачья голова с приплюснутой мордой.
— Живоглот! — воскликнула я. — Как ты здесь оказался?
Достав кота, я попыталась усадить его себе на колени, но он встал и начал тыкаться носом в корзину с едой, пытаясь её открыть.
— Ты голодный, — сказала я, достала бутерброд и начала кормить его с рук, раздумывая, сколько времени он уже мяукал, подавая мне знак. Если бы не сработавшие сигнальные чары, я бы, наверное, ещё долго не услышала его. — Подожди, сейчас приедем, и я тебе куплю еды.
— И правда, как он туда залез? — недоумённо сказал Рон.
— Не знаю, — глядя на Живоглота, ответила я. — В последний раз Николас с Оливией были дома, когда их забирал Драко, и сын принёс кота с собой. А утром в понедельник перед перемещением в Хогвартс Николас всё не мог его найти. Но времени искать не было, поэтому Драко пообещал принести кота, когда он найдётся. И ведь целый месяц никому не попадался на глаза! И залез в сумку он, скорее всего, сегодня утром, а никак не раньше. Ну, ты у меня всегда умным был, — я прижала кота к себе и чмокнула его в переносицу. — Ты почувствовал, что мне плохо, да? Решил не бросать меня?
Со стороны передних сидений послышалось осторожное хмыканье, и я посмотрела на друзей:
— Что смешного?
— Ничего, — примирительно сказал Гарри. — А вот всё-таки странно: я почему-то считал, что если ты кота и передашь кому по наследству, то дочери, а не сыну.
— Я не передавала его по наследству, — покачала я головой. — Живоглот сам выбрал Николаса.
— И всё равно странно, — поддержал Гарри Рон.
— А мне теперь это уже не кажется странным, — сказала я. — Знаете, что мне однажды сказал сын? Он сказал, что они с Живоглотом похожи: оба полукровки.
Впервые за минувший день при воспоминании о родных к моему горлу подступил комок, и я замолчала, подавляя слёзы.
— Ну всё, скоро будем на месте, — сказал Гарри. — Выезжаем из туннеля.
Пока мы ехали под Ла-Маншем, стемнело, поэтому увидеть что-то за окном было просто невозможно. Впрочем, почти сразу замелькали огни терминала, и я стала потихоньку приводить себя в порядок.
— В общем, делаем так, — сказал Гарри, когда, выехав из поезда, поднялся по терминалу и вырулил на шоссе, — сейчас заезжаем в гостиницу и спим до утра. А утром встречаемся за завтраком.
Гостиница, о которой говорил Гарри, представляла собой трёхэтажное здание. Оформление документов заняло не очень много времени, как и обещал Гарри. Впрочем, занимался этим он, а мы с Роном ждали в холле. Добравшись до номера, я едва нашла в себе силы, чтобы почистить зубы и переодеться. Как только моя голова коснулась подушки, я заснула крепким сном.
читать дальшеПриняв душ, я начала одеваться — и буквально взвизгнула от боли, когда ткань скользнула по моим соскам. Сжав ладонями грудь, я присела на край ванны. А когда боль отступила, на меня словно прозрение снизошло: со мной такое уже случалось, но всего лишь два раза в жизни! Боясь ошибиться, я бросилась в гардеробную: там, на одной из полок среди моих вещей хранилось несколько тестов на беременность. Когда в первую мою беременность я испытала эту боль, я, конечно же, ничего не заподозрила. Но во вторую беременность это случилось буквально через несколько дней после её наступления. Собственно, как раз вот это болезненное ощущение от прикосновения одежды к соскам и навело меня на мысль, что я снова жду ребёнка. Тогда я не стала обращаться к колдомедикам и просто купила несколько маггловских тестов на беременность. Часть из них хранилась у меня до сих пор. Конечно, времени прошло довольно много, но я всё-таки смогла найти тест, срок годности которого ещё не истёк. Всё так же, словно в тумане, я прошла снова в ванную. Я в буквальном смысле отсчитывала секунды, которые требовались для проявления результата. И когда я увидела две полоски... Присев на край ванны, я прижала ладонь ко рту, не зная, радоваться мне или плакать. Мне вспомнился один случай.
С рождения Патрисии прошло около двух месяцев, и после очередного осмотра семейный врач наконец сказал, что мы с Люциусом можем возобновить полноценные супружеские отношения.
— Вы хотите сказать мне что-то ещё? — спросила я, заметив, как неуверенно колдомедик смотрит на меня.
— Д-да, миссис Малфой, — нерешительно начал он. — Поймите меня правильно, я врач и должен предупреждать вас обо всех возможных последствиях. — Я кивнула, и он продолжил уже более уверенным тоном: — Вы молоды, но вам всё же уже не двадцать лет. Беременность и роды для вашего организма — это довольно тяжёлое испытание, и для того, чтобы организм восстановился, ему требуется продолжительное время. Это не значит, что вы не сможете или не должны больше рожать. Но пока, — врач сделал небольшую паузу, — я посоветовал бы вам тщательно предохраняться от новой беременности.
Я уже собралась ему ответить, как раздался голос Люцуса:
— Благодарю, Джонотан, уверен, мы с женой в состоянии решить этот вопрос.
Я удивлённо посмотрела на мужа. Я не слышала, как он вошёл, но его тон меня поразил: Люциус говорил очень холодно и надменно, да и смотрел на колдомедика так же. Услышав слова Люциуса, врач тут же пробормотал извинения и поспешил ретироваться. До тех пор, пока он не покинул комнату, муж не произнёс ни слова и даже не взглянул на меня.
— Люциус, — с укором сказала я, едва за врачом закрылась дверь, и положила ладонь ему на руку, — зачем...
Люциус резко развернулся и перехватил мою руку.
— Послушай, дорогая, — тем же холодным тоном сказал он. Его взгляд был полон гнева, и на какую-то секунду мне показалось, что он смотрит на меня, но при этом меня не видит. — Если ты забеременеешь, то ты этого ребёнка родишь! Надеюсь, ты меня поняла?
Пальцы Люциуса с такой силой сжали моё запястье, что я воскликнула:
— Люциус, ты делаешь мне больно!
Словно очнувшись, он посмотрел вниз, на мою руку, которую я сжала в кулак в попытке высвободить, затем отпустил её и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Растирая запястье, я с удивлением смотрела ему вслед и думала: неужели нежелание Нарциссы иметь второго ребёнка, да и мои слова о том же, когда-то сказанные в сердцах, настолько задели его? Хотя... Если и был на свете кто-то, кого Люциус любил бескорыстно, то это дети. Да, у него были какие-то свои планы и амбиции в отношении их будущего, но всё же он любил их, любил безусловно, любил просто потому, что они были его детьми. Когда он находился рядом с ними, от него словно шла какая-то энергия, которую я чувствовала. Она причиняла мне боль, когда маленькими были Николас и Оливия, и наполняла силой после рождения Патрисии.
По всей видимости, слова врача действительно задели Люциуса, потому что до самого вечера он не разговаривал со мной, ограничиваясь лишь фразами, которые диктовали правила приличия. К концу дня это начало меня тяготить.
Проверив в последний раз, как дела у заснувшей дочери, я вернулась в спальню, залезла в кровать и обняла мужа, при этом бесцеремонно закрыв и отложив в сторону книгу, которую он читал. Люциус съязвил что-то, но обнял меня в ответ. Некоторое время я просто лежала, наслаждаясь его близостью. Помню, что в тот миг мне пришла в голову мысль, насколько всё-таки для меня важны простые прикосновения мужа.
— Ты сильно рассердился на Джонотана? — наконец, спросила я. — Он был очень напуган.
— Он и должен быть напуган, — ответил Люциус. — В следующий раз хорошенько подумает, прежде чем совать свой нос в то, что его не касается.
— Люциус, — вздохнула я, — он всего лишь посоветовал мне избегать беременности, пока я ещё не восстановилась.
— Я слышал, — лаконично ответил он и замолчал.
— Скажи, — через некоторое время спросила я, — тебя только это рассердило?
— А что ещё меня могло рассердить? — предсказуемо ответил он вопросом на вопрос.
— Ну, мне показалось, — я села в постели и повернулась к Люциусу, — что тебя задели его слова по другой причине.
— Какой? — вопросительно посмотрел он на меня.
— Когда-то я сказала тебе, что не хотела бы от тебя детей. Мне показалось, что ты до сих пор считаешь, что это так.
— А разве нет? — тут же спросил он, и столь быстрый ответ не позволил мне понять, права я или нет.
— Конечно, нет! — воскликнула я, вновь обнимая его и прижимаясь к его груди. — Это никогда не было правдой.
— Вряд ли я из твоих слов я мог сделать вывод, что они неправдивы.
— Люциус, — слегка укоризненным тоном сказала я, — ну почему ты всегда думаешь о самом плохом?
Он не ответил.
— Почему ты не предположил что-нибудь другое? — после небольшой паузы продолжила я.
— Что, например?
— Например, то, что я думаю о будущем. У нас уже трое детей, но у тебя их четверо. Ты сам сказал, что Драко получит половину наследства. Меня это не особо волнует, но оставшаяся часть будет разделена на троих. Конечно, у меня тоже есть состояние, которое достанется нашим детям, но всё-таки между тем, что делится на троих, и тем, что делится на четверых, огромная разница. А это неминуемо, если у нас появится ещё один ребёнок.
Люциус рассмеялся:
— Никогда не подозревал, что ты столь меркантильна.
Улыбнувшись, я посмотрела на него и в тон ему ответила:
— Я бы не называла это меркантильностью. Скорее, это практичный взгляд на вещи.
Я снова положила голову ему на грудь и почувствовала, как он расслабился.
— Всё так, но поверь, состояние Малфоев достаточно велико, и каждый из моих детей будет обеспечен до конца жизни. Если, конечно, не промотает наследство. Но этого не случится. Так что если ты вновь забеременеешь, то ребёнка ты родишь. Но, конечно же, я не хочу, чтобы на твоём здоровье это как-то отразилось. Завтра скажу Драко, чтобы сварил противозачаточное зелье.
— Не надо! — поспешно воскликнула я, вновь поднимая голову, чтобы посмотреть на Люциуса. — Не хочу, чтобы каждый раз он понимающе ухмылялся. Я сама буду варить зелье. Хорошо, что Драко разрешает мне пользоваться его лабораторией.
— А по ингредиентам, которые ты будешь использовать, он не догадается, какое зелье ты варишь? — усмехнулся Люциус.
— Разумеется, догадается, — вздохнула я. — Но ухмыляться всё-таки будет меньше.
С тех пор каждый раз после близости с мужем я уходила в ванную, чтобы принять противозачаточное зелье. И теперь мне пришла в голову мысль: случайностью ли было то, что в последний раз, когда я собиралась выпить его, флакон выпал из моих рук и разбился вдребезги?
Надежда словно окрылила меня, и, выскочив из ванной, я позвала:
— Сэр Генри!
Призрак появился не сразу, но довольно быстро.
— Мада-ам! — с насмешкой и наигранным возмущением протянул он, придав своему лицу выражение крайнего удивления и нарочито медленно оглядывая меня.
От его взгляда я смутилась, только сейчас поняв, в каком виде предстала перед ним. Отвернувшись, я схватила лежавший на кровати халат и, только приведя себя в порядок, вновь повернулась.
— Да вы вся сияете, несмотря на то, что смущены, — заметил сэр Генри. — Неужели есть хорошие новости?
— Да. То есть, нет, — ответила я. — Если вы о Люциусе — то нет, он всё в том же состоянии. Но я кое-что узнала. — Я ненадолго замолчала, а потом выпалила на одном дыхании: — Я беременна.
С минуту призрак молча смотрел на меня.
— Мне очень жаль, мадам. Проклятье уже действует, поэтому остановить его можно только одним способом. Каким — вы знаете.
Я упала в кресло, закрыв одной рукой рот, чтобы подавить рыдание, а другой непроизвольно обняв живот.
— Вы не останетесь одна, — раздался над моим ухом голос сэра Генри. Я посмотрела на него: он снова просочился в пол настолько, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими. Его взгляд был полон сочувствия. — При жизни я мало об этом думал. Но восемьсот лет существования в качестве мыслящей субстанции располагают к философии. И сейчас я считаю, что этот ребёнок — награда вам за то, что вы нашли в себе силы отказаться от других детей ради жизни мужа.
— Спасибо, — прошептала я. — Вы поможете мне наложить чары на гобелен с родословной?
— Мадам... — начал было призрак, но я его прервала:
— Не пытайтесь убедить меня, что это невозможно. Вы упомянули, что пытались понять, на каком месте появится портрет вашего сына — значит, такое возможно. Кроме того — это, правда, только моё предположение — как вы сами сказали, восемьсот лет вашего существования в качестве призрака были невероятно скучными. Я не верю, что вы никоим образом не пытались развеять эту скуку.
— И вы считаете, что я развеивал эту скуку, стараясь предугадать, где на гобелене должен появиться портрет очередного наследника Малфоев? — рассмеялся он.
— Думаю, сэр, — ответила я, — вы не только развеивали скуку таким образом, но и достигли в этом определённого мастерства.
— Благодарю за комплимент, — слегка поклонился он, затем продолжил, немного запинаясь, словно подбирал слова: — Я не могу осуждать вас за стремление скрыть ребёнка от мужа, но...
— О! — Не сразу я поняла, что хотел сказать сэр Генри. — Я не собираюсь совсем скрывать ребёнка от Люциуса. Но вы сами понимаете, узнав о ребёнке, Люциус не успокоится до тех пор, пока не найдёт его, а значит, скрываться мне будет очень тяжело. Придёт время, и они обязательно встретятся. Но произойдёт это только тогда, когда я буду уверена, что этот ребёнок не забудет меня. Достаточно того, что, скорее всего, меня забудет Патрисия, — чуть тише сказала я. — Так что чары нужно наложить так же, как это сделали вы — чтобы имя малыша можно было увидеть при приближении зачарованного предмета.
— Благородно с вашей стороны, мадам, — довольно улыбнулся сэр Генри. — Вечером я покажу вам заклинание.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила я его и собралась идти к дочери.
— Мадам, — остановил меня сэр Генри. — Ваш план... Он продуман?
— Д-да, — с небольшой заминкой ответила я. — Основные пункты — да, нужно продумать детали. Этим мы займёмся с Гарри и Роном. Единственное, что я так и не могу решить: куда мне отправиться? В какую страну? Я почему-то всё чаще думаю о Южной Америке.
— Так далеко? — удивлённо спросил меня сэр Генри.
— Стараюсь максимально усложнить Люциусу задачу найти меня, — горько усмехнулась я.
Несколько раз призрак проплыл мимо меня.
— Ваш муж будет искать вас, поверьте, мадам. И для этого он перевернёт небо и землю — в этом я уверен. Где бы вы ни находились, вам в любом случае придётся приложить все усилия, чтобы он вас не нашёл. Так что думаю, вам нужно устроится так, чтобы не испытывать большого дискомфорта на новом месте жительства. Вы же знаете иностранные языки?
Я кивнула:
— Немного итальянский и немецкий. Французский и испанский — в совершенстве.
— Да, я слышал. Выберете Испанию или Францию. Знание языка поможет вам быстрее освоиться в любой из этих стран.
Задумавшись, я поглядела на призрака. А ведь он был прав. Только что выбрать? С Испанией меня связывали одни из лучших воспоминаний. Там я была счастлива. Но в маггловском мире в Испании я никогда не жила. Во Францию же я ездила и в детстве с родителями, и позднее, когда училась в Академии. А с Люциусом в магическом квартале Парижа мы бывали регулярно. Во Франции я знала и маггловский, и магический мир.
— Франция, — решила я.
Сэр Генри ободряюще улыбнулся.
— Спасибо, — улыбнулась я в ответ и прошла в сторону двери. Уже взявшись за ручку двери, чтобы открыть её, я обернулась: — Сэр! Я благодарна вам за помощь, но меня не покидает ощущение, что вы как будто чего-то не договариваете.
Некоторое время призрак молчал, потом ответил:
— Знаете, я никогда не задумывался о том, каково было Гвинет, когда она решалась оставить меня, чтобы спасти. Я впервые подумал об этом сейчас, когда увидел, как терзаетесь вы. Может быть, это наивно, но мне почему-то кажется, что, помогая вам, я хотя бы немного искупаю свою вину перед ней.
* * *
На следующий день я встретилась с Гарри и Роном. Выслушав мой рассказ, Рон долго молчал.
— Что вы уже решили? — наконец спросил он.
Гарри быстро вздёрнул брови, выразительно скосив глаза в сторону Рона, так, чтобы он не видел, словно говоря мне: «Ну вот, а ты боялась!» Такая спокойная реакция Рона подняла мне настроение, и я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
— Практически ничего. А то, что решили, всё равно нужно корректировать, — ответила я и рассказала друзьям о соглядатае Люциуса, своей беременности и о своём новом плане.
— Значит, ты предлагаешь пустить Малфоя по ложному следу? — спросил Гарри, когда я закончила.
— Нужно же как-то использовать эту ситуацию. Сначала я расстроилась — этот человек очень хорошо ориентируется в мире магглов и чувствует себя там довольно уверенно. Но сейчас думаю: а не лучше ли вместо того, чтобы стараться замести следы, просто дать Люциусу след, ведущий в никуда? Я стёрла этому человеку только воспоминание о нашем разговоре, и он по-прежнему следит за мной, так что Люциус ничего не заподозрит.
— И куда, по-твоему, должен вести ложный след? — спросил меня Гарри.
— Куда угодно. Лишь бы Люциус не понял, что мне помогаете вы. То есть, — поправилась я, — понять-то он поймёт наверняка, но если у него не будет об этом точных сведений, он не станет сильно вас беспокоить.
Несколько минут Гарри молчал, потом сказал:
— Хорошо, тогда моё предложение такое: я или Рон под оборотным зельем едем в дом твоих родителей, а оттуда аппарируем. Пусть твой муж убедится, что ты туда приехала, а куда ты делась потом — даже если он и поймёт, что это ложный след, то время, чтобы напасть на настоящий, уже будет потеряно. Рон, что ты думаешь?
— Думаю, есть ещё кое-что, что нужно обязательно учитывать, — ответил Рон. Всё время, пока мы разговаривали с Гарри, он был необычайно мрачен и молчалив.
— Что? — спросил его Гарри.
— На ней родовая печать, — кивнув в мою сторону, ответил Рон.
— Что?! — повернулся ко мне Гарри, с изумлением глядя на меня.
— Рон! — одновременно с Гарри воскликнула я.
— Гермиона, ты... — Не договорив, Гарри несколько раз прошёл мимо меня, затем остановился передо мной и спросил: — Я так понимаю, на обычном варианте, чтобы просто отвадить от тебя мужчин, Малфой вряд ли остановился?
Он пристально смотрел на меня, а лгать Гарри прямо в глаза я никогда не умела, поэтому отвела взгляд и ничего не ответила.
— Почему?! — сорвался Гарри на крик, и я даже вздрогнула: пожалуй, он не кричал на меня с того времени, как... да, пожалуй, никогда не кричал. — Почему ты ничего не рассказала?
— Гарри, — начала я, но он не дал мне договорить:
— Знай я об этом раньше, я бы ещё позавчера сказал тебе, что плевать я хотел на Малфоя! Умрёт — и пусть умирает! Я ни за что не согласился бы помогать тебе!
— Гарри! — воскликнула я, поднимаясь и изумлённо глядя на него. Гарри гневно посмотрел на меня и отвернулся к окну. Я перевела взгляд на Рона: мрачный, он по-прежнему сидел в кресле, не поднимая на меня глаз.
Впервые в жизни я почувствовала, что у меня словно почву из-под ног выбили. Закусив губу, чтобы не расплакаться от отчаянья, я взяла сумочку и мантию.
— Если вы отказываетесь мне помогать, то я справлюсь сама. Скажите мне только одно: а вы подумали о том, как мне жить, если я даже не попытаюсь спасти мужа?
Я накинула мантию и тут почувствовала, как Гарри обнял меня.
— Прости меня, — поцеловав меня в висок, сказал он, затем заставил меня сесть в кресло, а сам опустился передо мной на корточки, держа меня за руки. — Ты же знаешь, я не всегда могу контролировать гнев. Скажи мне только, почему ты не рассказала нам о родовой печати? И я, и Рон прекрасно знаем, что можно сделать с человеком при помощи этого заклинания. И я ни за что не поверю, что Малфой не воспользовался этой властью. Мне страшно даже думать, что ты пережила. Почему ты не сказала, Гермиона?
— Зачем? — покачала я головой. — Чем бы вы мне помогли?
Гарри немного растерялся. Быстро поднявшись, он снова отошёл к окну, затем ответил:
— Не знаю, чем именно. Но нашли бы возможность помочь.
От такого явного непонимания гнев одолел уже меня. Вскочив, я ответила, тоже повысив голос:
— Гарри, не обманывай себя! Вы ничем не помогли бы. Вам просто не позволили бы этого сделать! Ни Отдел тайн, ни даже Кингсли, как бы хорошо ни относился он к нам всем!
Гарри сжал губы и ничего не сказал.
— Гарри, — позвала я его, — я понимаю, что ты расстроен...
— Нет, ты не понимаешь, — покачал он головой. — Я не расстроен, Гермиона! Это гораздо хуже! — После недолгого молчания он повторил: — Это гораздо хуже. Чувствуешь себя... предателем.
Я быстро подошла к нему и попыталась взять его под руку, но Гарри выдернул свою руку из моей. Я сделала глубокий вздох и снова взяла его под руку, на этот раз настойчивее, а голову положила ему на плечо.
— Гарри, ну когда ты поймёшь, что не можешь защитить всех вокруг? — мягко сказала я.
— Гермиона, я не смог защитить не всех вокруг. Я не смог защитить тебя. И хуже всего то, что ты — ты сама! — скрывала всё. Друзья так не поступают.
Я подняла голову и сердито спросила:
— Скажи мне, когда в полночь первого мая девяносто восьмого года ты отправился в Запретный лес, не сказав нам ни слова, ты тоже поступил как друг?
— Тогда было всё по-другому, — ответил он. — Я не хотел, чтобы вы переживали.
— Я тоже не хотела, чтобы вы переживали.
— Знаешь, Гарри, — послышался голос Рона, — Гермиона права. Сделать мы ничего не смогли бы. Я узнал о заклинании несколько лет назад, и то, что ты испытываешь сейчас, чувствую уже не первый год. Гермиона защищала нас от этого — так, как считала нужным. Так, как могла.
Гарри не ответил, но по тому, как судорожно он вздохнул, я поняла, что он признаёт мою правоту.
— И после этого ты говоришь, что любишь его? — наконец, спросил он.
— Да, — без заминки ответила я.
— Скажи мне, — повернулся ко мне Гарри, — что помешает твоему мужу воспользоваться родовой печатью, когда ты уедешь? Ты же понимаешь, что помочь тебе мы не сможем, даже если будем находиться рядом.
— Пока я беременна, Люциус не сможет причинить мне вред.
— Ты настолько в этом уверена? — с сомнением спросил Гарри. — Почему?
Рон шумно вздохнул. Гарри удивлённо посмотрел на него, затем перевёл взгляд на меня.
— А-а... ну... да, — слегка запнувшись и покраснев, сказал он. — Но что будет, когда ребёнок родится?
— Я верю, что Люциус не станет использовать родовую магию, — после паузы ответила я. — Во всяком случае, пока я нахожусь далеко от него. — Гарри выжидающе смотрел на меня, и я пояснила: — При использовании родовой магии должны соблюдаться определённые правила. И правила эти таковы, что никто, кроме Люциуса, не сможет помочь мне, если мне будет плохо. Он это прекрасно знает.
«А если он и захочет меня убить, то так, чтобы он это видел», — мысленно закончила я.
Гарри ещё немного помолчал, а потом начал говорить уже другим, деловым тоном:
— Хорошо. Но мы сделаем по-другому. Мы пустим соглядатая по ложному следу, но сделаем так, чтобы Малфой знал, что это мы помогли тебе скрыться. Мы для него станем единственным источником информации о тебе. И вот когда он придёт к нам, чтобы выяснить, что с тобой, мы ясно дадим ему понять, что с рук ему использование родовой печати больше не сойдёт.
* * *
Тот месяц был для меня очень тяжёлым. Я пыталась собрать всю свою волю в кулак, но у меня не получилось. Всё же у каждого человека есть предел возможностей.
— Гермиона, ты нам доверяешь? — наконец, спросил Гарри, когда в очередной раз я не смогла быстро сосредоточиться на обсуждении деталей.
— Конечно, доверяю! — немного удивлённо воскликнула я.
— В таком случае мы с Роном сами подготовим твой отъезд. Побудь до отъезда с Патрисией, — мягко предложил он.
На мои глаза навернулись слёзы, и я благодарно кивнула.
Однако дома тоже было непросто. Почти всё время я проводила с Патрисией и каждый день по нескольку часов находилась возле Люциуса. Но было ещё кое-что. Несмотря на всё, что мне сказали сэр Генри, целитель и Гарри, где-то в глубине души я всё ещё не теряла надежды. Каждый день я подходила к гобелену с родословной и пыталась поговорить с портретом Арманда Малфоя, чтобы выяснить, возможно ли всё-таки снять проклятье. Это был его единственный портрет. Хотя «поговорить» — немного неправильное выражение. Портреты на гобелене отличались от обычных волшебных портретов тем, что не могли говорить. Но они всё понимали, что происходит в семье — это я знаю. Если бы Арманд подал хоть какой-то знак, я нашла бы возможность разобраться в том, что он сказал бы мне. Однако он упорно избегал смотреть на меня.
Но однажды мне всё же удалось встреться с ним глазами. Не замешкавшись ни на миг, я встала на колени, умоляюще глядя на него и одними губами прошептала: «Прошу вас, сэр!» В ответ его взгляд полыхнул такой ледяной ненавистью, какой я никогда не видела даже во взгляде Люциуса. Почувствовав себя совершенно бессильной перед обстоятельствами, я сжала ладони в кулаки и с силой ударила по полу. Не сумев сдержаться, я залилась слезами, сидя на коленях перед гобеленом.
— Не теряйте времени, — раздался рядом со мной голос сэра Генри. — Человек при жизни проклял единственного сына — вряд ли его интересует, что происходит после его смерти.
Наверное, подсознательно я понимала правоту сэра Генри. Вскочив, я убежала в спальню и упала на кровать. Весь вечер я проигрывала в памяти недолгую сцену возле гобелена. Тот взгляд Арманда Малфоя и его нежелание идти на контакт вызвали во мне такую злость, что я заснула с твёрдым намерением остаться: как бы там ни было, но чтобы вот так проклясть свой род, нужно было быть просто безумным. Однако когда на следующий день я утром пришла в больницу Святого Мунго, меня встретил крайне встревоженый целитель: ночью Люциусу стало хуже. Зайдя в его палату, я ужаснулась: настолько резок был контраст по сравнению с тем, как Люциус выглядел накануне. Кожа словно посерела, лицо осунулось, руки похудели. «Прости, прости меня, — прижав к губам его ладонь, мысленно сказала я, так как целитель находился в палате, — я не дам тебе умереть». Уже через несколько минут целитель облегчённо выдохнул: «Состояние стабилизировалось». С того дня ничто уже не могло поколебать моей решимости оставить Люциуса и семью.
Сэр Генри определил место, где должно было появиться имя малыша, и я наложила маскирующие чары. Предметом, при приближении которого чары развеивались, я сделала небольшую брошь в виде листка: когда Люциус узнает о ребёнке, он наверняка захочет, чтобы его имя было видно на гобелене постоянно. Брошь очень удобно было закрепить на ткани.
* * *
Месяц пролетел незаметно. Весь день накануне отъезда я провела рядом с Люциусом, ночь — в комнате Патрисии. Утром я зашла в комнату Николаса и положила ему под подушку медальон, медальоны для дочерей оставила под подушкой Оливии с запиской, что это для неё и Патрисии. Последнюю записку со словами «Прости меня» для Люциуса я положила на нашу кровать. А после по каминной сети переправилась в дом Гарри.
В доме на площади Гриммо меня, к моему не то что удивлению, а величайшему изумлению, встретила Джинни: с Гарри и Роном мы договаривались, что никто, кроме нас троих, о моём отъезде знать не должен.
— Джинни догадалась, — ответил Гарри на мой немой вопрос.
— Ты не волнуйся, — сказала мне подруга, беря меня за руку и уводя в гостиную. — Я сейчас уйду. Гарри объяснил мне, что твой муж владеет легиллименцией, поэтому я, даже не желая этого, могу случайно навредить тебе. С Гарри и Роном у него такой номер не пройдёт, они окклюменцией хорошо владеют. Я тоже владею немного, Гарри обучил меня. Не хорошо, но достаточно, чтобы скрыть вот этот наш разговор. Я не знаю и знать не хочу, почему и куда ты уезжаешь. Но я знаю, что если ты так поступаешь, то иначе нельзя. И детей ты никогда не оставила бы. Но я не могла не попрощаться с тобой.
На мои глаза навернулись слёзы, и я обняла Джинни.
— Спасибо, — сказала я. — С кем мне в жизни повезло, так это с друзьями. — Я немного помолчала, а потом добавила: — Раз уж так получилось... Я не знаю, что будет после моего отъезда, я не знаю, что Люциус будет говорить обо мне детям. Я даже не уверена, что Драко по-прежнему будет относиться ко мне как к другу. Но если получится — не допусти, чтобы мои дети забыли меня или стали плохо думать обо мне.
— Обещаю, — кивнула Джинни. — И как только это станет возможным — я приеду к тебе. Обязательно приеду.
Слёзы снова подкатили к моим глазам и, чтобы удержать их, я до боли прикусила губу.
— Всё, я ухожу, — ещё раз крепко обняв меня, сказала Джинни, а затем по каминной сети переместилась в Нору.
— Гермиона, иди сюда, — позвал меня Гарри, как только я осталась одна.
Я поднялась к друзьям на второй этаж. Гарри и Рон стояли возле окна, находящегся прямо над входной дверью.
— Вон, смотри. Видишь того типа в джинсах и клетчатой куртке, который читает газету?
Я кивнула.
— Так вот, это тот, кто следит за тобой.
— Ты уверен? — с сомнением спросила я.
— Уверен, — ответил Гарри. — Я заприметил его месяца четыре назад. Если тот человек не солгал тебе, то как раз в это время Малфой установил за тобой слежку. Поначалу я подумал, что он ведёт наблюдение за мной — меня насторожило его весьма внезапное появление и постоянное присутствие. Но он оставался на месте, когда я уходил куда-нибудь и один, и с семьёй, поэтому я перестал обращать на него внимание, решив, что это просто совпадение. Однако когда ты рассказала о том, что следят за тобой, я проверил его. Так и оказалось: как только ты выходила из моего дома, он следовал за тобой. Пойти отсюда можно только по двум дорогам, и вдоль каждой из них есть по паре мест, откуда можно аппарировать, не привлекая к себе внимания. Так что он шёл за тобой, и, как только ты где-то останавливалась, он аппарировал куда-то, и дальше за тобой следовал уже твой знакомый.
— Как ты всё это сумел выяснить? — удивилась я. После того, как я узнала о том, что беременна, я перестала пользоваться трансгрессией, и в дом Гарри попадала преимущественно через камин. Если же я хотела немного прогуляться, то от площади Гриммо добиралась пешком и на такси до «Дырявого котла» или до больницы Святого Мунго, а оттуда — опять же через камин — отправлялась домой. После того случая, когда я обнаружила слежку, я уходила от Гарри таким образом только два раза. Поэтому у меня и вызвало недоумение, что Гарри так уверенно описал, как действует согладатай.
— Профессиональная тайна, — хитро улыбнулся Гарри. — Ну так вот, — перешёл он к объяснению своего плана. Я этот план знала, но в общих чертах, без деталей. — Сейчас мы с Роном уводим его отсюда. Ты, как только он завернёт за угол, выходишь из дома и идёшь в противоположную сторону. Там садишься на такси и едешь вот по этому адресу, — Гарри протянул мне записку и ключ от дома. — На то, чтобы покинуть площадь, у тебя есть всего минуты три-четыре, не больше. Как только он передаёт эстафету, он возвращается сюда. Не вижу, правда, в этом смысла, но, видимо, это распоряжение твоего мужа. Так что будь порасторопней.
— Хорошо, — кивнула я.
— Когда приедешь по нужному адресу, зайдёшь в дом и будешь ждать нас. Можешь располагаться в любой комнате, но шторы на окнах не раздвигай, чтобы не было видно, что в доме кто-то есть. Свет тоже, по возможности, не включай. Ждать придётся несколько часов, кухня в твоём распоряжении, продукты есть. Аппарировать ни из дома, ни в дом нельзя, так что посторонние там появиться не могут. У нас есть ключи, так что в доме ты будешь в полной безопасности. Это я к тому, что можешь расслабиться и не прислушиваться к каждому шороху, — пояснил он, и это замечание вызвало у меня улыбку: насколько всё-таки хорошо знал меня Гарри. — Ну что? Пожалуй, пока это всё. Гермиона, давай свой волос. Рон, оборотное зелье, — протянул он Рону флакон.
— Больше не хочешь превращаться в меня? — усмехнулась я.
На пару секунд Гарри замер, а потом рассмеялся.
— Ну, я не сомневался, что ты догадаешься, — сказал он. — Но нужно же было мне как-то узнать порядок действий этого субчика.
Мы с Роном обменялись понимающими улыбками, но промолчали.
— Фу, — выпив оборотное зелье, поморщился Рон. — К этому вкусу привыкнуть просто нельзя.
Через минуту передо мной стояла моя копия. Я протянула ему свою одежду, которую принесла с собой.
— Ну что, пора, — когда Рон переоделся, сказал Гарри, открывая дверь. И прежде чем переступить через порог, не оглядываясь, напомнил мне: — Действуй как можно быстрее.
— Хорошо, — тихо ответила я.
Поднявшись на второй этаж, я смотрела, как Гарри и Рон в моём обличье прошли мимо человека Люциуса, как тот потихоньку двинулся вслед за ними. Спустившись на первый этаж, я приоткрыла дверь и, как только мой преследователь скрылся за поворотом, быстро вышла на улицу и направилась в противоположную сторону. К счастью, навстречу мне попалось такси, которое свернуло к тротуару, как только я махнула рукой. Мне казалось, что оно подъезжает нескончаемо медленно. Как только такси остановилось, я скользнула на заднее сиденье и закрыла за собой дверь. И вовремя, потому что человек, преследовавший Гарри и Рона, вынырнул из-за угла. Я назвала таксисту адрес и быстро накинула на голову шарф, чтобы меня нельзя было узнать с улицы, вздумай человек вглядываться в лицо пассажирки одинокого такси. То ли моя маскировка удалась, то ли согладатай не особо жаловал маггловские изобретения типа машин, но он снова уселся на своё место и уставился в ту сторону, где был дом Гарри — это я увидела, когда на повороте взглянула в сторону площади. Первая моя задача была выполнена.
* * *
Я думала, что дом, в котором мне придётся ждать друзей, будет похож на больницу Святого Мунго — замаскированное для магглов на вечном ремонте здание. Однако оказалось, что это был самый настоящий маггловский дом в Ричмонде, небольшой, ничем не отличающийся от таких же домов по соседству.
Ожидание тянулось нескончаемо долго. Я пару раз перекусила. Для того, чтобы читать, в комнате было довольно темно, а раз включать свет Гарри мне не разрешил, то единственное занятие, которое было мне доступно — это смотреть телевизор. Однако через какое-то время дала о себе знать бессонная ночь, которую я провела, не отпуская с рук Патрисию, и я уснула перед телевизором. Проснулась я от того, что меня за плечо тряс Гарри:
— Гермиона, пойдём поужинаем, а потом — в путь.
— Я перекусила, Гарри, — не в силах заставить себя открыть глаза, пробормотала я.
— Я видел, как ты перекусила. Пойдём, я приготовил спагетти.
Мысль о горячей еде немного разогнала сон, и я сумела поднять себя с дивана.
— Готовить ты так и не научилась, — поддразнил меня Гарри, когда я в буквальном смысле набросилась на приготовленные им спагетти.
— Не было необходимости, — смутилась я.
Гарри и Рон хмыкнули.
— Зато теперь мне наверняка придётся научиться, — насупившись, сказала я.
— Обязательно научишься, — поддержал меня Гарри. — Если хочешь, чтобы малыш родился здоровым.
— Ну, рассказывайте, — переключила я разговор на другую тему. — Вы пустили человека Люциуса по ложному следу?
— Пустили, — кивнул Гарри. — Ничего особо сложного здесь не было. Когда мы с Роном убедились, что он следит за нами, мы сели в автомобиль. Кстати, на оплату его услуг твой муж, похоже, не скупится, потому что сначала он следовал за нами на такси, а потом пересел на автомобиль, к слову, не сильно дорогой, но и не из дешёвых. И он очень хорошо ориентируется в мире магглов. Думаю, ему подогнали машину с какой-нибудь стоянки. Рон смотрел на него в зеркало, и ему показалось, что в такси он разговаривал по мобильному телефону. Даже удивительно, насколько бывший пожиратель освоился среди магглов.
Я замерла, не донеся чашку с чаем до рта.
— Вы в курсе, что он пожиратель?
— Разумеется, — пожал плечами Гарри.
— Тогда почему он не в Азкабане?
— Знаешь, есть несколько человек в Британии, которые стали пожирателями незадолго до конца войны. Запятнать себя убийствами они не успели, и первые два-три года, когда шли массовые аресты приспешников Волдеморта, они успешно скрывались. А потом волна арестов потихоньку сошла на нет, и было решено, что таких людей преследовать не будут. Для них страх, что окружающие могут узнать о их прошлом, и тогда они окажутся в Азкабане, стал гораздо большим наказанием, чем заключение как таковое. Поэтому они ни за что не будут ввязываться во что-то, связанное с тёмной магией. Обществу об этом говорить тогда не стали, но мы с Роном узнали об этом, когда начали работать в аврорате. За этими пожирателями, конечно, установлено наблюдение, но не было ещё ни одного случая, чтобы их заметили в чём-то более серьёзном, чем контрабанда. Правда, вот этот тип — он особенный. У меня сложилось впечатление, что он не боится аврората.
— Не боится, — подтвердила я.
— Странно, что ты умолчала о том, что он пожиратель, — сказал Гарри, пристально глядя на меня.
Я прекрасно поняла намёк, поэтому упрямо сжала губы и с вызовом посмотрела на друзей:
— Только не говорите, что не понимаете, почему я так поступила.
— Понимаем-понимаем, — примирительно сказал Гарри. — Только если он не боится мракоборцев, то чего он боится?
— Не чего, а кого, — ответила я. — Он боится Люциуса. До смерти боится.
— Ты уверена? — недоверчиво переспросил меня Рон.
Я кивнула:
— Когда мы с ним разгваривали, он назвал меня грязнокровкой. И стоило мне только сказать, что я расскажу мужу о том, как он разговаривал со мной, он побледнел и тут же извинился.
— Надо же, — удивился Гарри, — видимо, и в самом деле он боится Малфоя. Ну, ладно, может, когда-нибудь это и пригодится. — Я пристально смотрела на друга, и он добавил: — Не волнуйся, не буду я раскручивать это дело, так что твоему мужу ничего не угрожает. Но согласись, полезно знать о ниточках, за которые можно дёрнуть в случае необходимости. Ну что, вы поужинали? Тогда в дорогу.
Прибрав после себя кухню, мы спустились в гараж.
— Садись на заднее сиденье, — сказал Гарри. — Ты, похоже, не выспалась.
— Всю ночь не спускала Патрисию с рук, — подтвердила я.
— Тогда сможешь прилечь и вздремнуть, — сказал Гарри. — Мы с Роном сядем впереди.
Однако сон уже прошёл, и я просто села сзади.
— Так вы мне так и не досказали, как уводили слежку, — сказала я, когда Гарри выехал на улицу.
— Да ничего особенного, — ответил мне Рон, потому что Гарри сосредоточил всё своё внимание на дороге. — Ехали не торопясь, чтобы этот тип не потерял нас из виду. Доехали до дома твоих родителей, создали видимость того, что ты там собралась расположиться надолго. А потом Гарри вышел, и мы одновременно аппарировали, я — из дома, он — с улицы, чтобы не слышно было, что трансгрессия двойная. Гарри оставил Кикимера, чтобы он до вечера там пошумел, на случай, если этот тип не уедет сразу вслед за нами. Велел Кикимеру делать уборку, так тот, мне кажется, был на седьмом небе от счастья.
— Да, — усмехнулась я. — Уборки там много. Мы с Мелиссой не были в доме родителей года три.
— Ну да, — кивнул Рон. — А дальше ты знаешь.
— Понятно. Куда мы сейчас? — спросила я.
— В Фолкстоун, — ответил Гарри. — Кстати, Гермиона, изучи свою новую биографию. Рон, дай ей документы.
Рон протянул мне пакет с документами. Я раскрыла паспорт: моё новое имя было Кэтрин Мист. Я просмотрела остальные документы: страховой полис, банковские карты. Мне стало ясно, с какой целью Гарри превращался в меня при помощи оборотного зелья.
— Господи, Гарри, как тебе удалось сделать все эти документы?! — изумилась я.
— Не без волшебства, — усмехнулся он.
— Гарри, тебя могут обвинить в использовании служебного положения, — расстроилась я.
— Не обвинят, — Гарри улыбнулся мне в зеркало заднего вида. — Поверь мне на слово. Должность главного аврора имеет свои преимущества. Не переживай по пустякам. Ведь никому от моего поступка плохо не стало.
Я вздохнула и пробормотала:
— Если для торжества справедливости нужно солгать, то и ложь становится правдой.
— Правильно размышляешь, — услышал меня Гарри. — Ты увлеклась философией?
— Индийская мудрость, — ответила я, но больше не стала продолжать разговор на эту тему.
Я сама не ожидала, что путь до Фолкстоуна окажется настолько занимательным, что я смогу отвлечься от всех неприятных мыслей. С того времени, когда стало известно о магии Мелиссы, наши с ней посещения мира магглов постепенно сошли на нет. Каждый год в день гибели родителей мы бывали на кладбище, но этим всё и ограничивалось. Как и я в своё время, постепенно Мелисса стала принадлежать больше волшебному миру, чем маггловскому, так что если не считать коротких прогулок от дома Гарри до тайного укрытия, откуда я аппарировала, в мире магглов я не была, наверное, лет восемь. Да и до этого времени мы с Мелиссой никогда не бродили по улицам просто так, у нас всегда были какие-то конкретные цели: зоопарк, аттракционы, музеи, театры и тому подобные достопримечательности, одним словом, всё то, что, по моему мнению, должно было помочь Мелиссе чувствовать себя уверенно среди магглов после того, как ей исполнилось бы семнадцать лет. А если учесть, что довольно часто мы брали с собой и двойняшек, то времени, чтобы сравнивать окружавшую обстановку с воспоминаниями моего детства, у меня просто не было. А о том, что значит перемещаться на маггловском транспорте не то что в другую страну, но даже из одного города в другой, я вообще забыла. Нет, во Франции я бывала, и не только во Франции — с Люциусом я успела объездить без преувеличения полмира. Но разумеется, это была половина магического мира, и для перемещения мы пользовались порталами или каминной сетью. Когда я в детстве на каникулах ездила во Францию с родителями и потом, позже, когда уже училась в Академии, я пользовалась самолётом. По евротуннелю я не ездила никогда, поэтому для меня все эти развязки, постоянные повороты то направо, то налево, покупка билетов и паспортный контроль были не менее интересны, чем для Рона, тоже оказавшегося здесь в первый раз.
— Видимо, мы будем последними на втором ярусе, — сказал Гарри, когда сотрудник терминала сделал нам знак въезжать в первую открытую дверь поезда, в то время как автомобиль перед нами он отправил в следующую. — И это очень хорошо, меньше свидетелей.
Так оно и оказалось. Как только по знаку смотрителя Гарри подъехал ближе к автомобилю впереди нас, дверь в вагон за нами закрылась.
Ещё не стемнело, но когда Гарри въехал в «Евротоннель Шаттл», в машине стало довольно сумрачно: стекла были тонированы, окна поезда, небольшие и довольно редко расположенные, пропускали не так много света, а искуственное освещение от ламп, располагавшихся на потолке вдоль всего вагона, с естественным по яркости всё же сравниться не могло. Меня снова потянуло на сон, и я зевнула.
— Поспи, — сказал мне Гарри. — До отправления ещё целая куча времени, да и движения поезда ты тоже не заметишь. Мы с Роном совсем вышли бы из машины, чтобы тебе не мешать, но боюсь встретить знакомых: магглорождённые волшебники пользуются этим способом попасть на материк довольно часто.
— Если я смогу уснуть, то вы мне мешать не будете, — пробормотала я, укладываясь на заднее сиденье.
Я заснула довольно быстро, но сон был тревожным. Мне казалось, что я и не засыпала, но когда услышала звонок будильника, резко подскочила и едва не стукнулась головой о сиденье Рона.
— Что это? — спросила я, сфокусировав взгляд на часах, расположенных на приборной панели. — Время не ровное. Зачем будильник?
— Прости, — виновато сказал Гарри. — Совсем забыл про сигнальные чары. Мы выехали из Британии. Ну ничего, не больше часа — и ты будешь спать в мягкой постели, и не в шумном многонаселённом отеле, а в небольшой и по-домашнему уютной гостинице. В Кокеле есть одна такая, я пару раз останавливался, когда ездил по делам. Перед отъездом я забронировал номера, так что проволочек быть не должно. Потерпи немного.
— Угу, — прикрыв зевок рукой, ответила я. — Полежу ещё немного, а потом буду приводить себя в порядок.
Гарри кивнул, и они с Роном начали обсуждать квиддич — именно о нём, видимо, они и говорили, когда сработали сигнальные чары. Я прикрыла глаза и под негромкий разговор друзей стала снова засыпать.
Мне приснился какой-то сон. О чём он был, я забыла сразу же, как только проснулась, но проснулась я от того, что мне послышалось, как в моём сне кто-то мяукнул сначала один раз, а потом другой.
Когда я вынырнула из сна, мяуканье послышалось снова.
— Тише, — попросила я друзей. — Вы не слышите?
— Чего? — повернулись ко мне Гарри и Рон.
— Мне кажется, я слышала мяуканье, — ответила я.
Наступила тишина, и теперь «мяу» послышалось уже более отчётливо.
— Это вон из того угла, — кивнул Рон на то сиденье, куда я положила ноги. В углу стояла корзина с закусками, которые нам приготовила Джинни, и лежала моя бисерная сумочка.
Мы недоумённо уставились на сиденье, и в этот миг мяуканье раздалось снова, более требовательно.
— Не может быть, — прошептала я, озарённая догадкой. Я потихоньку открыла свою сумочку, и из неё высунулась рыжая кошачья голова с приплюснутой мордой.
— Живоглот! — воскликнула я. — Как ты здесь оказался?
Достав кота, я попыталась усадить его себе на колени, но он встал и начал тыкаться носом в корзину с едой, пытаясь её открыть.
— Ты голодный, — сказала я, достала бутерброд и начала кормить его с рук, раздумывая, сколько времени он уже мяукал, подавая мне знак. Если бы не сработавшие сигнальные чары, я бы, наверное, ещё долго не услышала его. — Подожди, сейчас приедем, и я тебе куплю еды.
— И правда, как он туда залез? — недоумённо сказал Рон.
— Не знаю, — глядя на Живоглота, ответила я. — В последний раз Николас с Оливией были дома, когда их забирал Драко, и сын принёс кота с собой. А утром в понедельник перед перемещением в Хогвартс Николас всё не мог его найти. Но времени искать не было, поэтому Драко пообещал принести кота, когда он найдётся. И ведь целый месяц никому не попадался на глаза! И залез в сумку он, скорее всего, сегодня утром, а никак не раньше. Ну, ты у меня всегда умным был, — я прижала кота к себе и чмокнула его в переносицу. — Ты почувствовал, что мне плохо, да? Решил не бросать меня?
Со стороны передних сидений послышалось осторожное хмыканье, и я посмотрела на друзей:
— Что смешного?
— Ничего, — примирительно сказал Гарри. — А вот всё-таки странно: я почему-то считал, что если ты кота и передашь кому по наследству, то дочери, а не сыну.
— Я не передавала его по наследству, — покачала я головой. — Живоглот сам выбрал Николаса.
— И всё равно странно, — поддержал Гарри Рон.
— А мне теперь это уже не кажется странным, — сказала я. — Знаете, что мне однажды сказал сын? Он сказал, что они с Живоглотом похожи: оба полукровки.
Впервые за минувший день при воспоминании о родных к моему горлу подступил комок, и я замолчала, подавляя слёзы.
— Ну всё, скоро будем на месте, — сказал Гарри. — Выезжаем из туннеля.
Пока мы ехали под Ла-Маншем, стемнело, поэтому увидеть что-то за окном было просто невозможно. Впрочем, почти сразу замелькали огни терминала, и я стала потихоньку приводить себя в порядок.
— В общем, делаем так, — сказал Гарри, когда, выехав из поезда, поднялся по терминалу и вырулил на шоссе, — сейчас заезжаем в гостиницу и спим до утра. А утром встречаемся за завтраком.
Гостиница, о которой говорил Гарри, представляла собой трёхэтажное здание. Оформление документов заняло не очень много времени, как и обещал Гарри. Впрочем, занимался этим он, а мы с Роном ждали в холле. Добравшись до номера, я едва нашла в себе силы, чтобы почистить зубы и переодеться. Как только моя голова коснулась подушки, я заснула крепким сном.
Прослушать или скачать Финал из к/ф Графиня де Монсоро бесплатно на Простоплеер
Подарок к этой главе от fulona:
пятница, 21 февраля 2014
Глава четвёртая
Призрак появился рядом со мной так быстро, словно находился за стеной. Хотя скорее всего, так оно и было.
читать дальше— Насколько я понимаю, вы, наконец, поверили в существование проклятья, — заметил он.
Я горько усмехнулась:
— А мне больше ничего не остаётся.
Я прошла и села в кресло. Мы с Люциусом любили сидеть возле камина в креслах, располагая их рядом так, чтобы видеть друг друга. Эта традиция появилась во время моей беременности. Дети были в школе, Драко и Астория, отправив сына спать, уединялись, и долгие зимние вечера мы с Люциусом проводили вдвоём в нашей спальне — то за шутливым спором, то за беседой на серьёзные темы, то просто за чтением. Последний вечер перед тем, как Люциус попал в больницу, мы тоже провели так, и кресла всё ещё стояли рядом, развёрнутые навстречу друг другу.
Я молчала, и призрак тоже не нарушал тишину.
— Вы же понимаете, что, оставив Люциуса, я откажусь от всей своей семьи? — наконец, сказала я, поворачивясь к нему. Он расположился в соседнем кресле, просочившись в пол настолько, чтобы голова его оказалась на одном уровне с моей.
— Разумеется, — кивнул он. — Поверьте, я сожалею об этом, мадам.
Всхлип отчаянья почти вырвался из моего горла, и, чтобы остановить его, я зажала ладонью рот.
— Мне казалось, что ничего не может быть хуже того, что я уже пережила. Оказывается, может, — сказала я сквозь слёзы. Затем, взяв себя в руки, спросила: — Сколько времени у меня осталось?
— Месяц или два, — ответил сэр Генри.
Когда я услышала тот же срок, что дал Люциусу и целитель, комок снова подкатил к моему горлу, но я с ним справилась.
— Значит, не так уж много у меня времени, чтобы всё продумать.
— Продумать? — переспросил меня сэр Генри.
— Вы же не считаете, что я просто так возьму и исчезну? — Я усмехнулась. — Если Люциус не должен ничего знать, то мне нужно сделать так, чтобы он не смог меня найти.
Месяц. Всего лишь месяц. За месяц мне нужно было настроиться на разлуку с семьёй, до мелочей продумать план моего отъезда и воплотить его в жизнь. Но приступить к этому занятию в любом случае я намеревалась только на следующий день. Ту же ночь я до самого утра провела в комнатах Оливии и Николаса. Дочери я зашла пожелать приятных снов и просидела рядом с её кроватью первую половину ночи, держа её за руку, а вторую половину ночи провела рядом с сыном и пожелала ему доброго утра. А потом, когда они вместе с Драко собрались переместиться по каминной сети в Хогвартс, я ещё раз крепко их поцеловала и отпустила, едва сдерживая слёзы, не зная, когда я их снова увижу и увижу ли когда-нибудь вообще.
Мой план включал не так много пунктов: новое место жительства, средства для существования и способ покинуть Малфой-мэнор.
Начать я решила с самого простого: средства для существования. О том, чтобы взять хоть кнат из средств Малфоев, и речи быть не могло. Следует отдать должное Люциусу: с того дня, когда я стала его женой, я ни в чём не нуждалась, поэтому и выплачиваемые мне министерством магии деньги, и то, что я зарабатывала переводами текстов, написанных древними рунами, постепенно копилось в Гринготтсе. После гибели родителей я регулярно брала немного денег на содержание сестры, но это, пожалуй, была моя единственная трата. Люциус на мои средства не претендовал и, насколько я знала, никогда даже не интересовался содержимым моего сейфа. И сейчас я была ему особенно за это благодарна. Ради того, чтобы узнать, на какую сумму я могу рассчитывать, я отправилась в банк. И здесь меня ждал сюрприз. Оказалось, что довольно давно Люциус дал распоряжение пополнять мой сейф. Сумма была не очень большой, а поскольку я не особо интересовалась, сколько денег лежит у меня в Гринготтсе, то и заметить дополнительное поступление средств я не могла. Однако за несколько лет регулярных пополнений сумма набежала довольно внушительная. Поэтому я попросила гоблина точно определить, сколько именно в мой сейф было положено по распоряжению Люциуса, и переместить эту сумму в сейф Малфоев. Пообещав зайти через несколько дней, чтобы дать распоряжения относительно оставшихся денег, я вернулась в поместье.
Намного сложнее было определиться, куда мне следовало переехать. О возможностях Люциуса получать нужную ему информацию я знала не понаслышке, поэтому к решению второй задачи следовало подойти с особой тщательностью. Равно как и к способу покинуть поместье. Одной мне воплотить в жизнь этот план было не под силу.
На свете было лишь два человека, к которым я всегда могла обратиться за помощью. Но в этой ситуции помочь мне мог только один из них.
Гарри с первого взгляда понял, что причина, приведшая меня к нему в дом, очень серьёзна, поэтому почти сразу пригласил меня в свой кабинет, попросив Джинни проследить, чтобы нам никто не мешал.
Начать разговор оказалось намного труднее, чем я себе представляла. Гарри терпеливо ждал.
— Мне нужна твоя помощь, — наконец, сказала я.
— Конечно, — он пожал плечами и улыбнулся. — Что от меня требуется?
— Помочь покинуть Британию незаметно.
— Хорошо, — ответил он. — Надолго?
— Возможно, навсегда.
От моего ответа Гарри опешил. С минуту он испытующе смотрел на меня, а потом сказал:
— Рассказывай.
Глубоко вздохнув, я ответила:
— Это единственный способ спасти Люциуса. — Гарри всё так же смотрел на меня и не говорил ни слова, поэтому я рассказала и о встрече с призраком Генри Малфоя, и о том, что узнала о проклятье.
Когда я закончила, повисло молчание.
— И ты решила уехать? — наконец спросил Гарри.
— Пока да, — кивнула я. — Те месяцы, после разговора с сэром Генри и до позапрошлого дня, я была ограничена в возможностях разузнать что-то о проклятье, не привлекая при этом внимание Люциуса. Если я уеду, я стану более свободна. Конечно, в магическом мире Люциус найдёт меня довольно быстро, поэтому я всё же склоняюсь к тому, чтобы поселиться среди магглов. Но, думаю, появляться в волшебном мире под чужой личиной время от времени я смогу себе позволить. Я найду, обязательно найду возможность снять проклятье и вернуться к детям, даже если на это у меня уйдут годы. Что не так? — спросила я, увидев, что Гарри снял очки и потёр пальцами переносицу.
— Даже не знаю, как тебе сказать... — нерешительно начал он.
— Что? — встревожилась я. — Ты знаешь что-то о проклятье?
Гарри молчал, раздумывая, и теперь уже я терпеливо ждала, когда он заговорит.
— Знаешь, чего боится любой аврор, отправляясь на задание, связанное с нейтрализацией темномагического заклинания? — спросил он.
— А есть что-то, чего авроры боятся? — спросила я чуть шутливо.
— Есть, — не поддержал мой тон Гарри. — Авроры боятся, что заклинание окажется родовым. Бывает такое крайне редко. Но всё-таки бывает. Помнишь историю с мистером Луско? Два года назад о ней писали все газеты.
— Да, — кивнула я, вспоминая нашумевшую историю. Мистер Луско два года как находился в больнице Святого Мунго, которую, по словам целителей, он вряд ли покинет до конца жизни. — Но разве он попал в больницу не из-за неудачного эксперимента с зельем?
— Это официальная версия, — сказал Гарри. — Его семья попросила не разглашать правду. Кстати, подтвердить истинную причину несчастья помог твой муж. Он нашёл в семейных архивах записи, в которых говорилось об экспериментах, связанных с изобретением темномагических заклинаний прадедом мистера Луско. Один из экспериментов оказался неудачным и проявился вот таким образом, превратившись в родовое проклятье.
— Ты сам сказал, что заклинание оказалось неудачным экспериментом, к тому же проведённым не более двухсот лет назад, — после небольшой паузы возразила я. — Проклятье Арманда Малфоя гораздо древнее...
— Это ещё хуже, — перебил меня Гарри. — Чем древнее заклинание, тем сложнее с ним справиться. А сведения о родовой магии оберегаются от посторонних глаз и ушей. Но об этом, думаю, ты и сама знаешь. — Я кивнула. — Так что если ты что-то и можешь найти об этом проклятье, то только в Малфой-мэноре.
— Там ничего нет, — покачала я головой.
— Я так и думал.
— Гарри, только не говори, что у меня нет шансов! — воскликнула я. — У меня складывается впечатление, что ты стараешься отнять у меня даже надежду преодолеть когда-нибудь проклятье.
— Мне очень жаль, Гермиона, — ответил он. — Но я не хочу, чтобы ты надеялась напрасно.
— Целитель Макдафф сказал, что родовые залинания не предусматривают контрзаклинаний. Ты пытаешься сказать мне то же самое? — после недолгого молчания спросила я.
Гарри медленно кивнул:
— Откровенно говоря, можно считать удачей уже то, что кто-то предупредил тебя об этом проклятье. Если призрак не лжёт, то, возможно, у тебя действительно есть шанс если не избавиться от проклятья, то хотя бы спасти мужа.
— Я надеялась, что ты скажешь мне другое, — после продолжительной паузы наконец сказала я.
— Мне очень жаль, — повторил Гарри. — Ты же знаешь, я никогда не стал бы отнимать у тебя надежду.
Это была правда. Если сэра Генри я могла бы заподозрить во лжи с той целью, чтобы из семьи Малфоев исчезла грязнокровка, если целитель Макдафф мог и ошибаться, то Гарри был моим лучшим (на самом деле лучшим) другом — ему лгать мне было незачем.
— Значит... — обречённо выдохнула я, откидываясь на спинку кресла и так и не решившись произнести вслух слово «навсегда».
— Но есть одна странность, — продолжил Гарри.
— Какая? — тут же с надеждой спросила я, подавшись в его сторону.
— Ваш брак был заключён по велению высших магических сил. Как бы там ни было, но никакая магия не может быть значимей их. Возможно, в этом и заключается твой шанс остаться с семьёй. Хотя бы до тех пор, пока вы не нашли решения той задачи, ради которой заключался ваш брак. Никто не знает, сколько для этого потребуется времени. Ведь по условиям ты должна быть рядом с мужем, значит, ты не можешь покинуть не только Британию, но даже Малфой-мэнор....
— Уже могу, — ответила я, снова откидываясь в кресле назад.
— Как? — изумлённо посмотрел на меня мой друг. — Вы нашли решение?
Я кивнула.
— И что это было?
— Я не могу сказать, — покачала я головой. — Прости.
С минуту Гарри смотрел на меня, пытаясь понять, что скрывается за моим нежеланием всё рассказать ему. Но он всегда уважал мои решения, поэтому допытываться не стал.
— Что же, скажи хотя бы, это действительно что-то значимое?
— Нет, само решение — нет. Но вот его последствия — да, очень значимы.
— Ну что ж, — закончил разговор на эту тему Гарри, — в таком случае у тебя, вероятно, действительно нет иного выбора, кроме как уехать. Что требуется от меня?
Я глубоко вздохнула, чтобы отогнать вновь подступившие к глазам слёзы и сосредоточиться на том, ради чего я пришла к другу: Малфой-мэнор я покинула довольно давно, поэтому Патрисия, по моим подсчётам, уже скоро должна была начать капризничать, а я ещё хотела успеть навестить Люциуса.
— Кое-что я уже придумала и даже начала действовать, — ответила я. — Но есть ряд трудностей, с которыми я одна не справлюсь.
— Хорошо, тогда рассказывай всё по порядку.
— Во-первых, я хочу разделить свои сбережения на две части. Одну часть положу в сейф в Гринготтсе на имя Мелиссы. Я не знаю, как будет относиться к ней Люциус после того, как я исчезну. Драко пообещал мне заботиться о ней, если что-нибудь со мной произойдёт, и я уверена, что своё обещание он выполнит. Однако в финансовом плане он всё же значительно зависим от отца. Не думаю, что Люциус выгонит Мелиссу из Малфой-мэнора, однако он вполне может создать такую обстановку, что моя сестра сама захочет покинуть имение. И тогда она не должна ни в чём нуждаться.
— Не переживай, — прервал меня Гарри, — не думаю, что это произойдёт, но если вдруг всё же так случится, то без крыши над головой и поддержки Мелисса не останется. Обещаю.
— Спасибо, — благодарно улыбнулась я ему. — На оставшиеся деньги я буду жить. Конечно, я буду работать, но в первое время они мне всё равно понадобятся. Если перевести их в другое отделение Гринготтса, то Люциусу не составит труда вычислить моё местонахождение. И брать с собой все деньги — в этом я тоже не вижу смысла. Поэтому я решила, что возьму столько, чтобы мне хватило на первое время, а потом ты будешь присылать мне понемногу. Наверное, тебе нужно будет сходить со мной в банк, чтобы открыть новый сейф или сделать так, чтобы ты мог распоряжаться моими деньгами — не знаю, как это принято у гоблинов.
— Хорошо, — кивнул Гарри.
— Второе, с чем мне нужно определиться — с местом, куда я поеду...
— Ты действительно хочешь переселиться в мир магглов? — перебил меня Гарри.
— Это лучший вариант, — ответила я. — Не скажу, что я очень хочу этого, но в магическом мире Люциус меня найдёт обязательно — вопрос лишь в том, сколько времени ему для этого понадобится: недели или годы.
— Ты уверена, что он будет тебя искать?
— Однозначно, — кивнула я. Говорить о том, что, вероятнее всего, настойчивость мужа будет связана не столько с беспокойством за меня, сколько с желанием вытрясти из меня правду о причине моего отъезда, я не стала. — Поэтому мне нужно как можно тщательнее замести следы. И вот с этим одна я не справлюсь.
— Я понял, — сказал Гарри. — Сколько времени у нас есть?
— Целитель сказал, что месяц, — ответила я. — Этот же срок назвал призрак.
— Маловато, — пробормотал Гарри, и по его виду я поняла, что у него уже появились какие-то мысли относительно моего отъезда.
— Да, — согласилась я.
— Давай сделаем так, — предложил он. — Дай мне пару дней. Кое-что проверю. И попрошу у Кингсли отпуск. Двух недель нам хватит, чтобы тебя устроить?
— Вполне, — снова согласилась я.
— Тогда приходи послезавтра вечером, чтобы можно было всё обсудить без спешки. Ты извини, но мне скоро на работу. Пообедаешь с нами?
— Нет, — отказалась я. — Мне тоже скоро нужно быть дома, а я хочу ещё навестить Люциуса.
— Ну, тогда до послезавтра, — поднялся Гарри. — Так, а Рону ты уже всё рассказала?
Я отвернулась.
— Гермиона Грейнджер! — от резкого оклика Гарри я даже вздрогнула. — Только не говори, что не собиралась ему ничего рассказывать.
— Хорошо, говорить не буду, — не обернувшись, ответила я.
Гарри обошёл меня и встал передо мной.
— Гермиона, что происходит? Это... не по-товарищески, не находишь?
— Я знаю, — немного замявшись, ответила я. — Просто... Рон до сих пор не может принять Люциуса.
— Его можно понять.
— Я понимаю, — покачала я головой. — Я же не прошу, чтобы они стали друзьями. Я хочу только, чтобы он поверил, что Люциус меня любит.
— Ты настолько в этом уверена?
В моей памяти тут же всплыла картинка: надпись «Магглорождённая» на гобелене с родословной Малфоев.
— Да, — ответила я, посмотрев Гарри прямо в глаза. — Больше, чем в том, что я люблю его.
С минуту Гарри не сводил с меня взгляда.
— Тогда, — наконец сказал он, — я предлагаю сделать так. Я приглашу Рона, и мы вместе ему всё расскажем. Что ты усмехаешься?
— Думаю, насколько мне всё-таки повезло с друзьями, — улыбаясь, ответила я.
Я решила немного пройтись пешком, чтобы подышать свежим воздухом: несчастье с Люциусом слишком сильно подействовало на меня, и чувствовала я себя не очень хорошо. Недалеко от дома на площади Гриммо было место, откуда можно было незаметно трансгрессировать в Косой переулок. А оттуда я собиралась по каминной сети переместиться в больницу.
Я не особо смотрела по сторонам, погружённая в размышления о том, куда мне следует переехать. Однако почувстовав лёгкое головокружение, решила перекусить в кафе. В ожидании, когда мне принесут кофе и кусок пирога, я смотрела в окно на противоположную сторону улицы. Моё внимание привлёк человек, разглядывавший витрину магазина напротив. Вроде ничего особенного в нём не было, но что-то меня насторожило. Человек показался мне знакомым. Однако в мире магглов я не была довольно давно, а ощущение, что я встречалась с этим человеком совсем недавно, меня не покидало. Я раздумывала над этой загадкой, пока сидела в кафе, а выйдя на улицу, решила не спешить, и при повороте в нужный переулок мельком взглянула в ту сторону, откуда шла. Моя догадка подтвердилась: мужчина, стоявший возле кафе, шёл за мной. Свернув в ещё один переулок, я снова удостоверилась, что за мной следят. Немного ускорив шаг, я начала перебирать в памяти все места, где могла встречать своего преследователя. Раздумывать пришлось не очень долго: имение в последнее время я покидала не часто, поэтому возможных мест встречи было не так много. Я видела этого человека при выходе из банка Гринготтс, когда заходила узнать про содержимое своего сейфа. Уверенная, что скоро снова увижу своего преследователя, я аппарировала в Косой переулок.
Так оно и произошло.
Незадолго до этого в переулке открылся новый магазин, в котором изготавливались магические сувениры на заказ. Ранее он меня не особо интересовал, но в этот раз, когда я проходила мимо него, мне в голову пришла одна идея, и я зашла внутрь. Я заказала три медальона со своей колдографией — для Николаса, Оливии и Патрисии. Я прекрасно знала Люциуса, а потому с уверенностью могла предсказать его поведение после того, как я исчезну. Этот поступок он наверняка расценит как предательство с моей стороны и пренебрежение его чувствами. А его болезненное самолюбие наверняка будет уязвлено ещё и пересудами в обществе. Он будет искать меня — хотя бы для того, чтобы рассчитаться за это. Однако сделать так, чтобы Люциус меня не нашёл, было можно. Тем более, что сама я собиралась вложить в это все силы.
Могла я уверенно предсказать и то, что произойдёт дальше, когда Люциус убедится, что не сможет меня найти. Люциус рассчитается со мной иначе — он сделает так, чтобы наши дети считали, что я бросила их. Но если со старшими детьми я ещё могла надеяться, что они не забудут меня, то с Патрисией надеяться мне было не на что: ей не исполнилось ещё и года — а значит, она впитает всё, что Люциус будет ей внушать. В семье авторитет Люциуса был непререкаем: даже Драко, несмотря на то, что был уже взрослым, никогда не перечил отцу открыто. Поэтому скорее всего мои дети, даже став совершеннолетними, не станут предпринимать попыток отыскать меня.
И всё же я надеялась, что мой прощальный подарок поможет детям понять: по доброй воле я никогда не покинула бы их. Ведь они были детьми не только Люциуса, но и моими. А я, хоть и не стремилась подавить волю окружающих, как это делал Люциус, всё же оказывала на детей значительное влияние.
Изготовление медальонов должно было занять пару дней, и, оплатив заказ, я вышла на улицу. Боковым зрением я увидела, что мой преследователь сидел за столиком возле кафе Флориана Фортескью. Сейчас на нём была не маггловская одежда, а мантия, и вёл он себя очень уверенно.
В Косом переулке было одно местечко, которое однажды показал мне Гарри, чтобы я могла незаметно трансгрессировать, если вдруг внимание окружающих станет излишне назойливым (такое иногда случалось). Это был маленький тупичок. Хотя называть его тупичком — не совсем правильно. Скорее, небольшим пустырём, со всех сторон огороженным стенами домов. Чтобы попасть в него, нужно было протиснуться скозь узкий проход между домами, поэтому людей там практически никогда не бывало. Оказавшись на пустыре, я прижалась к стене в небольшой тёмной нише: здесь увидеть меня было сложно, зато мой преследователь обязательно прошёл бы мимо меня. Ждать пришлось недолго: мужчина, оказавшись в тупике, явно растерялся на несколько секунд. Вытащив палочку, он быстро огляделся, пытаясь понять, куда я могла исчезнуть. Однако не успел он обернуться, как я выбила палочку из его руки. Палочка отлетела довольно далеко, но такую быстроту реакции я мало у кого встречала. Почувствовав, что палочка из его руки выскользнула, мужчина тут же бросился за ней, и я едва успела призвать её к себе манящими чарами — всего за полсекунды до того, как его пальцы сомкнулись на том месте, где она лежала. Поймав его палочку, я тут же направила на него свою. Оказавшись безоружным, мужчина даже не торопился подниматься с земли.
— Надеюсь, вы достаточно разумны и не будете тратить своё и моё время, пытаясь убедить меня, что не следите за мной? — спросила я.
— Не буду, миссис Малфой, — криво усмехнулся он, садясь на траве.
— Что вам от меня нужно? — задала я следующий вопрос.
— Мне — ничего, — ответил он.
— Тогда кому нужно, чтобы вы следили за мной? — переформулировала я вопрос. — Кто вас нанял?
— Ваш муж.
Ответ был настолько неожиданным, что я ненадолго растерялась, однако быстро взяла себя в руки.
— Зачем? — спросила я.
— Не знаю, — покачал он головой и замолчал, явно не собираясь мне больше ничего рассказывать. Я легко взмахнула палочкой — человек, по всей видимости, был достаточно опытен, так что должен был распознать движение для режущего заклинания. Разумеется, я хотела только напугать его — само заклинание я не произнесла.
— Я в самом деле не знаю, миссис Малфой, — поняв, что в следующий раз я могу заклинание и произнести, сказал он. — Ваш муж нанял меня для того, чтобы я сообщал ему, с кем и где вы встречаетесь. И для вашей защиты, если бы в этом появилась необходимость.
Я поверила ему сразу. Это было вполне в духе Люциуса: контролировать и защищать. Однако мне нужно было выяснить как можно больше, поэтому я насмешливо произнесла:
— Думаю, Люциус будет не очень доволен тем, что вы позволили себя обнаружить.
— Думаю, очень скоро ему будет безразлично, позволил я себя обнаружить или нет, — язвительно ответил он.
На какую-то секунду гнев просто захлестнул меня, но я с ним справилась.
— Мой муж не умрёт, — с нажимом сказала я, — если вы об этом.
— Вы с такой уверенностью это говорите, — усмехнулся он. — Даже удивительно: грязнокровка защищает пожирателя.
— Я защищаю не пожирателя. Я защищаю своего мужа. Думаю, разницу вы улавливаете, — презрительно бросила я. — Но раз вы осмеливаетесь говорить в таком тоне...
Не договорив, я применила парализующее заклинание, и мужчина упал на траву. Подойдя к нему, я присела и разорвала левый рукав его одежды: на предплечье виднелся едва заметный шрам — точно такой же, какой был у Люциуса. Восстановив разорванную ткань, я отошла на своё прежнее место и отменила заклинание.
— Значит, неосуждённый пожиратель, — усмехнулась я. — Думаю, Аврорат этим заинтересуется.
— Вы не сдадите меня мракоборцам, — вставая, ответил он. — Потому что в этом случае у Люциуса тоже будут проблемы.
— Вы правы, не сдам, — улыбнулась я. — Я сделаю кое-что другое: я расскажу Люциусу, как вы со мной разговаривали. Думаю, он будет очень недоволен тем, что кто-то позволил себе оскорбить его жену. Тем более, если этот кто-то обязан ему своей свободой и, насколько я понимаю, обязан уже не первый год.
Бывший пожиратель заметно побледнел.
— Я прошу у вас прощения за свою грубость, миссис Малфой, — сказал он.
— Пожалуй, я забуду о ней. При условии, что вы ответите на мои вопросы.
Мужчина обречённо кивнул.
— Когда Люциус нанял вас? — спросила я.
— Около трёх месяцев назад, — ответил он.
Получалось, что, несмотря на все мои старания, обмануть мужа мне так и не удалось: моё беспокойство после разговора с призраком вызвало у него подозрения.
— Вы следите за мной постоянно?
— Только когда вы покидаете Малфой-мэнор без мужа.
— Вы следите за мной один?
— Хожу за вами — да, один. Но есть ещё несколько человек, которые предупреждают меня о том, что вы покинули поместье.
— Где находятся они?
— Возле дома Поттеров, в Косом переулке и возле дома Уизли. И возле Малфой-мэнора обязательно есть наблюдатель.
Он назвал все три места, где, кроме дома, меня можно было найти.
— Пожалуй, я прощу вас, — сказала я. Я слегка подкинула его палочку вверх и, подняв её на приличную высоту, быстро отлевитировала на траву позади него. Он следил за ней, чтобы увидеть, куда она упадёт, а я в это время направила на него свою волшебную палочку и произнесла:
— Обливиейт.
Пока бывший пожиратель приходил в себя, пытаясь понять, где он находится, я незаметно выскользнула через проход в Косой переулок.
Я удостоверилась, что мой преследователь вышел из тупика и увидел меня. Увидела я его и тогда, когда отправилась к Люциусу в больницу, и тогда, когда вышла из больницы и отправилась в Малфой-мэнор. К тому времени в моей голове уже сложился более-менее чёткий план, каким образом можно сбить Люциуса со своего следа.
читать дальше— Насколько я понимаю, вы, наконец, поверили в существование проклятья, — заметил он.
Я горько усмехнулась:
— А мне больше ничего не остаётся.
Я прошла и села в кресло. Мы с Люциусом любили сидеть возле камина в креслах, располагая их рядом так, чтобы видеть друг друга. Эта традиция появилась во время моей беременности. Дети были в школе, Драко и Астория, отправив сына спать, уединялись, и долгие зимние вечера мы с Люциусом проводили вдвоём в нашей спальне — то за шутливым спором, то за беседой на серьёзные темы, то просто за чтением. Последний вечер перед тем, как Люциус попал в больницу, мы тоже провели так, и кресла всё ещё стояли рядом, развёрнутые навстречу друг другу.
Я молчала, и призрак тоже не нарушал тишину.
— Вы же понимаете, что, оставив Люциуса, я откажусь от всей своей семьи? — наконец, сказала я, поворачивясь к нему. Он расположился в соседнем кресле, просочившись в пол настолько, чтобы голова его оказалась на одном уровне с моей.
— Разумеется, — кивнул он. — Поверьте, я сожалею об этом, мадам.
Всхлип отчаянья почти вырвался из моего горла, и, чтобы остановить его, я зажала ладонью рот.
— Мне казалось, что ничего не может быть хуже того, что я уже пережила. Оказывается, может, — сказала я сквозь слёзы. Затем, взяв себя в руки, спросила: — Сколько времени у меня осталось?
— Месяц или два, — ответил сэр Генри.
Когда я услышала тот же срок, что дал Люциусу и целитель, комок снова подкатил к моему горлу, но я с ним справилась.
— Значит, не так уж много у меня времени, чтобы всё продумать.
— Продумать? — переспросил меня сэр Генри.
— Вы же не считаете, что я просто так возьму и исчезну? — Я усмехнулась. — Если Люциус не должен ничего знать, то мне нужно сделать так, чтобы он не смог меня найти.
Месяц. Всего лишь месяц. За месяц мне нужно было настроиться на разлуку с семьёй, до мелочей продумать план моего отъезда и воплотить его в жизнь. Но приступить к этому занятию в любом случае я намеревалась только на следующий день. Ту же ночь я до самого утра провела в комнатах Оливии и Николаса. Дочери я зашла пожелать приятных снов и просидела рядом с её кроватью первую половину ночи, держа её за руку, а вторую половину ночи провела рядом с сыном и пожелала ему доброго утра. А потом, когда они вместе с Драко собрались переместиться по каминной сети в Хогвартс, я ещё раз крепко их поцеловала и отпустила, едва сдерживая слёзы, не зная, когда я их снова увижу и увижу ли когда-нибудь вообще.
* * *
Мой план включал не так много пунктов: новое место жительства, средства для существования и способ покинуть Малфой-мэнор.
Начать я решила с самого простого: средства для существования. О том, чтобы взять хоть кнат из средств Малфоев, и речи быть не могло. Следует отдать должное Люциусу: с того дня, когда я стала его женой, я ни в чём не нуждалась, поэтому и выплачиваемые мне министерством магии деньги, и то, что я зарабатывала переводами текстов, написанных древними рунами, постепенно копилось в Гринготтсе. После гибели родителей я регулярно брала немного денег на содержание сестры, но это, пожалуй, была моя единственная трата. Люциус на мои средства не претендовал и, насколько я знала, никогда даже не интересовался содержимым моего сейфа. И сейчас я была ему особенно за это благодарна. Ради того, чтобы узнать, на какую сумму я могу рассчитывать, я отправилась в банк. И здесь меня ждал сюрприз. Оказалось, что довольно давно Люциус дал распоряжение пополнять мой сейф. Сумма была не очень большой, а поскольку я не особо интересовалась, сколько денег лежит у меня в Гринготтсе, то и заметить дополнительное поступление средств я не могла. Однако за несколько лет регулярных пополнений сумма набежала довольно внушительная. Поэтому я попросила гоблина точно определить, сколько именно в мой сейф было положено по распоряжению Люциуса, и переместить эту сумму в сейф Малфоев. Пообещав зайти через несколько дней, чтобы дать распоряжения относительно оставшихся денег, я вернулась в поместье.
Намного сложнее было определиться, куда мне следовало переехать. О возможностях Люциуса получать нужную ему информацию я знала не понаслышке, поэтому к решению второй задачи следовало подойти с особой тщательностью. Равно как и к способу покинуть поместье. Одной мне воплотить в жизнь этот план было не под силу.
На свете было лишь два человека, к которым я всегда могла обратиться за помощью. Но в этой ситуции помочь мне мог только один из них.
Гарри с первого взгляда понял, что причина, приведшая меня к нему в дом, очень серьёзна, поэтому почти сразу пригласил меня в свой кабинет, попросив Джинни проследить, чтобы нам никто не мешал.
Начать разговор оказалось намного труднее, чем я себе представляла. Гарри терпеливо ждал.
— Мне нужна твоя помощь, — наконец, сказала я.
— Конечно, — он пожал плечами и улыбнулся. — Что от меня требуется?
— Помочь покинуть Британию незаметно.
— Хорошо, — ответил он. — Надолго?
— Возможно, навсегда.
От моего ответа Гарри опешил. С минуту он испытующе смотрел на меня, а потом сказал:
— Рассказывай.
Глубоко вздохнув, я ответила:
— Это единственный способ спасти Люциуса. — Гарри всё так же смотрел на меня и не говорил ни слова, поэтому я рассказала и о встрече с призраком Генри Малфоя, и о том, что узнала о проклятье.
Когда я закончила, повисло молчание.
— И ты решила уехать? — наконец спросил Гарри.
— Пока да, — кивнула я. — Те месяцы, после разговора с сэром Генри и до позапрошлого дня, я была ограничена в возможностях разузнать что-то о проклятье, не привлекая при этом внимание Люциуса. Если я уеду, я стану более свободна. Конечно, в магическом мире Люциус найдёт меня довольно быстро, поэтому я всё же склоняюсь к тому, чтобы поселиться среди магглов. Но, думаю, появляться в волшебном мире под чужой личиной время от времени я смогу себе позволить. Я найду, обязательно найду возможность снять проклятье и вернуться к детям, даже если на это у меня уйдут годы. Что не так? — спросила я, увидев, что Гарри снял очки и потёр пальцами переносицу.
— Даже не знаю, как тебе сказать... — нерешительно начал он.
— Что? — встревожилась я. — Ты знаешь что-то о проклятье?
Гарри молчал, раздумывая, и теперь уже я терпеливо ждала, когда он заговорит.
— Знаешь, чего боится любой аврор, отправляясь на задание, связанное с нейтрализацией темномагического заклинания? — спросил он.
— А есть что-то, чего авроры боятся? — спросила я чуть шутливо.
— Есть, — не поддержал мой тон Гарри. — Авроры боятся, что заклинание окажется родовым. Бывает такое крайне редко. Но всё-таки бывает. Помнишь историю с мистером Луско? Два года назад о ней писали все газеты.
— Да, — кивнула я, вспоминая нашумевшую историю. Мистер Луско два года как находился в больнице Святого Мунго, которую, по словам целителей, он вряд ли покинет до конца жизни. — Но разве он попал в больницу не из-за неудачного эксперимента с зельем?
— Это официальная версия, — сказал Гарри. — Его семья попросила не разглашать правду. Кстати, подтвердить истинную причину несчастья помог твой муж. Он нашёл в семейных архивах записи, в которых говорилось об экспериментах, связанных с изобретением темномагических заклинаний прадедом мистера Луско. Один из экспериментов оказался неудачным и проявился вот таким образом, превратившись в родовое проклятье.
— Ты сам сказал, что заклинание оказалось неудачным экспериментом, к тому же проведённым не более двухсот лет назад, — после небольшой паузы возразила я. — Проклятье Арманда Малфоя гораздо древнее...
— Это ещё хуже, — перебил меня Гарри. — Чем древнее заклинание, тем сложнее с ним справиться. А сведения о родовой магии оберегаются от посторонних глаз и ушей. Но об этом, думаю, ты и сама знаешь. — Я кивнула. — Так что если ты что-то и можешь найти об этом проклятье, то только в Малфой-мэноре.
— Там ничего нет, — покачала я головой.
— Я так и думал.
— Гарри, только не говори, что у меня нет шансов! — воскликнула я. — У меня складывается впечатление, что ты стараешься отнять у меня даже надежду преодолеть когда-нибудь проклятье.
— Мне очень жаль, Гермиона, — ответил он. — Но я не хочу, чтобы ты надеялась напрасно.
— Целитель Макдафф сказал, что родовые залинания не предусматривают контрзаклинаний. Ты пытаешься сказать мне то же самое? — после недолгого молчания спросила я.
Гарри медленно кивнул:
— Откровенно говоря, можно считать удачей уже то, что кто-то предупредил тебя об этом проклятье. Если призрак не лжёт, то, возможно, у тебя действительно есть шанс если не избавиться от проклятья, то хотя бы спасти мужа.
— Я надеялась, что ты скажешь мне другое, — после продолжительной паузы наконец сказала я.
— Мне очень жаль, — повторил Гарри. — Ты же знаешь, я никогда не стал бы отнимать у тебя надежду.
Это была правда. Если сэра Генри я могла бы заподозрить во лжи с той целью, чтобы из семьи Малфоев исчезла грязнокровка, если целитель Макдафф мог и ошибаться, то Гарри был моим лучшим (на самом деле лучшим) другом — ему лгать мне было незачем.
— Значит... — обречённо выдохнула я, откидываясь на спинку кресла и так и не решившись произнести вслух слово «навсегда».
— Но есть одна странность, — продолжил Гарри.
— Какая? — тут же с надеждой спросила я, подавшись в его сторону.
— Ваш брак был заключён по велению высших магических сил. Как бы там ни было, но никакая магия не может быть значимей их. Возможно, в этом и заключается твой шанс остаться с семьёй. Хотя бы до тех пор, пока вы не нашли решения той задачи, ради которой заключался ваш брак. Никто не знает, сколько для этого потребуется времени. Ведь по условиям ты должна быть рядом с мужем, значит, ты не можешь покинуть не только Британию, но даже Малфой-мэнор....
— Уже могу, — ответила я, снова откидываясь в кресле назад.
— Как? — изумлённо посмотрел на меня мой друг. — Вы нашли решение?
Я кивнула.
— И что это было?
— Я не могу сказать, — покачала я головой. — Прости.
С минуту Гарри смотрел на меня, пытаясь понять, что скрывается за моим нежеланием всё рассказать ему. Но он всегда уважал мои решения, поэтому допытываться не стал.
— Что же, скажи хотя бы, это действительно что-то значимое?
— Нет, само решение — нет. Но вот его последствия — да, очень значимы.
— Ну что ж, — закончил разговор на эту тему Гарри, — в таком случае у тебя, вероятно, действительно нет иного выбора, кроме как уехать. Что требуется от меня?
Я глубоко вздохнула, чтобы отогнать вновь подступившие к глазам слёзы и сосредоточиться на том, ради чего я пришла к другу: Малфой-мэнор я покинула довольно давно, поэтому Патрисия, по моим подсчётам, уже скоро должна была начать капризничать, а я ещё хотела успеть навестить Люциуса.
— Кое-что я уже придумала и даже начала действовать, — ответила я. — Но есть ряд трудностей, с которыми я одна не справлюсь.
— Хорошо, тогда рассказывай всё по порядку.
— Во-первых, я хочу разделить свои сбережения на две части. Одну часть положу в сейф в Гринготтсе на имя Мелиссы. Я не знаю, как будет относиться к ней Люциус после того, как я исчезну. Драко пообещал мне заботиться о ней, если что-нибудь со мной произойдёт, и я уверена, что своё обещание он выполнит. Однако в финансовом плане он всё же значительно зависим от отца. Не думаю, что Люциус выгонит Мелиссу из Малфой-мэнора, однако он вполне может создать такую обстановку, что моя сестра сама захочет покинуть имение. И тогда она не должна ни в чём нуждаться.
— Не переживай, — прервал меня Гарри, — не думаю, что это произойдёт, но если вдруг всё же так случится, то без крыши над головой и поддержки Мелисса не останется. Обещаю.
— Спасибо, — благодарно улыбнулась я ему. — На оставшиеся деньги я буду жить. Конечно, я буду работать, но в первое время они мне всё равно понадобятся. Если перевести их в другое отделение Гринготтса, то Люциусу не составит труда вычислить моё местонахождение. И брать с собой все деньги — в этом я тоже не вижу смысла. Поэтому я решила, что возьму столько, чтобы мне хватило на первое время, а потом ты будешь присылать мне понемногу. Наверное, тебе нужно будет сходить со мной в банк, чтобы открыть новый сейф или сделать так, чтобы ты мог распоряжаться моими деньгами — не знаю, как это принято у гоблинов.
— Хорошо, — кивнул Гарри.
— Второе, с чем мне нужно определиться — с местом, куда я поеду...
— Ты действительно хочешь переселиться в мир магглов? — перебил меня Гарри.
— Это лучший вариант, — ответила я. — Не скажу, что я очень хочу этого, но в магическом мире Люциус меня найдёт обязательно — вопрос лишь в том, сколько времени ему для этого понадобится: недели или годы.
— Ты уверена, что он будет тебя искать?
— Однозначно, — кивнула я. Говорить о том, что, вероятнее всего, настойчивость мужа будет связана не столько с беспокойством за меня, сколько с желанием вытрясти из меня правду о причине моего отъезда, я не стала. — Поэтому мне нужно как можно тщательнее замести следы. И вот с этим одна я не справлюсь.
— Я понял, — сказал Гарри. — Сколько времени у нас есть?
— Целитель сказал, что месяц, — ответила я. — Этот же срок назвал призрак.
— Маловато, — пробормотал Гарри, и по его виду я поняла, что у него уже появились какие-то мысли относительно моего отъезда.
— Да, — согласилась я.
— Давай сделаем так, — предложил он. — Дай мне пару дней. Кое-что проверю. И попрошу у Кингсли отпуск. Двух недель нам хватит, чтобы тебя устроить?
— Вполне, — снова согласилась я.
— Тогда приходи послезавтра вечером, чтобы можно было всё обсудить без спешки. Ты извини, но мне скоро на работу. Пообедаешь с нами?
— Нет, — отказалась я. — Мне тоже скоро нужно быть дома, а я хочу ещё навестить Люциуса.
— Ну, тогда до послезавтра, — поднялся Гарри. — Так, а Рону ты уже всё рассказала?
Я отвернулась.
— Гермиона Грейнджер! — от резкого оклика Гарри я даже вздрогнула. — Только не говори, что не собиралась ему ничего рассказывать.
— Хорошо, говорить не буду, — не обернувшись, ответила я.
Гарри обошёл меня и встал передо мной.
— Гермиона, что происходит? Это... не по-товарищески, не находишь?
— Я знаю, — немного замявшись, ответила я. — Просто... Рон до сих пор не может принять Люциуса.
— Его можно понять.
— Я понимаю, — покачала я головой. — Я же не прошу, чтобы они стали друзьями. Я хочу только, чтобы он поверил, что Люциус меня любит.
— Ты настолько в этом уверена?
В моей памяти тут же всплыла картинка: надпись «Магглорождённая» на гобелене с родословной Малфоев.
— Да, — ответила я, посмотрев Гарри прямо в глаза. — Больше, чем в том, что я люблю его.
С минуту Гарри не сводил с меня взгляда.
— Тогда, — наконец сказал он, — я предлагаю сделать так. Я приглашу Рона, и мы вместе ему всё расскажем. Что ты усмехаешься?
— Думаю, насколько мне всё-таки повезло с друзьями, — улыбаясь, ответила я.
* * *
Я решила немного пройтись пешком, чтобы подышать свежим воздухом: несчастье с Люциусом слишком сильно подействовало на меня, и чувствовала я себя не очень хорошо. Недалеко от дома на площади Гриммо было место, откуда можно было незаметно трансгрессировать в Косой переулок. А оттуда я собиралась по каминной сети переместиться в больницу.
Я не особо смотрела по сторонам, погружённая в размышления о том, куда мне следует переехать. Однако почувстовав лёгкое головокружение, решила перекусить в кафе. В ожидании, когда мне принесут кофе и кусок пирога, я смотрела в окно на противоположную сторону улицы. Моё внимание привлёк человек, разглядывавший витрину магазина напротив. Вроде ничего особенного в нём не было, но что-то меня насторожило. Человек показался мне знакомым. Однако в мире магглов я не была довольно давно, а ощущение, что я встречалась с этим человеком совсем недавно, меня не покидало. Я раздумывала над этой загадкой, пока сидела в кафе, а выйдя на улицу, решила не спешить, и при повороте в нужный переулок мельком взглянула в ту сторону, откуда шла. Моя догадка подтвердилась: мужчина, стоявший возле кафе, шёл за мной. Свернув в ещё один переулок, я снова удостоверилась, что за мной следят. Немного ускорив шаг, я начала перебирать в памяти все места, где могла встречать своего преследователя. Раздумывать пришлось не очень долго: имение в последнее время я покидала не часто, поэтому возможных мест встречи было не так много. Я видела этого человека при выходе из банка Гринготтс, когда заходила узнать про содержимое своего сейфа. Уверенная, что скоро снова увижу своего преследователя, я аппарировала в Косой переулок.
Так оно и произошло.
Незадолго до этого в переулке открылся новый магазин, в котором изготавливались магические сувениры на заказ. Ранее он меня не особо интересовал, но в этот раз, когда я проходила мимо него, мне в голову пришла одна идея, и я зашла внутрь. Я заказала три медальона со своей колдографией — для Николаса, Оливии и Патрисии. Я прекрасно знала Люциуса, а потому с уверенностью могла предсказать его поведение после того, как я исчезну. Этот поступок он наверняка расценит как предательство с моей стороны и пренебрежение его чувствами. А его болезненное самолюбие наверняка будет уязвлено ещё и пересудами в обществе. Он будет искать меня — хотя бы для того, чтобы рассчитаться за это. Однако сделать так, чтобы Люциус меня не нашёл, было можно. Тем более, что сама я собиралась вложить в это все силы.
Могла я уверенно предсказать и то, что произойдёт дальше, когда Люциус убедится, что не сможет меня найти. Люциус рассчитается со мной иначе — он сделает так, чтобы наши дети считали, что я бросила их. Но если со старшими детьми я ещё могла надеяться, что они не забудут меня, то с Патрисией надеяться мне было не на что: ей не исполнилось ещё и года — а значит, она впитает всё, что Люциус будет ей внушать. В семье авторитет Люциуса был непререкаем: даже Драко, несмотря на то, что был уже взрослым, никогда не перечил отцу открыто. Поэтому скорее всего мои дети, даже став совершеннолетними, не станут предпринимать попыток отыскать меня.
И всё же я надеялась, что мой прощальный подарок поможет детям понять: по доброй воле я никогда не покинула бы их. Ведь они были детьми не только Люциуса, но и моими. А я, хоть и не стремилась подавить волю окружающих, как это делал Люциус, всё же оказывала на детей значительное влияние.
Изготовление медальонов должно было занять пару дней, и, оплатив заказ, я вышла на улицу. Боковым зрением я увидела, что мой преследователь сидел за столиком возле кафе Флориана Фортескью. Сейчас на нём была не маггловская одежда, а мантия, и вёл он себя очень уверенно.
В Косом переулке было одно местечко, которое однажды показал мне Гарри, чтобы я могла незаметно трансгрессировать, если вдруг внимание окружающих станет излишне назойливым (такое иногда случалось). Это был маленький тупичок. Хотя называть его тупичком — не совсем правильно. Скорее, небольшим пустырём, со всех сторон огороженным стенами домов. Чтобы попасть в него, нужно было протиснуться скозь узкий проход между домами, поэтому людей там практически никогда не бывало. Оказавшись на пустыре, я прижалась к стене в небольшой тёмной нише: здесь увидеть меня было сложно, зато мой преследователь обязательно прошёл бы мимо меня. Ждать пришлось недолго: мужчина, оказавшись в тупике, явно растерялся на несколько секунд. Вытащив палочку, он быстро огляделся, пытаясь понять, куда я могла исчезнуть. Однако не успел он обернуться, как я выбила палочку из его руки. Палочка отлетела довольно далеко, но такую быстроту реакции я мало у кого встречала. Почувствовав, что палочка из его руки выскользнула, мужчина тут же бросился за ней, и я едва успела призвать её к себе манящими чарами — всего за полсекунды до того, как его пальцы сомкнулись на том месте, где она лежала. Поймав его палочку, я тут же направила на него свою. Оказавшись безоружным, мужчина даже не торопился подниматься с земли.
— Надеюсь, вы достаточно разумны и не будете тратить своё и моё время, пытаясь убедить меня, что не следите за мной? — спросила я.
— Не буду, миссис Малфой, — криво усмехнулся он, садясь на траве.
— Что вам от меня нужно? — задала я следующий вопрос.
— Мне — ничего, — ответил он.
— Тогда кому нужно, чтобы вы следили за мной? — переформулировала я вопрос. — Кто вас нанял?
— Ваш муж.
Ответ был настолько неожиданным, что я ненадолго растерялась, однако быстро взяла себя в руки.
— Зачем? — спросила я.
— Не знаю, — покачал он головой и замолчал, явно не собираясь мне больше ничего рассказывать. Я легко взмахнула палочкой — человек, по всей видимости, был достаточно опытен, так что должен был распознать движение для режущего заклинания. Разумеется, я хотела только напугать его — само заклинание я не произнесла.
— Я в самом деле не знаю, миссис Малфой, — поняв, что в следующий раз я могу заклинание и произнести, сказал он. — Ваш муж нанял меня для того, чтобы я сообщал ему, с кем и где вы встречаетесь. И для вашей защиты, если бы в этом появилась необходимость.
Я поверила ему сразу. Это было вполне в духе Люциуса: контролировать и защищать. Однако мне нужно было выяснить как можно больше, поэтому я насмешливо произнесла:
— Думаю, Люциус будет не очень доволен тем, что вы позволили себя обнаружить.
— Думаю, очень скоро ему будет безразлично, позволил я себя обнаружить или нет, — язвительно ответил он.
На какую-то секунду гнев просто захлестнул меня, но я с ним справилась.
— Мой муж не умрёт, — с нажимом сказала я, — если вы об этом.
— Вы с такой уверенностью это говорите, — усмехнулся он. — Даже удивительно: грязнокровка защищает пожирателя.
— Я защищаю не пожирателя. Я защищаю своего мужа. Думаю, разницу вы улавливаете, — презрительно бросила я. — Но раз вы осмеливаетесь говорить в таком тоне...
Не договорив, я применила парализующее заклинание, и мужчина упал на траву. Подойдя к нему, я присела и разорвала левый рукав его одежды: на предплечье виднелся едва заметный шрам — точно такой же, какой был у Люциуса. Восстановив разорванную ткань, я отошла на своё прежнее место и отменила заклинание.
— Значит, неосуждённый пожиратель, — усмехнулась я. — Думаю, Аврорат этим заинтересуется.
— Вы не сдадите меня мракоборцам, — вставая, ответил он. — Потому что в этом случае у Люциуса тоже будут проблемы.
— Вы правы, не сдам, — улыбнулась я. — Я сделаю кое-что другое: я расскажу Люциусу, как вы со мной разговаривали. Думаю, он будет очень недоволен тем, что кто-то позволил себе оскорбить его жену. Тем более, если этот кто-то обязан ему своей свободой и, насколько я понимаю, обязан уже не первый год.
Бывший пожиратель заметно побледнел.
— Я прошу у вас прощения за свою грубость, миссис Малфой, — сказал он.
— Пожалуй, я забуду о ней. При условии, что вы ответите на мои вопросы.
Мужчина обречённо кивнул.
— Когда Люциус нанял вас? — спросила я.
— Около трёх месяцев назад, — ответил он.
Получалось, что, несмотря на все мои старания, обмануть мужа мне так и не удалось: моё беспокойство после разговора с призраком вызвало у него подозрения.
— Вы следите за мной постоянно?
— Только когда вы покидаете Малфой-мэнор без мужа.
— Вы следите за мной один?
— Хожу за вами — да, один. Но есть ещё несколько человек, которые предупреждают меня о том, что вы покинули поместье.
— Где находятся они?
— Возле дома Поттеров, в Косом переулке и возле дома Уизли. И возле Малфой-мэнора обязательно есть наблюдатель.
Он назвал все три места, где, кроме дома, меня можно было найти.
— Пожалуй, я прощу вас, — сказала я. Я слегка подкинула его палочку вверх и, подняв её на приличную высоту, быстро отлевитировала на траву позади него. Он следил за ней, чтобы увидеть, куда она упадёт, а я в это время направила на него свою волшебную палочку и произнесла:
— Обливиейт.
Пока бывший пожиратель приходил в себя, пытаясь понять, где он находится, я незаметно выскользнула через проход в Косой переулок.
Я удостоверилась, что мой преследователь вышел из тупика и увидел меня. Увидела я его и тогда, когда отправилась к Люциусу в больницу, и тогда, когда вышла из больницы и отправилась в Малфой-мэнор. К тому времени в моей голове уже сложился более-менее чёткий план, каким образом можно сбить Люциуса со своего следа.
суббота, 08 февраля 2014
Глава третья
Услышав слова сэра Генри, я впала в какое-то странное оцепенение. Ужас, который я почувствовала при мысли, что всё это может оказаться правдой, словно сковал моё тело — а мозг начал усиленно работать, пытаясь найти аргументы, которые помогли бы мне опровергнуть слова Генри Малфоя.
читать дальше— Мадам? — окликнул меня призрак.
— Прошу вас, продолжайте, сэр, — справившись с собой, сказала я. Мне очень хотелось спросить, почему он так уверен в том, что Люциус проклят, но задала я совсем другой вопрос: — Что произошло дальше?
Уголок губ Генри Малфоя едва заметно дёрнулся — совсем как у Люциуса и Драко. Насколько я могла судить, подобная мимика в данном случае означала одобрение.
— Возможно, я не очень понятно объяснил. Проклятье моего отца таково, что пало не только на меня, но и на любого члена семьи Малфоев, который захотел связать свою жизнь с магглом или магглорождённым волшебником. Когда я узнал об этом... Не скажу, что я пожалел о том, что полюбил Гвинет. Если и было в моей жизни что-то, о чём я никогда ни за что не пожалел бы — так это моё чувство к ней. Не скажу я и того, что испытал чувство вины за то, что из-за меня жертвой проклятья мог стать один из моих потомков. Но всё же такой участи ни для кого из будущих Малфоев я не хотел. И так получилось, что это было последним, что я пожелал в своей человеческой жизни. Наверное, поэтому я и стал призраком.
— Я слышала, что призраками становятся те волшебники, которые побоялись отправиться в потусторонний мир, — нерешительно сказала я. Подсознательно я старалась использовать малейшую возможность отсрочить разговор об участи Люциуса.
— Возможно, — пожал плечами призрак. — Не могу ни утверждать этого, ни отрицать, поскольку с другими привидениями я никогда не общался. Сам я склонен думать, что застрял между двух миров, чтобы предостеречь от проклятья моих потомков.
— Не общались? — изумлённо посмотрела я на него. — Но, сэр, восемьсот лет! Вы не общались с душами умерших, с живыми людьми тоже — как же вы выдержали столько времени?
Малфой презрительно усмехнулся:
— Откровенно говоря, эти восемьсот лет показались мне крайне скучными. А если говорить совершенно откровенно, то я так и не смог полюбить детей, которых родила мне моя жена. Я старался быть хорошим отцом, я заботился о них, я делал всё возможное, чтобы они ни в чём не нуждались — но я так и не смог полюбить их. Поэтому меня мало интересовало, что происходит с моими детьми, внуками и правнуками — ведь в них не было и частички Гвинет. Я наблюдал со стороны, что происходит в их жизнях — но никогда не хотел общаться с кем-то из них. Однако когда я понял, что проклятье снова начало действовать, я решил поговорить с вами. Я вижу, вы мне не верите, — заметил он.
— Простите, но нет, сэр. — Я, наконец, смогла мысленно составить список фактов, которые не вписывались в теорию сэра Генри о проклятье его отца. — Слишком многое противоречит вашим словам.
— Скажите мне, что именно. Поверьте, я опровергну все ваши сомнения.
Я помолчала, собираясь с мыслями, а потом привела первый довод:
— Первое и самое главное — мы с Люциусом женаты много лет. Неужели проклятье, если оно и в самом деле существует, не подействовало раньше?
— Разве я недостаточно ясно выразился? — удивился сэр Генри. — Для того, чтобы оно начало действовать, нужно не заключение брака как такового. Вы могли бы прожить ещё много лет и так не узнать, что проклятие существует. Вы оба могли бы даже любить друг друга. Но вы не должны были знать, что ваше чувство взаимно.
При этих словах я почувствовала горечь: прошло не так много времени, чтобы я успела забыть, какая жизнь ждала бы меня, не узнай я о любви мужа.
— Вы хотите сказать... — начала я.
— Да, я видел, как ваш муж делал ту надпись на гобелене. Поначалу я думал, что проклятье начнёт действовать после этого. Но время шло, а с моим правнуком ничего не происходило.
— С ним что-то должно было произойти? — прервала я его.
— Да, — сделав едва заметную паузу, ответил сэр Генри. — Неожиданная кровопотеря.
— У Люциуса шла кровь?
— Да, — кивнул он. — Носом. На следующее утро после того, как вы поняли, что надпись сделал он. Когда это случилось, вы ещё спали.
— Ну хорошо, мне о такой мелочи Люциус, конечно, говорить бы не стал. Но если кровотечение — признак действия заклинания, сам-то он не мог не обратить на это внимание!
— Во-первых, мадам, это случилось всего один раз. Во-вторых, — тон сэра Генри стал едким, — если бы проклятья имели признаки, по которым люди могли определить, что они прокляты, такие заклинания вообще перестали бы применяться. Нет, ваш муж не смог бы понять, что стал жертвой заклинания. Понять смог я — потому что то же самое произошло со мной. О том, что это первый признак проклятья, рассказал мне отец.
— Значит, проклятье начало действовать...
— ...в тот миг, когда вы поняли, что надпись сделал ваш муж, — закончил призрак мою мысль.
— Но наш брак был заключён по велению магии! — на секунду поддавшись панике, воскликнула я.
— Я знаю, — пожал плечами Малфой.
— Раз вы знаете об этом, то наверняка знаете и о том, что именно этот поступок моего мужа, если отбросить все его последствия, и стал решением той задачи, ради которой заключался наш брак.
— Верно, мадам, — покачал головой призрак. — Но, став решением одной магической задачи, этот же поступок послужил толчком к возникновению другой.
— Это произошло больше полутора лет назад!
— И что из этого следует? — усмехнулся сэр Генри. — Вы были беременны, мадам. Благодаря этому обстоятельству проклятье начало действовать позже. Но всё же начало.
— Беременность Гвинет не отсрочила действие проклятья по отношению к вам, сэр, — сделала я не очень честный выпад.
На лицо сэра Генри набежала тень, но тут же исчезла.
— Потому, мадам, — не рассердившись, ответил он, — что Гвинет не была моей женой. Вы же, несмотря на ваше происхождение, являетесь законной женой моего правнука. Вы носили в своём чреве продолжателя рода, и проклятье не начало действовать до тех пор, пока ребёнок нуждался в вас.
Поражённая, я застыла. Где-то на краю моего сознания я впервые согласилась признать логичность всех утверждений призрака.
— Грудное молоко, — выдохнула я.
— Нет, всё-таки вы умны, — сэр Генри снова сделал в мою сторону едва заметный полупоклон. — Да, пока вы кормили ребёнка, он нуждался в вас. Как только вы не смогли этого делать, нужда в вас отпала.
— Значит, ваш отец считал, что материнская любовь, забота и ласка — это не то, в чём нуждается ребёнок? Даже в младенчестве?
— Мой отец вообще считал, что женщины нужны лишь для рождения детей и согревания постели. Моя жена после моей смерти была совсем отстранена от воспитания детей. Этим занимался мой отец.
— Просто удивительно, что при таком воспитании в вашем роду Люциус и Драко всё-таки научились любить, — пробормотала я и уже громче сказала: — Очевидно, вы можете ответить на все мои вопросы?
— Скорее всего, да, мадам. У меня было много времени, чтобы всё обдумать.
— Я хочу поговорить об этом с мужем, — сказала я.
— Вы всё ещё ненавидите его? — спросил он. — Настолько, что готовы его убить?
— Нет, конечно! — возмутилась я. — Как вы могли об этом подумать!
— Если вы расскажете о проклятье мужу, то он умрёт. А так у вас есть шанс его спасти.
Догадываясь, в чём заключается этот шанс, я закусила губу и не сказала ни слова, лишь вопросительно посмотрела на призрака.
— Вы правильно поняли, мадам, — ответил он. — Вы должны оставить мужа. И он не должен ничего знать о том, что произошло, почему вы покинули его. Ничего совершенно.
Я закрыла лицо руками. Не знаю, сколько времени прошло в молчании. Одна часть моего сознания кричала, что это несправедливо — неужели после стольких лет противостояния мы с Люциусом не заслужили немного если не счастья, то хотя бы покоя? А другая часть настойчиво шептала: у моей сказки был слишком счастливый конец, в жизни такого не бывает.
— Вы всё-таки не верите мне, — сказал сэр Генри, когда я подняла голову и посмотрела на него. — Скоро вы убедитесь, что я прав. И когда поверите в это, просто позовите меня.
И призрак удалился сквозь стену.
Генри Малфой был неправ. Я не верила не тому, что он сказал. Скорее, отчаянно боялась, что если я поверю, что Люциус проклят, так оно и произойдёт на самом деле.
Тревожить мужа я ни в коем случае не хотела: если верить словам призрака, от того, что Люциус узнал бы о проклятье (если, конечно, оно и в самом деле существовало), ничего не изменилось бы — я в любом случае не смогла бы помочь ему, а ему грозила смерть. Поэтому я старалась вести себя непринуждённо. Мне казалось, что мне это удавалось, но, видимо, недостаточно хорошо, потому что время от времени я ловила на себе внимательный взгляд мужа. Как только я это замечала, я как можно ласковее улыбалась Люциусу и в ответ видела, как уголок его губ едва заметно дёргался — не вниз, что обычно означало насмешку, а вверх — что должно было означать ответную улыбку.
Если же мы были наедине, то я подходила и обнимала его. Мне всегда казалось, что в его объятиях моя неуверенность, если она владела мной, словно исчезает. Взамен неё появлялось чувство, что всё в моей жизни сложится замечательно. А после того разговора с сэром Генри мне казалось, что только это чувство и даёт мне силы.
— Да что с тобой? — наконец, спросил Люциус, когда я по обыкновению, лёжа в постели, крепко обняла его, словно могла таким образом стать с ним единым целым.
— Я люблю тебя, — ответила я.
— Я знаю, — как обычно, с лёгкой необидной усмешкой ответил Люциус.
Сев и повернувшись к нему лицом, я некоторое время смотрела на него, а потом покачала головой:
— Ты не понимаешь. Я люблю тебя.
— Это ты не понимаешь, милая, — всё так же насмешливо ответил мне Люциус. — Я знаю это.
Втайне от мужа я перечитала всё, что имелось в библиотеке Малфой-мэнора об Арманде Малфое и его сыне, но никакого упоминания о наложенном проклятье не нашла. Постаралась я найти и какие-нибудь сведения, что подобные заклинания когда-нибудь применялись в истории магического мира или хотя бы то, что они принципиально возможны — но и это мне не удалось. Проклятье было наложено на род, значит, оно должно было относиться к родовым. Но все родовые заклинания Малфоев были записаны в одной-единственной книге, которую я заучила почти наизусть, хоть никогда и не смогла бы применить эти знания на практике. А если проклятие было темномагическим, то искать о нём что-то можно было даже не пытаться. В открытом доступе в библиотеках таких книг быть не могло. И вряд ли в Малфой-мэноре после войны сохранилось хоть что-то, что имело бы отношение к тёмной магии, а если даже Люциусу что-то и удалось припрятать, то о местонахождении этого знал только он. Один раз я попыталась поговорить о проклятье с Гарри, но его отвлекли просьбой помочь в доме, а больше возможности заговорить с ним на эту тему, не вызывая излишнего любопытства окружающих, мне не представилось. Обратиться же кому-либо ещё, не привлекая внимания Люциуса, было практически невозможно — если учитывать, что информаторы у него были во всех слоях магического общества, о моём интересе к темномагическим заклинаниям он узнал бы раньше, чем я получила бы ответ на первый вопрос. А то, что за сведениями о тёмной магии я обратилась не к мужу, а к постороннему человеку, насторожило бы его ещё больше.
Поначалу я осторожно, чтобы ненароком не вызвать беспокойство Люциуса, наблюдала за ним. Однако с мужем было всё в порядке, и постепенно моя тревога улеглась.
Но однажды в субботу Драко, который в этот день вместе с отцом отправился в Косой переулок, вернулся домой неожиданно скоро.
— Ты только не волнуйся, Грейнджер, — сказал он мне, когда я, узнав от Лонки, что он хочет видеть меня, пришла в библиотеку. — Просто у меня не очень хорошие новости. Отец в больнице Святого Мунго. Грейнджер!
Я покачнулась и начала оседать на пол. Оказавшийся рядом Драко подхватил меня и усадил на диван.
— Вот уж не думал, что это так подействует на тебя, — сказал он, протягивая мне стакан с водой.
— Что с ним? — сделав глоток, хрипло прошептала я.
— Пока не знаю, — ответил Драко. — Отец захотел посмотреть, как обстоят дела на моём производстве. Но когда мы уже собрались уходить, он внезапно просто упал на пол. Как я ни старался, привести его в чувство не мог. Тогда я переместил его в больницу. Там целитель сказал, что это какое-то заклинание, но рассказывать мне ничего не стал.
— Не стал? — переспросила я.
— Не стал, — повторил Драко. — Только я не совсем понял почему: то ли он не знает, что с отцом, то ли он просто не стал рассказывать это мне. Может быть, тебе он что-то расскажет.
— Да, конечно, — опомнилась я. — Я сейчас, только возьму кое-что с собой.
Оказавшись в спальне, я позволила себе несколько раз всхлипнуть. Не сделай я этого, не знаю, смогла бы я сдержаться в больнице. Успокоившись и приведя себя в порядок, я уже взялась за ручку двери, чтобы открыть её.
— Ну что, теперь вы мне поверили? — раздался за моей спиной знакомый голос.
Я повернулась и увидела у противоположной стены сэра Генри.
— Идите к чёрту! — с яростью выплеснула я свой страх за Люциуса и вышла, громко хлопнув дверью.
В больнице меня встретил целитель Макдафф.
— Похоже, что вы стали семейным колдомедиком Малфоев, — чувствуя, что ещё немного — и я потеряю контроль над собой, попыталась пошутить я. — Надеюсь, Люциус не скупится на оплату ваших услуг?
— С того раза, когда вы оказались здесь во время вашей первой беременности, мистер Малфой значительно увеличил пожертвования больнице. Благодаря этому жалованье всему персоналу было повышено, и мне в том числе. Отдельно же оплачивать мои услуги не нужно — и об этом мы изначально договорились с вашим мужем.
Я кивнула: о почти фанатичной преданности целителя своему делу в магическом обществе только что легенды не слагались. Глубоко вздохнув, я, наконец, спросила:
— Вы можете мне объяснить, что с Люциусом? Драко сказал, что вы...
— Видите ли, миссис Малфой, — поняв меня с полуслова, ответил Макдафф, — иногда бывают обстоятельства, когда мы сообщаем о состоянии пациента сначала супругу и только потом — родителям или детям. На мой взгляд, сейчас именно такой случай.
Я оглянулась: за нашим недолгим разговором мы оказались довольно далеко от входной двери; Драко же, насколько я поняла, специально немного отстал.
— Всё так плохо? — снова повернулась я к колдомедику.
— Видите ли... Я никогда не встречался ни с чем подобным. До вашего прихода я пересмотрел всё, что только смог, но не нашёл никаких упоминаний о чём-то похожем.
— Но что-то же вы предполагаете? — помолчав, чтобы справиться с нахлынувшей паникой, спросила я.
— Единственное, что я могу вам с уверенностью сказать — это не просто темномагическое заклинание, а проклятье. Ваш муж не раз помогал нам с такого рода заклинаниями. Но, честно говоря, я сомневаюсь, что в подобном случае сумел бы помочь даже он. Миссис Малфой, вы очень бледны...
— Прошу вас, продолжайте, — справившись с собой, сказала я. — Почему вы считаете, что Люциус не смог бы помочь вам?
— Не уверен, что совершенно буду прав, но единственное, что я могу предположить — это родовое проклятье. Родовое проклятье... — повторил целитель и вздохнул. — Такие заклинания не предусматривают контрзаклинаний. Если это действительно оно, то я бессилен что-либо сделать.
Я с силой закусила губу, чтобы удержать возглас отчаянья.
— Он обречён? — спросила я и сама поразилась своему тону: настолько спокойным он был.
— Боюсь, что да, миссис Малфой.
После недолгого молчания я задала вопрос, ответа на который боялась больше всего:
— И... сколько времени у нас осталось?
— Если динамика не изменится, то месяц. Может быть, полтора.
— Так мало? — с отчаяньем прошептала я.
— Мне очень жаль, миссис Малфой. Разумеется, я постараюсь найти какую-нибудь информацию, как помочь вашему мужу. Но, боюсь, вероятность этого ничтожно мала, поэтому обнадёживать вас напрасно я не хочу.
Я кивнула в знак признательности.
— Могу я навестить Люциуса? — спросила я.
— Разумеется. Если хотите, в палате мистера Малфоя члены семьи могут находиться круглосуточно. Единственная просьба — чтобы одновременно не было слишком много посетителей. Я распоряжусь, чтобы вас проводили.
— Благодарю, — отказалась я от его предложения. — Но Драко, думаю, сможет проводить меня.
— Как вам будет угодно, — ответил целитель и попрощался.
В палате я села в кресло рядом с кроватью Люциуса и долго молча глядела на него. Знаю, что мой гордый муж вряд ли захотел бы, чтобы я видела его в таком состоянии. Но находиться где-то ещё тогда для меня было равнозначно преступлению.
— Грейнджер, — нарушил тишину стоявший у окна Драко. — Возникли кое-какие проблемы. Отцу стало плохо на глазах у свидетелей, да и в больнице нас многие видели. Не сегодня — так завтра о произошедшем узнают все вокруг. Думаю, Нику и Ливи об отце должны рассказать мы.
Всё так же не отрывая взгляда от Люциуса, я согласно кивнула.
— Тогда я попрошу у МакГонагалл разрешение забрать детей из школы до понедельника. Сейчас вернусь домой, а потом отправлюсь в Хогвартс. Как только я заберу Ника и Оливию, мы придём.
Пару минут я обдумывала предложение Драко. С одной стороны, Люциус ни за что не разрешил бы детям видеть его беспомощным, с другой — если сэр Генри ошибается и тот способ, который он считал единственной возможностью помочь моему мужу, не подействует, то Николас и Оливия могут и не увидеть отца живым. Поэтому я снова кивнула.
— Пусть Астория присмотрит за Патрисией. Я останусь здесь, — сказала я. — Сегодня будет, наверное, уже поздно, поэтому приходите завтра.
Согласившись со мной, Драко попрощался.
Когда он ушёл, я взяла руку Люциуса и прижала его ладонь к своей щеке, а через какое-то время пересела из кресла на кровать и, обняв мужа, положила голову ему на грудь.
Весь вечер я могла думать только о том, насколько большое место стал занимать Люциус в моей жизни. Насколько всё-таки могут быть непредсказуемы повороты судьбы! Нас разделяло всё, что только может разделять двух людей, когда мы вынуждены были заключить брак, и это продолжалось много лет. Но странное дело — сейчас я не могла уже и вспомнить тех чувств. Я помнила, что ненавидела и боялась Люциуса. Я помнила, что такое было, — но как это было, я вспомнить не могла. Кто бы мог подумать, что при всех наших противоречиях Люциус откроется мне — мне! — с другой, лучшей стороны. Кто бы мог подумать, что те его качества, которые до нашего брака вызывали во мне если не ненависть и презрение, то насмешку, как член его семьи я признаю самым лучшим, что в нём было. Особенно его стремление контролировать окружающих и принимать за них решения. Потому что видит бог, даже когда он меня ненавидел, во всём, что не касалось нашего противостояния, решения, которые он принимал, были не самыми худшими для меня — Люциус всегда учитывал мои интересы. Вспомнить хотя бы такую мелочь, как мой страх оказаться на публике после того, как стало известно о нашем браке: тогда мы отправились на приём всего за пять минут до его начала — Люциус максимально, насколько позволяли правила приличия, сократил время моего пребывания в обществе. Я поймала себя на мысли, что Люциус избаловал меня. Да-да, избаловал. Перебирая в памяти всё, что произошло в моей жизни, последнее своё самостоятельное решение, которое я смогла вспомнить, было решение защитить Люциуса от заклинаний моих друзей на нашей свадьбе. А дальше... Когда я сталкивалась с проблемой — по-настоящему трудной проблемой — Люциус словно играючи избавлял меня от неё. Сейчас я знаю, насколько непросто давался ему каждый такой широкий жест по отношению ко мне. Но я была его женой, и одного этого было достаточно, чтобы он поддерживал меня. Поэтому можете себе представить, как изменилось его поведение, когда из жены, которую он не выбирал, я превратилась в любимую женщину. Да, он избаловал меня. При таком отношении я просто отвыкла принимать важные решения — ведь до этого за меня их принимал Люциус.
Но подействовавшее проклятье всё изменило: отныне все решения относительно моей жизни мне снова придётся принимать самой. И первое из них — это решение оставить Люциуса. Разумеется, я не позволила бы ему умереть, и если необходимость покинуть его давала даже призрачный шанс спасти моего мужа, я этот шанс упускать не собиралась — это я поняла в тот миг, как услышала о родовом проклятье из уст целителя.
— Грейнджер! — раздался над моим ухом голос Драко, и я почувствовала, как кто-то потряс меня за плечо.
Не сразу я поняла, где нахожусь, когда подняла голову и посмотрела на него.
— Грейнджер, уже утро, — продолжал между тем Драко. — Ты хотела, чтобы дети пришли утром. Я пока не пустил их, на случай, если тебе нужно привести себя в порядок.
— Спасибо, — рассеянно поблагодарила я. За своими размышлениями я не заметила, как заснула, прижавшись к груди Люциуса, и проспала так всю ночь.
Видеть, как дети сдерживают слёзы, оказалось тяжелее, чем я предполагала. Отцовские уроки поведения не прошли для них бесследно, и сейчас, войдя в палату Люциуса, двойняшки молча расположились возле его кровати. Оливия присела на край, положила ладонь на руку Люциуса и низко наклонила голову, а Николас встал в ногах, глядя на отца. Я заметила, как крепко он сжал челюсти — совсем так, как это делал Люциус. И только когда дети повернулись ко мне, я увидела, как блестят их глаза.
Обняв двойняшек, я тихонько шепнула им:
— Всё будет хорошо.
Вернувшись домой, я решила отложить разговор с призраком Генри Малфоя до вечера. Я попыталась заняться повседневными делами, но мысли упорно возвращались к Люциусу. От них меня не смогла отвлечь даже младшая дочь, которая настойчиво требовала, чтобы я с ней играла. Двойняшки, словно чувствуя, насколько мне тяжело, позвали её погулять в парк и заняли игрой, а я села на скамью и наблюдала за ними.
— О чём думаешь, Грейнджер? — спросил Драко, остановившись возле меня.
Я молча пододвинулась, освобождая место рядом на скамье.
— Ты мне так и не рассказала, что сказал целитель, — сев, продолжил он.
Не сумев сдержать рыдания, я всхлипнула и прижала ко рту ладони.
— Всё так плохо? — прежде чем задать вопрос, Драко сделал небольшую паузу, но справиться с волнением ему не удалось: лёгкую дрожь в его голосе я всё же уловила.
Я не ответила, только кивнула. Некоторое время мы провели в молчании.
— Драко! — Поддавшись внезапному порыву, я повернулась к Малфою и вцепилась в его рукав. — Ты мне это уже обещал однажды, но пообещай снова. Если со мной что-нибудь случится, ты не оставишь Николаса, Оливию и Патрисию. Пообещай, что будешь всегда заботиться о них. И ещё о Мелиссе — если есть кто-то, кому я могу спокойно доверить Мелиссу, то это ты.
— Грейнджер, что ты такое говоришь? — повернулся ко мне Драко. — Ты что задумала?
— Не задумала, — покачала я головой, отпуская его рукав и вновь садясь прямо. — Тебе я лгать не буду: дела у Люциуса обстоят не лучшим образом. И если он умрёт... Как бы пафосно это не звучало, но мне кажется, что я умираю вместе с ним. Я просто хочу быть уверена, что о тех, кого я люблю, есть кому позаботиться. — Мне удалось довольно убедительно сказать это — наверное потому, что мои слова не были совсем ложью.
— Обещаю, — просто ответил Драко и, испытующе глядя на меня, добавил: — Но, может быть, всё ещё обойдётся.
— Я надеюсь, — слабо улыбнулась я.
Вечер неумолимо приближался. Уложив Патрисию спать и дождавшись, пока она заснёт, я с тяжёлым сердцем зашла в спальню и позвала:
— Сэр Генри!
читать дальше— Мадам? — окликнул меня призрак.
— Прошу вас, продолжайте, сэр, — справившись с собой, сказала я. Мне очень хотелось спросить, почему он так уверен в том, что Люциус проклят, но задала я совсем другой вопрос: — Что произошло дальше?
Уголок губ Генри Малфоя едва заметно дёрнулся — совсем как у Люциуса и Драко. Насколько я могла судить, подобная мимика в данном случае означала одобрение.
— Возможно, я не очень понятно объяснил. Проклятье моего отца таково, что пало не только на меня, но и на любого члена семьи Малфоев, который захотел связать свою жизнь с магглом или магглорождённым волшебником. Когда я узнал об этом... Не скажу, что я пожалел о том, что полюбил Гвинет. Если и было в моей жизни что-то, о чём я никогда ни за что не пожалел бы — так это моё чувство к ней. Не скажу я и того, что испытал чувство вины за то, что из-за меня жертвой проклятья мог стать один из моих потомков. Но всё же такой участи ни для кого из будущих Малфоев я не хотел. И так получилось, что это было последним, что я пожелал в своей человеческой жизни. Наверное, поэтому я и стал призраком.
— Я слышала, что призраками становятся те волшебники, которые побоялись отправиться в потусторонний мир, — нерешительно сказала я. Подсознательно я старалась использовать малейшую возможность отсрочить разговор об участи Люциуса.
— Возможно, — пожал плечами призрак. — Не могу ни утверждать этого, ни отрицать, поскольку с другими привидениями я никогда не общался. Сам я склонен думать, что застрял между двух миров, чтобы предостеречь от проклятья моих потомков.
— Не общались? — изумлённо посмотрела я на него. — Но, сэр, восемьсот лет! Вы не общались с душами умерших, с живыми людьми тоже — как же вы выдержали столько времени?
Малфой презрительно усмехнулся:
— Откровенно говоря, эти восемьсот лет показались мне крайне скучными. А если говорить совершенно откровенно, то я так и не смог полюбить детей, которых родила мне моя жена. Я старался быть хорошим отцом, я заботился о них, я делал всё возможное, чтобы они ни в чём не нуждались — но я так и не смог полюбить их. Поэтому меня мало интересовало, что происходит с моими детьми, внуками и правнуками — ведь в них не было и частички Гвинет. Я наблюдал со стороны, что происходит в их жизнях — но никогда не хотел общаться с кем-то из них. Однако когда я понял, что проклятье снова начало действовать, я решил поговорить с вами. Я вижу, вы мне не верите, — заметил он.
— Простите, но нет, сэр. — Я, наконец, смогла мысленно составить список фактов, которые не вписывались в теорию сэра Генри о проклятье его отца. — Слишком многое противоречит вашим словам.
— Скажите мне, что именно. Поверьте, я опровергну все ваши сомнения.
Я помолчала, собираясь с мыслями, а потом привела первый довод:
— Первое и самое главное — мы с Люциусом женаты много лет. Неужели проклятье, если оно и в самом деле существует, не подействовало раньше?
— Разве я недостаточно ясно выразился? — удивился сэр Генри. — Для того, чтобы оно начало действовать, нужно не заключение брака как такового. Вы могли бы прожить ещё много лет и так не узнать, что проклятие существует. Вы оба могли бы даже любить друг друга. Но вы не должны были знать, что ваше чувство взаимно.
При этих словах я почувствовала горечь: прошло не так много времени, чтобы я успела забыть, какая жизнь ждала бы меня, не узнай я о любви мужа.
— Вы хотите сказать... — начала я.
— Да, я видел, как ваш муж делал ту надпись на гобелене. Поначалу я думал, что проклятье начнёт действовать после этого. Но время шло, а с моим правнуком ничего не происходило.
— С ним что-то должно было произойти? — прервала я его.
— Да, — сделав едва заметную паузу, ответил сэр Генри. — Неожиданная кровопотеря.
— У Люциуса шла кровь?
— Да, — кивнул он. — Носом. На следующее утро после того, как вы поняли, что надпись сделал он. Когда это случилось, вы ещё спали.
— Ну хорошо, мне о такой мелочи Люциус, конечно, говорить бы не стал. Но если кровотечение — признак действия заклинания, сам-то он не мог не обратить на это внимание!
— Во-первых, мадам, это случилось всего один раз. Во-вторых, — тон сэра Генри стал едким, — если бы проклятья имели признаки, по которым люди могли определить, что они прокляты, такие заклинания вообще перестали бы применяться. Нет, ваш муж не смог бы понять, что стал жертвой заклинания. Понять смог я — потому что то же самое произошло со мной. О том, что это первый признак проклятья, рассказал мне отец.
— Значит, проклятье начало действовать...
— ...в тот миг, когда вы поняли, что надпись сделал ваш муж, — закончил призрак мою мысль.
— Но наш брак был заключён по велению магии! — на секунду поддавшись панике, воскликнула я.
— Я знаю, — пожал плечами Малфой.
— Раз вы знаете об этом, то наверняка знаете и о том, что именно этот поступок моего мужа, если отбросить все его последствия, и стал решением той задачи, ради которой заключался наш брак.
— Верно, мадам, — покачал головой призрак. — Но, став решением одной магической задачи, этот же поступок послужил толчком к возникновению другой.
— Это произошло больше полутора лет назад!
— И что из этого следует? — усмехнулся сэр Генри. — Вы были беременны, мадам. Благодаря этому обстоятельству проклятье начало действовать позже. Но всё же начало.
— Беременность Гвинет не отсрочила действие проклятья по отношению к вам, сэр, — сделала я не очень честный выпад.
На лицо сэра Генри набежала тень, но тут же исчезла.
— Потому, мадам, — не рассердившись, ответил он, — что Гвинет не была моей женой. Вы же, несмотря на ваше происхождение, являетесь законной женой моего правнука. Вы носили в своём чреве продолжателя рода, и проклятье не начало действовать до тех пор, пока ребёнок нуждался в вас.
Поражённая, я застыла. Где-то на краю моего сознания я впервые согласилась признать логичность всех утверждений призрака.
— Грудное молоко, — выдохнула я.
— Нет, всё-таки вы умны, — сэр Генри снова сделал в мою сторону едва заметный полупоклон. — Да, пока вы кормили ребёнка, он нуждался в вас. Как только вы не смогли этого делать, нужда в вас отпала.
— Значит, ваш отец считал, что материнская любовь, забота и ласка — это не то, в чём нуждается ребёнок? Даже в младенчестве?
— Мой отец вообще считал, что женщины нужны лишь для рождения детей и согревания постели. Моя жена после моей смерти была совсем отстранена от воспитания детей. Этим занимался мой отец.
— Просто удивительно, что при таком воспитании в вашем роду Люциус и Драко всё-таки научились любить, — пробормотала я и уже громче сказала: — Очевидно, вы можете ответить на все мои вопросы?
— Скорее всего, да, мадам. У меня было много времени, чтобы всё обдумать.
— Я хочу поговорить об этом с мужем, — сказала я.
— Вы всё ещё ненавидите его? — спросил он. — Настолько, что готовы его убить?
— Нет, конечно! — возмутилась я. — Как вы могли об этом подумать!
— Если вы расскажете о проклятье мужу, то он умрёт. А так у вас есть шанс его спасти.
Догадываясь, в чём заключается этот шанс, я закусила губу и не сказала ни слова, лишь вопросительно посмотрела на призрака.
— Вы правильно поняли, мадам, — ответил он. — Вы должны оставить мужа. И он не должен ничего знать о том, что произошло, почему вы покинули его. Ничего совершенно.
Я закрыла лицо руками. Не знаю, сколько времени прошло в молчании. Одна часть моего сознания кричала, что это несправедливо — неужели после стольких лет противостояния мы с Люциусом не заслужили немного если не счастья, то хотя бы покоя? А другая часть настойчиво шептала: у моей сказки был слишком счастливый конец, в жизни такого не бывает.
— Вы всё-таки не верите мне, — сказал сэр Генри, когда я подняла голову и посмотрела на него. — Скоро вы убедитесь, что я прав. И когда поверите в это, просто позовите меня.
И призрак удалился сквозь стену.
* * *
Генри Малфой был неправ. Я не верила не тому, что он сказал. Скорее, отчаянно боялась, что если я поверю, что Люциус проклят, так оно и произойдёт на самом деле.
Тревожить мужа я ни в коем случае не хотела: если верить словам призрака, от того, что Люциус узнал бы о проклятье (если, конечно, оно и в самом деле существовало), ничего не изменилось бы — я в любом случае не смогла бы помочь ему, а ему грозила смерть. Поэтому я старалась вести себя непринуждённо. Мне казалось, что мне это удавалось, но, видимо, недостаточно хорошо, потому что время от времени я ловила на себе внимательный взгляд мужа. Как только я это замечала, я как можно ласковее улыбалась Люциусу и в ответ видела, как уголок его губ едва заметно дёргался — не вниз, что обычно означало насмешку, а вверх — что должно было означать ответную улыбку.
Если же мы были наедине, то я подходила и обнимала его. Мне всегда казалось, что в его объятиях моя неуверенность, если она владела мной, словно исчезает. Взамен неё появлялось чувство, что всё в моей жизни сложится замечательно. А после того разговора с сэром Генри мне казалось, что только это чувство и даёт мне силы.
— Да что с тобой? — наконец, спросил Люциус, когда я по обыкновению, лёжа в постели, крепко обняла его, словно могла таким образом стать с ним единым целым.
— Я люблю тебя, — ответила я.
— Я знаю, — как обычно, с лёгкой необидной усмешкой ответил Люциус.
Сев и повернувшись к нему лицом, я некоторое время смотрела на него, а потом покачала головой:
— Ты не понимаешь. Я люблю тебя.
— Это ты не понимаешь, милая, — всё так же насмешливо ответил мне Люциус. — Я знаю это.
Втайне от мужа я перечитала всё, что имелось в библиотеке Малфой-мэнора об Арманде Малфое и его сыне, но никакого упоминания о наложенном проклятье не нашла. Постаралась я найти и какие-нибудь сведения, что подобные заклинания когда-нибудь применялись в истории магического мира или хотя бы то, что они принципиально возможны — но и это мне не удалось. Проклятье было наложено на род, значит, оно должно было относиться к родовым. Но все родовые заклинания Малфоев были записаны в одной-единственной книге, которую я заучила почти наизусть, хоть никогда и не смогла бы применить эти знания на практике. А если проклятие было темномагическим, то искать о нём что-то можно было даже не пытаться. В открытом доступе в библиотеках таких книг быть не могло. И вряд ли в Малфой-мэноре после войны сохранилось хоть что-то, что имело бы отношение к тёмной магии, а если даже Люциусу что-то и удалось припрятать, то о местонахождении этого знал только он. Один раз я попыталась поговорить о проклятье с Гарри, но его отвлекли просьбой помочь в доме, а больше возможности заговорить с ним на эту тему, не вызывая излишнего любопытства окружающих, мне не представилось. Обратиться же кому-либо ещё, не привлекая внимания Люциуса, было практически невозможно — если учитывать, что информаторы у него были во всех слоях магического общества, о моём интересе к темномагическим заклинаниям он узнал бы раньше, чем я получила бы ответ на первый вопрос. А то, что за сведениями о тёмной магии я обратилась не к мужу, а к постороннему человеку, насторожило бы его ещё больше.
Поначалу я осторожно, чтобы ненароком не вызвать беспокойство Люциуса, наблюдала за ним. Однако с мужем было всё в порядке, и постепенно моя тревога улеглась.
Но однажды в субботу Драко, который в этот день вместе с отцом отправился в Косой переулок, вернулся домой неожиданно скоро.
— Ты только не волнуйся, Грейнджер, — сказал он мне, когда я, узнав от Лонки, что он хочет видеть меня, пришла в библиотеку. — Просто у меня не очень хорошие новости. Отец в больнице Святого Мунго. Грейнджер!
Я покачнулась и начала оседать на пол. Оказавшийся рядом Драко подхватил меня и усадил на диван.
— Вот уж не думал, что это так подействует на тебя, — сказал он, протягивая мне стакан с водой.
— Что с ним? — сделав глоток, хрипло прошептала я.
— Пока не знаю, — ответил Драко. — Отец захотел посмотреть, как обстоят дела на моём производстве. Но когда мы уже собрались уходить, он внезапно просто упал на пол. Как я ни старался, привести его в чувство не мог. Тогда я переместил его в больницу. Там целитель сказал, что это какое-то заклинание, но рассказывать мне ничего не стал.
— Не стал? — переспросила я.
— Не стал, — повторил Драко. — Только я не совсем понял почему: то ли он не знает, что с отцом, то ли он просто не стал рассказывать это мне. Может быть, тебе он что-то расскажет.
— Да, конечно, — опомнилась я. — Я сейчас, только возьму кое-что с собой.
Оказавшись в спальне, я позволила себе несколько раз всхлипнуть. Не сделай я этого, не знаю, смогла бы я сдержаться в больнице. Успокоившись и приведя себя в порядок, я уже взялась за ручку двери, чтобы открыть её.
— Ну что, теперь вы мне поверили? — раздался за моей спиной знакомый голос.
Я повернулась и увидела у противоположной стены сэра Генри.
— Идите к чёрту! — с яростью выплеснула я свой страх за Люциуса и вышла, громко хлопнув дверью.
* * *
В больнице меня встретил целитель Макдафф.
— Похоже, что вы стали семейным колдомедиком Малфоев, — чувствуя, что ещё немного — и я потеряю контроль над собой, попыталась пошутить я. — Надеюсь, Люциус не скупится на оплату ваших услуг?
— С того раза, когда вы оказались здесь во время вашей первой беременности, мистер Малфой значительно увеличил пожертвования больнице. Благодаря этому жалованье всему персоналу было повышено, и мне в том числе. Отдельно же оплачивать мои услуги не нужно — и об этом мы изначально договорились с вашим мужем.
Я кивнула: о почти фанатичной преданности целителя своему делу в магическом обществе только что легенды не слагались. Глубоко вздохнув, я, наконец, спросила:
— Вы можете мне объяснить, что с Люциусом? Драко сказал, что вы...
— Видите ли, миссис Малфой, — поняв меня с полуслова, ответил Макдафф, — иногда бывают обстоятельства, когда мы сообщаем о состоянии пациента сначала супругу и только потом — родителям или детям. На мой взгляд, сейчас именно такой случай.
Я оглянулась: за нашим недолгим разговором мы оказались довольно далеко от входной двери; Драко же, насколько я поняла, специально немного отстал.
— Всё так плохо? — снова повернулась я к колдомедику.
— Видите ли... Я никогда не встречался ни с чем подобным. До вашего прихода я пересмотрел всё, что только смог, но не нашёл никаких упоминаний о чём-то похожем.
— Но что-то же вы предполагаете? — помолчав, чтобы справиться с нахлынувшей паникой, спросила я.
— Единственное, что я могу вам с уверенностью сказать — это не просто темномагическое заклинание, а проклятье. Ваш муж не раз помогал нам с такого рода заклинаниями. Но, честно говоря, я сомневаюсь, что в подобном случае сумел бы помочь даже он. Миссис Малфой, вы очень бледны...
— Прошу вас, продолжайте, — справившись с собой, сказала я. — Почему вы считаете, что Люциус не смог бы помочь вам?
— Не уверен, что совершенно буду прав, но единственное, что я могу предположить — это родовое проклятье. Родовое проклятье... — повторил целитель и вздохнул. — Такие заклинания не предусматривают контрзаклинаний. Если это действительно оно, то я бессилен что-либо сделать.
Я с силой закусила губу, чтобы удержать возглас отчаянья.
— Он обречён? — спросила я и сама поразилась своему тону: настолько спокойным он был.
— Боюсь, что да, миссис Малфой.
После недолгого молчания я задала вопрос, ответа на который боялась больше всего:
— И... сколько времени у нас осталось?
— Если динамика не изменится, то месяц. Может быть, полтора.
— Так мало? — с отчаяньем прошептала я.
— Мне очень жаль, миссис Малфой. Разумеется, я постараюсь найти какую-нибудь информацию, как помочь вашему мужу. Но, боюсь, вероятность этого ничтожно мала, поэтому обнадёживать вас напрасно я не хочу.
Я кивнула в знак признательности.
— Могу я навестить Люциуса? — спросила я.
— Разумеется. Если хотите, в палате мистера Малфоя члены семьи могут находиться круглосуточно. Единственная просьба — чтобы одновременно не было слишком много посетителей. Я распоряжусь, чтобы вас проводили.
— Благодарю, — отказалась я от его предложения. — Но Драко, думаю, сможет проводить меня.
— Как вам будет угодно, — ответил целитель и попрощался.
* * *
В палате я села в кресло рядом с кроватью Люциуса и долго молча глядела на него. Знаю, что мой гордый муж вряд ли захотел бы, чтобы я видела его в таком состоянии. Но находиться где-то ещё тогда для меня было равнозначно преступлению.
— Грейнджер, — нарушил тишину стоявший у окна Драко. — Возникли кое-какие проблемы. Отцу стало плохо на глазах у свидетелей, да и в больнице нас многие видели. Не сегодня — так завтра о произошедшем узнают все вокруг. Думаю, Нику и Ливи об отце должны рассказать мы.
Всё так же не отрывая взгляда от Люциуса, я согласно кивнула.
— Тогда я попрошу у МакГонагалл разрешение забрать детей из школы до понедельника. Сейчас вернусь домой, а потом отправлюсь в Хогвартс. Как только я заберу Ника и Оливию, мы придём.
Пару минут я обдумывала предложение Драко. С одной стороны, Люциус ни за что не разрешил бы детям видеть его беспомощным, с другой — если сэр Генри ошибается и тот способ, который он считал единственной возможностью помочь моему мужу, не подействует, то Николас и Оливия могут и не увидеть отца живым. Поэтому я снова кивнула.
— Пусть Астория присмотрит за Патрисией. Я останусь здесь, — сказала я. — Сегодня будет, наверное, уже поздно, поэтому приходите завтра.
Согласившись со мной, Драко попрощался.
Когда он ушёл, я взяла руку Люциуса и прижала его ладонь к своей щеке, а через какое-то время пересела из кресла на кровать и, обняв мужа, положила голову ему на грудь.
Весь вечер я могла думать только о том, насколько большое место стал занимать Люциус в моей жизни. Насколько всё-таки могут быть непредсказуемы повороты судьбы! Нас разделяло всё, что только может разделять двух людей, когда мы вынуждены были заключить брак, и это продолжалось много лет. Но странное дело — сейчас я не могла уже и вспомнить тех чувств. Я помнила, что ненавидела и боялась Люциуса. Я помнила, что такое было, — но как это было, я вспомнить не могла. Кто бы мог подумать, что при всех наших противоречиях Люциус откроется мне — мне! — с другой, лучшей стороны. Кто бы мог подумать, что те его качества, которые до нашего брака вызывали во мне если не ненависть и презрение, то насмешку, как член его семьи я признаю самым лучшим, что в нём было. Особенно его стремление контролировать окружающих и принимать за них решения. Потому что видит бог, даже когда он меня ненавидел, во всём, что не касалось нашего противостояния, решения, которые он принимал, были не самыми худшими для меня — Люциус всегда учитывал мои интересы. Вспомнить хотя бы такую мелочь, как мой страх оказаться на публике после того, как стало известно о нашем браке: тогда мы отправились на приём всего за пять минут до его начала — Люциус максимально, насколько позволяли правила приличия, сократил время моего пребывания в обществе. Я поймала себя на мысли, что Люциус избаловал меня. Да-да, избаловал. Перебирая в памяти всё, что произошло в моей жизни, последнее своё самостоятельное решение, которое я смогла вспомнить, было решение защитить Люциуса от заклинаний моих друзей на нашей свадьбе. А дальше... Когда я сталкивалась с проблемой — по-настоящему трудной проблемой — Люциус словно играючи избавлял меня от неё. Сейчас я знаю, насколько непросто давался ему каждый такой широкий жест по отношению ко мне. Но я была его женой, и одного этого было достаточно, чтобы он поддерживал меня. Поэтому можете себе представить, как изменилось его поведение, когда из жены, которую он не выбирал, я превратилась в любимую женщину. Да, он избаловал меня. При таком отношении я просто отвыкла принимать важные решения — ведь до этого за меня их принимал Люциус.
Но подействовавшее проклятье всё изменило: отныне все решения относительно моей жизни мне снова придётся принимать самой. И первое из них — это решение оставить Люциуса. Разумеется, я не позволила бы ему умереть, и если необходимость покинуть его давала даже призрачный шанс спасти моего мужа, я этот шанс упускать не собиралась — это я поняла в тот миг, как услышала о родовом проклятье из уст целителя.
— Грейнджер! — раздался над моим ухом голос Драко, и я почувствовала, как кто-то потряс меня за плечо.
Не сразу я поняла, где нахожусь, когда подняла голову и посмотрела на него.
— Грейнджер, уже утро, — продолжал между тем Драко. — Ты хотела, чтобы дети пришли утром. Я пока не пустил их, на случай, если тебе нужно привести себя в порядок.
— Спасибо, — рассеянно поблагодарила я. За своими размышлениями я не заметила, как заснула, прижавшись к груди Люциуса, и проспала так всю ночь.
Видеть, как дети сдерживают слёзы, оказалось тяжелее, чем я предполагала. Отцовские уроки поведения не прошли для них бесследно, и сейчас, войдя в палату Люциуса, двойняшки молча расположились возле его кровати. Оливия присела на край, положила ладонь на руку Люциуса и низко наклонила голову, а Николас встал в ногах, глядя на отца. Я заметила, как крепко он сжал челюсти — совсем так, как это делал Люциус. И только когда дети повернулись ко мне, я увидела, как блестят их глаза.
Обняв двойняшек, я тихонько шепнула им:
— Всё будет хорошо.
Вернувшись домой, я решила отложить разговор с призраком Генри Малфоя до вечера. Я попыталась заняться повседневными делами, но мысли упорно возвращались к Люциусу. От них меня не смогла отвлечь даже младшая дочь, которая настойчиво требовала, чтобы я с ней играла. Двойняшки, словно чувствуя, насколько мне тяжело, позвали её погулять в парк и заняли игрой, а я села на скамью и наблюдала за ними.
— О чём думаешь, Грейнджер? — спросил Драко, остановившись возле меня.
Я молча пододвинулась, освобождая место рядом на скамье.
— Ты мне так и не рассказала, что сказал целитель, — сев, продолжил он.
Не сумев сдержать рыдания, я всхлипнула и прижала ко рту ладони.
— Всё так плохо? — прежде чем задать вопрос, Драко сделал небольшую паузу, но справиться с волнением ему не удалось: лёгкую дрожь в его голосе я всё же уловила.
Я не ответила, только кивнула. Некоторое время мы провели в молчании.
— Драко! — Поддавшись внезапному порыву, я повернулась к Малфою и вцепилась в его рукав. — Ты мне это уже обещал однажды, но пообещай снова. Если со мной что-нибудь случится, ты не оставишь Николаса, Оливию и Патрисию. Пообещай, что будешь всегда заботиться о них. И ещё о Мелиссе — если есть кто-то, кому я могу спокойно доверить Мелиссу, то это ты.
— Грейнджер, что ты такое говоришь? — повернулся ко мне Драко. — Ты что задумала?
— Не задумала, — покачала я головой, отпуская его рукав и вновь садясь прямо. — Тебе я лгать не буду: дела у Люциуса обстоят не лучшим образом. И если он умрёт... Как бы пафосно это не звучало, но мне кажется, что я умираю вместе с ним. Я просто хочу быть уверена, что о тех, кого я люблю, есть кому позаботиться. — Мне удалось довольно убедительно сказать это — наверное потому, что мои слова не были совсем ложью.
— Обещаю, — просто ответил Драко и, испытующе глядя на меня, добавил: — Но, может быть, всё ещё обойдётся.
— Я надеюсь, — слабо улыбнулась я.
Вечер неумолимо приближался. Уложив Патрисию спать и дождавшись, пока она заснёт, я с тяжёлым сердцем зашла в спальню и позвала:
— Сэр Генри!
вторник, 21 января 2014
среда, 08 января 2014
Глава вторая
Первый раз тревожный сон я увидела в Рождество и на протяжении нескольких недель видела его каждую ночь. Причем содержание этого сна, проснувшись, я вспомнить не могла — от него оставалось только ощущение неотвратимо приближающейся беды. Разумеется, на моём поведении это не могло не сказаться. Люциус ничего не спрашивал, но время от времени я замечала, как внимательно он смотрит на меня. Однако каждый раз, когда я собиралась поговорить с ним, словно кто-то невидимый накладывал на меня силенцио — я не могла, просто не могла вымолвить ни слова об этом сне. Тогда я стала следить за своим поведением и вести себя непринуждённо, чтобы Люциус лишний раз не беспокоился.
читать дальшеПоначалу мне снился какой-то знакомый предмет. Что это было — понять я не могла. Но с каждым разом сон становился всё отчётливее, и примерно через месяц я смогла понять, что снится мне гобелен с родословной Малфоев. А ещё через пару недель я смогла разобрать, какую именно его часть я вижу во сне.
На следующий же день я, не привлекая к себе внимания домашних, осмотрела гобелен — однако на том месте, которое мне снилось, был только фон.
Несколько дней я раздумывала, что это может значить. Каждую ночь во сне мне открывались всё новые подробности, поэтому я была почти уверена, что на этой части гобелена что-то выткано. Правда, чтобы проверить это, нужно было дождаться момента, когда в доме не будет ни Люциуса, ни Астории, ни Драко.
В скором времени такой момент наступил.
Подойдя к гобелену, я снова всмотрелась в него — и снова не увидела ничего необычного. Тогда я потихоньку начала водить пальцами по ткани, стараясь не пропустить ни дюйма. Не знаю, что произошло — но внезапно на том месте, которое я считала пустым, я почувствовала рельефную вышивку, а в следующий миг на ткани появилась надпись.
— А вы и в самом деле умны, — послышался за моей спиной незнакомый мужской голос. Говорил он немного странно: по-английски, но его произношение было каким-то… несовременным и с сильным французским акцентом.
Вздрогнув, я резко обернулась. С противоположной стороны галереи, прямо по воздуху ко мне приближался призрак. Первое, что я отметила — он был одет в старинную одежду: такую носили, наверное, рыцари конца раннего и, может быть, начала высокого средневековья. Однако кольчуги и прочих военных атрибутов на нём не было — только длинный кафтан, штаны и невысокие сапоги. По всей видимости, при жизни человек был довольно обеспеченным. Когда призрак подплыл ближе ко мне и я смогла различить его лицо, то вздрогнула ещё раз. Я посмотрела на гобелен, ища подтверждения своей догадке, и, найдя нужный портрет, снова перевела взгляд на привидение. Сомнений у меня не осталось: передо мной оказался призрак Генри Малфоя, сына Арманда — первого Малфоя, переселившегося в Британию вместе с Вильгельмом Завоевателем.
— Сэр Генри? — спросила я.
— Действительно, умны, — усмехнулся он. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли Анри.
— Прошу вас, сэр, — глубоко вздохнув, спокойно сказала я, — вы можете мне объяснить, что всё это значит? Что происходит?
— Конечно, — всё так же насмешливо улыбаясь, ответил мне сэр Генри. — Но для начала — прочтите ту надпись, которую вы начали читать.
Я повернулась к гобелену — но на месте надписи снова был пустой фон. Я удивлённо взглянула на призрака.
— Что вы делали до того, как надпись появилась? — спросил он.
— Это семейная черта Малфоев, сэр, — сердито спросила я, вновь поворачиваясь к гобелену, — не давать прямого ответа на вопрос, а ждать, когда собеседник сам догадается?
— По-видимому, да, раз вас она так раздражает, — самодовольно-язвительно ответил мне сэр Генри.
— Ваш правнук достиг в этом совершенства, — пробормотала я, водя пальцами по ткани. — Максимилиан, — прочитала я, когда надпись появилась вновь. А увидев, что от этого имени тянется тонкая ниточка к портрету самого сэра Генри, обернулась к привидению и выдохнула потрясённо: — Это ваш сын? Но почему? Почему не видно надписи? И вы, сэр? Сколько я здесь живу…
— Слишком много вопросов, причём сразу, — поморщился призрак. — Я отвечу на каждый, можете не сомневаться. Но только там, где нашу беседу не смогут услышать.
— Кабинет Люциуса? Библиотека? — предложила я.
— Нет, — покачал головой Генри. — Там в любой момент могут появиться непрошеные гости.
— Тогда ничего иного, кроме наших с мужем комнат, я предложить не могу, — немного подумав, сказала я. — Однако и там Люциус может появиться в любой момент. И если он услышит, как я в супружеской спальне разговариваю с мужчиной — он может сделать неправильные выводы, — слукавила я в попытке выяснить что-то о призраке — хотя бы то, намерен ли он встретиться с моим мужем.
— Насколько я помню, на хозяйские комнаты наложены чары, не позволяющие попасть туда кому-то, кому не позволит сам хозяин дома, — ухмыльнулся сэр Генри. — Эти чары были наложены ещё моим отцом. Так что постороннего мужчину вы не смогли бы туда привести даже при желании. Но можете не беспокоиться — я исчезну до того, как появится ваш муж. В конце концов, следить за приближением одного человека гораздо легче, чем за приближением нескольких.
— Итак, что вас интересует? — спросил меня призрак, едва я переступила порог спальни. Как и следовало ожидать, сэр Генри оказался там раньше меня.
— Располагайтесь, где вам будет удобно, — съязвила я, усаживаясь в кресло. — Для начала — я хотела бы узнать, откуда вы взялись, сэр? Сколько лет живу в Малфой-мэноре, но ни разу не слышала, чтобы в поместье обитало привидение, а вам, насколько я понимаю, не менее восьми сотен лет, сэр.
— Видите ли, мадам, я не совсем обычное привидение, — не менее язвительно ответил он.
— Да уж, и разговариваете вы со мной весьма обходительно для Малфоя из средневековья, — пробормотала я.
— Пожалуй, я расскажу вам о себе, — после довольно продолжительного молчания сказал сэр Генри. — И если после моего рассказа у вас останутся вопросы, то я отвечу вам на них.
Призрак несколько раз проплыл из одного конца комнаты в другой. Я молчала и терпеливо ждала. Наконец, он завис передо мной и начал свой рассказ:
— Как вы правильно поняли, мадам, при жизни я был сэром Анри Малфоем, сыном Армана — первого Малфоя, поселившегося на острове. Родился я здесь, после брака моего отца и моей матери, и так же, как и все мои потомки, воспитывался в ненависти к магглам и магглорождённым волшебникам. Мой отец был богат и пользовался расположением сначала короля Вильгельма Первого, а затем и его сына. Я привык к тому, что все вокруг ищут моих дружбы и внимания. Мне исполнилось двадцать пять лет, когда я встретил самую чудесную девушку на свете. Её звали Гвинет, и она была очень сильной волшебницей. Но о том, что она магглорождённая, я узнал позже. Не забывайте, мадам, что в мои времена Статута о секретности не существовало, и магический мир не был изолирован от маггловского, — предвосхитил он мой вопрос. — Поэтому узнать магглорождённого волшебника с первого взгляда, как сейчас, тогда было невозможно. Правда, к тому времени, когда это произошло, она успела завладеть всеми моими мыслями и чувствами. Понимаете, в ней я не чувствовал той фальши, которую чувствовал в тех людях, которые называли себя моими друзьями. Я уже сказал, что привык, что моей дружбы ищут — и я прекрасно понимал, что ищут не ради дружбы как таковой. Вы знаете, — усмехнулся он, — меня это даже не огорчало: отец с детства внушал мне, что у того, кто богат и обладает властью, друзей быть не может. Гвинет заставила меня усомниться в этом.
Мы собирались пожениться. Я не хотел видеть своей женой никого, кроме неё. Но я знал, что мой отец никогда не допустит этого. Тогда мы решили пойти на хитрость. Да, отец ненавидел грязнокровок, но от своей крови он никогда не отказался бы. Поэтому я сказал ему о своём намерении жениться только когда узнал, что Гвинет ждёт ребёнка. Однако своего отца я недооценил. Он согласился обеспечить безбедное существование моему сыну, но при условии, что я не женюсь на Гвинет и мой сын никогда не станет Малфоем.
Призрак замолчал.
— А дальше, сэр? — спросила я его после затянувшейся паузы. — Что было дальше?
— Я отказался, решив, что Гвинет и наш ребёнок для меня важнее. В конце концов, я был волшебником, я был, несмотря на это, воином… И я был Малфоем. Свою семью я смог бы обеспечить хоть в маггловском, хоть в магическом мире. Я мог быть рыцарем, как маггл — всё равно магические способности позволили бы мне избежать смерти и увечий, которые подстерегали неволшебников. А мог, как отец, оказывать определённые услуги сильным мира сего. Вы ведь знаете, каким образом Малфои нажили своё состояние? — Когда я согласно кивнула, он продолжил: — Однако в Британии отец вряд ли позволил бы нам жить спокойно.
— И вы решили уехать? — спросила я.
— Да, — кивнул призрак. Он помолчал, явно раздумывая о чём-то, а потом спросил: — Скажите, что вы знаете о Вильгельме Рыжем?
— Ну, насколько я помню, — ответила я после небольшой паузы, во время которой я вспоминала всё, что мне было известно о сыне Вильгельма Завоевателя, — то на протяжении всего его царствования происходили восстания. А если не считать войн с Шотландией и Уэльсом, то основной его задачей было удержать нормандское наследство своего отца…
— Верно, — одобрительно кивнул сэр Генри. По всей видимости, именно это он и хотел услышать от меня. — Король был слишком занят противоборством со своим братом Робертом, герцогом Нормандским. И это противостояние должно было сыграть на руку нам с Гвинет. Там, где правил король Англии, мы укрыться не могли — настолько сильное влияние на Вильгельма Рыжего имел мой отец. Он сумел бы добиться королевского приказа о нашей поимке. Однако даже в угоду моему отцу король вряд ли отдал бы приказ разыскивать меня за пределами королевства, тем более на территории земель, принадлежавших его брату, за которые он как раз боролся. На землях герцога Роберта мы могли чувствовать себя в безопасности. Безопасности относительной, конечно, поскольку в любой момент король мог помириться с братом и нормандскими баронами, и мой отец не замедлил бы воспользоваться этим. Ближайшим местом, где мы точно могли укрыться, была Франция. Французский король поддерживал Роберта Куртгёза, поскольку это было ему выгодно, но мир между братьями не означал мир между Англией и Францией. Мы решили отправиться во Францию. Тайком, конечно же. А если называть вещи своими именами, то решили сбежать.
Но за несколько дней до назначенного срока произошло непредвиденное. На наш дом напали. Тогда Малфой-мэнор ещё строился, был гораздо меньше по размерам и хуже защищён. Каким образом это произошло, я долгое время не мог понять, но в меня попало заклинание.
Я пробыл под действием заклинания около месяца. Когда я пришёл в себя, первое, что я сделал — встретился с Гвинет. Однако меня ждало разочарование. Гвинет сказала, что обманывала меня, что никогда меня не любила и что ребёнок, которого она ждёт — не мой. Сказала, что за то время, пока я находился в бессознательном состоянии, она вышла замуж за настоящего отца малыша и что они собираются уехать отсюда. Она вернула мне перстень, который я ей подарил — тот самый перстень, что сейчас надет на вашу руку.
Я невольно посмотрела на свою правую руку и сжала украшение пальцами левой руки.
— Люциус сказал, что он способен помочь своему владельцу в самый трудный час, — сказала я.
— Таково предание, — с грустной улыбкой подтвердил сэр Генри. — Этот перстень подарил мне отец на совершеннолетие, и это единственная вещь, которую я хотел забрать с собой из дома. За исключением золота, конечно, золота, на которое мы стали бы жить. Как видите, на кольце изображён герб моей семьи. За себя я не волновался, но для Гвинет печатка с гербом Малфоев могла бы стать неким подобием охранной грамоты, если вдруг меня не оказалось бы рядом.
— Почти такие же слова сказал Люциус, когда дарил этот перстень мне, — негромко сказала я. — И после его слов кольцо стало словно теплее.
— Неудивительно, — покачал головой призрак. — Это волшебный перстень.
— И вы поверили ей, сэр? Поверили Гвинет, что она любит другого? — вернулась я к его рассказу.
— Я не мог ей не поверить, — горько усмехнулся он. — Если учесть, что вся наша встреча происходила на глазах её мужа.
Снова наступило молчание. Я не прерывала его: нетрудно было понять, что воспоминания причиняют боль моему собеседнику, хоть он и был привидением.
— Сказать, что я был рассержен, — значит, не сказать ничего. Я был в бешенстве, — наконец продолжил он свой рассказ. — Я ушёл из её дома и уже на следующий день сделал предложение девушке из богатой магической семьи, на браке с которой настаивал отец. Всё было так, как хотел отец: пышная свадьба, на которой присутствовала вся знать и даже сам король. Через три месяца после свадьбы моя жена понесла.
— А потом вы узнали, что ребёнок, которого ждала Гвинет, был всё-таки вашим, — сказала я, когда сэр Генри снова замолчал.
— Верно, — ответил он. — Я стоял возле гобелена с родословной и пытался понять, на каком месте появится портрет моего наследника, и в это время увидел, как от моего портрета потянулась ниточка, а вслед за ней появилась подпись «Максимилиан». Знаете, как будто кто-то невидимый вышивал на моих глазах — стежок к стежку цветными нитями. Я не был рядом с Гвинет, когда она рожала моего сына, но я словно присутствовал при его появлении на свет. Это было незабываемое чувство, — в голосе сэра Генри появились и тут же исчезли ностальгические нотки. — Потому что портреты на гобелене появляются в момент появления малыша на свет, вы ведь знаете об этом?
Я кивнула, подтверждая его слова.
— Однако когда радость от рождения сына поутихла и я смог рассуждать здраво, я начал думать о том, к каким последствиям может привести появление надписи на гобелене. Семья моей жены была довольно влиятельной, и ссориться с ними было бы неразумно. Появление же на семейном дереве имени моего незаконнорождённого сына наверняка не понравилось бы моей жене, а поскольку она была единственным и поэтому любимым ребёнком, то скорее всего с её семьёй возникли бы большие проблемы. А мой отец ради влияния в магическом обществе был способен на всё. В том числе и на то, чтобы умертвить своего внука. Я вижу, что вас это не приводит в ужас, — заметил он.
— Я столько лет прожила с Люциусом. Я знаю, на что способны Малфои ради власти, — ответила я.
Сэр Генри насмешливо улыбнулся.
— Разумеется, я не мог допустить смерти нашего с Гвинет малыша. К счастью, отец в тот день был в отъезде, а моя жена плохо себя чувствовала и не покидала своей спальни. Я использовал единственный приемлемый для меня способ защитить сына — сделать его имя на гобелене невидимым. Однако я не мог допустить, чтобы оно было невидимым совершенно, поэтому сделал так, чтобы при приближении определённого предмета чары невидимости рассеивались.
— Перстень, — сказала я.
— Вы правы, — сэр Генри сделал в мою сторону едва заметный полупоклон.
— И что было дальше, сэр? — спросила я.
— Я приложил все силы, чтобы найти Гвинет и попросить у неё прощения. Разумеется, быть вместе мы уже не смогли бы: я был женат, а она была замужем. Я хотел встретиться с Гвинет, чтобы попросить у неё прощения за то, что поверил её лжи. Почему-то я чувствовал себя виноватым перед ней. Собственно говоря, это был единственный раз в моей жизни, когда я испытывал чувство вины. И ещё хотел сказать, что я буду заботиться о нашем сыне. Я не мог дать ему своё имя — но, по крайней мере, он и Гвинет ни в чём не нуждались бы. Поиски Гвинет велись втайне от моего отца и жены, и поэтому продвигались медленно. Да и сама Гвинет сделала всё возможное, чтобы её не нашли, так что напасть на её след мне удалось только через несколько лет. Она отправилась во Францию, как мы и планировали.
— И что случилось, когда вы встретились, сэр? — спросила я.
Призрак отлетел от меня к окну.
— Мы не встретились, — глухо ответил он, не глядя на меня. — В тот же день, когда Гвинет родила нашего сына, она умерла. И малыш тоже прожил всего несколько часов. Единственное, что я нашёл — это две могилы на деревенском кладбище. Я был благодарен людям, у которых Гвинет нашла приют, за то, что они успели крестить малыша, потому что иначе его похоронили бы за воротами церкви, и я никогда не узнал бы, где он похоронен.
— Мне жаль, сэр, — сочувственно сказала я.
Призрак снова оказался возле меня.
— Единственное, что я чувствовал после того, как вернулся в Англию — это гнев и ненависть к мужу Гвинет, который позволил ей оказаться далеко от дома совершенно одной и позволил ей умереть. Я нашёл его. На это ушло ещё несколько лет, но я нашёл его. А когда нашёл, я его убил, — сказал сэр Генри, и впервые с начала нашего разговора меня пробрала дрожь: он искренне любил свою Гвинет, но во всём остальном он оставался Малфоем, и действовал хладнокровно, как истинный Малфой. — Но перед смертью он рассказал мне, что жениться на Гвинет его заставил мой отец. Сразу же после того нашего разговора она уехала из его дома.
Снова наступила пауза, которую я не осмелилась прервать.
— Вы ведь знаете, что я никогда не был хозяином Малфой-мэнора? – спросил призрак. Я кивнула. Люциус в обязательном порядке требовал от Оливии и Николаса, чтобы они знали свою родословную наизусть, и я тоже с удовольствием слушала мужа, когда он рассказывал об этом нашим детям. — Я умер раньше моего отца, и после его смерти род возглавил мой сын. Перед смертью я попросил отца рассказать мне, что он сделал, чтобы разлучить меня с Гвинет. Вот так и вышло, что на смертном одре я узнал, что заклинание, из-за которого я едва не умер, не попало в меня во время нападения на наш дом, а оказалось проклятьем, наложенным моим родным отцом и подействовавшим именно во время нападения. Отец сказал, что никогда не допустит, чтобы Малфои породнились с магглами. И снять это проклятье мог только один человек — это Гвинет. И она сделала это, как того и хотел мой отец. Я пришёл в себя в тот же день, когда Гвинет обвенчалась с тем магглом.
— Это ужасно, — сказала я. Ни один жестокий поступок Малфоев, о котором я знала до этого, не вызвал во мне такого потрясения, как то, на что оказался способен Арманд Малфой. — Получается, у Гвинет было только два выхода: либо позволить вам умереть, либо спасти вашу жизнь, но отказаться от любой возможности быть вместе с вами?
— Верно, — одобрительно кивнул несколько раз призрак.
— Это грустная история, — после недолгого молчания сказала я. — Но всё же я не понимаю, каким образом она связана со мной.
Сэр Генри усмехнулся:
— Видимо, не так уж вы и умны, как я решил в начале нашего знакомства. Подобные проклятья не исчезают со смертью того, кто их наслал. Проклятье Арманда Малфоя действует до сих пор. И на этот раз проклят ваш муж, мадам.
читать дальшеПоначалу мне снился какой-то знакомый предмет. Что это было — понять я не могла. Но с каждым разом сон становился всё отчётливее, и примерно через месяц я смогла понять, что снится мне гобелен с родословной Малфоев. А ещё через пару недель я смогла разобрать, какую именно его часть я вижу во сне.
На следующий же день я, не привлекая к себе внимания домашних, осмотрела гобелен — однако на том месте, которое мне снилось, был только фон.
Несколько дней я раздумывала, что это может значить. Каждую ночь во сне мне открывались всё новые подробности, поэтому я была почти уверена, что на этой части гобелена что-то выткано. Правда, чтобы проверить это, нужно было дождаться момента, когда в доме не будет ни Люциуса, ни Астории, ни Драко.
В скором времени такой момент наступил.
Подойдя к гобелену, я снова всмотрелась в него — и снова не увидела ничего необычного. Тогда я потихоньку начала водить пальцами по ткани, стараясь не пропустить ни дюйма. Не знаю, что произошло — но внезапно на том месте, которое я считала пустым, я почувствовала рельефную вышивку, а в следующий миг на ткани появилась надпись.
— А вы и в самом деле умны, — послышался за моей спиной незнакомый мужской голос. Говорил он немного странно: по-английски, но его произношение было каким-то… несовременным и с сильным французским акцентом.
Вздрогнув, я резко обернулась. С противоположной стороны галереи, прямо по воздуху ко мне приближался призрак. Первое, что я отметила — он был одет в старинную одежду: такую носили, наверное, рыцари конца раннего и, может быть, начала высокого средневековья. Однако кольчуги и прочих военных атрибутов на нём не было — только длинный кафтан, штаны и невысокие сапоги. По всей видимости, при жизни человек был довольно обеспеченным. Когда призрак подплыл ближе ко мне и я смогла различить его лицо, то вздрогнула ещё раз. Я посмотрела на гобелен, ища подтверждения своей догадке, и, найдя нужный портрет, снова перевела взгляд на привидение. Сомнений у меня не осталось: передо мной оказался призрак Генри Малфоя, сына Арманда — первого Малфоя, переселившегося в Британию вместе с Вильгельмом Завоевателем.
— Сэр Генри? — спросила я.
— Действительно, умны, — усмехнулся он. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли Анри.
— Прошу вас, сэр, — глубоко вздохнув, спокойно сказала я, — вы можете мне объяснить, что всё это значит? Что происходит?
— Конечно, — всё так же насмешливо улыбаясь, ответил мне сэр Генри. — Но для начала — прочтите ту надпись, которую вы начали читать.
Я повернулась к гобелену — но на месте надписи снова был пустой фон. Я удивлённо взглянула на призрака.
— Что вы делали до того, как надпись появилась? — спросил он.
— Это семейная черта Малфоев, сэр, — сердито спросила я, вновь поворачиваясь к гобелену, — не давать прямого ответа на вопрос, а ждать, когда собеседник сам догадается?
— По-видимому, да, раз вас она так раздражает, — самодовольно-язвительно ответил мне сэр Генри.
— Ваш правнук достиг в этом совершенства, — пробормотала я, водя пальцами по ткани. — Максимилиан, — прочитала я, когда надпись появилась вновь. А увидев, что от этого имени тянется тонкая ниточка к портрету самого сэра Генри, обернулась к привидению и выдохнула потрясённо: — Это ваш сын? Но почему? Почему не видно надписи? И вы, сэр? Сколько я здесь живу…
— Слишком много вопросов, причём сразу, — поморщился призрак. — Я отвечу на каждый, можете не сомневаться. Но только там, где нашу беседу не смогут услышать.
— Кабинет Люциуса? Библиотека? — предложила я.
— Нет, — покачал головой Генри. — Там в любой момент могут появиться непрошеные гости.
— Тогда ничего иного, кроме наших с мужем комнат, я предложить не могу, — немного подумав, сказала я. — Однако и там Люциус может появиться в любой момент. И если он услышит, как я в супружеской спальне разговариваю с мужчиной — он может сделать неправильные выводы, — слукавила я в попытке выяснить что-то о призраке — хотя бы то, намерен ли он встретиться с моим мужем.
— Насколько я помню, на хозяйские комнаты наложены чары, не позволяющие попасть туда кому-то, кому не позволит сам хозяин дома, — ухмыльнулся сэр Генри. — Эти чары были наложены ещё моим отцом. Так что постороннего мужчину вы не смогли бы туда привести даже при желании. Но можете не беспокоиться — я исчезну до того, как появится ваш муж. В конце концов, следить за приближением одного человека гораздо легче, чем за приближением нескольких.
* * *
— Итак, что вас интересует? — спросил меня призрак, едва я переступила порог спальни. Как и следовало ожидать, сэр Генри оказался там раньше меня.
— Располагайтесь, где вам будет удобно, — съязвила я, усаживаясь в кресло. — Для начала — я хотела бы узнать, откуда вы взялись, сэр? Сколько лет живу в Малфой-мэноре, но ни разу не слышала, чтобы в поместье обитало привидение, а вам, насколько я понимаю, не менее восьми сотен лет, сэр.
— Видите ли, мадам, я не совсем обычное привидение, — не менее язвительно ответил он.
— Да уж, и разговариваете вы со мной весьма обходительно для Малфоя из средневековья, — пробормотала я.
— Пожалуй, я расскажу вам о себе, — после довольно продолжительного молчания сказал сэр Генри. — И если после моего рассказа у вас останутся вопросы, то я отвечу вам на них.
Призрак несколько раз проплыл из одного конца комнаты в другой. Я молчала и терпеливо ждала. Наконец, он завис передо мной и начал свой рассказ:
— Как вы правильно поняли, мадам, при жизни я был сэром Анри Малфоем, сыном Армана — первого Малфоя, поселившегося на острове. Родился я здесь, после брака моего отца и моей матери, и так же, как и все мои потомки, воспитывался в ненависти к магглам и магглорождённым волшебникам. Мой отец был богат и пользовался расположением сначала короля Вильгельма Первого, а затем и его сына. Я привык к тому, что все вокруг ищут моих дружбы и внимания. Мне исполнилось двадцать пять лет, когда я встретил самую чудесную девушку на свете. Её звали Гвинет, и она была очень сильной волшебницей. Но о том, что она магглорождённая, я узнал позже. Не забывайте, мадам, что в мои времена Статута о секретности не существовало, и магический мир не был изолирован от маггловского, — предвосхитил он мой вопрос. — Поэтому узнать магглорождённого волшебника с первого взгляда, как сейчас, тогда было невозможно. Правда, к тому времени, когда это произошло, она успела завладеть всеми моими мыслями и чувствами. Понимаете, в ней я не чувствовал той фальши, которую чувствовал в тех людях, которые называли себя моими друзьями. Я уже сказал, что привык, что моей дружбы ищут — и я прекрасно понимал, что ищут не ради дружбы как таковой. Вы знаете, — усмехнулся он, — меня это даже не огорчало: отец с детства внушал мне, что у того, кто богат и обладает властью, друзей быть не может. Гвинет заставила меня усомниться в этом.
Мы собирались пожениться. Я не хотел видеть своей женой никого, кроме неё. Но я знал, что мой отец никогда не допустит этого. Тогда мы решили пойти на хитрость. Да, отец ненавидел грязнокровок, но от своей крови он никогда не отказался бы. Поэтому я сказал ему о своём намерении жениться только когда узнал, что Гвинет ждёт ребёнка. Однако своего отца я недооценил. Он согласился обеспечить безбедное существование моему сыну, но при условии, что я не женюсь на Гвинет и мой сын никогда не станет Малфоем.
Призрак замолчал.
— А дальше, сэр? — спросила я его после затянувшейся паузы. — Что было дальше?
— Я отказался, решив, что Гвинет и наш ребёнок для меня важнее. В конце концов, я был волшебником, я был, несмотря на это, воином… И я был Малфоем. Свою семью я смог бы обеспечить хоть в маггловском, хоть в магическом мире. Я мог быть рыцарем, как маггл — всё равно магические способности позволили бы мне избежать смерти и увечий, которые подстерегали неволшебников. А мог, как отец, оказывать определённые услуги сильным мира сего. Вы ведь знаете, каким образом Малфои нажили своё состояние? — Когда я согласно кивнула, он продолжил: — Однако в Британии отец вряд ли позволил бы нам жить спокойно.
— И вы решили уехать? — спросила я.
— Да, — кивнул призрак. Он помолчал, явно раздумывая о чём-то, а потом спросил: — Скажите, что вы знаете о Вильгельме Рыжем?
— Ну, насколько я помню, — ответила я после небольшой паузы, во время которой я вспоминала всё, что мне было известно о сыне Вильгельма Завоевателя, — то на протяжении всего его царствования происходили восстания. А если не считать войн с Шотландией и Уэльсом, то основной его задачей было удержать нормандское наследство своего отца…
— Верно, — одобрительно кивнул сэр Генри. По всей видимости, именно это он и хотел услышать от меня. — Король был слишком занят противоборством со своим братом Робертом, герцогом Нормандским. И это противостояние должно было сыграть на руку нам с Гвинет. Там, где правил король Англии, мы укрыться не могли — настолько сильное влияние на Вильгельма Рыжего имел мой отец. Он сумел бы добиться королевского приказа о нашей поимке. Однако даже в угоду моему отцу король вряд ли отдал бы приказ разыскивать меня за пределами королевства, тем более на территории земель, принадлежавших его брату, за которые он как раз боролся. На землях герцога Роберта мы могли чувствовать себя в безопасности. Безопасности относительной, конечно, поскольку в любой момент король мог помириться с братом и нормандскими баронами, и мой отец не замедлил бы воспользоваться этим. Ближайшим местом, где мы точно могли укрыться, была Франция. Французский король поддерживал Роберта Куртгёза, поскольку это было ему выгодно, но мир между братьями не означал мир между Англией и Францией. Мы решили отправиться во Францию. Тайком, конечно же. А если называть вещи своими именами, то решили сбежать.
Но за несколько дней до назначенного срока произошло непредвиденное. На наш дом напали. Тогда Малфой-мэнор ещё строился, был гораздо меньше по размерам и хуже защищён. Каким образом это произошло, я долгое время не мог понять, но в меня попало заклинание.
Я пробыл под действием заклинания около месяца. Когда я пришёл в себя, первое, что я сделал — встретился с Гвинет. Однако меня ждало разочарование. Гвинет сказала, что обманывала меня, что никогда меня не любила и что ребёнок, которого она ждёт — не мой. Сказала, что за то время, пока я находился в бессознательном состоянии, она вышла замуж за настоящего отца малыша и что они собираются уехать отсюда. Она вернула мне перстень, который я ей подарил — тот самый перстень, что сейчас надет на вашу руку.
Я невольно посмотрела на свою правую руку и сжала украшение пальцами левой руки.
— Люциус сказал, что он способен помочь своему владельцу в самый трудный час, — сказала я.
— Таково предание, — с грустной улыбкой подтвердил сэр Генри. — Этот перстень подарил мне отец на совершеннолетие, и это единственная вещь, которую я хотел забрать с собой из дома. За исключением золота, конечно, золота, на которое мы стали бы жить. Как видите, на кольце изображён герб моей семьи. За себя я не волновался, но для Гвинет печатка с гербом Малфоев могла бы стать неким подобием охранной грамоты, если вдруг меня не оказалось бы рядом.
— Почти такие же слова сказал Люциус, когда дарил этот перстень мне, — негромко сказала я. — И после его слов кольцо стало словно теплее.
— Неудивительно, — покачал головой призрак. — Это волшебный перстень.
— И вы поверили ей, сэр? Поверили Гвинет, что она любит другого? — вернулась я к его рассказу.
— Я не мог ей не поверить, — горько усмехнулся он. — Если учесть, что вся наша встреча происходила на глазах её мужа.
Снова наступило молчание. Я не прерывала его: нетрудно было понять, что воспоминания причиняют боль моему собеседнику, хоть он и был привидением.
— Сказать, что я был рассержен, — значит, не сказать ничего. Я был в бешенстве, — наконец продолжил он свой рассказ. — Я ушёл из её дома и уже на следующий день сделал предложение девушке из богатой магической семьи, на браке с которой настаивал отец. Всё было так, как хотел отец: пышная свадьба, на которой присутствовала вся знать и даже сам король. Через три месяца после свадьбы моя жена понесла.
— А потом вы узнали, что ребёнок, которого ждала Гвинет, был всё-таки вашим, — сказала я, когда сэр Генри снова замолчал.
— Верно, — ответил он. — Я стоял возле гобелена с родословной и пытался понять, на каком месте появится портрет моего наследника, и в это время увидел, как от моего портрета потянулась ниточка, а вслед за ней появилась подпись «Максимилиан». Знаете, как будто кто-то невидимый вышивал на моих глазах — стежок к стежку цветными нитями. Я не был рядом с Гвинет, когда она рожала моего сына, но я словно присутствовал при его появлении на свет. Это было незабываемое чувство, — в голосе сэра Генри появились и тут же исчезли ностальгические нотки. — Потому что портреты на гобелене появляются в момент появления малыша на свет, вы ведь знаете об этом?
Я кивнула, подтверждая его слова.
— Однако когда радость от рождения сына поутихла и я смог рассуждать здраво, я начал думать о том, к каким последствиям может привести появление надписи на гобелене. Семья моей жены была довольно влиятельной, и ссориться с ними было бы неразумно. Появление же на семейном дереве имени моего незаконнорождённого сына наверняка не понравилось бы моей жене, а поскольку она была единственным и поэтому любимым ребёнком, то скорее всего с её семьёй возникли бы большие проблемы. А мой отец ради влияния в магическом обществе был способен на всё. В том числе и на то, чтобы умертвить своего внука. Я вижу, что вас это не приводит в ужас, — заметил он.
— Я столько лет прожила с Люциусом. Я знаю, на что способны Малфои ради власти, — ответила я.
Сэр Генри насмешливо улыбнулся.
— Разумеется, я не мог допустить смерти нашего с Гвинет малыша. К счастью, отец в тот день был в отъезде, а моя жена плохо себя чувствовала и не покидала своей спальни. Я использовал единственный приемлемый для меня способ защитить сына — сделать его имя на гобелене невидимым. Однако я не мог допустить, чтобы оно было невидимым совершенно, поэтому сделал так, чтобы при приближении определённого предмета чары невидимости рассеивались.
— Перстень, — сказала я.
— Вы правы, — сэр Генри сделал в мою сторону едва заметный полупоклон.
— И что было дальше, сэр? — спросила я.
— Я приложил все силы, чтобы найти Гвинет и попросить у неё прощения. Разумеется, быть вместе мы уже не смогли бы: я был женат, а она была замужем. Я хотел встретиться с Гвинет, чтобы попросить у неё прощения за то, что поверил её лжи. Почему-то я чувствовал себя виноватым перед ней. Собственно говоря, это был единственный раз в моей жизни, когда я испытывал чувство вины. И ещё хотел сказать, что я буду заботиться о нашем сыне. Я не мог дать ему своё имя — но, по крайней мере, он и Гвинет ни в чём не нуждались бы. Поиски Гвинет велись втайне от моего отца и жены, и поэтому продвигались медленно. Да и сама Гвинет сделала всё возможное, чтобы её не нашли, так что напасть на её след мне удалось только через несколько лет. Она отправилась во Францию, как мы и планировали.
— И что случилось, когда вы встретились, сэр? — спросила я.
Призрак отлетел от меня к окну.
— Мы не встретились, — глухо ответил он, не глядя на меня. — В тот же день, когда Гвинет родила нашего сына, она умерла. И малыш тоже прожил всего несколько часов. Единственное, что я нашёл — это две могилы на деревенском кладбище. Я был благодарен людям, у которых Гвинет нашла приют, за то, что они успели крестить малыша, потому что иначе его похоронили бы за воротами церкви, и я никогда не узнал бы, где он похоронен.
— Мне жаль, сэр, — сочувственно сказала я.
Призрак снова оказался возле меня.
— Единственное, что я чувствовал после того, как вернулся в Англию — это гнев и ненависть к мужу Гвинет, который позволил ей оказаться далеко от дома совершенно одной и позволил ей умереть. Я нашёл его. На это ушло ещё несколько лет, но я нашёл его. А когда нашёл, я его убил, — сказал сэр Генри, и впервые с начала нашего разговора меня пробрала дрожь: он искренне любил свою Гвинет, но во всём остальном он оставался Малфоем, и действовал хладнокровно, как истинный Малфой. — Но перед смертью он рассказал мне, что жениться на Гвинет его заставил мой отец. Сразу же после того нашего разговора она уехала из его дома.
Снова наступила пауза, которую я не осмелилась прервать.
— Вы ведь знаете, что я никогда не был хозяином Малфой-мэнора? – спросил призрак. Я кивнула. Люциус в обязательном порядке требовал от Оливии и Николаса, чтобы они знали свою родословную наизусть, и я тоже с удовольствием слушала мужа, когда он рассказывал об этом нашим детям. — Я умер раньше моего отца, и после его смерти род возглавил мой сын. Перед смертью я попросил отца рассказать мне, что он сделал, чтобы разлучить меня с Гвинет. Вот так и вышло, что на смертном одре я узнал, что заклинание, из-за которого я едва не умер, не попало в меня во время нападения на наш дом, а оказалось проклятьем, наложенным моим родным отцом и подействовавшим именно во время нападения. Отец сказал, что никогда не допустит, чтобы Малфои породнились с магглами. И снять это проклятье мог только один человек — это Гвинет. И она сделала это, как того и хотел мой отец. Я пришёл в себя в тот же день, когда Гвинет обвенчалась с тем магглом.
— Это ужасно, — сказала я. Ни один жестокий поступок Малфоев, о котором я знала до этого, не вызвал во мне такого потрясения, как то, на что оказался способен Арманд Малфой. — Получается, у Гвинет было только два выхода: либо позволить вам умереть, либо спасти вашу жизнь, но отказаться от любой возможности быть вместе с вами?
— Верно, — одобрительно кивнул несколько раз призрак.
— Это грустная история, — после недолгого молчания сказала я. — Но всё же я не понимаю, каким образом она связана со мной.
Сэр Генри усмехнулся:
— Видимо, не так уж вы и умны, как я решил в начале нашего знакомства. Подобные проклятья не исчезают со смертью того, кто их наслал. Проклятье Арманда Малфоя действует до сих пор. И на этот раз проклят ваш муж, мадам.
Прослушать или скачать Реквием по мечте бесплатно на Простоплеер
понедельник, 06 января 2014
Автор: RoxoLana
Бета: Mara Shakren
Пейринг: Гермиона Грейнджер/Люциус Малфой
Рейтинг: PG-13
Жанр: Romance
Размер: Макси
Статус: Закончен, редактируется
Саммари: Они думали, что все невзгоды позади. Но у судьбы другие планы. Особенно если речь идёт о древнем роде Малфоев.
Продолжение фанфика "От ненависти до... любви?" AU теперь уже относительно и постэпилога. Но канон по-прежнему соблюдается во всём, что не противоречит сюжету. И без ООС по-прежнему напишет только Роулинг.
Бета: Mara Shakren
Пейринг: Гермиона Грейнджер/Люциус Малфой
Рейтинг: PG-13
Жанр: Romance
Размер: Макси
Статус: Закончен, редактируется
Саммари: Они думали, что все невзгоды позади. Но у судьбы другие планы. Особенно если речь идёт о древнем роде Малфоев.
Продолжение фанфика "От ненависти до... любви?" AU теперь уже относительно и постэпилога. Но канон по-прежнему соблюдается во всём, что не противоречит сюжету. И без ООС по-прежнему напишет только Роулинг.
Обложка - подарок от Nika Walter
Мера любви — любовь без меры
Франциск Сальский
Франциск Сальский
Глава первая
Третьим нашим ребёнком стала девочка. По какой-то странной прихоти судьбы родилась она в тот же месяц, что Драко и двойняшки – в июне.
читать дальшеУчебный год закончился, и Николас с Оливией вернулись домой. С их приездом спокойствие, наконец, снизошло на меня. Не скажу, что я сильно переживала, но мне было всё же не по себе из-за того, что мои дети находились далеко от меня. Однако это было единственным, о чём я беспокоилась во время беременности – и всё благодаря Люциусу. За годы нашего брака я научилась понимать мужа без слов. А потому смогла понять, что, как и я, он до мелочей помнил всё, что произошло во время моей первой беременности и после родов. И хотя сейчас я знала о его любви ко мне, временами на меня накатывал страх, что, как только малыш появится на свет, повторится тот ужас, в который превратилась моя жизнь после рождения двойняшек. Мне кажется, Люциус знал, когда этот страх овладевал мной, потому что начинал проявлять ко мне большее, чем обычно, внимание.
Знал он и то, как я волновалась за детей. Хотя за минувший год они дважды приезжали на каникулы и при этом были очень довольны и приобретёнными в школе друзьями, и самой учёбой, всё же успокоиться окончательно я смогла только тогда, когда стала уверена, что ближайшие пару месяцев они проведут рядом со мной.
Сейчас я понимаю, что скрывать свои тревоги от членов семьи, чтобы не беспокоить их, у меня получалось плохо. Потому что только после возвращения двойняшек, видя, что я почти всегда нахожусь в состоянии умиротворения, Люциус наконец-то решился оставлять меня ненадолго одну. Одну – это значит без него. Разумеется, совершенно одной он мне оставаться просто не позволил бы, поэтому в те несколько раз, когда он отлучался из имения на деловые встречи, со мной должны были обязательно находиться Астория или Драко – не скажу, что он не доверял домашним эльфам, но ему для спокойствия нужно было знать, что рядом со мной есть волшебник.
И всё же, несмотря на все меры предосторожности, в день рождения моей второй дочери я осталась дома одна с детьми. Каникулы начались, но Драко по-прежнему перемещался по утрам в Хогвартс, чтобы закончить дела. Мелисса сразу после окончания учебного года в академии уехала с друзьями в путешествие по Европе. Астория с сыном отправилась в гости сестре. У Люциуса была назначена встреча, которую он хотел было отменить, чтобы не оставлять меня одну. Однако я знала, что эта встреча была важна для него, а потому уговорила его не делать этого.
— Я знаю, что ты вернёшься сразу, как только сможешь. Я чувствую себя превосходно и не думаю, что за пару часов со мной что-нибудь произойдёт, — сказала я.
Чувствовала я себя в самом деле замечательно, и, видимо, выглядела так же, потому что Люциус согласился отправиться на встречу, пообещав вернуться как можно быстрее и наказав двойняшкам приглядывать за мной.
Люциус ушёл, а мы с детьми расположились в гостиной. Как я и предполагала, Николас после первого года учёбы стал вести себя более сдержанно и больше не проявлял ласку, как это было до отъезда в Хогвартс. Оливия же, наоборот, порадовала меня: видимо, в долгой разлуке она успела соскучиться и теперь стала проводить со мной времени больше, чем с отцом. А в тот день, усевшись рядом со мной на диван, она обняла меня и положила руку мне на живот, надеясь, что малыш толкнёт её.
Сидя в кресле напротив и глядя на нас, Николас снова вспомнил, как семья узнала о будущем ребёнке, и мы дружно рассмеялись. Вспомнить в самом деле было о чём.
Срок моей беременности был чуть больше трёх месяцев, и мой живот уже начал округляться. Но под одеждой этого пока не было видно, а мы с Люциусом не спешили сообщать о скором прибавлении в нашей семье. Не знаю точно, почему этого не делал Люциус – он мне не говорил. Я же переживала, что эта новость не сильно обрадует семью Драко и моих старших детей. Хотя в том, что сам Драко обрадуется, я как раз была уверена – и всё же ничего не говорила ему: да, он был моим хорошим другом, но я считала, что такую новость он должен был узнать от отца.
Накануне Рождества дети приехали на каникулы, и Люциус отправился их встречать на платформу 9 ¾. Я знала и точное время прибытия поезда, и то, сколько времени нужно, чтобы Люциус с детьми аппарировал к дому; знала и то, что он не будет задерживаться – и всё-таки в ожидании не находила себе места в своей гостиной, то садясь на диван, то снова подходя к окну, чтобы взглянуть на дорожку, ведущую от ворот к дому.
— Гермиона, от того, что ты постоянно выглядываешь на улицу, они быстрее не появятся, — сказала Астория, которой, вероятно, надоело моё постоянное хождение от дивана к окну и обратно.
— Вот на следующий год Скорпиус отправится в Хогвартс, и я посмотрю, как ты будешь вести себя после четырёх месяцев разлуки с ним, — не очень вежливо ответила я, но всё же присела на диван.
Астория чуть насмешливо улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ, с облегчением сознавая, что она не обиделась.
И как раз за этим разговором я и пропустила тот миг, когда Люциус с детьми появились. Выглянув в очередной раз в окно, я увидела, что они уже поднимаются на крыльцо, и, выскочив из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Уже почти в самом низу я оступилась, и, наверное, скатилась бы кувырком, если бы не успела ухватиться за перила. Не сразу я осознала, чем могло обернуться неудачное падение с лестницы для меня и малыша, а когда осознала, то медленно села на ступеньку, пытаясь справиться с испугом. Всё это произошло в доли секунды, и Люциус оказался возле меня так быстро, что мне показалось, что он трансгрессировал.
— Я же велел тебе быть осторожнее! – он даже не старался сдержать гнев.
Подняв голову, я посмотрела на него – и подавила возмущение, вызванное его тоном, потому что увидела в его глазах отражение того же страха, что испытала сама.
— Всё в порядке, — одними губами прошептала я и, откашлявшись, добавила громче: – Всё хорошо, не беспокойся.
— Мама, ты плохо себя чувствуешь? – послышался встревоженный голос Оливии.
— Да нет, — с усмешкой ответил ей Драко. – Мама чувствует себя не иначе как превосходно. Я так думаю, что сюрприз на Рождество не удался.
— Какой сюрприз? – повернулась к нему Оливия.
— Сообщение о том, что у нас скоро появится брат или сестра, — снова усмехнулся он.
Чего-чего, а того, что Драко сможет сделать правильные выводы буквально из одной нечаянной фразы Люциуса, я не ожидала. Я подняла голову, чтобы посмотреть в лицо мужу, и увидела, как уголок его губ едва заметно дёрнулся вниз. Мне же догадка Драко, высказанная подобным шутливым тоном, принесла облегчение, и я рассмеялась.
— Брат или сестра? – переспросил Николас.
— Или брат с сестрой, — ответил Драко. – Поздравляю, Грейнджер.
— Я тоже поздравляю, мистер Малфой, Гермиона, — сказала Астория, спускаясь с сыном по лестнице.
— Здорово! – в один голос воскликнули двойняшки, усаживаясь на ступеньку рядом со мной, как обычно, справа и слева от меня. И только позже я поняла, что впервые Люциус не стал делать им замечание за столь бурное проявление эмоций. – А когда?
— Примерно через полгода, — ответила я, поцеловав сначала сына, а потом дочь и обняв их обоих.
— А можно нам придумать имя для малыша? – спросила Оливия. – Папа? – посмотрела она на Люциуса. – Мама? – взглянула она на меня. – Можно?
Как обычно, я порадовалась, что Оливия попросила разрешения не только для себя, но и для брата – всё же дети не стали эгоистами и думали друг о друге. И как обычно, скрыла улыбку, увидев, как в очередной раз в дочери проявляется качество, свойственное Малфоям – расчётливость. Пусть она пока ещё не сознавала этого, но зная, что отец, как правило, ей не отказывает, просьбу высказала она, а не Николас.
— Вы можете подобрать имена, какие нравятся вам, а из этих имён сделаем выбор мы с мамой, — ответил Люциус. – Если, конечно, нам они тоже понравятся. А сейчас маме нежелательно сидеть на холодном камне, — добавил он, помогая мне встать. – И ужин пока никто не отменял, так что через пятнадцать минут вам следует быть в столовой.
— Тогда ребёнка могут и не назвать так, как придумаем мы, — сказала Оливия брату, когда мы с Люциусом вышли из холла в столовую. Сказала она это тихо, но я, немного задержавшись у двери, услышала её.
— Ну, как сказать, — послышался голос Драко. – Тебя же зовут Оливией, а это имя придумал я.
— И всё-таки, мама, как вы решили назвать малыша? – спросила Оливия и тут же сама себя оборвала: — Ой, толкнулся!
— Думаю, как будут звать малыша, мы узнаем уже через несколько часов, — ответила я, с трудом переводя дыхание. Малыш толкнулся, но за этим последовал спазм. И, насколько я могла вспомнить свои ощущения при рождении двойняшек, это уже было началом схваток.
Схватки должны были продлиться по крайней мере несколько часов, поэтому ни Драко, ни Асторию, ни тем более Люциуса отрывать от дел не хотелось. Однако оставаться одной, без взрослого человека в доме, тоже было страшновато, поэтому я отправила одного эльфа за целителем, а второго за Джинни.
Уже через несколько минут возле меня стояла подруга и приказывала Лонки приготовить для меня комнату.
— Как найти твоего мужа? – спросила она.
— Не нужно его пока беспокоить, — ответила я, — у него какая-то важная встреча, он ждал её несколько месяцев.
— Как скажешь, — сказала Джинни, — только я думаю, что никакая встреча не может быть важнее, чем рождение ребёнка. Но тебе виднее.
Ещё через пару минут в гостиной появился мистер Макдафф.
— Надеюсь, я не оторвала вас от каких-то важных дел, — через силу улыбнулась я. Целители не наблюдают беременность – это дело обычных медиков, но Люциусу каким-то образом удалось уговорить его, и почему-то мне всегда было стыдно, когда целитель Макдафф прибывал в Малфой-мэнор в экстренном порядке, особенно если тревога была ложной.
— Рождение здорового малыша будет лучшей наградой, — вежливо ответил Макдафф и шутливо добавил: — Думаю, сюрприза в виде двойни, как в прошлый раз, вы нам не преподнесёте. Итак, где вам приготовили комнату?
Оказавшись в комнате, целитель Макдафф наложил на неё заглушающие чары.
— А можете не запирать? – спросила я, увидев, что он собирается наложить и запирающие чары, и пояснила: — Я попросила мужа, чтобы он был со мной во время родов, и когда он вернётся, обязательно придёт.
Говоря начистоту, уверенности в моём голосе было куда больше, чем я чувствовала в действительности. Как я уже говорила, на протяжении всей беременности меня преследовал страх, что после вторых родов моя жизнь разрушится так же, как после первых. Помня, как мне хотелось, чтобы Люциус поддержал меня после рождения Николаса, я взяла с него обещание, что во время родов он будет рядом, — мне казалось, что если обстановка будет иной, чем при рождении Ника и Ливи, то и мне легче будет поверить, что прошлое не повторится. Но никогда я не напоминала мужу об этом.
Люциус о своём обещании не забыл. Вернувшись в имение (намного раньше, чем я ожидала), он сразу пришёл ко мне в комнату. И когда он сжал мою руку, призрак прошлого, наконец, отступил, а сами роды прошли довольно-таки легко.
— Как мы её всё-таки назовём? – спросила я Люциуса вечером, когда кормила малышку.
— Патрисия? – предложил он.
Я улыбнулась и кивнула: это имя больше всех нравилось Николасу; собственно, оно было единственным, которое он предложил, все остальные предлагала Оливия. Честно говоря, я удивилась, что муж в самом деле прислушался к кому-то из детей, и удивилась ещё больше оттого, что он поддержал сына, а не дочь.
— Есть ещё один обычай, который нужно соблюсти, — сказал мне Люциус, когда Лонки забрала у меня дочку, чтобы уложить её спать, и мы остались в спальне вдвоём.
— Какой? – с интересом посмотрела я на него. И снова меня охватил страх, вызванный воспоминанием, когда муж, присев на край кровати, протянул мне коробочку, похожую на те, в которых хранят драгоценности. Открыв её, я увидела кольцо или, скорее, перстень – довольно массивный.
— Фамильная драгоценность? – спросила я, не выдав голосом своего состояния и не решаясь достать подарок.
— Да, — ответил Люциус, забирая у меня коробочку и доставая перстень. – Не знаю точно, сколько времени передаётся он в нашем роду, но, думаю, не менее тысячи лет.
— Сколько?! – потрясённо посмотрела я на него.
— В Британии Малфои обосновались вместе с Вильгельмом Завоевателем. Этот перстень – не украшение, а печатка. Правда, как печать его вряд ли использовали. Но на нём изображён герб Малфоев – такой, каким он был во времена Вильгельма и, по всей вероятности, так он выглядел, когда мои предки ещё жили во Франции.
Взяв украшение из рук мужа, я рассмотрела его. Перстень был сделан из золота – хоть время и оставило на нём свои следы, всё же за годы моего замужества я носила много драгоценностей, и чтобы понять, из чего была изготовлена эта, мне потребовался всего лишь один взгляд. Верхняя часть перстня была выпуклой, и на ней действительно проглядывали контуры рельефного герба. Я смогла разглядеть только двух змей и очертания щита – больше ничего разобрать не удалось.
— Люциус, — покачала я головой, намереваясь отказаться от такого дорогого подарка. – Это должно передаваться в семье дальше.
— Оно и будет передаваться дальше, — усмехнулся он. – Когда-нибудь оно достанется нашему сыну.
— Я имела в виду, по старшей линии, — сказала я.
— Драко и так унаследует половину семейного состояния, — сказал мне Люциус. – Но я дарю тебе его не только потому, что это драгоценность, пусть и фамильная.
— Это тоже какой-то амулет? – с любопытством спросила я.
— Не совсем, — ответил Люциус, забирая у меня перстень. Немного помедлив, он надел мне его на безымянный палец правой руки и продолжил: – Семейное предание гласит, что этот перстень убережёт своего владельца от беды в самый трудный час.
— Каким образом? – удивилась я. – И от какой беды?
— Не знаю, — пожал он плечами. – В семейных хрониках не сохранилось преданий, чтобы он кому-нибудь помог. Я носил его в последний год войны. Возможно, то, что Драко, Нарцисса и я выжили и остались на свободе, и было этой самой помощью. Правда, ничего особенного я не почувствовал. Возможно, предание о помощи – это всего лишь легенда.
— Но почему ты даришь его мне? Что-то должно произойти? – с тревогой спросила я.
— Нет, — насмешливо улыбнулся Люциус. – Ничего произойти не должно. Просто я хочу быть совершенно уверен, что сделал всё, чтобы ты была в безопасности, если вдруг меня не окажется рядом.
При последних словах мужа перстень на несколько секунд словно стал теплее. Было ли предание всего лишь легендой или не было, я не знаю, но перстень точно был магическим.
— Спасибо, — через несколько секунд, справившись с волнением, сказала я. – Это лучший подарок, который ты когда-нибудь мне делал.
— Даже лучше волшебной палочки? – с усмешкой поддразнил он меня.
— Лучше, — серьёзно ответила я. – Наравне с ним я могу поставить лишь то, что ты рассказал о магии Мелиссы.
Люциус протянул руку и погладил меня по щеке.
— Поцелуй меня, — попросила я, кладя свою ладонь поверх его руки и крепче прижимая её.
Он снова усмехнулся и наклонился ко мне. Но прежде чем прикоснуться к моим губам, посмотрел мне в глаза и негромко сказал:
— Спасибо за дочь.
Это было счастливое время. Вся моя семья была рядом. Драко написал о рождении Патрисии Мелиссе, и уже на следующий день моя сестра вернулась в поместье. Порой мне казалось, что Мелисса радовалась рождению моей дочери больше, чем я сама – по крайней мере, два летних месяца до начала нового учебного года она с удовольствием ухаживала за малышкой, давая мне возможность побыть с мужем и старшими детьми.
Единственное, что ненадолго омрачило моё счастье – поведение Оливии. Как ни странно, но Николас, как в своё время Драко, тоже больше хотел сестру, чем брата, Оливия же – наоборот, а потому рождением сестры была немного разочарована.
— Просто я не буду теперь единственной дочерью, — выпалила она, когда однажды мне удалось разговорить её. – И вы с папой станете любить меня меньше.
— Ты знаешь, Драко в детстве тоже хотел сестру и не хотел брата, потому что боялся, что брата папа будет любить больше, чем его, — ответила я, сумев сдержать улыбку при виде этой элементарной детской ревности. – Однако вот что я тебе скажу: ни я, ни папа не сможем любить тебя меньше просто потому, что в сердцах родителей каждый ребёнок занимает определённое место, которое не сможет занять никто другой. И с рождением нового ребёнка сердце родителей становится как будто больше, в нём словно появляется новая часть, в которой и поселяется любовь к новорождённому. Правда-правда, — поспешила заверить её я, увидев, как в глазах дочери промелькнула тень сомнения. – Если не веришь мне – спроси дядю Гарри с тётей Джинни, или дядю Рона с тётей Лавандой. Они скажут тебе то же самое. И посмотри на это с другой стороны: представь, как будет любить тебя Патрисия, ведь братьев у неё будет двое, а сестра – только одна.
Щёки Оливии порозовели – такая идея явно польстила её самолюбию.
— Я тоже буду любить её, ведь у меня тоже два брата и только одна сестра, — после долгого молчания, во время которого она разглядывала лежащую в кроватке сестру, наконец, сказала Оливия.
— А если меня не будет рядом, то ты заменишь ей меня, — поняв, что инцидент исчерпан, сказала я, чтобы переключить мысли дочери с задетого самолюбия на ответственность за младшую сестру.
— Ты собираешься куда-то уезжать?
— Нет, — улыбнулась я, — но ты же знаешь, что иногда папа уезжает по делам, и я уезжаю вместе с ним. В таких случаях ты будешь единственной, кто сможет заменить меня для Патрисии.
— А она похожа на тебя, — после ещё одной небольшой паузы уже умиротворённо сказала Оливия.
Только два раза решилась я оставить Патрисию: когда мы отправились в Косой переулок, чтобы купить двойняшкам книги и одежду к школе, и первого сентября, чтобы проводить их в Хогвартс.
С их отъездом моя жизнь стала однообразнее, но я не жалела об этом. Я согласна была провести в таком однообразии всю оставшуюся жизнь, лишь бы меня не покидало то ощущение безграничного счастья, которое владело мной.
Весь день я проводила с дочерью и, если Люциус был дома, с мужем. Если его не было, то, как только он появлялся, я присоединялась к нему с Патрисией на руках. Как правило, мы располагались в кабинете мужа, и Патрисия практически не лежала в своей кроватке, проводя почти всё время на руках у меня или Люциуса.
Я хорошо помню тот день, ставший началом конца моего счастья. Патрисии как раз исполнилось полгодика. Вечером, как обычно, я собралась покормить малышку, а затем уложить её спать. Но дочка, приникнув к моей груди, вдруг отвернулась и расплакалась. Точно так же повела она себя и второй раз, когда я снова приложила её к груди. Догадываясь, что это означает, но всё же боясь поверить своей догадке, я сдавила рукой сначала одну грудь, а потом другую – но не смогла выдавить ни капли молока. В первую минуту я растерялась и, закусив губу, отчаянно пыталась сообразить, что же мне делать сейчас.
— Лонки! – услышала я голос Люциуса. – Приготовь еду для Патрисии. У госпожи пропало молоко.
Кто бы мог подумать, что столь незначительное (хоть и неприятное, и случившееся раньше срока, но всё же ожидаемое) происшествие, как исчезновение грудного молока, послужит толчком к событиям, ставшим самым тяжёлым испытанием для нас с Люциусом.
читать дальшеУчебный год закончился, и Николас с Оливией вернулись домой. С их приездом спокойствие, наконец, снизошло на меня. Не скажу, что я сильно переживала, но мне было всё же не по себе из-за того, что мои дети находились далеко от меня. Однако это было единственным, о чём я беспокоилась во время беременности – и всё благодаря Люциусу. За годы нашего брака я научилась понимать мужа без слов. А потому смогла понять, что, как и я, он до мелочей помнил всё, что произошло во время моей первой беременности и после родов. И хотя сейчас я знала о его любви ко мне, временами на меня накатывал страх, что, как только малыш появится на свет, повторится тот ужас, в который превратилась моя жизнь после рождения двойняшек. Мне кажется, Люциус знал, когда этот страх овладевал мной, потому что начинал проявлять ко мне большее, чем обычно, внимание.
Знал он и то, как я волновалась за детей. Хотя за минувший год они дважды приезжали на каникулы и при этом были очень довольны и приобретёнными в школе друзьями, и самой учёбой, всё же успокоиться окончательно я смогла только тогда, когда стала уверена, что ближайшие пару месяцев они проведут рядом со мной.
Сейчас я понимаю, что скрывать свои тревоги от членов семьи, чтобы не беспокоить их, у меня получалось плохо. Потому что только после возвращения двойняшек, видя, что я почти всегда нахожусь в состоянии умиротворения, Люциус наконец-то решился оставлять меня ненадолго одну. Одну – это значит без него. Разумеется, совершенно одной он мне оставаться просто не позволил бы, поэтому в те несколько раз, когда он отлучался из имения на деловые встречи, со мной должны были обязательно находиться Астория или Драко – не скажу, что он не доверял домашним эльфам, но ему для спокойствия нужно было знать, что рядом со мной есть волшебник.
И всё же, несмотря на все меры предосторожности, в день рождения моей второй дочери я осталась дома одна с детьми. Каникулы начались, но Драко по-прежнему перемещался по утрам в Хогвартс, чтобы закончить дела. Мелисса сразу после окончания учебного года в академии уехала с друзьями в путешествие по Европе. Астория с сыном отправилась в гости сестре. У Люциуса была назначена встреча, которую он хотел было отменить, чтобы не оставлять меня одну. Однако я знала, что эта встреча была важна для него, а потому уговорила его не делать этого.
— Я знаю, что ты вернёшься сразу, как только сможешь. Я чувствую себя превосходно и не думаю, что за пару часов со мной что-нибудь произойдёт, — сказала я.
Чувствовала я себя в самом деле замечательно, и, видимо, выглядела так же, потому что Люциус согласился отправиться на встречу, пообещав вернуться как можно быстрее и наказав двойняшкам приглядывать за мной.
Люциус ушёл, а мы с детьми расположились в гостиной. Как я и предполагала, Николас после первого года учёбы стал вести себя более сдержанно и больше не проявлял ласку, как это было до отъезда в Хогвартс. Оливия же, наоборот, порадовала меня: видимо, в долгой разлуке она успела соскучиться и теперь стала проводить со мной времени больше, чем с отцом. А в тот день, усевшись рядом со мной на диван, она обняла меня и положила руку мне на живот, надеясь, что малыш толкнёт её.
Сидя в кресле напротив и глядя на нас, Николас снова вспомнил, как семья узнала о будущем ребёнке, и мы дружно рассмеялись. Вспомнить в самом деле было о чём.
Срок моей беременности был чуть больше трёх месяцев, и мой живот уже начал округляться. Но под одеждой этого пока не было видно, а мы с Люциусом не спешили сообщать о скором прибавлении в нашей семье. Не знаю точно, почему этого не делал Люциус – он мне не говорил. Я же переживала, что эта новость не сильно обрадует семью Драко и моих старших детей. Хотя в том, что сам Драко обрадуется, я как раз была уверена – и всё же ничего не говорила ему: да, он был моим хорошим другом, но я считала, что такую новость он должен был узнать от отца.
Накануне Рождества дети приехали на каникулы, и Люциус отправился их встречать на платформу 9 ¾. Я знала и точное время прибытия поезда, и то, сколько времени нужно, чтобы Люциус с детьми аппарировал к дому; знала и то, что он не будет задерживаться – и всё-таки в ожидании не находила себе места в своей гостиной, то садясь на диван, то снова подходя к окну, чтобы взглянуть на дорожку, ведущую от ворот к дому.
— Гермиона, от того, что ты постоянно выглядываешь на улицу, они быстрее не появятся, — сказала Астория, которой, вероятно, надоело моё постоянное хождение от дивана к окну и обратно.
— Вот на следующий год Скорпиус отправится в Хогвартс, и я посмотрю, как ты будешь вести себя после четырёх месяцев разлуки с ним, — не очень вежливо ответила я, но всё же присела на диван.
Астория чуть насмешливо улыбнулась, и я улыбнулась ей в ответ, с облегчением сознавая, что она не обиделась.
И как раз за этим разговором я и пропустила тот миг, когда Люциус с детьми появились. Выглянув в очередной раз в окно, я увидела, что они уже поднимаются на крыльцо, и, выскочив из комнаты, бросилась вниз по лестнице. Уже почти в самом низу я оступилась, и, наверное, скатилась бы кувырком, если бы не успела ухватиться за перила. Не сразу я осознала, чем могло обернуться неудачное падение с лестницы для меня и малыша, а когда осознала, то медленно села на ступеньку, пытаясь справиться с испугом. Всё это произошло в доли секунды, и Люциус оказался возле меня так быстро, что мне показалось, что он трансгрессировал.
— Я же велел тебе быть осторожнее! – он даже не старался сдержать гнев.
Подняв голову, я посмотрела на него – и подавила возмущение, вызванное его тоном, потому что увидела в его глазах отражение того же страха, что испытала сама.
— Всё в порядке, — одними губами прошептала я и, откашлявшись, добавила громче: – Всё хорошо, не беспокойся.
— Мама, ты плохо себя чувствуешь? – послышался встревоженный голос Оливии.
— Да нет, — с усмешкой ответил ей Драко. – Мама чувствует себя не иначе как превосходно. Я так думаю, что сюрприз на Рождество не удался.
— Какой сюрприз? – повернулась к нему Оливия.
— Сообщение о том, что у нас скоро появится брат или сестра, — снова усмехнулся он.
Чего-чего, а того, что Драко сможет сделать правильные выводы буквально из одной нечаянной фразы Люциуса, я не ожидала. Я подняла голову, чтобы посмотреть в лицо мужу, и увидела, как уголок его губ едва заметно дёрнулся вниз. Мне же догадка Драко, высказанная подобным шутливым тоном, принесла облегчение, и я рассмеялась.
— Брат или сестра? – переспросил Николас.
— Или брат с сестрой, — ответил Драко. – Поздравляю, Грейнджер.
— Я тоже поздравляю, мистер Малфой, Гермиона, — сказала Астория, спускаясь с сыном по лестнице.
— Здорово! – в один голос воскликнули двойняшки, усаживаясь на ступеньку рядом со мной, как обычно, справа и слева от меня. И только позже я поняла, что впервые Люциус не стал делать им замечание за столь бурное проявление эмоций. – А когда?
— Примерно через полгода, — ответила я, поцеловав сначала сына, а потом дочь и обняв их обоих.
— А можно нам придумать имя для малыша? – спросила Оливия. – Папа? – посмотрела она на Люциуса. – Мама? – взглянула она на меня. – Можно?
Как обычно, я порадовалась, что Оливия попросила разрешения не только для себя, но и для брата – всё же дети не стали эгоистами и думали друг о друге. И как обычно, скрыла улыбку, увидев, как в очередной раз в дочери проявляется качество, свойственное Малфоям – расчётливость. Пусть она пока ещё не сознавала этого, но зная, что отец, как правило, ей не отказывает, просьбу высказала она, а не Николас.
— Вы можете подобрать имена, какие нравятся вам, а из этих имён сделаем выбор мы с мамой, — ответил Люциус. – Если, конечно, нам они тоже понравятся. А сейчас маме нежелательно сидеть на холодном камне, — добавил он, помогая мне встать. – И ужин пока никто не отменял, так что через пятнадцать минут вам следует быть в столовой.
— Тогда ребёнка могут и не назвать так, как придумаем мы, — сказала Оливия брату, когда мы с Люциусом вышли из холла в столовую. Сказала она это тихо, но я, немного задержавшись у двери, услышала её.
— Ну, как сказать, — послышался голос Драко. – Тебя же зовут Оливией, а это имя придумал я.
— И всё-таки, мама, как вы решили назвать малыша? – спросила Оливия и тут же сама себя оборвала: — Ой, толкнулся!
— Думаю, как будут звать малыша, мы узнаем уже через несколько часов, — ответила я, с трудом переводя дыхание. Малыш толкнулся, но за этим последовал спазм. И, насколько я могла вспомнить свои ощущения при рождении двойняшек, это уже было началом схваток.
Схватки должны были продлиться по крайней мере несколько часов, поэтому ни Драко, ни Асторию, ни тем более Люциуса отрывать от дел не хотелось. Однако оставаться одной, без взрослого человека в доме, тоже было страшновато, поэтому я отправила одного эльфа за целителем, а второго за Джинни.
Уже через несколько минут возле меня стояла подруга и приказывала Лонки приготовить для меня комнату.
— Как найти твоего мужа? – спросила она.
— Не нужно его пока беспокоить, — ответила я, — у него какая-то важная встреча, он ждал её несколько месяцев.
— Как скажешь, — сказала Джинни, — только я думаю, что никакая встреча не может быть важнее, чем рождение ребёнка. Но тебе виднее.
Ещё через пару минут в гостиной появился мистер Макдафф.
— Надеюсь, я не оторвала вас от каких-то важных дел, — через силу улыбнулась я. Целители не наблюдают беременность – это дело обычных медиков, но Люциусу каким-то образом удалось уговорить его, и почему-то мне всегда было стыдно, когда целитель Макдафф прибывал в Малфой-мэнор в экстренном порядке, особенно если тревога была ложной.
— Рождение здорового малыша будет лучшей наградой, — вежливо ответил Макдафф и шутливо добавил: — Думаю, сюрприза в виде двойни, как в прошлый раз, вы нам не преподнесёте. Итак, где вам приготовили комнату?
Оказавшись в комнате, целитель Макдафф наложил на неё заглушающие чары.
— А можете не запирать? – спросила я, увидев, что он собирается наложить и запирающие чары, и пояснила: — Я попросила мужа, чтобы он был со мной во время родов, и когда он вернётся, обязательно придёт.
Говоря начистоту, уверенности в моём голосе было куда больше, чем я чувствовала в действительности. Как я уже говорила, на протяжении всей беременности меня преследовал страх, что после вторых родов моя жизнь разрушится так же, как после первых. Помня, как мне хотелось, чтобы Люциус поддержал меня после рождения Николаса, я взяла с него обещание, что во время родов он будет рядом, — мне казалось, что если обстановка будет иной, чем при рождении Ника и Ливи, то и мне легче будет поверить, что прошлое не повторится. Но никогда я не напоминала мужу об этом.
Люциус о своём обещании не забыл. Вернувшись в имение (намного раньше, чем я ожидала), он сразу пришёл ко мне в комнату. И когда он сжал мою руку, призрак прошлого, наконец, отступил, а сами роды прошли довольно-таки легко.
* * *
— Как мы её всё-таки назовём? – спросила я Люциуса вечером, когда кормила малышку.
— Патрисия? – предложил он.
Я улыбнулась и кивнула: это имя больше всех нравилось Николасу; собственно, оно было единственным, которое он предложил, все остальные предлагала Оливия. Честно говоря, я удивилась, что муж в самом деле прислушался к кому-то из детей, и удивилась ещё больше оттого, что он поддержал сына, а не дочь.
— Есть ещё один обычай, который нужно соблюсти, — сказал мне Люциус, когда Лонки забрала у меня дочку, чтобы уложить её спать, и мы остались в спальне вдвоём.
— Какой? – с интересом посмотрела я на него. И снова меня охватил страх, вызванный воспоминанием, когда муж, присев на край кровати, протянул мне коробочку, похожую на те, в которых хранят драгоценности. Открыв её, я увидела кольцо или, скорее, перстень – довольно массивный.
— Фамильная драгоценность? – спросила я, не выдав голосом своего состояния и не решаясь достать подарок.
— Да, — ответил Люциус, забирая у меня коробочку и доставая перстень. – Не знаю точно, сколько времени передаётся он в нашем роду, но, думаю, не менее тысячи лет.
— Сколько?! – потрясённо посмотрела я на него.
— В Британии Малфои обосновались вместе с Вильгельмом Завоевателем. Этот перстень – не украшение, а печатка. Правда, как печать его вряд ли использовали. Но на нём изображён герб Малфоев – такой, каким он был во времена Вильгельма и, по всей вероятности, так он выглядел, когда мои предки ещё жили во Франции.
Взяв украшение из рук мужа, я рассмотрела его. Перстень был сделан из золота – хоть время и оставило на нём свои следы, всё же за годы моего замужества я носила много драгоценностей, и чтобы понять, из чего была изготовлена эта, мне потребовался всего лишь один взгляд. Верхняя часть перстня была выпуклой, и на ней действительно проглядывали контуры рельефного герба. Я смогла разглядеть только двух змей и очертания щита – больше ничего разобрать не удалось.
— Люциус, — покачала я головой, намереваясь отказаться от такого дорогого подарка. – Это должно передаваться в семье дальше.
— Оно и будет передаваться дальше, — усмехнулся он. – Когда-нибудь оно достанется нашему сыну.
— Я имела в виду, по старшей линии, — сказала я.
— Драко и так унаследует половину семейного состояния, — сказал мне Люциус. – Но я дарю тебе его не только потому, что это драгоценность, пусть и фамильная.
— Это тоже какой-то амулет? – с любопытством спросила я.
— Не совсем, — ответил Люциус, забирая у меня перстень. Немного помедлив, он надел мне его на безымянный палец правой руки и продолжил: – Семейное предание гласит, что этот перстень убережёт своего владельца от беды в самый трудный час.
— Каким образом? – удивилась я. – И от какой беды?
— Не знаю, — пожал он плечами. – В семейных хрониках не сохранилось преданий, чтобы он кому-нибудь помог. Я носил его в последний год войны. Возможно, то, что Драко, Нарцисса и я выжили и остались на свободе, и было этой самой помощью. Правда, ничего особенного я не почувствовал. Возможно, предание о помощи – это всего лишь легенда.
— Но почему ты даришь его мне? Что-то должно произойти? – с тревогой спросила я.
— Нет, — насмешливо улыбнулся Люциус. – Ничего произойти не должно. Просто я хочу быть совершенно уверен, что сделал всё, чтобы ты была в безопасности, если вдруг меня не окажется рядом.
При последних словах мужа перстень на несколько секунд словно стал теплее. Было ли предание всего лишь легендой или не было, я не знаю, но перстень точно был магическим.
— Спасибо, — через несколько секунд, справившись с волнением, сказала я. – Это лучший подарок, который ты когда-нибудь мне делал.
— Даже лучше волшебной палочки? – с усмешкой поддразнил он меня.
— Лучше, — серьёзно ответила я. – Наравне с ним я могу поставить лишь то, что ты рассказал о магии Мелиссы.
Люциус протянул руку и погладил меня по щеке.
— Поцелуй меня, — попросила я, кладя свою ладонь поверх его руки и крепче прижимая её.
Он снова усмехнулся и наклонился ко мне. Но прежде чем прикоснуться к моим губам, посмотрел мне в глаза и негромко сказал:
— Спасибо за дочь.
* * *
Это было счастливое время. Вся моя семья была рядом. Драко написал о рождении Патрисии Мелиссе, и уже на следующий день моя сестра вернулась в поместье. Порой мне казалось, что Мелисса радовалась рождению моей дочери больше, чем я сама – по крайней мере, два летних месяца до начала нового учебного года она с удовольствием ухаживала за малышкой, давая мне возможность побыть с мужем и старшими детьми.
Единственное, что ненадолго омрачило моё счастье – поведение Оливии. Как ни странно, но Николас, как в своё время Драко, тоже больше хотел сестру, чем брата, Оливия же – наоборот, а потому рождением сестры была немного разочарована.
— Просто я не буду теперь единственной дочерью, — выпалила она, когда однажды мне удалось разговорить её. – И вы с папой станете любить меня меньше.
— Ты знаешь, Драко в детстве тоже хотел сестру и не хотел брата, потому что боялся, что брата папа будет любить больше, чем его, — ответила я, сумев сдержать улыбку при виде этой элементарной детской ревности. – Однако вот что я тебе скажу: ни я, ни папа не сможем любить тебя меньше просто потому, что в сердцах родителей каждый ребёнок занимает определённое место, которое не сможет занять никто другой. И с рождением нового ребёнка сердце родителей становится как будто больше, в нём словно появляется новая часть, в которой и поселяется любовь к новорождённому. Правда-правда, — поспешила заверить её я, увидев, как в глазах дочери промелькнула тень сомнения. – Если не веришь мне – спроси дядю Гарри с тётей Джинни, или дядю Рона с тётей Лавандой. Они скажут тебе то же самое. И посмотри на это с другой стороны: представь, как будет любить тебя Патрисия, ведь братьев у неё будет двое, а сестра – только одна.
Щёки Оливии порозовели – такая идея явно польстила её самолюбию.
— Я тоже буду любить её, ведь у меня тоже два брата и только одна сестра, — после долгого молчания, во время которого она разглядывала лежащую в кроватке сестру, наконец, сказала Оливия.
— А если меня не будет рядом, то ты заменишь ей меня, — поняв, что инцидент исчерпан, сказала я, чтобы переключить мысли дочери с задетого самолюбия на ответственность за младшую сестру.
— Ты собираешься куда-то уезжать?
— Нет, — улыбнулась я, — но ты же знаешь, что иногда папа уезжает по делам, и я уезжаю вместе с ним. В таких случаях ты будешь единственной, кто сможет заменить меня для Патрисии.
— А она похожа на тебя, — после ещё одной небольшой паузы уже умиротворённо сказала Оливия.
* * *
Только два раза решилась я оставить Патрисию: когда мы отправились в Косой переулок, чтобы купить двойняшкам книги и одежду к школе, и первого сентября, чтобы проводить их в Хогвартс.
С их отъездом моя жизнь стала однообразнее, но я не жалела об этом. Я согласна была провести в таком однообразии всю оставшуюся жизнь, лишь бы меня не покидало то ощущение безграничного счастья, которое владело мной.
Весь день я проводила с дочерью и, если Люциус был дома, с мужем. Если его не было, то, как только он появлялся, я присоединялась к нему с Патрисией на руках. Как правило, мы располагались в кабинете мужа, и Патрисия практически не лежала в своей кроватке, проводя почти всё время на руках у меня или Люциуса.
Я хорошо помню тот день, ставший началом конца моего счастья. Патрисии как раз исполнилось полгодика. Вечером, как обычно, я собралась покормить малышку, а затем уложить её спать. Но дочка, приникнув к моей груди, вдруг отвернулась и расплакалась. Точно так же повела она себя и второй раз, когда я снова приложила её к груди. Догадываясь, что это означает, но всё же боясь поверить своей догадке, я сдавила рукой сначала одну грудь, а потом другую – но не смогла выдавить ни капли молока. В первую минуту я растерялась и, закусив губу, отчаянно пыталась сообразить, что же мне делать сейчас.
— Лонки! – услышала я голос Люциуса. – Приготовь еду для Патрисии. У госпожи пропало молоко.
Кто бы мог подумать, что столь незначительное (хоть и неприятное, и случившееся раньше срока, но всё же ожидаемое) происшествие, как исчезновение грудного молока, послужит толчком к событиям, ставшим самым тяжёлым испытанием для нас с Люциусом.
суббота, 09 ноября 2013
Диалог
Вот есть же люди, умеющие услышать смешное в нормальной, в общем-то, фразе.
И это из той же оперы
Без комментариев
@темы: Смешное
